Когда я вернусь..

***

      — Я попрошу тишины. — сухо проговорил серый кардинал, одарив серьёзным и не столь довольным взглядом своих братьев и сестёр, требуя от них внимания.       Очередной съезд правителей и очередное нарушение дисциплины, вызванное зелёным чудищем, имя которого не требовалось называть, ведь все и так понимали, кто именно главный шутник в семье Нечитайло. Необразцовое поведение Пикового вальта, разумеется, не на шутку раздражало Куромаку, но тот старался изо всех оставшихся сил не показывать этого, оставаясь всё тем же хладнокровным и непоколебимым лидером, хотя в глубине души Маку хотел повысить голос и заставить, может быть даже насильно, своего младшего брата замолчать, но это действие могло пошатнуть мнение других о нём, а заниматься таким авантюризмом Куро совершенно не собирался.       Ему было крайне важно, чтобы его образ стойкого вождя остался целым и невредимым.       — «Ничто не стоит риска. Если надавить полным игнорированием и дать понять ему, что он нам безразличен — он успокоится. Я уверен в этом на восемьдесят шесть процентов…» — поправив очки, подумал Трефовый король, решив всё-таки постараться не замечать вальта пиковой масти.       Остальные клоны всё же замолчали, проявив уважение к старшему, не считая Вару, что до сих пор нашёптывал какие-то жуткие истории Зонтику, от которых младшего-трефа кидало в дрожь, но быстрый подзатыльник и суровый взгляд вальта червовой масти сумел всё-таки хотя бы на время успокоить этого неугомонного Пятого клона.       — «Мои символические парадигмы модернизации культурного пространства не соответствуют моему видению проблемы на девяносто шесть процентов … — вздёрнув брови, незаметно для остальных хмыкнул Куро. — Ладно, я и вправду ошибся в своих расчётах.» — тяжко вздохнув, разочаровавшись в себе и своей грубой ошибке, ибо такая неточность была для него недопустимой, Второй, несколько секунд промолчав, прокашлялся, наконец заговорив всё тем же сухим, несколько пугающим своим безразличием голосом:       — Спасибо. — кинув короткий, отражающий благодарность взгляд на Феликса, король трефовой масти продолжил:       — В Карточный мир прилетела птица нашего Великого и Безначального Творца Фёдора Нечитайло. Бессмертный Феникс передал письмо от Создателя с известием о том, что совсем скоро Он посетит наш мир с особой новостью. — было видно, как засверкали лучезарными огоньками радости глаза клонов. Это новость была для них сильной, но очень приятной неожиданностью, ибо они не видели своего Отца уже более года.       Все клоны, уже с поднятым хорошим настроением, с нетерпением начали ждать приход Фёдора, особенно были рады Червовые, как самая приближённая масть к своему Создателю. Куро тоже не скрыл лёгкой улыбки, но решил, что сейчас не время проявлять такие противоречащие его суровой и вечно холодной личности эмоции, вновь расслабив лицо, а в его глазах снова образовалась бездонная, тёмно-серая пропасть. Радость заиграла в нём также быстро, как и перестала, поскольку Второй клон умел моментально подавлять в себе всякие вспышки эмоций, игнорировать чувства и зов сердца. Рациональность, хладнокровие и серьёзность — то, чему он подчинялся безоговорочно, а слушал он только голос своего разума, то, что велело ему делать сознание. — Я попрошу всех вас быть готовыми встретить Его, желательно, на все сто процентов.       — Я согласен с Куромаку. Как-никак, Фёдор наш Творец, и я считаю нашей обязанностью уважительно относиться к Нему! — встав со своего места, с нотками торжественности проговорил Червовый валет, уже начиная думать, что можно сделать для Нечитайло и как Его наилучшим образом встретить.       — Поэтому мы встретим Его все вместе! Я думаю, Он будет очень рад увидеть сразу же всех своих детей! — воскликнул Феликс, широко расправив руки, словно мысленно собирая всех присутствующих на собрании вповалку.       — Почему бы и нет… — пожав плечами, подал голос Пиковый король, пока рядом с ним беззаботно качался на стуле его валет, как всегда глупо улыбаясь. Но Пик никогда не называл его «своим», поскольку ему было чертовски стыдно признавать Вару членом своей сильной, грозной, тёмной масти. — «Я хочу спросить у Создателя за какие тяжкие грехи мне в вальты досталась эта чувырла…» — лишь мельком посмотрев на вальта пиковой масти, Пика уже передёрнуло, кажется, около трёх раз, если не больше.       — О, Творец Всемогущий, за что мне это всё… — отвернувшись от Пятого, шёпотом проговорил король, не желая даже лишний раз вспоминать про то, что у него есть валет.       — Как скажешь, Кури… — Вару, заметив, как старший-треф сжал в своих руках книгу, затаившись, подобно дикому зверю, поджидающего свою неосторожную жертву, на секунду всё-таки замолчал. Он не хотел вспоминать то, как однажды в порыве ярости король трефовой масти кинул в него свою книгу.       Это было… неприятно. Да, это было всего один раз и Маку потом сердечно перед ним извинился за нанесённый ущерб, но повторять этого Пиковому вальту никак не хотелось.       — кхм… Второй клон, по совместительству, старшее дитя великого человечного Бога Фёдора Константиновича Нечитайло великий и неповторимый серый кардинал Трефовый Король Куромаку Нечитайло Фёдорович. О храни тебя наш Всесвятой Создатель, чтоб ты жил долго и счастливо! — как можно официальнее произнёс Пятый клон, даже встав со своего места, чтобы в шутку поклониться брату, но как только он наклонился, так сразу же сумел каким-то непонятным образом удариться лбом об стол и с грохотом успешно упасть.       Он был готов на всё, лишь бы не попасться под горячую руку Куро. Но даже так Вару всё равно осмеливался рядом с ним проказничать. Таковой была его натура, которую никто не был в силах подчинить и уж тем более изменить. Он относился уважительно только к Чёрному Джокеру, да и то постоянно кидал Ему вызов, в итоге проигрывая, но сохраняя свою честь и гордость, ибо Вару старался не уступать своему Отцу по силе. Наблюдать за их спаррингом всегда было довольно интересно, пусть и все знали, чем он закончится и кто выиграет.       Феликс, закрыв рот тыльной стороной ладони, тихо посмеивался над неуклюжестью брата, но тут же прокашлялся, сделав серьёзное, грозное лицо, но долго так не продержался и снова начал смеяться, как не в себя. Остальные клоны тоже пропустили на своём лице улыбку, пытаясь сдержать смех, но этого у них не получилось и все в один голос засмеялись, кроме уставшего от всего этого балагана Куромаку, у которого уже начинал дёргаться левый глаз, смотря на считающего звёзды у себя над головой Пикового вальта, пытаясь понять, дурак он или недопонятый обществом гений.       — Спасибо, братец. — передав энциклопедию своему помощнику Курону, что всё это время стоял с ним рядом, хмыкнув, сказал Трефовый король. У него даже в мыслях не было кидать такую здоровенную книгу в Пятого, нет, он не безумец и вреда причинять своему же брату не станет скорее всего, но тот как всегда сделал, прежде чем подумал, и в итоге ударился по своей же глупости.       Но Вару помощь была не нужна. Он за компанию смеялся с остальными, а Зонт и Феликс кое-как помогли этому недотёпе встать.

• • •

      Будучи императором Пиковой империи, Восьмой клон — Пиковый король Нечитайло — дал обет своему Отцу о том, что вместе с братьями и сёстрами своими он сохранит мир на этих землях, что здесь никогда не будет войны и никто не станет жертвой страданий и ужасного безумия.       Восемь благородных юнцов, чей свет, исходящий из чистых сердец мог затмить свет тысяч солнц, построили на этих территориях новый мир, подобно тому, откуда явился их Творец. Братья были дружны и всегда старались держаться вместе, как и их прелестные сестрицы, следующие за ними по пятам.       Семья — вот их главная ценность, которую они берегли многие года.       Использовав свои божественные силы, они сумели помочь своему миру вновь… задышать. Он заиграл совершенно другими, яркими красками, даруя счастье каждому, будь-то клонам, будь-то народам их великолепных, процветающих во всю стран. Солнце стало светить не только для Фелиции. Его лучи доходили до каждой улицы, до каждого дома, до каждого человека в Карточном мире.       На земле наконец выросли первая трава и цветы, за которыми черви самолично ухаживали. Небо окрасилось в нежно-голубой оттенок, а белые, кучерявые тучи заселились на высоком небесном своде.       В тот миг все без исключения чувствовали себя воистину счастливыми.       Тогда, когда они все вместе, крепко держась за руки, смотрели на свою работу, никто не смог скрыть милой улыбки. Они были довольны. Они гордились собой и творением своим.       — «Вот бы Создатель это увидел…» — пронеслось в мыслях каждого, но они так и остались мыслями, неозвученными, ибо прерывать тот момент абсолютного счастья никому не хотелось.

…Но ничто не бывает вечным, а счастье — милолётно и мгновенно.

• • •

      Густой туман, опустившийся на холодные, погибшие под тьмой кромешной земли, распространился по всей округе.       Пиковый король не понимал, что произошло, что случилось с его семьёй, почему он остался один? Лишь звенящая тишина в этой огромной пустоши была его попутчиком, а безумный страх, что залёг на дно его души, стал его проводником в этом жутком тумане.       Всё, чего он так желал в данный момент, так это просто найти своих братьев и сестёр, убедиться, что с ними всё хорошо, ибо тревога, целиком поглотившая его разум, буквально сводила его с ума. Поправив свой плащ, он, наполненный решимостью, решил идти вперёд.       — «Нельзя сейчас останавливаться.» — эта мысль и заставила Восьмого клона двинуться дальше.       Он не понимал, ясный день сейчас или глубокая ночь. Туман затмил весь небесный свет, разлив везде серый, уже надоевший цвет. Медленно ступая по засохшей, мёртвой траве, король Пиковой масти, подавив в себе жалкий испуг, внимательно оглядывался по сторонам, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть.       Спустя долгих десять минут, наконец, туман начал рассеиваться и вдалеке Пик увидел силуэт, что показался ему очень знакомым.       Прищурившись, он понял, кто это.       Тот страх, что сковал его изнутри, стал куда слабее и Пик наконец сумел вздохнуть полной грудью, позволив нахлынувшей радости убить тяжёлую тоску, заглушив страх. Его шаг перешёл на бег и уже через несколько секунд он стоял совсем близко к тому человеку, а после же, без лишних слов, обнял его со спины.       Это оказался сам Фёдор Нечитайло, что, повернувшись лицом к Восьмому клону, в глубокой тишине обнял его в ответ.       — Создатель! Наконец-то Вы пришли… — положив голову на плечо своего Отца, прижимаясь к Нему, как к спасательному кругу, с улыбкой на лице проговорил Пиковый король, в тот счастливый момент позабыв всю тревогу, что, кажется, лишь увидав на пути Божество, схватив животный испуг, кинулась в бегство.       Фёдор почему-то молчал, лишь медленно поглаживая ладонью волосы своего старшего сына, но не с той нежностью и любовью, с которой он делал это раньше.       Всё нутро Пика резко похолодело и сжалось, а сам он застыл в оцепении, боясь даже лишний раз вдохнуть. Почему руки Создателя мертвецки холодные? Почему… Почему Восьмой больше не ощущает той теплоты, что всегда исходила из Чёрного Джокера, как лучи из солнца?       Он понял, что если прямо сейчас не отойдёт от Нечитайло, то замёрзнет насмерть.       Не отталкивая, лишь просто отцепившись от своего Творца и быстро отойдя от Него, что, кажется, очень не понравилось самому Фёдору, Пиковый король посмотрел Ему прямо в глаза.       — Шепфа?.. — недолго его радость ликовала. Кто же знал, что страх столь проворотлив и хитёр. Он снова собирался вернуть себе власть над душой короля пиковой масти, но сам Пик не собирался поддаваться ему. Ему нечего было бояться. Перед ним стоял его дорогой Создатель, его Бог, Отец. Он не враг и не причинит вреда. Так почему шестое чувство так отчаянно кричало ему убираться отсюда прочь, пока он всё ещё жив?..       В его наивном, таком детском взгляде читалось непонимание, пока мокрые, красные, злые глаза Джокера чёрных мастей отвечали ему лишь холодным, как осколок льда, презрением.       — Ну, чего же ты, дитя моё. — расправив руки, желая вновь заключить Пика в свои удушающие объятья, проговорил со странной улыбкой Фёдор, этим лишь сильнее отбив доверие Пикового короля к Себе. Его каштановые кудри, вечно идеально уложенные, были немного растрёпаны, глаза пустые, бездонные, как болото, а руки покрыты свежими шрамами, которые, походу, открылись, ведь из них тонкими струйками текла багровая кровь. И как этого Пик не заметил раньше?       — Зачем боишься? Я тебя не трону… — растягивая слова, вселяя в Восьмого клона неистовый ужас, продолжал говорить художник, а его некогда нежный, горящий любовью взгляд походил на пустой, оттого жуткий взгляд маниакального психопата, что приметил себе очередную жертву. — пока что. — что ж, до дрожи пугать у Фёдора это прекрасно получалось. Лишь сделав один шаг вперёд, Пик, чуть ли не пробиваемый крупной дрожью, отошёл от Него ещё дальше.       С Создателем явно было что-то не так.       — Что всё это значит? — спросил король, желая понять природу странного поведения Нечитайло, но, кажется, им быстрее завладел бы страх, нежели он разобрался бы в том, что происходило с его Отцом.       — А ты разве не понимаешь, душегубец окаянный… — опустив руки и резко выпрямившись, терзаемый ужасающим гневом, тихо, пропитывая каждое слово ядом, проговорил сквозь зубы Чёрный Джокер.       — Что?.. — раскрыв глаза в безмерном удивлении, чуть судорожно спросил Восьмой. Он ничего не понимал, в тот момент ощущая себя ужасно беззащитным. Почему его Отец так злился на него? Что произошло, пока его не было?       — Тебе говорю, тиран, кровопийца! — ненависть раздирала Его на куски, Он смотрел на Пика не как на родного сына, а как на безжалостного человекоубийцу, будто-то бы он только что на Его глазах убил всех Его детей, ибо в такой лютой ярости Восьмой клон видит Фёдора впервые, а неизвестность пугала куда хлеще, чем стоящий перед ним разъярённый Создатель, который явно не побоится прикончить его прямо здесь и сейчас.       Лёгкие отказывались качать воздух. Нет, всё тело Пикового короля словно замерло во времени, не откликаясь на отчаянные команды мозга. Ужасные картины того, что с ним сейчас произойдёт жужжали в голове, словно пчелиный рой. Он знал глубоко внутри, что этот день подарит ему множество причин сожалеть о нём в будущем. Очень сильно сожалеть.       — Ты чудовище! — повысив голос, в неведении и пелене безумия срывая острые слова с дрожащих губ, кричал Фёдор, пока под гнетом Его неистового гнева давал трещину Его самое великое творение — Карточный мир — дом Его созданий.       — Я не признаю тебя Своим сыном. Ты монстр! Зверь! — не жалея связок, продолжал содрогать своим громким голосом кровавый небосвод Создатель, заметно бледнея прямо на глазах от попирающей Его неутолимой ярости. — Убийца! Лучше бы Я избавился от тебя в первый же день, как только создал! Твоё существование никогда… — нехватка воздуха заставила Его на миг остановиться, пока Он вновь, дрожа, отчаянно не закричал:

— Слышишь?.. НИКОГДА не имела смысла!

— подобно грому среди ясного неба, гулким эхом повторились эти слова в голове Пикового короля, в тот же миг порвав все струны его души, что связывали его с реальностью. Отравили, так резко и безжалостно, заставив захлёбываться в собственных чувствах, пока внутри его сердца зарождался безумный смерч из обиды, непонятной вины и скорби, а глаза сияли от горьких, но таких безнадёжных слёз, неприносящих ни капли утешения, в котором Пик нуждался, кажется, больше, чем в кислороде. Его печаль была настолько велика, что под её тяжестью никакие слёзы не лились, оставаясь всё также сиять в потухших глазах. Он просто не мог выдержать этого. Ему было слишком тяжело на душе. Восьмой клон оцепенел, схваченный животным страхом и великим горем, что сейчас плескал за все края, утонув в глубоком молчании, даже почти что не дыша. Страх всё-таки взял над ним контроль. Он обречён. И что будет с ним дальше — известно лишь одному Создателю.       Но Чёрный Джокер всё не успокаивался, не видя никакой грани в своей злобе, продолжая ранить Своего собственного сына самым болезненным и самым страшным оружием — словами.       — Я ненавижу тебя… — от бессилия перейдя на шёпот, всё продолжал свою язвительную, наполненной отчаянной злостью речь Нечитайло:       — Тебя ненавидят все! Я никогда тебя не любил!

НИКТО И НИКОГДА ТЕБЯ НЕ ЛЮБИЛ!

ТЫ — ОШИБКА!

— это было последним, что услышал Восьмой, прежде чем провалиться сквозь землю и быть укутанным во вечную, всепоглощающую тьму.

***

      Спокойно напевая себе под нос какую-то тихую, ласкающую слух мелодию, Габриэль, сидя у огромного, чёрного, точно ночное небо, дуба, прижав колени к груди и смотря от безделья куда-то в пустоту, даже не заметил, что его старший брат, лежащий рядом с ним на твёрдой земле, наконец пришёл в сознание спустя тридцать минут!.. Ну, как пришёл? Пробиваемый дрожью резко поднялся, сначала на колени, но, от слабости не сумев встать, столкнулся спиной к стволу старого дуба, после же обречённо закрыв лицо руками, как будто маленький ребёнок, желающий остаться незамеченным в своей собственной слабости, ибо это кажется непозволительно постыдным — бояться того, что нет. Пик думал, что выглядел жалко и в тот миг ненавидел себя больше всего на свете, но по иному повести себя он не мог.       Ему было слишком страшно.       — Тебе приснился кошмар… — обратил внимание на короля и на его нездоровое, напуганное до самых тонких струн души, состояние Бубновый валет, сначала выждав несколько минут, прежде чем осторожно обнять Восьмого клона, прижав его — всего дрожащего — к себе, как родитель успокаивает своего дитя, в глубоком молчании начав гладить его по растрёпанным волосам.       Из-за больного воспоминания, связанного с тем леденящим сердцем объятием в его странном и таком ужасном сне, Пиковый король тут же отдёрнулся куда-то в сторону, глазами ища выхода. Они были пропитаны тяжёлой тоской, мутной печалью и удушающей тревогой и безмятежно сияли под лучами полной луны от горьких, неконтролируемых рек слёз, а чтобы Габри их не видел — он резко отвернулся, стараясь успокоиться, дышать глубже.       Ничто не стоит переживаний его младшего брата.       Пик услышал в ответ лишь тяжёлый, монотонный вздох, а после же Первый, не отступив, на сей раз просто присел рядом, напоминая королю пиковой масти о том, что он рядом и им ничто не угрожает. Габриэль был далеко не глупым. Он всё слышал, видел и понимал. Лишь увидя реакцию на объятия, он уже понял, что кошмар был связан с ними…       Но всё обернулось самыми ужаснейшими последствиями и впредь, Пик, кажется, растерял всё желание вообще с кем-либо и когда-либо обниматься.       Старший хранил гробовую тишину, пытаясь собраться с мыслями и хоть как-то избавиться от мокрой пелены перед глазами. Валет бубен лишь понимающе качал головой, тоже поникнув, как сад благоуханных цветов перед тем, как солнце уйдёт за далёкий горизонт. Никто не осмеливался начать разговор. Спустя непростых пяти минут простого молчания под музыку сверчков и дуновения лёгкого ветерка, Первый клон всё же набрался сил сказать:       — Она сказала, что тебе нужен отдых и попросила меня не будить тебя. — не поворачивая голову в сторону собеседника, обнимая себя за колени, словно желая спрятать себя от всего остального мира, проговорил Габриэль. В его голосе нельзя было уловить какие-либо ноты эмоциональности. Скорее всего, он также был поражён чувством вины, как и Восьмой. — Я безусловно доверяю ей. Пойми, Пик, она не враг, но… — остановившись, пытаясь подобрать нужных слов, словно не желая раскрывать все карты заранее, Габри, вздохнув, собрав всю волю в кулак, без лишних раздумий продолжил:       — Прости меня. Я должен был быть рядом, но я вновь оставил тебя… — небольшая пауза, пропитанная сожалениями, желчью горечи и усталости. — Прости, что не сопровождал тебя в кошмаре. Я знаю, как это больно. Я знаю, что значит быть ненавистным близким тебе человеком. — выдохнув и печально опустив свой взор, сказал валет бубновой масти, положив свою ладонь на руку Пика, чтобы он не потонул в бушующем океане своих запутанных чувств и не забыл о том, что он не один. Но старший, кажется, ничего не ощущал, кроме убивающего его чувства непонятной, словно кем-то воспитанной в нём вины. Так медленно, точно желая доставить как можно больше боли.       — Почему… — шёпотом проговорил Восьмой, постепенно, но очень медленно отходя от своего ненормального сна. Мысли тяготели душу, всё труднее становилось дышать. Сознание было мутным, воспоминания размытыми и всё, чего ему хотелось тогда, так это простого тепла. Хотелось ощутить себя любимым, ибо в тот момент Пику казалось, что его презирал весь мир. Он не мог переносить на своём сердце такую злобу, такую огромную ненависть. Жить, питаясь своим же безумием, пока круговерть смерча не разрушит в нём всё, что делало его человеком, что поддерживало и сохраняло в нём человечность. Он был потрясён, как башня старого замка, что выдержала на себе сильнейший взрыв, но каким-то чудом не упала.       — Почему Фёдор так ненавидит меня?.. — Габриэль отвернул голову куда-то в сторону, чтобы не столкнуться взглядом с Восьмым клоном, словно он мог прожечь в нём дыру, обнажив жестокую правду, что он поклялся унести за собой в могилу.       — Ему было за что тебя ненавидеть, — решив не скрывать всю правду, а сказать её чётко отмеренную часть (ибо мучить брата бесконечной ложью Габриэлю было уже невыносимо), Габриэль поспешил добавить:       — но, Пик, Фёдор поборол свою злобу уже давно. Впредь он забыл обо всём плохом, что ты сделал и любит тебя безгранично сильно, ибо ты его сын. А этот кошмар… — небольшая пауза для формулировки нужной мысли. — просто старый шрам, который раскрылся и вновь истекает ядом… — ответ был не из лучших и не столь успокаивал, но Восьмой, быстро вытирая глаза ладонями, явно желая побыстрее избавиться от слёз, просто кивал в знак того, что он всё понимал и верил своему братцу. — обыкновенная, но очень страшная иллюзия… — …но Первый клон невооружённым взглядом и так видел и понимал, что Восьмому нисколько не лучше.       — Просто давай продолжим идти, — кое-как встав на ноги, чуть ли не молящим голосом попросил Пиковый король.       — Пожалуйста… — Габриэлю было невыносимо смотреть в его преисполненные горем глаза и просто без лишних слов смиренно согласился.       — За мной. — без оглядки кинул Бубновый валет, пойдя куда-то вперёд, через высокие кусты, уже не по тропинке. Кажется, они уже близко.       Нельзя больше медлить. Так будет лучше им обоим.

***

      Стоя у окна, Куромаку нервно постукивал пальцем по идеально чистому подоконнику, внимательно разглядывая укрытую мраком улицу, терпеливо ожидая появления знакомых ему силуэтов.       Разумеется, он ждал своих братьев. Уже на протяжении пяти часов, сидя в уже совершенно пустом зале, не смея смыкать глаз. Он чётко чувствовал, как постепенно его охватывала жуткая тревога, всем своим мерзким нутром желающая задушить его. Раз и навсегда прикончить. Утопить в страхе, зная, что из-за оцепенения тот не смог бы выплыть на берег и пошёл бы на самое дно, пока лёгкие не сгорели в последней трели адской агонии.       Напряжение росло, а мысли становились всё страшнее и ужаснее, пугая своей реалистичностью и ярким контрастом сущего кошмара. А что самое страшное было для Второго клона — это осознавать, что его злая фантазия могла представлять картины, которые в действительности могли произойти с Пиком и Габриэлем.       Начиная с пропажи, заканчивая тем, что их просто беспощадно убили, а тела закопали, либо распотрошили, либо вообще сбросили в реку…       Странный запах крови бил по носу, а около груди чувствовалась противная тяжесть. Страх сковывал Трефового короля, заставляя в ужасе оглядываться по сторонам, боясь неожиданной атаки сзади. Но сдаться ему не позволяла совесть и волнение за своих младших, за которых он нёс ответственность.       Эти часы, проведённые в беспрерывном ожидании, стали для него персональным Адом, в котором он, казалось, застрял на веки, без шанса выйти оттуда живым. Абсолютно нулевого шанса не бывает, но тогда серый кардинал думал совсем иначе и, на удивление, был совершенно уверенным в своём бреду. Тягучая тревога не позволяла ему рационально мыслить и правильно формулировать свои догадки о том, где могут пропадать Первый и Восьмой клоны, из-за чего страх возрастал ещё хлеще и быстрее, питаясь сердцем своего несчастного хозяина, который совсем потерял над ним контроль.       — «Стоит ещё совсем немножко подождать… — каждые тридцать минут всплывала эта надоедливая мысль, преследующая его на протяжении нескольких мучительных часов и так не отпустившая его. — Как тяжело.» — очень. Очень тяжело ждать, будучи бессильным против воли одинокого, такого непривычно тихого дня, что мог поставить на кон всю твою нервную систему и в итоге полностью разрушить её.       Ради забавы. Судьба очень жестокая, злорадная матерь, а жизнь ещё хуже. Жёсткая, хоть и справедливая. Их игры всегда приводят к глобальным катастрофам, либо к тотальному уничтожению кого-нибудь счастья. Вот они — главные мизантропы, кажется, презирающие всё человечество в целом, всегда и везде. С ними сравниться в человеконенавистничестве может разве что Сатана, да и только. — «Невыносимо.»       — Ты уверен, что стоит продолжать? — донёсся усталый, сиплый голос сзади, явно обращающийся к королю трефовой масти. Это была Пиковая дама, что, увидя старшего, непоколебимо стоящего у окна, решила спросить его о том, не пора ли ему остановиться, расслабиться и пойти наконец-таки в свою комнату отдохнуть?       — Иди спать. Правда, Маку, так дела не делаются. Они к утру вернутся… только свой режим портишь. Помнишь, как ты долго его восстанавливал? Я не думаю, что ты горишь желанием повторить этот опыт.       — Я не могу уснуть с мыслью о том, что Пик и Габриэль не дома, — выдохнув, даже не посмотрев в сторону сестры, проговорил Второй, уперевшись руками об белый подоконник, всем видом показывая, что он не собирался отходить от окна. Отступать, поддавшись слабости. Он сильнее искушений.       — оставь меня, Эмма. Спасибо за беспокойство, но оно явно излишне. — в ответ сестрица несколько секунд промолчала, кажется, о чём-то задумавшись, после же спокойно проговорила:       — …Не засиживайся только. — отговаривать упорного и своенравного братца бесполезно. Это безоговорочная капитуляция, где «проигравшей» была она сама. Поставив пустую кружку в раковину, не желая даже думать о том, чтобы её помыть, так как усталость и желание уснуть самым крепким и сладким сном брали верх, дама недоверчиво посмотрела на старшего-трефа, тоскливо вздохнув. — Я за тебя тоже беспокоюсь, Куромаку, — сказала Десятая, терзаемая чувством неуверенности и различными сомнениями, но, пересилив себя, отправилась к выходу. Тишина резала уши своим отвратительным и раздражающим звоном, а находиться в зале для девушки становилось всё труднее и труднее. Куро так и не шелохнулся. — не меньше, чем за своего короля и мелкого. — напоследок кинула Эмма, прикрыв глаза, словно от осознания полной обречённости, всё же оставив старшего наедине с самим собой. Пиковая дама понимала, что она не могла сделать для него, в общем счёте, ничего, что принесло бы ему пользу. Маку не желал разделять свою боль ещё с кем-то и проявить уважение к его выбору и отступить было самым наилучшим решением. Пусть так, нежели приносить ему ещё больше страданий.       Она была уверена в нём. Она не по наслышке знала о воле и потрясающих умственных способностях своего старшего брата.       — «Куромаку знает, что творит...» — это и успокаивало её, в один момент заставляя лишние переживания покидать её сознание, душу и сердце. Она также была уверена в короле своей масти и ждала его приход точно с таким же трепетом, с каким Пик ждал приход Создателя…       И вновь наступила полная, гробовая тишина.       К сожалению, Эмма ошиблась. Куромаку не знал, что творил. Он давно перестал давать отчёты о своих действиях. Он не знал, по какой именно грани ходил и куда он в итоге придёт. Трефовый король ходил по лезвию ножа, меж двух огней, не понимая, куда идти ему дальше, чтобы выжить. Выхода как-будто не существовало. Он застрял в своём внутреннем мире. Он застрял в исповедальне своих эмоций, так и не почувствовав освобождение собственной души. Так и не избавившись от того, что тянуло и продолжает тянуть его на дно. Он чувствовал себя таким потерянным...       Куромаку знал только одно: это была грань между гениальностью и безумием. Между счастьем и отчаянием.       Между человечностью и дикостью.