Мы привыкаем молчать
На мир вокруг
И тишина нам мать
Нам одиночество — друг
(Zero People — Ремесло)
Мир остался в тех же красках, запахах, но полностью утратившими какой-то смысл, разве что дорога в школу казалась длиннее. Наверное потому что я ни о чем не думала, просто шла, насильно передвигала еле работающим телом. Улыбка больше не получалась, даже для вида. Казалось рычаг, что ещё недавно работал без перебоев, полностью сломался. Вкус еды перестал ощущаться так ярко, а половина порции стабильно оставалась недоеденной. Но самым странным мне казалось отсутствие слёз. Одна часть меня просила скорби, соленой водой вырваться наружу, но другая — та, что пыталась защитить, контролировала все мысли, вытесняя те, которые снова могли меня подкосить. После захода солнца, когда душа оголялась, а слёзы ставились на блокировку, было тяжелее всего. Результатом таких ночей всегда служило опухшие от отёков тело и лицо. Вскоре Чимин стал приходить ко мне во снах. Такой улыбчивый и беззаботный, будто никогда не было наших ссор, трудностей и детского дома. Наверное, мне должно было стать хоть на каплю лучше, но облегчение не наступало. Чимин умер. Больше не дышал, не видел, не чувствовал, мы больше никогда не увидимся и никакие слёзы не вернут его. Находиться в комнате, в которую когда-то с радостью торопилась войти, я тоже больше не могла. Теперь она больше напоминала камеру для пыток. В голове постоянно мысли, мысли, мысли. Меньше всего хотелось стать их заложницей. Когда никто так назойливо не выдергивал из своего космоса, хотелось ничего не чувствовать, ни о чём не думать. «Чим, мне так тебя не хватает…» Одноклассники восприняли новость о смерти Чимина бурно только в первый день. Удивлённо вздыхали, строили теории, чаще обычного смотрели в мою сторону. «Не дождётесь, придурки.» Ничего не сказала, да и говорить получалось с трудом. Со второго они вновь стали жить в привычном ритме, чего не скажешь обо мне. Спать по-прежнему получалось плохо, усталость, которая уже стала хронической, нежелание не только разговаривать, но и просто здороваться. В школе и детском доме чаще ходила с опущенной головой, чтобы не зацепиться даже за краешек фотографий улыбающегося Чимина. Рана оставалась слишком свежей. Раньше его улыбка могла оставить в прошлом мелочные ссоры, идти на компромисс, достать со дна мою искреннюю улыбку. И что получилось? Она стала причинять одну неизлечимую боль, увеличивая черную дыру на сердце и от этого не было никакого лекарства. Переступая порог класса, взгляд невольно падал на пустующее место за партой, где он сидел все годы. Никто больше не кидал маленькие записки, в которых умудрялся находить повод для разного рода претензий, не заставлял учиться. Я больше не услышу ни одной его шутки, не увижу любимые, частенько прищуренные глаза и его обезоруживающую улыбку. Не будем мериться ростом в начале учебного года, чтобы находить лишний повод для дружеского соревнования. Две недели показались тремя годами. То время с привкусом горьких таблеток, угарным газом в лёгких вместо кислорода, отсутствием каких-либо часов убивало, но не делало меня сильнее. Встречаться в зеркале с потухшими глазами и понимать, что они мои собственные было невыносимо, но видеть во снах Чимина и не иметь возможности забрать его в свою реальность — больнее. Я часто возвращалась в свой сон, где он держал чёрного кота. Могла я знать заранее, что он умрёт? Если знала, если чувствовала, почему не сделала всё возможное, чтобы спасти? — Почему? — вырвалось вслух. — М? — молча сидевший до этого Юнги посмотрел вопросительным взглядом. — Нет, ничего… — снова делала вид, что написанное в книге самое интересное, и без разницы, что я читала одну и ту же строчку бесчисленное количество раз. Юнги что-то рассказывал. Я подняла на него глаза и судя по лёгкой улыбке на лице что-то хорошее. Я смотрела, кивала, дарила в ответ натянутую, но не слышала. Единственное, что было в голове: «не заплачь». Слёзы показали бы мою слабость, которую старалась держать на десяти замках. Всё было хорошо, пока я молчала. После случившегося Юнги часто затаскивал меня в библиотеку, следил за тем, чтобы я не забрасывала учёбу, часто делал и мои задания тоже. Как когда-то я Чимину. Вот ведь «счастье» какое. Не стеснялся даже кормить меня в школьной столовой на виду у большого количества любопытных глаз, оставлял на моей парте воду с просьбой обязательно пить побольше, не мучить свой организм. Ещё через несколько дней Юнги, как и обещал, вышел на одного ученика старшей школы, который «дружил» с Чимином. По тому как он осторожно рассказывал об этом парне, я поняла, тут что-то не так. На мою просьбу рассказать всё как есть, без этой скрытности, Юн попросил потерпеть, пока догадка не подтвердится. И я вновь послушалась. Я так смирно и ждала бы, если не услышала однажды разговор директора детского дома, воспитательницы Ким и сотрудника полиции, который вёл дело Чимина. На мою удачу в тот день вернулась из школы раньше обычного. — У нас есть новая информация. Не самая радостная. Дверь в кабинет директора была закрыта не до конца, оставляя маленькую щель. Я тихо подошла и увидела только полицейского. Он сидел спиной к двери. — Говорите уже скорей, — голос директора показался чересчур взволнованным. От такой разницы волнение накрыло двойной силой, ведь с нами она разговаривала всегда сдержанно, без каких-либо ярких эмоций. «Что же такого сейчас услышу о Чимине?» — На крыльце дома висела небольшая камера. Владелец с радостью предоставил доказательства того, что произошло в ночь ограбления. На ней чётко видны лица Пак Чимина и ещё одного подростка, он учится в старшей школе. Мы нашли его и допросили. Эти двое не так давно присоединились к группе местных воришек, у которых не самое светлое прошлое, да и будущее тоже. Искали лёгкую добычу и обворовывали, будь то человек или чей-нибудь дом, когда никого из хозяев не было. «Что?!» Ладони стали влажными, а от услышанного зазвенело в ушах. Я не могла пропустить ни одного слова, внимательно слушая. «Как такое может быть? Чимин воровал и грабил? Мой Чимин? Не могло такого быть. Не могло же…» Полицейский ненадолго замолчал, а когда вновь заговорил, добил окончательно. — Это обычное дело. Беспризорники почти всегда ступают на кривую… — Чимин не был таким! Это неправда, — Воспитательница Ким одёрнула полицейского, не дав возможности договорить. — Доказательства вины Пак Чимина есть и, к вашему сожалению, это самая настоящая правда. Жаль только он уже не ответит за свой проступок перед законом. Я не слышала, о чём дальше разговаривали взрослые. Не заметила как дошла до кровати. Воспроизводила услышанное снова и снова, пытаясь то ли поверить, то ли найти оправдания поступку Чимина. Я сидела и смотрела перед собой, не зная что делать с открывшейся правдой о другой стороне жизни друга. Не хотелось верить, да я и не поверила бы, если не вспомнила как он стал вести себя на следующий день после моего дня рождения. Это не было похоже на привычные переживания или усталость, было в его поведении что-то новое, «чужое». Сам он не мог так резко измениться. Полицейский сказал, что Чимин связался с плохой бандой. Если это так и есть, но зачем? Чем он думал? Почему он мне и Юнги ничего не рассказывал? Мы бы не бросили его в беде. Догадывался ли об это сам Юн? Если догадывался, почему не остановил Чимина? Почему молчал, не забил тревогу? Зачем утешал и успокаивал меня? А если он специально ничего не говорил? Я резко закрыла руками рот, чтобы не вскрикнуть от страшного предположения. Нет. Нет. Нет… Юнги никогда бы так не поступил, ему это не нужно было. Пока я с концами не утонула в своих мыслях, решила чем-нибудь занять свои руки, глаза, уши. Вышла из комнаты с намерением загрузить себя бытовыми делами так сильно, чтобы не было возможности и секунды для тяжёлых мыслей, а уже утром поговорить с ним начистоту.***
— Ты знал? — налетела я на только подошедшего Юнги к воротам. — И тебе привет, Ведьмочка. Знал что? — как-то растерянно спросил он. — Что у Чимина была другая жизнь! — слова громче обычного вырвались наружу. Юнги не спешил с ответом, да и удивлённым тоже не был. Его взгляд говорил не ожидаемое «Это шутка?», а горькое «Откуда ты узнала?». — Прежде чем ты взорвёшься, выслушай меня, — каснулся аккуратно моих плеч. — Так ты скрыл от меня правду? — оттолкнула от себя Юнги, — Не хочу ничего слушать! Ты знал об этом с самого начала, как Чимин с ними связался! — Юри, прекрати нести бред, пока не пожалела. Я видела как ему тоже хотелось повысить голос, сказать что-нибудь резкое, но в отличие от меня, Юнги контролировал эмоции куда лучше. — Не сказал, потому что мало об этом знал. Поэтому просил подождать, помнишь? Злость так и просилась наружу. Я понимала, если не уйти, мы точно поссоримся. Оставив Юнги осуждающий взгляд на прощание, быстрым шагом направилась в школу. — Ничего больше не скажешь? Услышав приближающиеся шаги, я ускорилась. «Хоть бы он отстал, иначе не отвечаю за себя.» Мысленно я раз сто попросила Юнги остановиться, оставить меня в покое пока не остыну. Через минуту, а может и все пять, шаги друга наконец перестали доходить до ушей. Прислушалась. Действительно, тихо. Я могла немного расслабиться, замедлиться. И, наверное, это было моей ошибкой, потому что я вновь услышала шаги Юнги, но уже не такие медленные. — Юри, — он подбежал и становился почти вплотную, — не хотел говорить об этом, не имея на руках никаких доказательств, — я по-прежнему не смотрела на него, боясь своей реакции. Головой-то я понимала, что он не врёт, но сердце уже считало его лгуном и предателем. — Посмотри на меня, пожалуйста, — пальцы Юнги осторожно коснулись моей щеки, — Юри, только не отталкивай меня. Разреши помочь. — Мне теперь не нужна ни твоя ни чья либо ещё помощь. Считаешь, что сможешь меня понять или помочь? — самое время встретиться с ним осуждающим взглядами, наказывая за скрытую правду, — Мне никто не сможет помочь, только если ты не волшебник и можешь вернуть Чимина! Слова прозвучали так, словно я говорила их не самому близкому другу, а ненавистному врагу. Рука Юна упала, а я почувствовала как силы быстро стали меня покидать, лицо напротив стало расплываться. Хотелось закончить разговор и закрыться в какой-нибудь маленькой тёмной комнате, но желанию не суждено было исполниться, по нахмуренному взгляду Юнги я поняла — теперь настала его очередь взрываться. — Нет, я не волшебник! Как бы мне не хотелось забрать всю твою боль и чувство вины, у меня никогда этого не получится! На мою попытку отвернуться, он тут же сжал руку, разворачивая обратно к себе. — Ты от меня так далеко спряталась в своих тёмных лабиринтах, что начинаю сам сомневаться действительно ли тебе нужна моя помощь? Нужен ли я вообще тебе?! — я вздрогнула от того, насколько громко Юнги выкрикнул последние слова. — Знаешь, Ведьмочка, Чимин не только для тебя был другом, — его губы задрожали, — да, его уже нет с нами, но почему ты решила лишить меня ещё и себя? Почему опять решаешь всё сама? В тот момент мне стало жутко от того, каким я впервые увидела Юнги. Остатки здравого разума подсказывали закрыть рот и ничего не говорить, ни одного слова, в надежде избежать большей беды. — Подумай, с чем ты останешься в конце пути… Но я ошиблась. Больше не сказав ни слова, он оставил меня одну. Как я и хотела. Он ушёл. Не знаю сколько я простояла как статуя, вновь и вновь прокручивая слова Юнги. Убеждённая в том, что на следующий день мы спокойно поговорим и забудем сказанное, я поторопилась в школу. Но момент Х не наступил. Ни на следующий, ни через день, и даже не через пять. Юнги не старался игнорировать меня или делать вид, что мы не знакомы, но и мириться не желал. Спустя неделю понимание ситуации, в которой мы оказались из-за меня же самой, потихоньку стало отчётливо доходить до мозга и единственное, что хотелось сделать, так это разрыдаться от собственной эгоистичности, только вот ноющая боль сидела в районе солнечного сплетения и никак не хотела выходить. Даже одной несчастной слезинки не получалось выдавить. «Неужели эта наша точка невозврата?»***
Как-то перед сном в комнату зашла воспитательница Ким и попросила двух моих соседок выйти на несколько минут. — Моя сильная девочка, — тихо заговорила воспитательница Ким, подсаживаясь рядом, — прежде чем зайти к тебе, думала много раз как подобрать слова так, чтобы не ранить тебя еще сильнее. Сначала хотела вспомнить всё хорошее, что вас с Чимином связывало, но как зашла и увидела твой измученный вид, все слова потеряли свою силу. Сижу рядом с тобой, смотрю как ты скорбишь одна, грызёшь себя мыслями, которые его уже не вернут, и не знаю как помочь. Сердце каждый раз плачет при виде тебя, Юри. — Я во всём виновата. Чимин умер из-за меня. — Так считаешь только ты одна, — я хотела перебить её, привести доказательства, но воспитательница неожиданно встала и продолжила уже говорить чуть громче, — сегодня мне звонила мама Юнги. Он себе места не находит. Не знает как к тебе теперь подступиться. Бедный мальчик не ест толком, плохо спит, изо всех сил хочет помочь тебе, а ты… — тяжелый вздох заставил застыть в ожидании чего-то очень плохого, — неужели бедному Юнги тоже нужно умереть, чтобы заметила его, чтобы поняла, как много значишь для него? На этих словах воспитательница Ким оставила меня одну. Так жестоко она еще никогда не поступала. Мне по-настоящему стало страшно по двум причинам: первое — она открылась с новой для меня стороны, и я не знала хороший ли это знак, но кому-то ведь надо было это сказать; второе — её слова смогли дожать, убедить меня окончательно в моём незаслуженном отношении к Юнги. Тогда я поняла, что и вправду могу остаться без Юнги. Он мог давно бросить меня, не утешать при любой удобной возможности, но не сделал. Предпочел быть со мной, спасая раз за разом. «Что ты наделала, Юри? Что же ты наделала…»