Светлая королева

      Судя по отстранённому поведению родителей, они предоставили Лайе возможность самой решить судьбу дальнейшего приобщения Милли к потустороннему. Они оставили за ней право рассказать историю из первых уст, и девушка, зная больше о ситуации, чем кто-либо когда-либо мог предполагать, расценивала это не как уход родителей от ответственности, а как благородное отступничество с их стороны от ошибочных убеждений и лжи во спасение. Даже желая правды для Милли, они бы не смогли дать ей её в полной мере, потому что никто из них, хвала Господу, черту миров не переступал. Как никто из них никогда не пытался постичь истинную глубину связи родных сестёр, ограничивая себя рамками одной жизни в настоящем времени. Оно и к лучшему. Иное объяснить Лайя была бы просто не в силах, по крайней мере, пока, хотя сердцем она знала… необъяснимо чувствовала это всегда: Милли — частичка её души, в прошлом не обретшая воплощения. Придёт время, и Лайя расскажет сестре эту правду. Когда будет уверена, что та сможет её понять настолько правильно, насколько это возможно, и принять без губительных последствий. — Ну что? — негромко спросила девушка, какое-то время скрытно наблюдая за сестрой в терпеливом ожидании, когда та завершит разговор с Кэти. — Готова к марафону по магазинам? Перепуганная внезапным окликом Милли подскочила с парапета, резко обернувшись кругом. — Лайя! — взвизгнула девушка. — Как ты?.. А, ну… д-да, совсем забыла… — занеся над лицом ладонь в машинальном стремлении стукнуть себя по лбу, она быстро растеряла весь свой праведный гнев, плюхнувшись обратно на рюкзак. — Как прошла встреча? Тебя можно поздравить с обретением собственной галереи? — Едва ли… — Лайя пристроилась рядом с сестрой, ничуть не возражая вспомнить школьные годы с посиделками на голом парапете. — Винсент раскрылся с ещё более неожиданной стороны, чем я от него ожидала. Мерзавец каких поискать! — И Сеп… — Милли осеклась, обернувшись в подспудном ожидании его появления. Но рядом никого не было, не считая последних расходящихся с территории школы группками подростков, но и те старательно не обращали на двух сидящих девушек внимание. — Мистер… Демон не отстоял твои права? — Он отстоит их как мой адвокат в том случае, если Винсент не одумается. Но у него ещё есть на это шанс… — Который по счёту?.. — себе под нос буркнула Милли и испустила глубокий, молчаливо осуждающий выдох. — Хоть бы теперь его на место поставила. Он больше не твой работодатель, твоя карьера от него не зависит… — Даже если так, что, по-твоему, я должна делать? Натравить на человека демона? — Лайе категорически не нравилось направление их диалога, но оставлять поднятый вопрос открытым, позволяя подобным мыслям бродить у Милли в голове, она хотела ещё меньше, а потому намерена была осветить тему и закрыть её так, чтобы она больше не всплывала. — Это всё не шутки, Милли, и не фэнтезийные сериалы с прописанным в сценарии предсказуемым сюжетом. То, что нам обеим повезло познать человеческую сторону сущности Ноэ и Септентриона, вовсе не исключает той их стороны, которая способна распить на брудершафт человеческую жизнь. И если ты желаешь правды, я хочу, чтобы прежде всего остального ты поняла — у этой сказки не будет счастливого конца. — Ты жива, Влад жив, вы вместе — король и королева, конец света не состоялся. Какого ещё счастья тебе не достает, Лайя? — Милли посмотрела на сестру широко раскрытыми от удивления и непонимания глазами, какими обычно смотрят на несущих бред сумасшедших. — Хотя… — вопиющее несогласие в её взгляде потухло так же быстро, как и вспыхнуло, вытесненное другими мыслями, захватившими её разум. — Невеста мэра, Эрджи, оказавшаяся вампиршей… Она мне кое-что сказала, пока мы с ней ехали в замок. Про Влада и тебя. Вернее, про валашского князя и княгиню — его жену, которую, в лучших традициях вампирских романов, он до безумия сильно любил. Хотя безумен был и без любви. Любил той любовью, которая бывает только в сказках, да и то… не во всех. Я тогда ничегошеньки из её слов не поняла, ведь Влад, мало что не был похож ни на какого древнего князя, так ещё и сумасшедшим вроде не был. Но потом… случилось всё то, что случилось. Ноэ мне сказал, что ты… у-умерла. А Дракула наслал армию нежити на Лэствилл. И я бы ни за что в такое не поверила, если бы сама не увидела… его другим. Ещё тогда, в румынском лесу, у гробницы… — Мне жаль, что ты узнала обо всём… подобным образом, от других. — А мне — нет, — Милли открыто, с вызовом посмотрела сестре в глаза. — Разные точки зрения помогают составить собственное мнение. — И каково же твоё? — удивлённая прямолинейностью, Лайя заинтересованно приподняла бровь. Милли молчала так долго, что Лайя уже решила, что она не ответит. И в очередной раз недооценила её упорство. — В мою старшую сестру, которая за всю жизнь не прочла ни одной книги о вампирах, влюблён сам Влад Дракула Цепеш — князь этих самых вампиров. Лайя немного помолчала, ожидая продолжения, а когда его не последовало, исправила очевидные неточности, обновив и дополнив расхожую информацию из статьи в Википедии. — Влад король. Не князь. И он не вампир, — подумав, уточнила: — Больше нет. — Да ладно! — выражение лица Милли описанию не поддавалось, последовательно отражая весь спектр доступных ей эмоций: от удивления и разочарования, до злости и смирения. — Все мои знания, — над последним словом девушка пальцами обозначила в воздухе воображаемые кавычки противоположного смысла, — основаны на бульварных книжонках от авторов, которые едва ли хоть одним глазком встречали карпатскую нечисть, но… разве вампиром можно… перестать быть спустя… сколько там ему? Пятьсот с большим? — При определённом условии… можно, — уклоняясь от прямого ответа, без подробностей ответила Лайя. — Это уникальное исключение, не правило. — Ну естественно! И кто он теперь? — энтузиазма в голосе сестры убавилось, его сменил скепсис, однако интерес в её глазах с каждой новой узнанной подробностью разгорался всё ярче. — Человек? Лайя поморщилась, мимикой опровергая догадку. Ей начинала нравиться эта игра в «угадай верный вариант». В отличие от готового рассказа, который Милли осталось бы только принять на веру, смирившись с преподнесённым положением вещей, открытый диалог понуждал её думать, анализировать, сравнивать, делать собственные выводы. — Человек в той же мере, что и Лео. Милли на миг зависла, но потом до неё дошло: — Оборотень?! — она опустила лихорадочно мечущийся взгляд себе под ноги, будто в надежде прочесть подсказку на мысках своих кроссовок: — Или… как там правильно их называют? Таких, как Лео и… — девушка звонко щёлкнула в воздухе пальцами в надежде, что этот жест поможет ей вспомнить то, что она даже понять не стремилась, не то что запомнить, когда эти подробности обсуждались при ней. — Тот брутальный мужик в костюме с кривым носом… Аквилом зовут, кажется?.. Он… типа твой с Лео босс в этой вашей крутой организации борцов с нечистью? — Скорее, старший коллега, — Лайя снова внесла поправку, приятно удивленная тем, как логично у сестры получалось скраивать между собой кусочки разрозненной информации. — Тебе обо всём этом Ноэ рассказать успел? — У меня самой вообще-то уши есть… — съязвила Милли. — Когда об этом двадцать четыре на семь треплются все вокруг, хочешь не хочешь, а начинаешь вникать. И ты тему-то не меняй. В кого там Влад теперь превращается, если не в огромную и безумную летучую мышь? Значит, Милли ко всему прочему, сопоставила доступные ей факты и поняла, кто именно напал на неё в тот день в Холодном лесу. — Может, мы отмотаем немного назад и остановимся подробнее на «оборотнях» и «организации борцов с нечистью»? — Лайя попыталась замедлить и хоть как-то структурировать их диалог, несущийся на бешеной скорости в неизведанном пока направлении. — Тетраморфе и Тетре? По аналогии с яйцом и курицей это всё случилось гораздо раньше, чем мы с Владом впервые встретились. — В этой жизни? — Милли спросила, как Лайе в очередной раз показалось, с полным осознанием смысла заданного вопроса. — Или в прошлой? — В той из жизней, — задумчиво начала Лайя, решив этим ответом проверить, действительно ли сестра хочет всей правды и готова к ней, или ей пока достаточно будет основанной на реальных событиях истории про князя Дракулу, — где сотворил Бог для человечества рай и назвал его Землёй, велев четырём преданным последователям своим — Марку, Луке, Иоанну и Матфею — моему отцу в одной из прошлых жизней — оберегать его творение, каждому воину доверив силу одного из четырёх живых существ и одну из четырёх сторон земного рая. Милли сперва удивлённо отпрянула, словно старшая вдруг заговорила с ней на инопланетном языке, а потом отчего-то по-настоящему смутилась, потупив взгляд и нервно взявшись теребить молнию расстёгнутой толстовки. — Да поняла я уже, что просто не будет, и это все не занимательная история под пиццу на один вечер. И что одними вампирами она не ограничится, — Милли запрокинула голову, глубоко вдохнув, словно готовилась перечислять до бесконечности. — И что мне неплохо бы сначала закончить школу, а уже потом зариться на то, чему ни в одной школе не научат. Да, — она посмотрела на Лайю, — об этом мне как раз сказал Ноэ. Чтобы я даже не заикалась ни о каких… тайных знаниях, пока явное читать не научусь. — Ноэ бывает остёр на язык… — Только когда прав! — выпалила Милли, сходу пресекая все попытки сестры встать на её защиту. — Закончу я чёртову школу! Если повезёт, не только её, это всего лишь вопрос времени. Для меня. А для вас — удобный предлог и шанс, что со временем я потеряю интерес и всё забуду. — Милли… — Признай, ты ведь не хочешь, чтобы я знала! Потому что эта правда не для всех. Мир, что скрывает эта правда — не для всех! — Милли, — настойчивее повторила Лайя, ловя руки сестры в свои и удерживая, несмотря на её слабые, но явные попытки вырваться, избежав прикосновений. — Посмотри на меня. Посмотри… — терпеливо дождавшись, пока та выполнит просьбу, уверенно продолжила, глядя младшей в глаза: — Ты — не все. Ты видела то, что от других скрыто. Но гораздо важнее другое, — девушка помедлила, давая им обеим возможность сосредоточиться на дальнейших словах. — Ты моя родная сестра. И я прошу тебя никогда, ни на одну секунду об этом не забывать. Сколь бы страшным ни было знание, а на незнание, в котором сама я прожила двадцать лет, я тебя не обреку. Милли очень хотела возразить, ведь за прошедшие почти две недели у Лайи было предостаточно шансов хотя бы начать, но всякий раз будто нарочно находились какие-то другие темы. — Обещаешь? — наивней вопроса придумать было невозможно, но язык опередил мозг, и теперь Милли оставалось лишь с замершим сердцем ждать ответа. Очередного. Руки сидящих друг напротив друга девушек всё ещё были переплетены. Лайе достаточно было лишь слегка потянуть сестру на себя, чтобы заключить её в объятия и прошептать на ухо: — Обещаю, малышка. Долго ждать не пришлось, прежде чем Милли, шмыгнув носом, укоризненно пихнула её ладонью, возражая против объятий. Но ничего не сказала. — Если что, про марафон шоппинга я не шутила, — отстраняясь от сестры, как бы случайно напомнила Лайя. Милли в растерянности оглянулась на почти полностью опустевший школьный двор и тянущуюся вдоль улицу с единичными прохожими, целенаправленно спешащими куда-то по своим делам. Эгоизм в ней боролся с желанием разделить настроение большинства её одноклассников. — Не знаю, уместно ли… сейчас. Не знай Лайя всей правды о произошедшем, не будь его неотъемлемой частью, она бы, скорее всего, поддержала бы опасения, страх и настороженность большинства людей. Она бы тоже не пускала младшую сестру одну на улицу, дорожила бы каждым мгновением рядом с родными и берегла бы каждую копейку на случай новой беды, но… она знала. Так же как знала и то, что страх людей постепенно ослабнет и со временем вовсе забудется, их жизнь наладится. И этот естественный процесс из пяти стадий принятия совершенно не зависел от того, пойдут ли сёстры Бёрнелл сегодня вечером гулять или останутся сидеть дома, закрывшись на все замки и занавесив все шторы. В принципе, Лайю одинаково устраивали оба варианта времяпровождения, но она хотела порадовать Милли более привычным для неё, отвлечь, заставить забыться… — Идём, — старшая настойчиво потянула младшую за руку, поднимая с парапета. — Уверена, Влад бы хотел, чтобы мы развеялись. — Мы? — Милли недоверчиво свела брови, едва успев подхватить следом за собой рюкзак. — Да, мы, — не совсем понимая причину столь явного сомнения, подтвердила Лайя. — Провели время, как полагает девочкам. За девичьими секретами, покупками нарядов, поеданием вредных вкусностей… Что тебя так смущает? — Ну… — Милли замялась, вовсе не ожидая, что её сомнение может оказаться неочевидным, и его придётся пояснять. — Ты его… любимая женщина, по умолчанию жена, а я… — она не договорила, в своих мыслях давно подозревая, что весь отпуск в Румынии она больше мешала Дракуле воссоединиться с его потерянной возлюбленной, чем этому хоть немножечко способствовала. Лайя вздохнула. Конечно, она знала, о чём думала сестра, ощущала её настроение, но разуверять убеждениями в обратном казалось… недостаточно? Неправильно? В конце концов, слова — это только слова, и при всей своей смышлености не по годам, Милли не была способна прочувствовать их истинное значение. — Сестрёнка, поверь, для Влада родственные узы значат намного больше, чем ты представляешь. Не только супружеские. В прошлом у него ведь тоже были родители. Были братья, которых он очень любил… — Старший Мирча и младший Раду… — тихо продолжила Милли. — Да, я читала биографию Влада Дракулы. То, что пишут о его братьях, — девушка подняла взгляд на сестру, пробуя угадать её настроение, — правда? Лайя легко могла бы уклониться от ответа, сказав, что не знает, какой из множества тысячу раз переложенных и перевранных биографий была та, что попала во внимание Милли, но только она знала наверняка, какой именно факт подразумевали вопрос и та интонация, которой он был задан. — Мирча вместе с отцом Влада был заживо похоронен валашской знатью, а Раду со временем нашёл в османском султане Мехмеде своего кумира и присягнул ему на верность. Если ты это имеешь в виду, то да — всё правда. Какое-то время девушки шли в молчании. И лишь когда бесконечные мысли окончательно перестали умещаться в голове, грозя расколоть её на части, Милли вновь посмотрела на сестру, застав лишь её профиль. — А у тебя были сёстры? Или… братья? В прошлом? Лайя смотрела вдаль и, кажется, видела вовсе не вечерний город. Вполне может быть, даже не город в современном его понимании. — Кузены. Мехмед и его братья. Родных не было, — девушка покачала головой. — Никогда. Даже убедившись, что сестра проживает не первую свою жизнь, Милли не могла и примерно вообразить, что скрывалось за этим отстранённо и холодно звучащим «никогда». Она не знала, можно ли спрашивать что-то ещё, нужно ли… Но она вдруг испытала непреодолимый порыв, совладать с которым не смогла даже посреди улицы. Дёрнув задумчивую Лайю за руку, она обхватила её руками поперёк груди, крепко-крепко обнимая. — Я люблю тебя, сестрёнка! — И я тебя, малышка, — из глубины своих раздумий ответила Лайя, без промедления обнимая сестру в ответ. — И я тебя. Очень сильно! Так получилось, что добрались они до «Atlantic mall» за час до закрытия. О нормальных покупках с таким запасом времени речи не шло, поэтому единогласно решено было успеть хотя бы на фут-корт. За бесконечными разговорами, охватывающими одновременно бесконечное количество тем, следить за временем получалось из ряда вон плохо, девушки умудрились пропустить даже объявление о закрытии по громкой связи. Когда опомнились, за огромными окнами в пол было уже темно, а на всём этаже не осталось ни одного посетителя. У ближайшего выхода, к которому они поспешили с виноватыми лицами, их ожидали несколько скучающих охранников и… незнакомый мужчина в пиджаке и чёрных джинсах. Бейджа при себе он не имел. «Неужели, владелец?» Лайя издалека смогла прочесть наблюдающий за её приближением взгляд. Ни раздражения, ни нетерпения в нём не было. Скорее — радушное ожидание, словно он ничуть не был удивлён припозднившимся посетительницам и даже был им рад. Когда девушки подошли достаточно близко, мужчина приветственно им улыбнулся. На удивление, вполне искренне, хотя причина подобного по-прежнему от внимания Лайи ускользала. — Прошу прощения, — она заговорила первой, обращаясь в равной степени ко всем. — Мы потеряли счёт времени и не услышали предупреждения. Уже уходим. — В этом нет необходимости, миссис Басараб, — уверил её незнакомец и тут же представился. — Я Тревор Адамс, хозяин «Atlantic mall». Если желаете, вы и ваша очаровательная спутница можете продолжать досуг. Торговый центр со всеми его помещениями полностью в вашем распоряжении. Лайя подозревала нечто подобное с того самого момента, как Адамс назвался хозяином, но понимания и принятия ей это не добавило. С чего вдруг? Она впервые видела этого человека и не была ему ничем обязана. Как и он ей. — Благодарю за щедрость, мистер Адамс, — неожиданную, не стану скрывать. Но у персонала, наверняка, уже закончился рабочий день, и я ни в коем случае не хочу становиться причиной для кого-то работать сверхурочно. На лице собеседника отразилось секундное недоумение, но он быстро с ним справился. — Персонал скоро закончит работу и покинет здание, охрана будет уведомлена, и вам не помешают. — И кто же пожелал сделать мне такой подарок? — Лайя быстро смекнула, что Адамс здесь — лишь звено цепочки. Он, конечно же, извлечёт из ситуации свою выгоду, но с личной заинтересованностью это не имело ничего общего. — Если вы настаиваете… — мужчина замялся, очевидно намекая на конфиденциальность последующей информации, но всё же ответил: — Личная просьба мэра Маккензи. Что ж, вполне жизнеспособная версия. Многие бизнесмены предпочитали дружить с городской администрацией, время от времени удовлетворяя личные прихоти должностных лиц ради последующего удовлетворения собственных. Но откуда мэру вообще было знать, где, когда и с какой целью окажется Лайя нынешним вечером? — Д-да, — опомнившись от раздумий, девушка попыталась поддержать складывающуюся в её голове легенду. — Разумеется. Мэр весьма щедр на благодарности. — Вам так же было велено передать это, — мужчина извлёк из кармана пиджака чёрный конверт и протянул его Лайе. Первым интуитивным порывом девушки было незамедлительно вскрыть и прочесть послание, но для неё это казалось слишком интимным действием, а вокруг по-прежнему толпилось слишком много свидетелей, похоже, не оставляющих ей иного варианта, кроме как принять предложение. Потому что это было самым быстрым способом избавиться от всех них разом. — В таком случае, — глядя на запечатанный конверт, Лайя сдержано улыбнулась. — Вынуждена поблагодарить за понимание и гостеприимство. — Знаешь, Влад мог бы устраивать тебе менее пафосные сюрпризы, — заметила Милли, когда, оставив всех наблюдателей далеко позади, уносимые эскалатором девушки углублялись в недра огромного торгового центра, казавшегося ещё более огромным в отсутствии посетителей. — Ну или… ты могла бы чуточку меньше ломаться и сразу согласиться, — перепрыгнув со ступеньки на ступеньку, Милли раскинула в стороны руки и издала несдержанный крик восторга. — Мы же в самом настоящем раю! Одни одинешеньки среди кучи магазинов, открытых только для нас! Ни тебе оценивающих взглядов толпы людей, ни бесящих консультантов, стервятниками поджидающих на входе в каждый павильон… Лишь заметив, что Лайя, занятая вскрытием конверта, никак не реагирует, Милли притихла, давая сестре время. Она считала подобный способ коммуникации вопиюще странным для двадцать первого века, но старшая всякий раз находила в бумажных письмах что-то особенное, что делало её по-настоящему счастливой, так что младшая оставляла шутливые комментарии при себе. — Это устроил не Влад, — констатировала Лайя, едва взглянув на записку, написанную чужим почерком. — Но с его одобрения, — девушка огляделась вокруг, пытаясь сориентироваться. — Тут сказано, чтобы мы выкроили время заглянуть в ювелирный на третьем этаже… — Так пошли! — Милли, вновь преисполненная энтузиазмом, схватила сестру за руку, увлекая в нужном направлении. — Я знаю, где это! — Ну уж нет, — запротестовала Лайя, но руки не вырвала, позволяя себя вести. — Туда успеем ещё! Давай сначала посмотрим что-нибудь тебе. Новый учебный год, осень… — Неужели тебе совсем не интересно, что там, в ювелирном? — Милли сбавила шаг, ступив на эскалатор, ведущий на третий этаж. Голос сестры прозвучал в унисон внутреннему голосу самой Лайи, все мысли которой уже сосредоточились на описанном месте, пытаясь как можно быстрее решить этот незапланированный, но с первых мгновений будоражащий её сознание квест. Не потому, что там было что-то в ювелирном, а потому что это что-то было от Влада, важное настолько, что, даже лишённая малейших намёков, Лайя уже исходила волнением, а сердце её колотилось, как сумасшедшее. — Ого! Да у тебя ладошки вспотели, как у школьницы на первом свидании. — Милли! — смущенно укорила Лайя, не привыкшая, чтобы её видели в такие моменты. — Что? — сестра одарила её самым невинным взглядом из возможных. Чувствуя, что окончательно теряет контроль над переполняющими её эмоциями, Лайя рассмеялась. В тишине пустого торгового центра неприлично заливисто, звонко и заразительно. Милли не устояла, и вскоре обе девушки ковыляли по этажу нетвёрдой походкой, схватившись за животы. Но никому до этого не было дела, никто не провожал их укоризненными взглядами и не сомневался в их душевном здоровье. Они были предоставлены самим себе, вольные вести себя, как захотят, говорить, о чём угодно, без оглядки на свидетелей, перемерить горы шмоток, не собирая километры недовольных очередей в примерочные… — А Влад всё-таки знает толк в подарках, — резюмировала свои размышления и открывшиеся перед ними перспективы Милли. А потом она заглянула Лайе за плечо, чтобы увидеть, наконец, что же она там так увлечённо рассматривала в витрине «Тиффани», и слов у неё не осталось совсем. На кусочке опаленной коричневой бумаги красивым почерком из старинных книг значилось что-то, не более для Милли понятное, чем те самые книги. Точно не по-английски. В приоткрытой коробочке из чёрного бархата, на лазурного цвета атласной подушечке лежали… серьги, явно не принадлежащие ни одной из коллекций ювелирного дома, чья лаконичная вывеска красовалась на входе. Да и вообще, такие Милли ещё ни разу не попадались на необъятных просторах пинтереста, тик-тока и инстаграма вместе взятых. — Это… созвездия? — спросила девушка шёпотом, не уверенная в уместности вообще что-либо говорить. — Да… — таким же едва слышным шёпотом ответила Лайя, прослеживая сложную форму одной из серёжек кончиками пальцев — камни-звёзды, соединённые в узнаваемую форму небесных скоплений тончайшими золотыми нитями. — Дракон, — она переключила внимание на вторую серёжку. — И дева…

«Те серьги из сокровищницы Мурада были дороги нам обоим, но если с уничтожающей силой времени я ещё смог бы совладать, то против моды, увы, бессилен. Я доверил старое золото талантливому ювелиру и немного — своему воображению о том, как наше прошлое превратить в наше настоящее. Надеюсь, тебе понравится, моя ненаглядная, любимая жена…»

Свёрнутое на манер маленького свитка, скрепленное тончайшей золотой нитью, послание было написано на валашском. Несмотря на то, что в своей новой жизни Лайя этот давно канувший в лету истории язык в глаза не видела, она прочла и поняла каждое слово. Не слово даже, а мысли и чувства, что Влад вложил в каждое из них. — Дракон, значит… — справившись с восторгом, озадаченно протянула Милли. — Но такого зодиака не существует. И ты — стрелец по гороскопу. По крайней мере, в этой жизни. Что-то не сходится, или я снова туплю? — Это не зодиаки, — Лайя опровергла начавшую выстраиваться, заведомо ошибочную логику сестры. — Это то, кто мы есть. Он и я. И теперь всё сходится просто идеально! — стиснув коробочку в ладони, Лайя прижала её к сердцу. «Любимый, родной, на веки мой Влад! Как точно, как прекрасно ты всё придумал!» — Ясно-о-о, я туплю, — утвердительно присвистнула Милли, на этот раз вовсе без обиняков. — Ну, ты… примерь что ли. И кстати… до меня вот только сейчас дошло: все эти типа звёздочки — это… бриллианты? Сомнительно, что у короля в почёте могут быть какие-то другие камни. С другой стороны… как их носить-то? Их же видно из космоса! Милли потрясла головой, стараясь хотя бы частично вытрясти из себя переизбыток ощущений, из-за которых буквально весь сегодняшний день начинал ей казаться сном, слишком невозможным, чтобы хоть самую чуточку претендовать на реальность. Знала бы она, что это только начало! Никогда ещё шоппинг не был для Милли настолько плодотворно долгим и вместе с тем неуловимо быстрым. Наверное, у неё заглючил телефон. Ну не могло пройти четыре часа, когда по её ощущениям — всего каких-то двадцать-тридцать минут. Они же только совсем недавно зашли на очередной этаж… Но вот уже зачем-то шли по пустому, скудно освещённому коридору к служебной лестнице, и за неумолкающей беседой Милли даже не заметила, как, когда, а главное зачем они здесь очутились. Хотя, пожалуй, их ночной вояж действительно пора было заканчивать. Кроме того, что Милли благополучно сбилась со счёта, сколько же они в итоге должны были потратить денег, все обновки ещё предстояло каким-то образом дотащить до дома. — Идём, — на удивление легко, с учетом трёх пакетов на каждую руку, Лайя открыла тяжёлую с виду дверь, оказавшуюся почему-то не запертой. — Хочу тебе напоследок кое-что показать. — На крыше? — подниматься вверх по подсвеченной одним только телефонным фонариком лестнице Милли резвости уже не хватало, хотя любопытства усталость не убавила, поэтому девушка решила пользоваться шансом, пока его предлагают, и не ныть. А спросила она так, для проформы. — Сегодня небо ясное. Снаружи сейчас должно быть очень красиво. А дома мы будем, боюсь, уже с рассветом… — Хочешь мне дракона с девой показать? — наобум предположила Милли, боясь вероятных подробностей и одновременно их предвкушая. — А вообще-то не думаю, что у них тут так запросто попасть на крышу. Считая так, в который раз неизбалованная вседозволенностью и не лишенная здравого смысла Милли неосмотрительно забыла: для существ, которые почитали её сестру своей королевой, закрытых дверей не существовало. Как и дверей в принципе. Скорее всего… Перегруженный информацией мозг девушки с некоторых пор мог воспринимать только факты, напрочь отказываясь критически их обрабатывать. Открыты двери — значит, открыты. Значит, так надо, или… их просто забыли закрыть. Ведь такое тоже вполне могло быть. Снаружи, на смотровой площадке седьмого этажа гулял ночной ветер, нещадно трепля закрытые зонтики столиков кафе. Пахло океаном. Свысока и издали просматривалась его величественная, серебрящаяся в свете луны гладь. Сгрузив пакеты с покупками ближе к выходу, завороженная видом Милли пошла поближе к ограждению. Лайя осталась за ней наблюдать. — Я ещё не делала этого ни перед кем, — всё ещё снедаемая изнутри сомнениями, призналась девушка в спину сестре, неподвижно замершей на фоне звёздного неба. — Из людей. Я сама себя не видела в ином обличии. И сама не знаю, чего ожидать, но тебе я… хочу показаться… другой. Хочу, чтобы ты меня увидела. — Но ведь я… — Милли обернулась. Её слегка потряхивало, и она уже не могла определить, было ли это от ветра или от резко охватившего её волнения. — Я уже видела твои крылья. И Лео львом тоже видела… — С того раза всё… несколько изменилось. Для меня. Да и тогда было не… так. Не с близкого расстояния, не лицом к лицу. И потом… тогда я ведь даже не знала, что ты за мной подглядывала, — Лайя усмехнулась, пытаясь этим скрасить собственную нервозность. — А… что может быть, если увижу с близкого? — Милли лихорадочно пыталась подыскать в своих мыслях какое-нибудь подходящее объяснение, но её мозг напрочь отказывался сопоставлять домыслы с реальностью. Лайя ведь не могла быть… страшной в ином своем обличии, или опасной, или… — Не знаю, — отозвалась сестра, будто продолжая не озвученные догадки. — Есть мнение, что когда мы… полностью преображаемся в свою ангельскую форму, люди перестают видеть наши лица. Только примерные, обезличенные образы. Милли запретила себе удивляться странно и неправдоподобно звучащим убеждениям. Потому что от её удивления, от того, понимает она вообще, о чём речь или нет, считает ли бредом, обсуждаемые вещи своей сути не поменяют, и Лайя не перестанет… быть другой. А окружающий мир уже никогда не станет прежним и простым. На самом деле, реакция Милли на ангельский облик — не единственное и далеко не последнее, чего опасалась Лайя. Она не знала, а потому боялась того, как на сестру могла повлиять энергия её ауры. Но этот страх — защитный барьер, что Лайя воздвигла между ними — не позволит им двигаться дальше рассказов, состоящих из ничего не значащих слов. Его придётся или преодолеть, или путь познания для Милли закончится, толком не начавшись. Со временем они неизбежно отдалятся, разделённые тайнами и принадлежностью к разным мирам, связь, что пока ещё крепка между ними, ослабнет, и постепенно Милли исчезнет из жизни Лайи. А Лайя подобного допустить не могла. — Я хочу, чтобы ты отошла к ограждению и не пыталась приблизиться, — со всей настойчивой убежденностью, на которую только была способна, попросила Лайя сестру, кивнув на застеклённую часть крыши, оборудованную под смотровую площадку. — Если почувствуешь, что что-то не так, испугаешься или… Милли раздражённо цокнула языком и нетерпеливо закатила глаза. — Я уже виде… — …Сразу скажи мне об этом, — настойчиво договорила Лайя, игнорируя очевидное недовольство. — Но только не беги. Милли хотела снова возмутиться, но напоровшись на взгляд сестры, прикусила язык и лишь отрывисто кивнула, послушно попятившись назад. Карие глаза, знакомые, должно быть с первого осознанного взгляда младшей сестры на старшую, вдруг сделались ярко-голубыми — подсветились изнутри. Сначала только радужки, но свечение нарастало, и скоро оно полностью поглотило зрачки, превратив глаза в два горящих провала. Свет распространялся изнутри, но одновременно будто падал откуда-то сверху — слепящий, мешающий любым попыткам определить источник, он стремительно окутывал всю голову… У Милли перехватило дыхание. Она боялась моргнуть и что-то упустить, но в какой-то миг яркость стала невыносимой, заставив девушку рефлекторно закрыть лицо руками в инстинктивной попытке защититься… В тот же миг её толкнула в грудь невидимая сила, лишив возможности закричать, а когда она вновь смогла сделать вдох, всё вдруг… прекратилось. Почти также резко, как и началось. — Милли?.. — голос, что назвал её имя, был чужим, другим — высоким, звучным, как будто распадающимся на несколько отдельных звучаний в разной тональности, но по-прежнему… знакомым, безошибочно узнаваемым даже сквозь плотно сомкнутые веки. — Сестрёнка, ты в порядке? — тревога, что зазвучала в этом голосе, обдала Милли физически ощутимой волной, словно дуновением ветра, который девушка ощутила как полноценное прикосновение к коже. Ощущения сходили с ума, со всех сторон сигнализируя о невозможном, но пробуждая любопытство, а не страх… Медленно Милли отвела предплечье от лица. Даже вслепую продолжая ощущать свечение, она опасливо приоткрыла сначала один глаз, затем второй… На миг всерьёз испугавшись просто взять и проснуться, обнаружив себя в своей комнате, на своей кровати, где ей предстояло оставшееся до утра время промучиться осознанием того, что ничего не было настоящим. Что ей всё просто-напросто приснилось. Вокруг было светло, как днём. Но ни четырёх стен комнаты, ни кровати не наблюдалось. Под ногами всё ещё узнавалась окрашенная в цвета дня смотровая площадка торгового центра. А перед ней или, если точнее, уже над ней, в нескольких разделяющих их метрах всё ещё находилась её сестра, парящая в воздухе на необозримо огромных крыльях. Шокированной Милли потребовалось время на осознание, что как раз они то свечением своим и создавали ясный день среди глубокой ночи. — Л-лайя?.. — Милли вздрогнула от интонации собственного голоса. Она не хотела, не собиралась задавать настолько глупый вопрос с очевидным ответом, но язык в очередной раз оказался быстрее мозга, явно подтормаживающего от потоков новой информации, в него поступающих. Теперь до Милли, через объяснения папы о визуальных размерах объекта, прямо зависящих от расстояния взгляда, смутно дошёл смысл физического закона вместе с предостережением Лайи об… изменениях в её облике. — Они… не были такими большими… в прошлый раз! — не в силах не поделиться наблюдениями, выпалила Милли, опять-таки, совершенно не думая, на эмоциях. — Они не были вот… такими! — ей отчаянно не хватало слов для описания различий, а образ для сравнения — первый раз, когда она увидела превращение Лайи: издалека, сквозь испещренное дождём оконное стекло — будто таял в её памяти, стремительно исчезал, уничтожаемый новым, ярким, как сверхновая звезда и… близким, как прикосновение. Ей достаточно было руку протянуть, чтобы дотронуться… — Они не были… — окончательно растеряв всю уверенность, Милли смолкла, в полном недоумении глядя на свои пальцы, что раз за разом, желая коснуться того, что было так близко, так реально и досягаемо, хватали лишь подсвеченный лазурным светом воздух вместо белоснежных, переливающихся перьев. Они волшебно мерцали, трепетали, заставляли воздух колебаться, казались до абсурда, до сумасшествия настоящими, но… — Я всё-таки сплю, да? Мне это снится? — чуть не плача, спросила девушка, обращаясь к сестре. Лайе хотелось сию же секунду уничтожить между ними малейшее расстояние и обнять сестру, давая себя почувствовать, но даже это стремление не могло окончательно заглушить настороженность. — Милли, посмотри на меня, — попросила она, стремясь отвлечь внимание младшей от крыльев. — Смотри, — повторила настойчивее. — В лицо, в глаза, — дождавшись, пока Милли выполнит просьбу, продолжила: — Скажи, что ты видишь? — Т-тебя, — выдохнула девушка, и губы её дрогнули, выдавая полное замешательство на грани истерики. — Свою сестру! — Милли запрокинула голову, отчаянно пытаясь не разрыдаться. — А кого ещё я должна видеть? И… должна ли вообще? — теряя контроль, она беспомощно взмахнула руками, безуспешно пытаясь развеять сводящее её с ума наваждение. Получив мучительно долгожданный ответ как надежду на то, что в глазах сестры она осталась собой и могла не бояться ей физически навредить, Лайя протянула ей руки. — Иди сюда. Иди ко мне. Я не могу это объяснить, но… я могу показать. Милли казалось, что если прямо сейчас она не ухватится хоть за что-нибудь, то просто свалится без чувств, окончательно потерявшись в противоречивых, нереальных ощущениях. Она же видела крылья, она ощущала их всеми своими чувствами, но никак не могла коснуться. На долю секунды ей показалось, что и протянутые ей ладони Лайи окажутся столь же недосягаемыми, но… она схватилась за них, как за своё единственное спасение от полного безумия, как хваталась в детстве, боясь упасть с велосипеда, самоката или неумело оступиться на только что купленных роликах. Она схватилась за сестру, плотно зажмурив глаза и подспудно ожидая неизбежного падения в бездну пробуждения. Но, когда спустя несколько слившихся воедино ударов колотящегося сердца она вновь открыла глаза, всё изменилось. Необратимо и, кажется, теперь уже навсегда. Она парила над землёй, удерживаемая объятиями и окружённая белоснежными крыльями, не касаясь земли, но и не рискуя упасть. Страх, неуверенность, непонимание, неопределённость — всё это вдруг куда-то подевалось, оставив за собой лишь прошедшую последнюю проверку и отныне непоколебимую уверенность — Лайя её не отпустит, не даст упасть или потеряться в хаосе неизведанного. Никогда. — Почему я не могу их потрогать? — Милли все же задала не дающий её пытливому уму покоя вопрос, в который раз пытаясь нащупать перья, что будто нарочно задевали её кожу, щекотали, но… растворялись от прикосновения. — Потому что они — это порождение моей ауры, а не часть моего тела. Они не из плоти. В иных ситуациях Милли, наверняка, ощутила бы неловкость, столь беззастенчиво, с ничуть не скрываемым интересом рассматривая взрослую сестру с расстояния тесных объятий. Но сейчас происходящее её забавляло, придавая небывалой, дурманящей смелости. Отцепив одну руку от плеча сестры, девушка неуверенно коснулась пальцами контура её чуть подсвечивающегося лица, затем — длинных, вьющихся крупным локоном волос, украшения, стекающего из-под них на лоб формой крупной чёрной капли… — Значит, ни в зверя, ни в птицу… ни в летучую мышь ты не превращаешься? — резюмировала свои наблюдения Милли, пытаясь сосредоточиться хоть на чём-нибудь, кроме будоражащих её воображение крыльев, но получалось это у неё из ряда вон плохо. — От тетраморфа мне достался человеческий облик, — Лайя ободряюще улыбнулась. Чтобы хоть как-то отвлечься и перестать беззастенчиво пялиться, Милли рискнула глянуть вниз, чтобы оценить высоту, но быстро передумала и диаметрально сменила направление взгляда, запрокинув голову к небу. Несмотря на условный день, царящий в коконе из ангельских крыльев, ночное небо было чёрно и усыпано звёздами, необычайно яркими и контрастными, будто кто-то рассыпал бриллианты… — Значит, дева… — Милли вдруг вспомнила, где уже видела сегодня похожую картину в миниатюре, вынужденная столкнуться с реальностью того факта, что её сестре почти буквально подарили звёзды. — Это… ты? — младшая перевела задумчивый взгляд на старшую, ожидая её реакции. — Ещё есть лев — Лео, орёл — Аквил и бык, чьего имени мне Ноэ не назвал. Но парная Деве серьга — Дракон, — наконец-то упорядочив в голове все элементы головоломки, Милли выпалила: — Дракула — Дракон? Следом за сестрой Лайя подняла взгляд к небу, звёзды на котором образовывали одновременно сотни созвездий, рисующих в развитом художественном воображении соответствующие названиям фигуры. Какие-то из них были видны в это время года, в этой точке земного пространства, какие-то лишь дремотно поднимали головы из недр воспоминаний, в них же оставаясь… Знала бы Милли, сколько бессчётных лет и бесконечно-бесплотных попыток отняло у них решение этой, загаданной Всевышним головоломки. — Да, Милли, Влад — Дракон. — Но… ведь в отличие от всех остальных — льва, орла, быка… Дракона даже не существует, — с трудом оторвав взгляд от неба, Милли совершила, должно быть, самую опрометчивую ошибку: не совладав с точившим её любопытством, она посмотрела вниз — и сердце её ухнуло вниз тяжёлым камнем, от страха закружилась голова. Смотровой площадки не было видно даже далеко внизу, там лишь бледные точки огней ночного города лениво и неправдоподобно копировали небесные светила. — Так… не бывает. Это всё… не по-настоящему… — не чувствуя ни рук, ни ног, Милли вжалась в единственную свою опору и прошептала, подавившись вдохом: — Лайя, мы… упа-дём... «Я рядом, малышка. Я с тобой, — голос был всё так же чист, высок и лишён страха, он казался чужим и родным одновременно. — Я тебя держу…» Последней связной мыслью, на которую было способно измученное впечатлениями сознание Милли, было произнесённое на чистом упрямстве: — Я хочу знать больше… После было лишь ощущение бесконечного полёта в невесомости. Сегодня был первый раз для Милли, которая увидела. Сегодня был первый раз для Лайи, которая показала. Для обеих это была нехоженая тропа, полнящаяся страхами, сомнениями и препятствиями, с неизвестным исходом. Но Лайя гордилась смелостью младшей сестры, которой самой ей часто не доставало, и ни о чём не жалела. Грядущее — грядущему. А в настоящем, далеко на горизонте, скрытый деревьями и домами, над Атлантикой занимался рассвет, кроваво-красной чертой отделяя небо от водной глади. Лайя лежала на кровати в своей комнате и смотрела в потолок, воображая на нём усыпанные звёздами небесные просторы. Её пальцы поглаживающими движениями неосознанно перебирали пустоту в том месте рядом с собой, где могла бы покоиться голова Влада, окажись он сейчас подле неё. Она была терпеливой, она не пыталась узнать, когда любимый вернётся, потому что была уверена: если бы сам он знал точный срок, то назвал бы его в первом же своём письме. А вынуждать его подстраиваться, откровенно дразнить и без того желаемым или ставить перед выбором она считала ниже собственного достоинства, оскорбляющим, в первую очередь, его к ней чувства. Она ждала, не оставленная вниманием и задетая пока лишь незнанием способа сделать это внимание взаимным. Окружённая письмами, цветами, неожиданными подарками и событиями, она ждала, но каждый миг скучала. По его взгляду, по голосу, по смеху, по дыханию… по ощущению его рядом, лежащего головой на её груди, доверчиво подставляющегося под её ласку и одаривающего ответной. Она скучала и, не прошло и двух недель, как это неуёмное чувство под покровом ночи в тишине и одиночестве спальни переродилось в щемящую сердце тоску. Ничем логически необъяснимую, но усиливающуюся и с каждым мгновением делающуюся всё более нестерпимой. Прошло две недели, когда Лайя впервые вслух произнесла: «Я скучаю…» Прошло ещё два дня, когда терпение ей изменило, и, сжимая в пальцах чёрный конверт, она впервые прямо спросила: «Когда ты вернёшься?» За что тут же мысленно отругала себя, зная, что вела себя как капризная избалованная девчонка, которой нечем было заняться. Порешав все безотлагательные дела с документами, по видеосвязи обсудив с Сандрой и Илинкой последние новости о происходящем в Румынии, созвонившись с Лео и Аланом по поводу ярмом висящей над всеми ними поездки в Италию, Лайя, в конце концов, вернулась к реставрации картин, брошенных ею, кажется, вечность назад. Была ли в том вина осознания своей иной природы, внеочередного приобщения к потустороннему или окончательного свершения предназначения, но древние холсты, некогда написанные собственной рукой, больше не показывали ей прошлого. Его она теперь помнила без пробелов и неясностей, оно стало полноценной частью её воспоминаний, не отгороженной от осознания завесой. Без погружения в пучину видений работа над картинами стала продвигаться быстрее, и очень скоро Лайя поймала себя на стремлении занять себя любым посторонним делом, лишь бы отсрочить процесс завершения. Все ответы, что таили в себе полотна, были получены, интерес угас, и теперь от холста и мольберта девушке хотелось совсем иных ощущений. Впервые за всю свою жизнь ей хотелось не восстанавливать утраченное, а создать с нуля. С тем же рвением она рисовала мать и своих умерших кузенов из прошлой жизни, лихорадочно пытаясь опустошить своё воображение ради того, чтобы образы из него смогли увидеть другие… С тем же рвением ей теперь хотелось представить и изобразить то, что она ещё никогда не видела, но что завладело всеми её чувствами целиком и безраздельно. Милли несколько раз звала её к ужину, но Лайя была просто не в состоянии оторваться. Погрузившись в процесс, она совершенно потеряла ощущение времени и выпала из реальности, а очнулась уже глухой ночью, совершенно не помня, как засыпала в мастерской и не осознавая, почему ветер из распахнутого настежь окна трепал занавески и с шелестом гонял по комнате перевернутый бумажный стаканчик и скомканные клочки бумаги… — Только я привык, что твоё сознание способно путешествовать в прошлое, как ты вновь удивляешь, любовь моя… — услышав за спиной заветный шёпот, Лайя подпрыгнула от неожиданности. И в тот миг, когда, казалось бы, ничто не способно было её отвлечь, она оказалась лицом к… лицу с изображением на холсте. И мир девушки померк на время осознания того, что именно она так стремилась изобразить, напрочь потеряв связь с действительностью. С плоскости холста лазурными глазами с чёрными перекрестиями зрачков на неё смотрел… Влад, в том обличии, детализированном до дрожи, в котором он перед ней ещё не представал. Дважды поражённая, Лайя вскочила на ноги, роняя палитру, и обернулась кругом, спеша найти взглядом тайного наблюдателя за её снами, обладателя голоса, который она не спутает ни с одним другим и, по совместительству, реальное, живое и неповторимое существо с портрета. — Ты вернулся! — девушка раскрыла объятия, спеша заключить в них возлюбленного, но… он вдруг отпрянул, не позволяя. Неосознанно отражая его движения, хотя и не понимая на то причины, Лайя сама отступила. И лишь тогда с грызущей досадой заметила, что её руки, одежда, да и лицо, наверняка, — всё перемазано краской. — Извини, я… Но только разве для них это могло стать причиной избегать объятий после долгой разлуки? Девушка вновь сделала шаг навстречу, но он вновь не позволил сократить дистанцию, скрывшись в тени, и вот тут-то Лайя по-настоящему испугалась. Она всмотрелась во мрак, где скрывался его силуэт, отчаянно ища объяснение, причины, хотя бы… подходящие слова, чтобы спросить о них. В конце концов, после всех попыток Лайя не придумала ничего лучше, чем: — Я… сплю? — она поздно сообразила, что надо бы было себя ущипнуть и скорее проснуться, пока этот странный во всех смыслах плод её воображения не обернулся беспробудным кошмаром. — Уже нет, — лазурные глаза горели, наблюдая за ней из темноты, и она почти ощущала, как там, в клубящемся мраке силуэт стремительно терял черты человека, оборачиваясь тем, кто наблюдал за ней с портрета. Лайя упрямо протянула руку, желая коснуться, ощутить, удержать рядом, но пальцы её смогли нащупать лишь пустоту. — Влад! — воскликнула девушка, чуть не плача.