Немного о...

      Сегодня я решила, наконец, начать раскладывать свои мысли по полочкам по истории, которую я на самом деле хотела бы держать в собственной книжной сокровищнице. Возвращаться к ней, когда вдруг почувствую себя одинокой, или что-то во мне начнёт перегорать, а чувства нужно будет воскресить: не обязательно светлые, не обязательно счастливые… Воскресить именно эмоции, если мне начнет казаться, что во мне осталась только циничность, отсутствие веры в лучшее и… конечно же, ощущение ненужности, будто любви нет. В некоторой степени, мне кажется, что это книга действительно нужна одиноким, которые не верят в наличие чуда в реальном мире, или настолько идеализируют любовь, что так и не встречают её… Или же в какой-то момент прячутся от неё, потому что изменения пугают, а своя тропа, по которой ты идёшь, кажется надежной. Зачем там посторонние люди?       Таков первоначальный Гилберт Бугенвиллея. Да, я начинаю не с Вайолет, как не начинает и автор своей истории, погружая нас в озеро боли Оскара в первом томе. Свои мысли я хочу разложить таким образом, чтобы рассмотреть всех полюбившихся мне героев. Каждому будут выделены главы дальше.

Гилберт и Дитфрид

      Я начинаю с Гилберта. Человека, который защищался от внешнего мира, начинающегося уже в его собственном доме из мечей и шипов. Спустя множество поколений, сколько ещё мальчишек были сломлены отсутствием выбора? Когда ты один, то, кажется, что можно стать крепче камня, не правда ли? Мнимая уверенность, что если не будет привязанностей, то и рычагов воздействия на тебе будет меньше. Но привязанность у него была. К собственному брату, как и того к младшему. Видеть, как старший страдает из-за того, что защитил его? Только потому, что младший сделал что-то детское… обыкновенное, настоящее, простительное в обыкновенных семьях. Гилберт видеть этого не желал. Он быстро повзрослел, но одновременно остался на уровне ребёнка. Не удивительно, что этот ребенок сформировал в себе послушание, давя по корню свои прежние «Я», чтобы свести к минимуму последствия. Маска стала, как влитая. Сложно было уже отличить, где тот Гилберт мальчишка. Только это оттолкнуло Дитфрида, но… плевать. Ведь так? Поэтому мальчишка не остановил уходящего брата? Скрыть опять своё «Я», чтобы тот был свободен. Но разве этого не понимал Дитфрид?        Ещё как понимал. Но он не Гилберт. Этот человек никогда не станет выбирать безупречной белой тропы. Он боролся с шипами, мечами, кулаками собственного отца, не смотря на свою слабость. Он зверь, который умрёт в клетке, если её не разрушит. У него был шанс вырваться… и он вырвался, но авторитарность семьи не могла не сказаться и на нём… Не смотря на то, с какой тенью он боролся, больше всего он стал похож именно на неё. В этом он сполна проявил себя на найдёныше с острова. Как поступают с тобой, такой ты с другими. Это касается и Гилберта. Только Дитфрид впитал ярость отца, а Гилберт холодную рациональность, походя на машину. Да, Гилберт считал себя инструментом для достижения целей Бугенвиллии. Разве такого свободолюбца, как Дитфрид, это не бесило бы? Что человек, которого он больше всего ценил и защищал, стал таким. Это сильная семейная драма, которая уже без всякой истории Вайолет, вызывала у меня дрожь… и вызывает до сих пор.       Но Дитфрид подарил инструменту семьи Бугенвиллии оружие. Вот такое вот странное проявление братской любви…       — Брат, ты стал вещью? Тогда вот, возьми. Оно послушное, выполняет приказы. Идеальное оружие для достижения твоей цели. Как сломается — выброси.       Конечно, он не говорил таких слов в ранобэ, называя брата инструментом, это моя интерпретация скрытых мыслей Дитфрида.       Вайолет. Ещё один человек, который испугал Дитфрида, и ждал от него… чего-то? Это уже было слишком. Вновь инструмент. Преданные глаза. Такие же и у брата ведь были, не так ли? Когда он стал меняться, чтобы железный кулак вдруг не оставил метку на лице Дитфрида. Как же бесило, что это нечто не умирало, шло за его спиной и кидалось на всё, куда указывал его перст. Сначала мне казалось, что Дитфрида от Вайолет отталкивало больше всего то, что он не хотел брать ответственности на себя, потому что это душило его свободу, но теперь при переоценке всего характера Гилберта, первопричиной я посчитала младшего брата, а не Вайолет. Дитфрид бежал, как испуганный кот от Гилберта, потому что этот ребенок не понимал, что своим поведением ломает старшего, и, останься тот рядом, то кто знает… может сломался бы и Дит, стал еще одним инструментом ради кого-то... После он бежал и от Вайолет, найденной на острове. Будь она хоть немного другой, то она бы погибла от рук этого человека. В иной исход я не верю. Я не романтизирую, однако вариант автора, представленном в буклете, который я прочла до Гайдена, показался мне сперва нереальным, но теперь… да, Вайолет могла выжить, оставаясь первоначально оружием в руках Дитфрида, потому что у него бы не поднялась рука на «Гилберта». О да, он бы пытался от этого избавиться, но оно бы сломило его в будущем. Бесспорно.       Что же выбрала автор, мы знаем. Вайолет оказалась всё же у Гилберта, ставшего еще взрослее, и он уже при этой встрече является главой семьи. Казалось бы, ведь главного агрессора уже нет, может и маску уже снять? А, нет… Попробуйте сами измениться, если все равно оказались на той тропке. Она единственная освещается светом среди тьмы. Сойти с неё — значит тут же упасть. Вы уже взобрались на гору, земли не видно, разжать руку — значит погибнуть в этот же миг. Спуск невозможен. Характер Гилберта уже сформирован, он знает свою цель и к ней идёт. Он не знает ничего более, что могло бы подойти ещё. Гилберт всё равно будет уже придерживаться тех правил, которые прочно вбиты в его голову. И, возможно, что этого человека уже было бы не спасти к тому времени, но кое-что произошло. Его истинное «Я» не было полностью убито, ему не позволили. Тому «Я» дали руку. На тропке Гилберта Бугенвилли оказался Ходжинс. Сила не помогла, чтобы столкнуть этого человека с дороги. Этот изумительный персонаж во всем ранобэ выступает целителем душ не хуже самой Вайолет. Если сама героиня, как игла, что зашивает раны, то Ходжинс — нить.       После демонстрации Дитфрида способностей своей находки, Гилберт-инструмент принимает оружие. Оно действительно должно было бы помочь в достижении цели — величия семьи Бугенвиллии. Иной Гилберт, что жив! Трясётся от страха, нерешительности, но… сжимает в руках прекрасное чудовище, чтобы не допустить его гибели. Гилберт ни на миг не отпускал её от себя. Он считал своим долгом следить за каждым её шагом, чтобы она не навредила другим, невиновным, не навредила себе. Это он понял лишь потом, что все его ожидания были ошибочными. Вайолет никогда не нападала на других просто так. Дело даже не в приказах.       Итак. Он принял прекрасное чудовище, что не шло в разрез с его целью и, в принципе, в который раз брать обязательства за чью-то судьбу на себя. Он обязан был обеспечить свою семью, позаботиться о своих сёстрах, матери, присматривать за старшим, так что это привычно для него и нет. Да, он привык все сваливать на себя, но никто не научил его, как делать это правильно. Тем не менее, форма наказания, из-за которой он собственно «убил» себя, чтобы у брата была возможность сбежать, для него была неприемлема. Это он считал самым недопустимым. Не удивительно, что Вайолет, проведя четыре года на войне рядом с этим человеком, запомнила не его строгость, а именно проявляемую заботу. Этого Гилберт сам и не понимает, спрашивая постоянно у Вайолет, за что она его уважает, ведь должна презирать. Он просто этого за собой не замечал. Для него это само разумеющееся. Незначимое. А как ещё он должен был поступать? Ведь это тот самый Гил, что разрыдался бы и рассыпался в извинениях, видя кровоподтёк под глазом у Дита, или рассечённую губу… Это тот самый послушный ребенок на маневрах, которому старший дал по рукам, когда он вознамерился поднять цветок с земли, сказав, что если он будет вертеться, то у него, именно у Дитфрида, могут быть проблемы из-за вертлявости Гила. Мальчик больше не шевелился. Ему не надо было повторять десять раз, ведь брат может вновь почувствовать боль. Недопустимо, чтобы люди, которые зависят от Гилберта, могли пострадать из-за его ошибки. Всё должно быть продумано, рассчитано… чётко выстроена тактика. Но он не придавал этому значения. Используя Вайолет как оружие, я уверена, что если бы она где-то хоть раз показала свою неспособность выполнить его приказ, её служба бы закончилась. Не потому, что он захотел бы её выбросить, вопреки собственному месту в жизни, где он сам инструмент, а потому, что он бы этого себе не простил бы никогда. И ведь… однажды это случилось. Не там, где всё можно было бы исправить. Она потеряла руки. Всё. Точка. Это триггер для Гилберта. Будь он намного слабее, не будь он человеком, который постоянно расстреливает в себе свои «Я», он пустил бы пулю в свою голову. Не говоря уже о том, что уже до этого момента Гилберт уже осознал, что все его убеждения привели его к бездне. Что уже не прощает себе ни одного шага, где Вайолет делает что-то для него. Она должна его презирать, о чем он тихо её спрашивает, а она по-своему сдержанно удивляется, что не так с господином. Почему она должна его ненавидеть? С точки зрения инструмента, он дал ей все: защиту, цель и любовь. Но тут уже проблема в обоих инструментах, где один вроде знает значение слова, но осознает слишком поздно (и тут не романическая имеется ввиду), а второй чувствует, но не обучен этому значению вообще. Тем более, если вдруг рассматривать одну теорию, где она потерянная сестра, то это чувство она вполне могла похоронить в себе, пережив сильнейший стресс, будучи одной посреди моря, пока лодку не выбросило на остров. То есть куда не плюнь, везде психологические блоки, чтобы не сойти с ума.       И набат… Гилберт в ранобэ не трус. Он платит Вайолет за её потерянные руки, трансформируя свою цель к вершине уже не только для семьи, но для неё. Всё, что он делает дальше — только для неё. Он даёт ей дом, договаривается с семейством Эвергарденов. Это представительная семья, и будь в этой стране ещё монархия, то с этим домом Вайолет получила бы и дворянство. У этих пожилых людей нет больше ни сыновей, ни дочерей. Единственная наследница всего этого богатого поместья — Вайолет. Он доверяет её своему единственному другу, потому что знает его, как облупленного. Выше я сказала, что Ходжинс — это «нить» в ранобэ. Гилберт считает, что такого человека рядом, как он сам, не должно больше быть рядом с ней, но такой человек, как Ходжинс, сможет осуществить самое невероятное чудо. Гилберт становится щитом между армией и мирной жизнью Вайолет. Больше он не позволит и не позволяет никому из вышестоящих чинов вспомнить о том, что было некое оружие, на которое в принципе затрачены материалы (поставлены два дорогостоящих протеза), а куда она после делась? Непонятно.... С чего она дальше не служит? Война закончилась? Ой, да бросьте, локальные конфликты никуда не делись. Этот щит сносит всё, и об оружии действительно забывают. Рождается Вайолет Эвергарден.       Отношения братьев останутся сложными. Ведь Гилберт ничего не забыл, а Дитфрид остался прежним, потому что он всегда такой, его уникальное «Я» в самовыражении. Тем не менее, они останутся любить друг друга. Не стоит сомневаться, что на любую просьбу Гил ответит «да», Дитфрид же, деланно недовольным тоном, скажет то же самое. Увы, они будут на расстоянии… Навсегда сохранится дистанция. Это два человека со своими демонами внутри. Единственное, что они знают, так это то, что любят друг друга. Эту связь не разрушить, не выбить. Сколько бы времени не прошло, они все равно будут теми мальчиками, что шёпотом переговаривались друг с другом в склепе из шипов и роз. Ведь не разрушило эту связь и «преступление» Дитфрида. Старший брат мог сделать так, чтобы бывшее оружие похоронило свою надежду, но наоборот воскресил всё. Он мог не говорить, что повстречал её, чтобы не намекать Гилберту, что он творит. Он мог бы не принимать удар на себя, удерживая уже настолько распустившийся цветок фиалки в своих руках… Всё это он делал не для глупой девчонки, которую он когда-то бросил — пред его глазами стоял его младший брат. Сделать такую малость для него? Непременно. Всё в лучших же традициях самого Гилберта. Словно ты ничего и не сделал… и как бы ни был сдержан Дитфрид в выражении своих истинных мыслей, так как он тоже скрывается под своей яркой циничной маской, его скрытое «Я» выплескивает всё на холст. Стоит только подсмотреть…       …и я верю, что автор и тут не оставила этого героя единственным персонажем, у которого не появилось шанса перестать быть одиноким. Не стоило ему так беспечно отдавать галантно носовой платок той, кто видела картины с его душой на ладони.