Отражение нарцисса

      Брендон сидел в своем пустом доме, шумном от постоянных телефонных звонков настолько, что у журналиста разболелась голова. В конце концов, он выдернул телефонный кабель из розетки, отключил мобильный и погрузился в тишину, которая, однако, не принесла ему успокоения. Давняя мечта Фортескью стала реальностью — не было в этот день на планете журналиста популярнее, чем он. Ньюман довольно потирал руки, прикидывая, сколько заработает на взлетевших до небес продажах газеты, вот только Брендону деньги были совершенно безразличны. Он впутался в это непростое дело отнюдь не ради денег, а чтобы доказать всему миру и самому себе, на что он способен, и доказал. Отчего же его так мучило мерзейшее чувство опустошения, словно он пролез десять миль ползком по холодной, сырой, темной пещере в поисках древнего клада, а вместо сокровищ в сундуке оказались лишь булыжники? Слава — это тоже плата за труды, но Фортескью чувствовал себя ни кем иным, как Иудой, за тридцать сребреников продавшим совесть. До сего момента его нельзя было назвать совестливым человеком, что же случилось с бравым журналистом, ничем не гнушающимся ради достижения цели?       Брендон растопил старинный камин и опустился в кресло напротив, равнодушно глядя на то, как танцуют маленькие язычки пламени. Утром состоится конференция, и он уже точно знал, что сделает на ней. На кону вся карьера — плевать, все равно она, как оказалось, яйца выеденного не стоит. А что вообще в этой жизни имеет хоть какую-то цену?       — Словом можно уничтожить, — Фортескью разорвал черновик статьи и бросил его в огонь, где он тут же почернел и обуглился, — словом можно спасти.       

***

             Лео не спал всю ночь, проведя ее в ожидании утра. Он никогда раньше не смотрел новости, но в этот раз даже прилег на диване возле телевизора, будто караулил его. Потрясенным матери и бабушке он нажаловался на Брендона, рассказал, что тот решил оклеветать его и сочинил историю про клона, которая сделала журналиста знаменитым. Деуза невообразимо расстроилась и корила себя за то, что привела нечестивого человека в дом, сломав этим жизнь сыну, но Лео уверял мать, что все обойдется, хоть и сам не слишком в это верил. От доктора Альбьери по-прежнему не было ничего слышно — он не стал ни подтверждать, ни опровергать информацию, местный комитет по этике тоже отмалчивался. Все затаились, будто мыши в норах.       Солнце наконец-то поднялось из-за горизонта, одаривая своими лучами землю. В Лондоне время близилось к полудню, значит, конференция уже должна была состояться. Лео, унимая дрожь в пальцах, включил утренний выпуск новостей. Он прямо-таки рассвирепел, когда увидел на экране Фортескью, в костюме и рубашке с накрахмаленным белоснежным воротником сидящего за столиком с маленьким микрофоном. Рассвирепел настолько, что не обратил внимания на надпись в верхней строке: «Величайший обман нового тысячелетия».       — Принимая во внимание поднявшийся ажиотаж вокруг моей статьи, — ровным тоном вещал Брендон в микрофон, — я считаю своим профессиональным и человеческим долгом сделать следующее официальное заявление. Фактологическая часть материала полностью основана на долгой и кропотливой работе над достоверными источниками. Что касается интервью клона, то это вымысел от первого и до последнего слова.       — Мама! — громко воскликнул Лео. — Мама, он сказал, что все ложь!       — …Я злоупотребил своими должностными полномочиями в погоне за сенсацией, — лилось из динамика телевизора. — Я не предполагал, что мои действия повлекут за собой столь масштабные последствия, и готов полностью принять ответственность за совершённый подлог.       — Что такое, сынок, что он говорит? — прибежала на зов Деуза вместе с матерью.       — Мама, он взял свои слова обратно! Я не клон, слышишь, мама?..       — Еще чего выдумал! — возмутилась Мосинья, умиляясь, тем не менее, тому, как Лео едва не задушил мать в радостных объятьях.       — Все, забудь эту дурацкую историю, — прослезилась от счастья Деуза. — Никто не посмеет назвать тебя каким-то там клоном!       В дверь постучали. Лео вздрогнул, услышав этот звук, но отнюдь не от испуга. Он узнал манеру так стучать, ее невозможно было перепутать ни с чьей другой. Лео даже зажмурился, подумав, что ему померещилось, но стук повторился.       — Я открою, — засуетилась Деуза.       — Не надо, я сам, — остановил ее сын. — Я знаю, кто это.       Он в нетерпении подбежал к входной двери и распахнул ее настежь. За ней стояла Мел, в ее взгляде причудливым образом сочетались невероятная радость от встречи и безграничная тревога из-за случившегося с Лео бедствия.       — Лео! — бросилась она ему на шею прямо с порога. — Что же стряслось? Как только я узнала об этой ужасной статье, то сразу побежала покупать билет на первый же рейс!       — Идем, мама, не будем мешать, — тактично увела Деуза любопытную донну Мосинью.       — Мел! — не мог поверить своему счастью Лео. — Только что по телевизору сказали, что статья — фальшивка, представляешь?       — Как это? — удивилась девушка. — Ты же давал это интервью, я узнала тебя в каждой строчке!       — Да, давал, — признался Лео. — Этот журналист ловко раскрутил меня, притворялся другом, вот я и попался на его крючок. Но он исправил то, что сделал, поэтому я больше не зол на него. Ладно, не будем о плохом, — он любовно перебирал пряди ее волос, словно пытался удостовериться, что перед ним не видение.       — Это я во всем виновата, — расстроенно проговорила Мел. — Я не должна была уезжать, оставлять тебя один на один с твоей проблемой. Тогда бы к тебе ни один журналист не подобрался.       — Ты просишь у меня прощения за то, что я вел себя, как идиот? — сделал удивленную гримасу Лео.       — Просто давай забудем об этом, — улыбнулась Мел и снова прижалась к нему. — Больше никогда не отпускай меня, пожалуйста.       — Но ты ведь никуда не собираешься уходить? — игриво взглянул на нее парень.       — Если мы теперь куда-то и пойдем, то только вместе! — решительно заявила она. — Только попробуй сбежать от меня!       — Какая ты забавная! — рассмеялся Лео, осыпая ее лицо поцелуями.       Деуза незаметно наблюдала за милующейся парочкой из-за приоткрытой кухонной двери, и ее сердце наполняли радость и спокойствие, так редко ее посещавшие вот уже двадцать лет.       

***

             Несмотря на официальное опровержение журналиста информации о клоне, международный комитет по этике все же инициировал проверку, которую клиника доктора Альбьери с честью выдержала — нарушений не было обнаружено, а репутация работающих в ней специалистов оказалась незапятнанной. По этому случаю заведующий клиникой созвал совещание, на котором собирался сообщить коллегам нечто чрезвычайно важное.       Все расселись по местам в ожидании начальника. Сотрудники в последнее время были сильно взбудоражены экстраординарной ситуацией, в которой они оказались, но, к счастью и облегчению всех присутствующих, все обошлось. Альбьери вошел в аудиторию для презентаций без неизменного белого халата, в одном лишь костюме. Он окинул немного грустным взглядом коллег и начал свою речь.       — Дорогие мои друзья, — обратился он к ним с непривычной для себя интонацией, — да-да, не удивляйтесь, что я вас так называю. Мы шли с вами столько лет рука об руку, и даже страшный шторм не смог нас сломить, а все благодаря вашей верности делу и профессионализму. Для меня было честью руководить вами все эти годы, но мое время ушло.       По аудитории прокатился легкий гул, Эдна испуганно взглянула на супруга.       — Я с сожалением сообщаю, что покидаю пост заведующего клиникой и ухожу в отставку. Жулио, — посмотрел он на старого приятеля, — ты достоин занять мое место, как никто другой. Под твоим началом дело всей моей жизни будет расти и процветать, а я смогу спокойно провести старость.       — Альбьери, это большая честь для меня! — растрогался Жулио. — Мне никогда в равной мере тебя не заменить, но я буду стараться делать все, от меня зависящее.       Коллеги пожали друг другу руки и крепко обнялись, после чего Альбьери простился с каждым, даже с уборщицей. В этот день было пролито немало слез.              Эдна всю дорогу с работы провела в тягостном молчании. Лишь вернувшись домой, она заговорила с мужем.       — Альбьери, твое решение оказалось для меня неожиданностью, — с упреком сказала она. — Почему ты не посоветовался вначале со мной?       — Эдна! — воскликнул он и усадил жену рядом с собой на диван. — Послушай, это еще не все, о чем я хотел сообщить.       — Есть что-то еще? — насторожилась Эдна.       — Да, — Альбьери сильно волновался, — но прежде всего я хочу попросить у тебя прощения за все зло, которое причинил тебе.       — Какое зло, о чем ты?..       — Ты посвящала мне всю жизнь, а я никогда тебя не замечал и платил холодностью за твою любовь и заботу.       — Альбьери! — ее глаза увлажнились.       — Да, Эдна, я оглядываюсь назад и прихожу в ужас от самого себя. Надеюсь, однажды ты сможешь меня простить.       — Ну что ты такое говоришь!       — Эдна, — он сделал паузу, — ты помнишь то роковое утро? Звонок Гилемо?       — Конечно, помню! — воскликнула женщина. — Разве можно такое забыть?       — Так вот, когда я понял, что нахожусь на волосок от гибели, то дал обет Богу, что если Он спасет нас с Лео, я посвящу остаток жизни служению Ему.       — Альбьери!.. — потрясенно прошептала Эдна, не веря в услышанное.       — Я слишком долго был на дальней стороне*, — с горячностью говорил Альбьери. — Пятьдесят лет, вдумайся, целых полвека! До какого безумия я дошел, захотел сравняться с Творцом! Я совершил страшный грех, нечеловеческий грех. Но Он милосерден даже к самым пропащим грешникам, если они раскаиваются, Он помиловал меня, Эдна, и теперь я выполню данный обет.       — Прошу тебя, не надо! — заплакала Эдна. — Альбьери, зачем же идти на такие крайние меры?       — Если ты думаешь, что я делаю это из чувства сухого долга, то ошибаешься. Я очень хочу вернуться на путь, с которого сошел, только там я обрету покой и счастье. Я знаю, Эдна, тебе трудно проститься со мной, но еще труднее тебе будет, если я останусь. Пожалуйста, отпусти меня к Отцу.       Произнеся последние слова, Альбьери не выдержал и разрыдался сам, но то были слезы не горя, не отчаяния, не безутешности. То были слезы, очищающие зачерствевшую, огрубевшую душу покаянием и делающие ее белее снега, как говорится в пятидесятом псалме, некогда так любимом юным Аугусто. Вот и сейчас он, подобно древнему царю Давиду, взывал к Всевышнему и молил о прощении.       Раздался дверной звонок. Эдна, промокнув глаза платком, чтобы не предстать перед гостем в неподобающем виде, отправилась открывать дверь.       — Кто там, Эдна? — уняв немного эмоции, спросил Альбьери.       — Папа, это я, — услышал он родной голос.       Лео несмело вошел в дом и виновато взглянул на крестного.       — Лео! — невыразимо обрадовался тот.       — Почему ты плачешь?..       — Не обращай внимания, — махнул рукой Альбьери. — Я просто очень счастлив.       — Счастлив? — удивился Лео. — Но я тебя очень обидел, я предал тебя. Я был уверен, что ты меня никогда не простишь.       — Иди сюда, сын! — расчувствовался доктор и заключил его в крепкие объятья.       — Папа! — уткнулся ему в плечо Лео. — Я так рад, что ты не держишь на меня зла, без этого я не смог бы нормально жить.       — Нет, Лео, — возразил Альбьери, — это я безумно рад, что ты меня простил. Ты имел право сделать то, что сделал, я не могу судить тебя за это.       — У тебя теперь все хорошо?       — Все прекрасно, Лео, все просто прекрасно! — ученый буквально светился изнутри.       — Я уезжаю завтра, вот, пришел попрощаться, — сообщил парень.       — Куда, сынок?       — В Америку. Сеньор Леонидас устроил меня в Невадский университет на подготовительный курс, буду целый год учить язык и нагонять школьную программу, а потом выберу себе профессию и поступлю, как положено.       — Леонидас принял тебя? — восхищенно спросил Альбьери.       — Да, — улыбнулся Лео. — У них хорошая семья, они все ко мне хорошо относятся. Но я хочу жить далеко отсюда.       — Это правильно, Лео. У тебя все получится, я верю в тебя, как никто другой, — в восторге похлопал его по плечу крестный.       — А ты? Что ты будешь делать, папа?       Альбьери многозначительно переглянулся с женой.       — Не волнуйся за меня, сын. У меня все будет замечательно.       Они еще раз обнялись на прощание, и Лео покинул дом отца, чтобы сделать шаг в совершенно новую жизнь.