***
На пороге дома на Чёрч Роу в нерешительности стоял инспектор Скотленд-Ярда. Он то подходил к двери, то спускался со ступенек, игнорируя дождь, что крупными каплями падал под воротник тёмного пальто. Но стоило ему услышать звуки пальбы со второго этажа, он тут же помчался в дом, игнорируя необходимость стучать в дверь, оповещая о своём приходе. В два счета миновав лестничный проход, он ворвался в просторную гостиную, доставая из-за пазухи свой револьвер. — В чем дело, инспектор? На кресле у окна, со скрещенными на груди руками и взглядом в пол расположился тот, к которому инспектор так и не решался зайти. Не отрывая левой руки от груди, правой он указал посетителю на диван, а сам встал, прошествовав на кухню и взял из буфета два стакана для виски. — Вы… Вы паршивец!!! На кой чёрт вы палите посредь бела дня?! — сокрушался приятной наружности молодой человек, что сейчас пытался вылить на собеседника негодование в перерывах между одышкой. — В ином случае вы бы не решились прийти сюда, очевидно, — ответил тот, протягивая тому стакан с виски и вновь возвращаясь в кресло — О-че-вид-но! — передразнил его гость, но стакан принял и тут же опустошил его. От хозяина не укрылся его бегающий взгляд и то, с какой жаждой он припал к алкоголю. — Ближе к делу, инспектор. — Сегодня… Когда я с утра пришел в отделение, мне принесли коробку. А в ней… — Что с вами, Нильсен? Неужели обнаружили чьи-то внутренности? — небрежно обронил хозяин, потягивая виски и доливая своему посетителю вторую порцию. — Как?.. — Следы крови под ногтем большого пальца, а также тот факт, что вы не особо предрасположены к подобного рода зрелищам приводят к такому незатейливому выводу. Вот только я до сих пор не вижу причин испуганно бегать взглядом по моей гостиной. Там было ещё кое-что. Нож. И записка. От того… от того самого Потрошителя, — последнее слово он еле слышно произнес, будто боясь, что убийца, державший в страхе весь Лондон больше двадцати лет назад вдруг появится в этой комнате, словно призрак далёкого, безрадостного прошлого. — А-а-Алекс, Алекс, дорогой мой! Вы либо превосходный актёр, либо глупец и паникер. В любом из двух случаев могу сделать вывод о том, что не ту профессию вы выбрали, друг. — Но… — Вы всерьёз решили, что спустя столько лет, столько времени тот-самый-Потрошитель вдруг решил дать о себе знать? Да, способ эффектный, да и почерк характерный, но все же… — Ох… Я не уверен, конечно, но… Может, вы захотите взглянуть?***
В кабинете инспектора Нильсен яркий дневной свет бил по глазам так, что приходилось щуриться, на ощупь прокладывая путь к столу. Но только на глаза посетителю попалась та самая коробка с весьма незаурядным содержимым, как он тут же обошёл массивный стол и расширил глаза так, будто хотел одним лишь взглядом найти разом все загадки «воскресшего» Уайтчепельского мясника. Первым делом заметив «орудие» преступления, его внимание привлекли больше две другие вещи. Первая — слезящиеся от едкого запаха глаза. Второе — почерк. Не почерк убийцы, который прослеживался во всех деталях посылки, нет. Почерк, коим была написана записка. Нехарактерно ровный и нежный, элегантный, нехарактерно витиеватый для… мужчины? — Это все чушь и подражание. Не стоит внимания. Только он закончил говорить, как тяжёлые шаги раздались за дверью, и в кабинет вошёл военной выправки с иголочки одетый мужчина лет пятидесяти, с лёгкой щетиной и цепким, острым взглядом. Не успел он появиться на пороге, как лицо посетителя перекосилось, и усилием воли он оторвался от псевдоулик. Встал ровно, но при этом некоторые детали выдавали в нем напряжение, соседствующее с раздражением. Инспектор понял без слов и состояние друга, и свою дальнейшую роль в предстоящем спектакле, по сути, одного актёра. И был им далеко не его приятель и верный помощник. О нет… На сцену выходил зверь крупнее и могущественне, одним своим именем наводящий ужас далеко не только на лондонских полисменов. И его то уж не как ожидал увидеть детектив, чьи способности поражали и пугали. Чей незаурядный ум вызывал зависть и восхищение. Герой моего рассказа. Потерпевший поражение, самое тяжёлое в своей практике. Поражение не как гений сыска. А как человек.