Шлейф

Сентябрь в этом году выдался жарким, — журчал голос в телевизоре на первом этаже. Это Эсми, засев на кухне, слушала новости и убиралась. Шуршала по поверхности стола тряпка, но её шаги Розали додумывала интуитивно. Непонятно было — это ритмично заедает антенна или же стучат каблуки туфель. Розали сидела в кресле с книгой, смотря в окно. Ей от жары совсем не тягостно, не противно, да и голова не болит. А книга не читается — так это она читать никогда не любила. Элис и Джаспер уже далеко отсюда, хотя объективно причины не было. Эдвард уехал в школу — какая мерзость! — и не раздражал одним своим присутствием. Чтение мыслей делало из него всесильного мудреца, и хотя он клялся, что «отключает» с ними эту его радиоволну, верилось мало. Розали не могла отвечать за других, но свои мысли ей хотелось оставить в тайне. Неважно, о чём она думает, — все они лишь её, какими бы ни были. А ведь Карлайл хотел их поженить. И о чём он только думал? Как можно быть рядом с человеком, для которого ты — всего лишь очередная колонка с непрекращающимся потоком песен и передач? Она скорее предпочла бы самого Карлайла, который даже с подобной способностью (она могла поклясться) никогда не смотрел бы на неё свысока. О чём, разумеется, знал и Эдвард (как и обо всём, о чём знать не следовало). Каблуки Эсми стукнули в коридоре. Хлопнула входная дверь, никогда не закрытая. Розали обдал порыв прохладного ветра из распахнутого окна. На самом деле жара стояла везде, кроме Форкса. Она прикрыла веки и откинула голову назад. Её тело не устало, как не уставало никогда, но сил подняться, отложить книгу, которую она начинала уже в третий раз, не было. Зачем она вообще её взяла? Карлайл всегда ступал мягко и звучно, адаптируя каждый свой жест для работы с людьми. Его запах, как запах дома, был везде, но она видела его приближающуюся концентрацию. В отличие от смертных, у которых инфракрасное излучение было более заметным, себе подобных Розали видела как хищник хищника, а не как жертву. В дверь постучали. Розали моргнула и слегка переместилась на кресле, усаживаясь аккуратнее. — Да. В следующее мгновение никогда не теряющий времени Карлайл стоял, подпирая косяк. От него сразу пахнуло больницей; она едва улавливала когда-либо вонь пациентов или кровь, впитавшуюся в поры его кожи. Он выглядел встревоженным, когда она повернулась к нему. Розали раздражало чрезмерное ожидание — как своё, так и чужое. Излишняя вежливость бесила не меньше. — Почему стоишь в дверях? — спросила она, наклоняясь, чтобы лучше его видеть. В следующую секунду он уже сидел на краю кровати напротив. — Где Эмметт? Её мишка-коала ушёл на охоту, выведенный из себя произошедшим с Беллой Свон. Уже два дня прошло, а он всё никак не угомонится. Они ведь считают себя сдержанными; легко ведь так полагать, соблюдая все меры осторожности, которым их научил Карлайл. Розали равнодушно пожала плечами. — Ушёл на охоту. Карлайл кивнул. В его движениях ресниц всего на секунду отразилось беспокойство: оставшаяся часть его семьи пребывала либо в раздражении (Розали), либо в крайней степени апатии (Эдвард и Эсми), либо на грани контроля, как Эмметт. Он наклонился, оперевшись локтями о колени, и, немного погодя, спросил, глядя ей в глаза: — Ты ведь уже знаешь от Эдварда? Пальцы сжали сразу скрипнувшую обложку книги, взятой у самого объекта обсуждения. Как знала, что придётся испортить, так выбрала имущество брата. Он, конечно, узнает. Но это будет уже совершенно другой разговор. — Что именно? — скрипнула зубами Розали, разозлившись с самого начала. Карлайл сморгнул отчуждённость и нахмурился. — Мы приняли решение уехать. Он улыбнулся, когда она закатила глаза. — Опять ты это делаешь, — буркнула Розали, захлопывая книжку и отводя взгляд обратно в окно. Благородство не позволяло ей ни сгорбиться, ни выкинуть вещь брата в окно. По крайней мере при отце. — Потакаешь ему. — Тебе ведь и так не нравился Форкс, — добродушно отзывается Карлайл. Конечно же, этот городишко — не место её мечты, но такого (как она сама уже выяснила) не существует. А вот подколка Карлайла мимо пропущена не оказалась. — Какая разница? — огрызается Розали, напрочь выведенная из себя. — Мне здесь хорошо. Карлайл отвечает мягко, сохраняя участие. В нём всегда с лихвой сочувствия и эмпатии — настоящий родитель. — Мне тоже, — кивает он. Нет сомнений — они уезжают из-за произошедшего. И не ответить точно, что именно выводит из себя Розали больше — спасение Беллы Свон или же такие крайние меры, как их отъезд. Опять же, во имя придуманной Эдвардом «безопасности», во имя... спасении Беллы Свон, конечно же. — Вы же всё равно собирались проведать Дартмут, — примирительно напоминает Карлайл. Она бы с радостью, да только остались ещё профессора, которые помнят если не их с Эмметтом, так фамилию «Каллен». Однажды она уже совершила эту ошибку. Вторая будет уже лишней. Кроме того, ей на удивление не хотелось уезжать. Отдыхать она могла сколько угодно, но возвращаться в Форкс ей понравилось. В лесах было хорошо. Свободно. — Не важно, куда мы собирались, — отрезает она, морщась. А затем оборачивается к мужчине: — Дело не в этом… городе, — она правда не собиралась звучать так высокомерно. Всё-таки они с Эдвардом хотя бы как его дети друг друга стоили. — Мы пойдём туда, куда ты направишь. Карлайл смущённо нахмурился. Никто, как он сам, не опускал свой статус главы их клана. Потому Розали собралась с силами — ей тяжело давались проявления чувств такого рода, а уж некоторые слова из её уст звучали перманентно фальшиво. Она прислушалась, погодя. Эдвард вне зоны слышимости; судя по времени, уроки ещё не кончились. — Отец, — закрепляет свою мысль Розали, смотря ему в жидкое золото радужки. У них с Эдвардом даже в этом было больше сходств: их была завораживающего карамельного цвета, в то время как у неё долгое время держалось чистое розовое золото. Сейчас её собственные глаза — игристое вино. Карлайл всегда так старается быть отцом. Даже если в её голосе звенит неестественность, он всё равно тает. Его подпитывает чувство вины, хотя ничего уже не изменить. Да и Розали нашла в новом своём положении определённые плюсы: те, кто должен был получить за неё, за её искалеченное тело, наказание, отплатили сполна. Её идеальная жизнь была на поверку не такой уж идеальной, и теперь оставалось лишь принимать всё таким, как оно сложилось. С Эмметтом, с которым, сложись жизнь иначе, она бы никогда не встретилась. С какой-никакой семьёй. С отцом. Карлайл замешкался. Открыл рот, закрыл, заморгал часто. — Ты всегда находишь способ сбить меня с толку, — поверженно заключает он, глядя, как Розали наклоняется и сжимает его протянутую ладонь своей. Со стороны они совсем не как отец и дочь смотрятся; едва ли разница в семь-восемь лет заметна, с их-то фамильной красотой. Каким бы он ни был, какое бы решение ни принял когда-то, Карлайл был и остаётся тем, кто создал ей эту жизнь своими руками. И почему-то он продолжает удивляться, что из всех родственников она уважает лишь его. Своеобразным уважением. — Поедешь в Денали? — спрашивает Карлайл, и его ладонь нежно поглаживает пальцами её. Розали морщится. Несколько месяцев назад она согласилась помочь спрятать Беллу Свон, когда Карлайл сказал: «Она — наша семья». А она действительно готова была ревностно защищать своих родных. Но смертная Белла никогда не была и не будет ею. Она выбирает по своей воле то, что досталось им всем как данность. Как не будет их семьёй и клан Денали. Розали вздыхает, думая о своём: она была даже рада, что Джаспер не смог сдержаться. А в Денали она всё равно не поедет. — Почему туда? Карлайл пожимает плечами. Он встает, и она смотрит на него, запрокинув голову, снизу вверх. Глаза его щурятся при взгляде на неё, не огрызающуюся, как на девочку-подростка в переходном возрасте, но в хорошем расположении духа. Так он смотрел на неё, когда она впервые согласилась пройтись по магазинам после превращения. Прошёл всего какой-то год. Судя по тенденции, он никогда не перестанет так смотреть на неё. Что открывает возможности для манипуляций. Разумеется, завуалированных. — Навестим. Розали поднимается с кресла, держа книгу в руках. Он разводит руки в стороны, создавая объятия. Обижать его совсем не хочется, и она делает короткий шаг. Карлайл накрывает ладонью её воздушные мягкие локоны, такие же, как у него самого. Внешне они были похожи больше всех, даже если с Эдвардом — преимущественно глазами и взглядами. — Опять Эдвард создаёт нам проблемы, — бормочет Розали над приятно пахнущим плечом. Даже для неё, существа того же вида, запах был чарующим. Был бы отголосок крови, и он бы вписывался. Она ненавидела клокочущее возбуждение в горле и животе, когда он приходил, преисполненный нежности, охватывая её этим соблазнением жажды, путая эмоции и желания. Карлайл не может не чувствовать, что волнует всех их, оказываясь рядом после череды операций. Своими объятиями он сбивает мысли, как она делает то же самое словами. Розали накрывает его грудь своей ладонью, создавая меж ними барьер. — Прости своего брата, — примирительно просит Карлайл, держа её за плечи. Нетребовательная, ненавязчивая просьба отца, на неё действует как приказ от лидера клана. А она себя позиционирует что перед собой, что перед Карлайлом, прежде всего как часть клана и семьи. Денали — не их семья. Как и Белла Свон. В тот раз возмущаться и продолжать спор она не посмела, а ругань прервал отец. В следующий раз Розали не ошибётся. Хотя, смотря на разворачивающиеся события, следующего раза могло и не быть. — Может сначала заедем в Бразилию? Рио? — ненавязчиво спрашивает Розали, стараясь не задумываться о скором отъезде. Карлайл, немало обрадованный её таким быстрым согласием, поднимает одну руку и накрывает ладонью её щёку. Розали не может перестать думать о том, какой он мягкий. Какой податливый, в действительности как тёплая карамель. Рассуждает о Боге, надеется на прощение, да и живёт, думая в основном только о них. Прежде всего о ней с Эдвардом — ведь это с ними он долгое время жил, взращивая как дочь и сына. Было приятно его внимание, его чистая любовь — настоящие родители её вряд ли любили так же. С той же отдачей и рвением, которые она наблюдала за Карлайлом, любила лишь её подруга своего крошечного сына с ямочками на щеках. Он любил её, даже когда Розали ненавидела его за сделанное. А такой период, вне сомнений, был. Благодарность за вечную красоту сменила боль утраты кое-чего более важного. Потому, когда Розали ведёт себя спокойно, он прощает ей любые гадости. Он просит всех прощать её. Он одёргивает её при Белле Свон, но когда они пересекаются в доме через час, Карлайл улыбается ей. Обнимает, обволакивая запахом крови этой смертной, вскружившей Эдварду голову. Ей, Розали, чужая (любая) кровь кружит голову каждый раз. Карлайл приходит, не заходя в душ, обнимает её по возвращении. И слышит, вне сомнений слышит, как она глубоко вдыхает аромат с его плеча, кожи, одежды. Не держит, когда она отстраняется, радуется тому, что есть. — Конечно, — отзывается Карлайл и вдруг приподнимает подбородок и тепло и мягко целует её в переносицу. — Всё, что захочешь. Я думаю, остальные не будут против. Розали улыбается. Ей странно представлять, что её столь красивый отец целых триста с лишним лет ждал их. Но в подобные минуты она даже согласна на версию если не о Боге, так о судьбе. — Спасибо, отец. Она наклоняет голову, укладывая её плотнее в его ладонь. И слышит, как тяжело и глубоко бьётся его сердце. Карлайл весь — как топлёная карамель. Тает на кончике языка, тонет в бокале шипящего шампанского. Розали открывает глаза и последний раз смотрит ему в лицо так близко. Она слышит бег. В десяти километрах пока не различает — Эмметт это или Эдвард. Судя по напору, это её муж. А значит, пора расходиться. Она последний раз вдыхает шлейф его аромата. Дожидается, пока отец, улыбнувшись ей на прощание, выходит, и закидывает через распахнутое окно скомканную книжку далеко в лес.