Шлейф

Карлайл совсем не думал о происходящем на доске. В комнате властвовал теневой сумрак; было так же пасмурно, как и вчера. Сегодняшний день был прямым продолжением вчерашнего, он концентрировал воспоминания и не давал пережить себя. Я старался не читать его мысли по поводу ходов, но того и не требовалось: Карлайл был далеко отсюда. — Не вини себя, — с ударением произнёс я. Карлайл взмахнул ресницами, мгновенно взглянув на меня. Его мысли, такие яркие, буквально инъецировали в мою голову воспоминание с нахмуренным лицом моей дорогой сестры, где она с тем же укором и уверенностью произносит «ты ни в чём не виноват». Вы ужасно похожи, Эдвард. — Эгоизмом? Набором смертных грехов? — язвительно произношу я, узнавая это странное настроение, охватывавшее меня только в присутствии Карлайла, — капризность. Присущая Розали от рождения, во мне она обострялась, когда мы были с ним наедине. — Добротой, Эдвард, — мягко произносит Карлайл, смакуя каждое слово. Я чувствую тепло, которое он вкладывает в ответ, желая не только поделиться со мной любовью, но и исцелиться. Я снова был с ним категорически не согласен. Пожалуй, ни с кем в мире я не был настолько согласен и не согласен одновременно. Я делаю ход, забирая его фигуру. Он забирает мою, стопоря собственные выдуманные стратегии, чтобы я их не усмотрел. Придя сегодня к нему и расставив шахматную доску, я дождался, пока он освободится от дел и уделит мне время. Его мысли, спокойные и размеренные за работой, словно гладь озера в ветреный день, покрылась рябью вины и раздумий. Я разрешил себе смотреть на него, откинувшись в кресле напротив его стола. Карлайл заметил моё внимание, но оно не обеспокоило его настолько, чтобы просить меня отвернуться. Что такое, Эдвард? — спросил он мысленно, не отвлекаясь от поиска информации по пациенту в базе данных одного из медицинских журналов. Я не ответил, и он отпустил ситуацию, обдав меня волной собственного смущения от моего внимания. Если бы умел краснеть, он покраснел бы; уголки его губ дёрнулись, утопив на одной щеке небольшую ямочку. Впрочем, через пару секунд он отодвинул эгоцентричные мысли глубоко на второй план, а я продолжил наблюдение. Глядя на него как сегодня, я понимал, как много в нём противоположного мне, так привлекающего не только меня, но и мою сестру. Десятки лет прошли, прежде чем мы с нею оценили момент его слабости, когда он выбрал нашу, полную страданий и метаний, бессмертную жизнь, надеясь, что сможет стать нам ближе, чем кто-либо раньше. Он мог выбрать кого угодно, но ему попались два умирающих подростка, застывших в своих страхах и комплексах навсегда. Он выбрал две атомные бомбы у себя под боком и ни разу не пожалел о том. Пожалуй, лишь раз и немного о другом. Когда Розали вдруг замолчала — это было много страшнее её криков и истерик, к которым все привыкли и считали частью повседневной жизни. От осознания своей беспомощности, когда жажда впервые отступила от её горла и мысли подступили к голове. Она сидела перед включённым телевизором, и когда Эсми спросила, не хочет ли Розали пройтись по магазинам, та не услышала её. Я читал в соседней комнате и, разобравшись в причине замешательства мыслей матери, сам подошёл к Розали и сел в соседнее кресло, продолжив читать. Её мысли бренной тоской потекли по моим жилам, и я начал размякать, как распалась на крупицы она. Увидев её такой, Карлайл превратился в ком обнажённых напряжённых нервов, готовый принять любой удар и испытать такую желанную и заслуженную боль. Затем, второй раз случился, когда мы лежали на берегу реки друг рядом с другом, и вода смывала с нас кровь Эмметта. С её белого платья, летнего хлопкового платья, через которое кровь отпечаталась на блестящую в лучах заката кожу. Её мысли были спокойны, как море в штиль, и оставались таковыми, когда оба раза к нам подходил Карлайл. В первый раз он взял её за руку и вывел из дома; во второй вышел навстречу, когда мы, взявшись за руки, вернулись вдвоём домой. Поступил ли я верно, — процедил Карлайл мысленно, и я увидел в его воспоминаниях, промелькнувших перед глазами, чёрные плащи и лицо Джейн. То, что я видел в мыслях Бри, перекладывало вину на меня, на мою нерасторопность, а не его. Об этом я и хотел с ним поговорить — поступил ли верно я. Оставив её, потерявшую Диего, на смерть, хотя и мог уличить Вольтури в неправде. — Карлайл, — позвал я его и кивнул в сторону доски, приглашая. Мы сели друг напротив друга в креслах посреди кабинета, и я рассказал ему о том, что увидел в мыслях Бри с того момента, как оказался на поляне. Он внимательно, без лишних комментариев, выслушал меня. О том, как Бри попала в дикий клан Виктории, как познакомилась со стрёмным Фредом, с которым нам ещё предстояло увидеться лично. Как её короткая жизнь осветилась Диего. В последние секунды она думала только о том, чтобы рассказать мне как можно больше, надеясь, что с Райли и Викторией мы обошлись так же жестоко, как они с Диего. Не знаю, почему я тогда промолчал. Я мог быть милосерднее. Я мог быть эгоистичнее, поставив себя на её место. В её мыслях Диего был тёплым, как в мыслях Джаспера была тепла Элис среди всего хаоса, что выпал на его долю в одиночестве. Даже то, как она произносила его имя в мыслях, а он, как я понял, более чем разумный и справедливый юноша, смотрел на неё и не подходил ближе, чем она позволяла, оставаясь рядом. Я задумался. И спустя несколько секунд молчания решил-таки дорассказать всё вплоть до мельчайших деталей, зная, что несмотря на грозившую его сердцу трещину, Карлайл захочет услышать о её жизни. Я ударился в подробности про Райли и Диего. Снова отдельно про Диего. И снова про Райли, который на пару с Викторией разорвали Диего на куски с особой жестокостью. Бри заметила, что после, прямо накануне битвы, в Райли что-то надломилось. На поляне в горах я видел в его голове страшные, наполненные тоской и сомнением картины убийства его друга. И вопрос Бри о Диего на пути к поляне, взявший всё живое, оставшееся в Райли к тому моменту, в кулак и раздавивший с громким хлюпаньем крови. Осталась только Виктория. Моё чтение мыслей и её оправдания. Его безысходность. — Он сильно её любил, — пробормотал Карлайл, нахмурив лоб. — Настолько, что убил своего единственного друга с ней на пару, — разозлённо отозвался я и сделал ход. Карлайл не обратил внимания. Я действительно был разъярён, что тогда, что сейчас. У меня никогда не было такого друга, как Диего у Райли, и он так просто вырвал его из своей груди. Белла здорово отрезвляла мои мысли, направляя в нужное русло, но когда я оставался один, моя личность со всеми её недостатками, рефлексией и почти что константным подростковым возмущением снова вылезала наружу. Впрочем, как и у Розали. Больше всего он был расстроен, как я и думал, из-за Бри и Диего. Я тоже думал о ней и незнакомом вампире, верившем когда-то в лучшее. Диего, — мысленно произнёс Карлайл его имя снова, запоминая. Отпечатывая в своём всесострадающем сердце его имя, его незнакомое несуществующее образное лицо, лицо самой пятнадцатилетней Бри, которая так и не стала членом нашей семьи. История Бри, как я и думал, отложилась тяжёлым грузом в его душе. Когда-нибудь, не в ближайшее время, он расскажет Эсми, и она отколет от своего сердца не менее крупный кусок. Я так задумался, молча рассуждая вместе с мыслями Карлайла, обмениваясь кое-как логически подкреплёнными ходами, что не заметил присутствия другого вампира около его кабинета. В дверь постучали и тут же вошли, не дождавшись разрешения. Запах фиалок наполнил комнату быстрее, чем она подошла. Розали подплыла к нам, остановившись со стороны Карлайла и не взглянув на меня. У них обоих всплыл в голове вчерашний их разговор, где я точь-в-точь повторил её слова. Как только Карлайл сразу не раскололся? Будто и не было его. Она положила ладонь ему на плечо. — Отец, — поздоровалась Розали, и я услышал в её мыслях невозможную властность вкупе с персональным уважением. Меня она подобной чести не удостоила. Карлайл кротко улыбнулся, будто невозможно польщённый её обращением и вниманием. — Розали, — мягко ответил он, — как прошёл день в школе? — как ни в чём не бывало поинтересовался, и сестра наморщилась. — Утомительно, как всегда. Вот же язва. Нельзя ли хоть раз ответить нормально, чтобы Карлайл не чувствовал вину? Полный раздражения, липкого и навязчивого, как пищащая мушка, я смотрел ей в лицо и сравнивал лицо Карлайла с её, параллельно не стесняясь слушая мысли. Хватит пялиться на меня, — в этот момент я пожалел, что она не читает моих мыслей — уж я бы в долгу не остался. Она кинула в мою сторону презрительно-осуждающий взгляд, но тут же вернулась к Карлайлу. Он отодвинулся, и она села на подлокотник, так, что им удобно было держать руки сцеплёнными. В мыслях отца я не читал, а чувствовал лишь безграничную любовь ко мне и моей сестре, полностью равную сейчас на весах. Они смотрели друг на друга, и внезапно в моём сердце что-то кольнуло при взгляде на Розали. Она откуда-то предвидела, о чём мы говорили. Предвидела, что со вчерашнего дня Карлайл так и не перестал думать о Бри и всём клане новорождённых Виктории. Моя чопорная, истеричная сестра как никто другой чувствовала, какая именно поддержка нужна была отцу. Я со своим чтением мыслей не смог управиться, а она просто была самой собой. И отец ценил её скупую щедрость как никто другой. В его мыслях промелькнуло нежное воспоминание, как будто это случилось вчера: Розали в одном из своих летних платьев 40-х поворачивается к нему спиной, и руки Карлайла убирают её густые медовые волосы в заколку, защёлкивая. Она бежит, не оборачиваясь и не говоря «спасибо», но Карлайлу ничего не нужно. Моё сердце тает от её истинной человечности, проявляющейся в любви к семье, а особенно — к Карлайлу. Их мысли на фоне затухают, и я возвращаюсь к своим раздумьям. Мой взгляд сталкивается с взглядом Карлайла. И телепатии не нужно, чтобы понять: он заметил. Он заметил, и уже не в первый раз. Он знает, что я понимаю его любовь к Розали, так избирательно любящую и уважающую других. Сейчас, правда, презирающую меня не на шутку. Я не собираюсь бросать Беллу, особенно после её согласия стать моей женой, и сестре придётся смириться. Не принять — она так никого и не приняла как детей Карлайла среди наших братьев и сестёр, да и Белла в том, кажется, не нуждалась. К счастью. — Она хочет, чтобы ты съездил с ней выбрать кольцо, — процедил я, изумляясь, сколько яда в моём голосе только от одного присутствия Розали. Случайная мысль Карлайла ошарашила меня ещё пуще. Он заметил, как дёрнулось моё лицо при слове «ревность» в его голове. Я вскочил с кресла, оставляя недоигранную партию, и вылетел из кабинета. Ещё чего, ехать вместе с ними за каким-то безвкусным кольцом. Пусть злость и была, когда я спускался по лестнице, она рассеялась, как утренний туман, от мысленного смеха отца наверху. Наверное, мы с Розали и правда чересчур похожи, когда дело касается него.