Грязные гномы

      Дом кудесника Салимана, к которому направлялся Хаул, стоял на улице Толстых Кошек. Откуда взялось такое название, никто не знал. По крайней мере, пушистые разноцветные создания, греющиеся на солнце у ступенек особняков и изысканными статуэтками украшающие собой подоконники, были не менее грациозны, чем на любой другой улице Кингсберри.       Вероятно, в нем отразилась ироничная констатация того факта, что даже в самые тяжелые и голодные времена, выпадавшие на долю Ингарии, на этой богатой улице не голодали ни люди, ни кошки. Здесь не выросли новые роскошные особняки с дурацкими шпилями в ярд высотой или безвкусными фресками по всему фасаду. Нет, дома на ней могли показаться скромными, но в каждом камешке кладки и в каждой трещинке вазонов с петуниями чувствовался тот достаток, который длится веками, и к которому обладатели этих камешков и трещинок привыкли настолько, что им и в голову не пришло бы выставлять его напоказ.       Гулять здесь было сплошным удовольствием, а возможность полюбоваться сдержанной архитектурой чудесно дополнялась не менее приятной возможностью погладить какого-нибудь сытого и обласканного домашнего кошака, милостиво позволяющего прохожим прикоснуться к прекрасному, то есть к себе. Софи кошек любила и, когда ходила в гости к сестре, по дороге всегда считала представителей этого славного семейства, встречающихся на пути. «Двадцать четыре!» – объявляла она Летти вместо приветствия. Или, к примеру, «Всего пятнадцать», если день был менее удачным. А потом шла погладить Бусю.       Хаул в игру включился с удовольствием. По правде сказать, он моментально включался во все игры и, если включиться было не во что, придумывал развлечение сам, порядком раздражая Софи. И сейчас у него был шанс поставить рекорд: в этот прекрасный солнечный полдень ровно тридцать две кошки расположились между кингсберриским выходом ходячего замка и резиденцией кудесника Салимана, состоящего придворным магом при короле Ингарии и недавно женившегося на красавице Летти.       В обычное время Салимана опасалась примерно половина Кингсберри, но в последние дни он был немного не в себе из-за обрушившегося на него семейного счастья, поэтому не будет преувеличением сказать, что боялись его добрых две трети взрослого населения столицы. Что же касается детского населения, то оно трепетало в полном составе.       - Сурьмянистый ангидрид Sb2O3, - вкрадчиво диктовал он в эту самую минуту, вышагивая по лаборатории вокруг своей ученицы кругами и не сводя с нее глаз. Круги неумолимо сужались.       Летти в голубом домашнем платьице сидела в огромном кожаном кресле кудесника и, высунув от усердия язык, сосредоточенно выводила в тетрадке привычные каракули.       - Сколько? – деловито уточнила она, ничего не замечая. Волна темных волос, откинутая за спину, сияла в отблесках пламени ближайшего очага.       - Две унции, - бархатным голосом сообщил Салиман и приблизился настолько, что край мантии облизнул ножки стола, а кресло, почти поглотившее Летти, расположилось в двух шагах прямо по курсу. В состав зелья входило что-то еще, и Салиман изо всех сил пытался взять себя в руки и вспомнить, что именно, но ничего не выходило. Названия остальных ингредиентов растаяли у него в голове, растеклись и потеряли всякую форму и смысл, а перед глазами стояли только маленькие нежные оборочки по вырезу Леттиного платья. Он не слышал ни скрипа пера, ни переливов волшебного водопада, впрочем, перо действительно перестало скрипеть – Летти записала названное вещество и ждала следующего пункта, а, не дождавшись, подняла на кудесника взгляд. И Салиман сдался. Сердце его забилось непонятно где, ноги сделали шаг, и… в лабораторию ворвался Хаул.       Благодаря заклинанию скорости он промчался от дома до резиденции кудесника за считанные секунды, не обратив внимания ни на одну кошку, и только прохожие, видевшие его лицо, когда он возникал на мгновенье перед очередным незаметным глазу мерцающим перемещением, шарахались в разные стороны. Дверь он открыл сам, причем на расстоянии нескольких ярдов. А потом влетел в дом со скоростью запущенного ядра и только после этого с трудом перешел на обычный человеческий шаг.       - Тебя стучаться не учили? – рявкнул Салиман так, что Летти подпрыгнула, а огонь в очагах испуганно замер. Гостю кудесник совершено не обрадовался и смотрел взглядом, от которого особо впечатлительные люди испытывали желание совершить ритуальное самоубийство, но Хаул его проигнорировал.       - Летти, выйди, - приказал он.       Летти не привыкла к грубости, тем более у себя дома и в присутствии мужа, поэтому не оскорбилась, а, скорее, очень удивилась и вопросительно взглянула на Бена, но тот лишь кивнул, и она вышла, обижаясь на мужа, позволяющего вот так запросто ее выпроваживать.       Глаза Салимана сузились.       – Не смей так разговаривать с моей женой, - начал он, но разглядел Хаула и осекся. – Что случилось?       - Гномы, - процедил Хаул сквозь зубы.       Таким Салиман не видел чародея никогда, выражение лица его было холодным и жестоким, совсем ему несвойственным, глаза потемнели, тонкие ноздри раздувались, а улыбка вместо доброжелательности демонстрировала клыки.       Хаул шагнул в библиотеку и оглядел шесть широких стеллажей с книгами, высящихся от пола до потолка.       - Что у тебя есть о гномах? Срочно!       - Да объясни ты, наконец! - потребовал Салиман. – И прекрати мельтешить, садись. Что стряслось? Вчера ты сказал, что из-за них вы опоздали, что они у вас «шмыгают».       - Да, пока ещё шмыгают, - Хаул снова оскалился и стал рассказывать.

***

      - Что вы не поделили!? - Софи подцепила вилкой жарящийся на сковородке оладушек и перевернула на другую сторону. Гневные нотки в голосе обращались не содержимому сковороды, но оставшиеся оладьи испугались и, как по команде, перевернулись сами. Это была последняя партия, так что Софи отодвинула сковороду на край плиты и переставила большой медный чайник ближе к центру, чтобы подогреть.       Семья завтракала. Солнце вливалось в окно с желтыми занавесками и пятнами золотило такой же желтый пол, отчего все казалось теплым и очень уютным. Вот только настроение домочадцев этим утром оставляло желать лучшего.       Кальцифер и Майкл, кому, собственно, и предназначался вопрос, были гораздо менее покладистыми и сообразительными, чем оладьи (по крайней мере, в эту минуту Софи думала именно так). Они отказались отвечать, насупились и уставились в свои тарелки. То есть Майкл уставился в тарелку, измазанную вареньем, а Кальцифер - в черное дно большой старой жаровни, в которой обычно устраивался, чтобы съесть что-нибудь вкусненькое за компанию со всеми. Софи не подозревала, насколько попала в точку своими словами.       - Ничего, - наконец буркнул Майкл, притворяясь, что Кальцифера не существует на белом свете. Кальцифер отплатил ему тем же, причем гораздо убедительнее – мимические способности огненных демонов значительно превосходят человеческие, и оба украдкой глянули на Хаула. У бедного Хаула чуть не пропал аппетит. Он терпеть не мог ссориться и участвовать в конфликтах, а эти двое явно намеревались подкараулить его наедине и нажаловаться друг на друга. Хаул вздохнул и грустно заглянул в кружку.       - Еще чаю хочешь? – проследив его взгляд, Софи подхватила чайник красивой вышитой прихваткой.       Хаул вздохнул еще раз. Чаю он хотел, даже очень - он съел только пять оладий с клубничным вареньем, а это совсем никуда не годилось, ведь чудесная стряпня Софи заслуживала гораздо более уважительного отношения, а в животе оставалось свободное место. Но тут перед ним появлялась дилемма: или оладьи или душевное спокойствие. Можно было подкрепиться ещё, но тогда рассорившиеся обормоты точно поймают его и заставят выслушивать всякое нытье. А если резко выйти из-за стола и спрятаться в ванной, то он будет в безопасности, но вот оладий ему не видать как своих ушей, потому что проглоты не остановятся, пока не съедят всё. «Сожрут, - подумал он про себя с грустью, - как есть, сожрут». И после секунды размышлений принял компромиссное решение:       - Нет, спасибо, мы… солнышко, - улыбнулся Хаул и неторопливо вытащил оладышек откуда-то из-под низу. Первые попавшиеся или хотя бы те, что лежат сверху, он не брал никогда. И не родился еще человек, способный определить, по какому принципу чародей выискивает самый вкусный, на его взгляд, кусочек. Временами это раздражало, но Софи уже привыкла, смирилась и то кидалась подхватить, рушащуюся горку пирожков, когда Хаул вытаскивал «самый вкусный» из её фундамента, то покорно держала перед ним жестяную банку с печеньем, пока он долго копался в ней, выбирая трех-четырех достойных разделить с ним чаепитие. Но самые большие сложности вызывала стопка тонких блинчиков. Они вводили Хаула в ступор: в блинах особо не покопаешься, да и узкие краешки, похоже, несли недостаточно информации для принятия решения, так что без помощи Софи не обходилось.       На этот раз проблем с выбором не возникло, ничего не развалилось, потому что в тарелке оставалось всего семь оладий (Хаул сосчитал), так что выцепив понравившийся, он обмакнул его в варенье, а потом, внезапно ускорившись, быстро запихал целиком в рот, вскочил и убежал, радуясь, как ловко он всех надул. Майкл с Кальцифером даже переглянулись, забыв, что не замечают друг друга, а Софи раздраженно подняла глаза к потолку с пауками. Пауки ответили ей сочувственными взглядами.       - Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? – предприняла она очередную тщетную попытку выяснить правду. Ученик с демоном не ответили, они кинулись вслед за Хаулом, но опоздали, и дверь в ванную захлопнулась прямо перед их носами.       Чародей почувствовал себя в безопасности, расслабился и привычно залюбовался собой в зеркале, медленно стягивая камзол, когда Кальцифер, презрев все человеческие представления о приличиях, вторгся на запретную территорию без объявления войны, - он аккуратно расплющился и протиснулся в щель под дверью прямо на глазах у негодующего Майкла, показав напоследок язык.       Оказавшись с другой стороны, Кальцифер взвился вверх, и его узкое голубое лицо зависло между зеркалом и физиономией Хаула, почти такой же вытянутой, только при этом небритой и продолжающей энергично работать челюстями, и лишило чародея счастья лицезреть свою красоту. Это было плохим началом для разговора, и Кальцифер сам это понял, поэтому предусмотрительно сместился в сторону и попытался принять смиренный вид.       - Ха-а-аул, - жалобно затрещал он.       - Шом-ном, - отозвался Хаул, дожевывая оладью.       – Ты знаешь, что я не люблю жаловаться, - он заглянул Хаулу в глаза, ища подтверждения, что да, Хаул знает, но не найдя его там, вздохнул и продолжил: - Но моё обостренное чувство справедливости не даёт мне молчать. Особенно когда несправедливость творится по отношению ко мне! – демон не удержался и немного раздулся от злости, но говорил шепотом, чтобы Софи не услышала.       - Ну давай уже, выкладывай, - Хаул дожевал завтрак, присел на краешек ванны и смирился со своей участью.       - Я хочу сразу сказать, что своими глазами видел, как Софи вчера клала вафельные трубочки в кладовку. Пять штук. Ты же знаешь, как я люблю вафельные трубочки.       Хаул открыл кран с водой, чтобы не позволить рассказу о прелестях вафельных трубочек слишком затянуться.       - Не мог бы ты выключить воду? – просительно проворчал Кальцифер.       - Переходи к сути, - поторопил его Хаул, которому не терпелось приступить к любимым процедурам, но воду выключил.       - Так вот, дело даже не в том, что я их люблю, нет. Ночью я почувствовал, что силы оставляют меня, и полетел в кладовку, памятуя о трубочках. Ты же знаешь, как вафли подкрепляют мои силы...       Хаул бросил многозначительный взгляд на кран.       - Но их там не было! – почти закричал Кальцифер. – Ни одной! Майкл всё съел.       - Ну что ж, наверное, Майклу тоже потребовалось срочно подкрепить силы ночью, - усмехнулся Хаул. Он не понимал, как можно из-за такой ерунды отвлекать человека от святого – от ванны.       - Мне всё равно, что ему там потребовалось, - продолжил негодовать Кальцифер. – Но трубочки были мои. Мои! И мало того, что он взял чужое, так он ещё и не признаётся. Ха-а-аул, - заныл демон. – Он меня так оскорблял, так оскорблял... Он сказал, что я за вафельку готов мать родную продать, не говоря уже о том, чтобы оклеветать честного человека. А я не готов! Ты же знаешь.       Кальцифер мог бы долго жаловаться, но Хаулу удалось выпроводить его, пообещав немедленно отправить Майкла к Цезари за самыми вкусными вафлями специально для него – могущественнейшего и благороднейшего из демонов.       - И скажи, чтобы без крема брал, - бурчал Кальцифер, протискиваясь под дверью обратно, лицо у него на секунду стало плоским и очень смешным. – И чтобы хрустящие были.       А Хаул открыл краны и с удовольствием наблюдал, как ванна наполняется водой, а помещение - клубами пара.       - Майкл, - после полуторачасовых водных процедур - сегодня он собирался в спешке из-за предстоящей аудиенции у короля – сказал тихонько Хаул. – Если тебе хотелось вафель, взял бы на кухне из шкафчика.       - И вы туда же! – Майкл не удержался и взвыл, но взял себя в руки и зашипел в три раза тише. – Да не брал я эти гномьи вафли, не брал!       - А куда они делись? – зашипел Хаул в ответ. – Я тоже не брал, пауки их не едят, о Софи - речи нет, - его начала злить эта ситуация. Пять вафель пропало – тоже мне беда. И из-за этой ерунды ему не дали спокойно позавтракать, вторглись в святая святых, в его место для философского уединения и священнодействий, а теперь и шипят. Хаул не выносил, когда на него шипели.       - Кальцифер и взял – ясно же! – Майкл зашипел чуть громче. – Слопал, гад, а теперь прибедняется, клянчит добавки.       - Дело не в добавке. Ему нравится сама игра – незаметно проникать ночью в кладовку и изображать из себя гнома.       - Знаете, - Майкл с обидой посмотрел на учителя, - мне бы тоже понравилась игра, если бы нужно было изображать гнома, поедающего пирожные, а не гнома, пьющего гадкое молоко, фу, - он скривился. – Но, тем не менее, я играю честно. В отличие от некоторых.       Так, продолжая шипеть, Хаул с Майклом вошли в кладовку. Нужно было, наконец, вернуть королю древний щит первого правителя Ингарии, который Хаулу с кудесником поручили охранять от похитителей и который Хаул сам же и похитил, решив, что лучше это сделает он, чем кто-то другой.       - И почему вы сразу поверили ему, а не мне? – шептал Майкл, когда они брались за ручки сундука с сомнительной реликвией. – Понимаете, значит, что я тоже предпочел бы есть вкусное печенье, а не пить противное молоко, да? Такое распределение несправедливо!       Хаул и сам не любил молоко, поэтому самодовольно подумал, как здорово быть великим волшебником и иметь учеников, чтобы спихивать на них все самое неприятное. Вдруг Майкл завопил и выпустил ручку. Хаул свою удержал, чем уберёг ноги от участи быть расплющенными окованным бронзой углом. Противоположной стороной сундук грохнулся об пол, громким скрипом собщив, что не потерпит такого обращения и в следующий раз обязательно развалится на куски самым решительным образом.       - Хаул, смотрите! - Майкл присел на корточки и рассматривал что-то в пыли.       Хаул выругался, опустил сундук и тоже уставился под ноги. В плотном белёсом слое пыли виднелись чёткие следы. Самая настоящая дорожка человеческих следов, как будто кто-то прошел в башмаках с круглыми тупыми носами и широкими квадратными каблуками. Каждый отпечаток был не больше дюйма в длину.       Майкл с Хаулом тщательно осмотрели пол. Следов было много. Возникали они где-то под нижней полкой стеллажа со старыми жестянками и сходились на пятачке, пыль на котором была сильно утоптана, словно человечки долго стояли там, толкались и переминались с ноги на ногу. До того как маги сдвинули сундук, это место располагалось возле его дальнего левого угла. Видимо, неведомые существа прятались за ним, боясь выйти на открытое пространство. Но потом, судя по всему, вышли и протоптали тропинку от пятачка в пыли к центру кладовки - как раз к тому месту, где Софи оставила на ночь угощение.       Вдруг в мгновенье тишины, между шагами и многозначительным хмыканьем, раздался шорох, едва слышный, но достаточно отчетливый.       - Они здесь, - обрадовался Майкл и бросился на звук.       Пыль поднялась плотным облаком, что-то упало и покатилось.       - Майкл, вылезай, - потребовал Хаул, пару раз чихнув и пятясь к выходу в попытке спастись бегством. Но Майкл не обратил на него внимания: он проворно нырял то в одну, то в другую кучу хлама и, наконец, выбрался, победно сжимая что-то в руке.       - Вот, видели?! – он сунул Хаулу под нос свою добычу.       Хаул, не успевший смыться и непроизвольно вжавшийся в дверь, при приближении ходячего куска грязи, некогда бывшего его учеником, вытаращил глаза. В кулаке Майкла извивался маленький человечек, ростом с ладонь, дюймов семь-восемь, не больше.       - Смотрите, какие ботиночки – это точно их следы, - Майкл бесцеремонно перевернул человечка вниз головой.       Ноги в ботиночках дергались самым непристойным образом.       - Это что, гном? – Хаул рассматривал пойманное существо с брезгливостью. - А я думал, что их не существует, и это выдумки.       - Они раньше были, но потом исчезли. Лет триста назад, наверное, - Майкл ликовал. - Теперь вы мне верите, что не я съел печенье, вот кто их стащил! – и он выбежал из кладовки, продолжая держать гнома вверх тормашками.       - Кальцифер! - звал он, - И что ты на это скажешь!       - Что тебе, о гнусный пожиратель ваф… - начал Кальцифер, с трудом отрывая взгляд от волнующего процесса замешивания теста для домашнего хлеба, и осекся. Огненный демон тоже никогда прежде не видел гномов и несколько растерялся, когда Майкл влетел в кухню и ткнул носом гнома ему в нос, приговаривая: «А вот это ты видел?».       - Софи, - неуверенно позвал Кальцифер, медленно облетев вокруг человечка, чтобы лучше его разглядеть.       - Да что сегодня творится? – разозлилась Софи. Она переложила ком теста в кастрюлю и накрыла полотенцем. – Бегают по углам, шушукаются, то не разговаривают друг с другом, то ругаются, снова что-то пороняли в кладовке…       - Софи, - Майкл, наконец, вернул гнома в более-менее правильное положение и протягивал ей, вернее, её спине, как прекрасный подарок.       - И не отпирайся, - продолжала Софи, споласкивая руки, - я слышала грохот! Это не ходячий замок, а какой-то ходячий сумасшедший дом. И где Хаул?       - Я здесь.       На его голос Софи обернулась, намереваясь продолжить тираду, но тут увидела, что Майкл держит в руках. Глаза у нее округлились, а затем неверие и изумление на лице сменил такой восторг, что Хаул даже слегка заревновал.       - Гном! – воскликнула она. А потом опомнилась и заверещала ещё громче. - Майкл, отпусти его, ты делаешь ему больно!       - Отпусти меня, говнюк, - сказал гном.       Сам факт, что гномы говорят, не был неожиданным. В конце концов, во всех детских сказках они болтают без умолку. Удивил голос: от существа столь малого размера самым естественным было ожидать голоска тоненького, может даже, писклявого, но гном произнес слова вполне обычным человеческим голосом, не выше, чем у Хаула. И это создавало неприятный диссонанс. Неожиданным было и грубое слово – в книжках для детей гномы не сквернословили.       Оторопев, Майкл разжал пальцы, и гном шмякнулся на пол, но тут же резво подскочил, потёр ушибленный зад и юркнул под буфет. Наградив Майкла одним из самых гневных взглядов, Софи опустилась перед буфетом на колени и попыталась выманить гнома. Она уговаривала и убеждала, что больше никому не позволит его обидеть, но он забился в угол и выходить желания не изъявлял.       - Надо приманку ему положить, - предложил Хаул.       Он устроился в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку, и наблюдал за светящейся Софи. Кто же знал, что маленький грязный человечек так обрадует его жену. Уж кто-кто, а Хаул даже не догадывался, иначе давно притащил бы ей дюжину таких – пусть радуется. Приятно было видеть, как ее взрослость моментально слетела, словно шелуха с лука, и перед буфетом на четвереньках теперь стояла восторженная рыжая девчонка, которая, впрочем, глядела на него очень сердито:       - Не говори так, он ведь не мышь. Не приманку, а угощение, - и она положила на пол возле буфета печеньку.       Гном удерживался от соблазна не дольше двух минут, а потом высунулся из укрытия, с молниеносной скоростью схватил подношение и шмыгнул обратно. Из-под буфета послышались хруст и чавканье.       - Почему без изюма? – недовольно спросил он своим низким голосом. Все-таки было похоже, что голосовой аппарат у гномов устроен не как у людей.       - С изюмом нет, - начала оправдываться Софи, - но если хочешь, я испеку.       - Уж испеки-и-и, - протянул гном. – Мы не любим, когда без изю-ю-юма.       - Вы? – обрадовалась Софи, - Так есть и другие гномы?       Чавканье на мгновенье смолкло, а затем возобновилось в более энергичном темпе, как будто гном вспомнил о сородичах и решил поскорее всё съесть, чтобы не делиться. Софи достала коробку с печеньем, положила несколько штук в блюдце и поставила на пол.       - Угощайся, у нас ещё есть.       Со стороны кладовки раздались шорохи и тихий топот маленьких ножек. Все оглянулись и заметили, как три или четыре гнома проскочили через открытое пространство и спрятались под кухонный шкаф. Софи переставила блюдце поближе к нему.       - Эй-эй, - раздалось из-под буфета. – Ты куда моё печенье понесла?       Культурой общения гномы не отличались, но Софи это не волновало. Хаул никогда не видел ее такой счастливой и, глядя на нее, не удержался от улыбки. Ему очень хотелось схватить ее и потискать, как рыжего котенка, но он с досадой осознавал, что с гномами тягаться не сможет – Софи сейчас было не до него.       - Гномы, Хаул, настоящие гномы! – она, наконец, вспомнила о его существовании и, по своему обыкновению, с разбегу налетела на него, быстро поцеловала куда-то в подбородок (конечно, как всегда промахнулась), а затем ринулась к шкафчикам, как маленький золотистый торнадо.       Гномы были важнее визита к королю, поэтому отправиться в путь им удалось не раньше, чем Софи расставила по всей кухне тарелочки с печеньем и молоком и прочитала гномам большую речь, как им здесь рады. Кальцифер при этом раздувался и белел от негодования и пересчитывал печеньки во всех блюдцах - все те чудесные хрустящие печеньки, которые он сам мог бы съесть ночью, если бы не мелкие прожорливые твари. Он хотел возмутиться, но Хаул так посмотрел на него, что демон посинел и сник.       На следующий день гномы вышли открыто.