Рукоять револьвера

Лару душит вина за свою глупость. Хватает цепкими пальцами за горло и давит, давит, давит, пока не начнут заплывать голубые глаза, становясь мертвенно темными, не давая проглядеть сквозь них хозяйке. От недостатка кислорода и этой темноты страшно, Лара слепо хватается за фантомную верёвку на своей тонкой шее, оттягивая собственную неизбежную казнь, корчась от боли и незамысловато дергаясь. Нельзя умирать, нельзя умирать, нельзя умирать! Но после таких преступлений ничего кроме смерти и не ждешь. Пульсирует на шее жилка а в голове бьётся тяжёлая, как пушки, предсмертная тревога. Она ощущала её постоянно, такую липкую, бродящую по спине мурашками. Особенно остро когда поднимала револьвер захватывая пальцем спусковой крючок — вот вот надавит. И не услышит выстрела, из-за стука ещё более громкого сердца. Оглохнет, ослепнет от волнения и усталости. Но ведь так нужно! Назад пути не было и Лара знала это когда гнала тревогу из головы, окутанной дурманной болью и когда не позволяла слезящимся красным глазам блестеть ею и застывшим страхом. Корчила из себя смелую, стояла на дрожащих ногах перед лицом вестника смерти, - генералом, решительно возводя дуло к его лицу, целясь. Смелость мешалась с безрассудством, не дающим думать о неизбежной позорной казни после страшного поступка, нет… Наверное, она больше боялась не выстрелить, в итоге. А потом долго, мучительно, проклинать себя за глупость и неосторожность, утопая в вине за неудачную месть.

***

Иллюзорная петля душила шею так явно и сильно, издеваясь, что отпустила только в последний момент — предобморочной, и руки Лары схватились уже не за тугой узел веревки, а за чужие плечи, с погонами на них. Так странно, что генерал подхватывает её в такой момент, когда он сам буквально секунду назад ощущал дыхание смерти у себя на щеках. Герооой, смешно даже. Такой же герой, как она святая теперь. Эта очень циничная шутка с перебоями воет в голове, шумом, издевательски корежа себя. Только это не шутка, Равель, реальность. Как иронично для Лары будет погибнуть, потому что неудачное покушение, все равно, что удачное — равняется казни. А она хотела праведной смерти, без злости и сожалений. Она хотела попасть. Она вообще много чего хотела. Чтобы отец был жив например. но месть ведь его не оживит. Лара хрипло обессиленно смеется, осознавая это, глухо сквозь пелену нарастающей боли в груди, слыша как громко ударяется револьвер с потной рукоятью об пол, отлетает и замирает в темноте. В густой, но… уже отступающей опасности. Наверное. наверное ей все-таки легче от того, что она не смогла. Да… И от теплых сухих рук генерала уже никак, потому что для ожидаемо, что для будущей мертвячки уже неважно ничего. — Равель! Равель, черт тебя дери! Опаляет. Жарко. Душно. В грудной клетке больно так, словно иглами прошили. Дура ты, Равель.