Светлая королева

В той норе, во тьме печальной, Гроб качается хрустальный.

На цепях между столбов.

Не видать ничьих следов

Вкруг того пустого места;

В том гробу твоя невеста.

© А. С. Пушкин

      Нолан готовился к тому, что его снова выбросит чёрт знает где по ту сторону, в какой-нибудь непроходимой тёмной топи, кишащей низшей нежитью. Но даже при условии безоговорочной над ними победы, а, стало быть, и безопасности для самого себя, он совершенно не горел желанием в очередной раз пересекаться с кем-то из тёмных тварей. К тому же, на их территории. С другой стороны, гоняться за неуловимым Носферату по заросшим, изменчивым тропам Хойя Бачу было перспективой, далеко не лучшей. Впрочем, все леса Румынии стоили один другого, и, особенно, под покровом ночи. А незапланированное блуждание по их лабиринтам будило в Лео подавленную злость, подтачивая его и без того истощенные физические и моральные резервы. Неужели нельзя было переместить его прямо в замок?! Почему-то Нолан уже даже не сомневался, что Дракула желал его видеть именно там. — Носферату! — призывно крикнул Лео. В попытках угнаться за котом в какой-то момент он вовсе перестал отслеживать путь и считать повороты, и просто свернул на очередной развилке. Из затянутого сизым туманом подлеска на него сверкнули сразу две пары кошачьих глаз: зелёные и жёлтые. — М-мика?.. — язык ещё не опробовал произношение, а память уже услужливо подсказала имя, которым однажды Влад в его присутствии назвал чёрную кошку, уточнив при этом, что это никакая не кошка, а некая мавка. Тогда было совсем неподходящее время вдаваться в подробности и удовлетворять любопытство, а познал он всю глубину значения этой сверхъестественной видопринадлежности буквально пару дней назад, когда во всеобщей суматохе после битвы пытался разыскать свою сестру. Милли, Кэти и ещё несколько детей из коррекционного центра для подростков прятались в доме у Бёрнеллов. Среди них оказалась и эта… странная девочка, с первого взгляда напомнившая бродяжку, которую прежде Лео, с его природной наблюдательностью и отменной памятью на лица, никогда не встречал. По несчастливой случайности, а, может, именно из-за того, что убежище их находилось в месте сосредоточения сил Тетры, в момент разрушения барьера именно там образовалось одно из многих мест прорыва, откуда подпитываемая тьмой нечисть ордами лезла в город. Лео осматривал трупы — тёмных тварей и противостоящих им членов Ордена — страшась найти среди них лица близких ему людей. Незнакомую девочку, которая прямо на глазах всех присутствующих обернулась кошкой, он нашёл рядом с мёртвой Эржебет Силадьи. Или, вернее будет, отпугнул от неё, заставив перевоплотиться и сбежать в неизвестном направлении. Не планируя задерживаться в чужом, полуразрушенном доме, где и в лучшие времена он не был желанным гостем, Лео лишь частично, насколько позволил ему это сделать на расстоянии обострённый слух, уловил диалог Энни Бёрнелл с супругом: венгерка сражалась на стороне Ордена, до последнего защищая детей. Кэти позже сказала, что именно она спасла Кэсси и других воспитанников центра, в панике сбежавших вглубь центрального парка, кишмя кишащего нечистью, а погибла… защищая ту самую девочку-кошку. Нолан и не заметил, как за всеми этими, пока слишком свежими и гнетущими воспоминаниями продолжал по наитию следовать за своими хвостатыми провожатыми. Не различая ни дороги, ни реальности, пока очередная тропка, лежащая через растущий плотной стеной кустарник не вывела его к высокому ограждению, кованными пиками стремящемуся ввысь, но не достигающему и трети высоты каменного исполина, предстающего из ночного мрака по ту сторону ограды. Главная достопримечательность всея Румынии, из-за которой в страну ежегодно толпами стекались туристы со всего мира. Своим ходом или благодаря экскурсоводам попадающие в итоге куда угодно, в любой из многочисленных замков страны, претендующий на звание того самого, — настоящего замка Влада III Цепеша, — но только не сюда. И особенно, после последнего пробуждения его хозяина, решившего восстать из склепа. А сколько прошло-то всего с того буквально рокового дня в Холодном лесу? Когда Лео с Милли впервые встретили Влада — его одичавшую от голода версию, столь же далёкую от манерного румына-аристократа, как далёк тот день их неслучайной встречи от нынешней ночи. На самом деле прошло несколько недель, даже не месяц, а для Лео — не одна жизнь, полная иных обличий, имён, тайных знаний и давно стёртых из истории событий, восходящих к истокам сотворения человечества. Совсем недавно он был простым туристом, одним из многих, прилетевших в Европу самолётом. Прилетевшим из-за кота! Сегодня он следовал за этим самым котом через тёмные порталы между измерениями, позволяющие преодолевать тысячи километров расстояния в одночасье, экономя десятки часов времени. Хотя… как раз у времени, сколько его не экономь, всегда свои неизменные законы, которые не отменить, не переиграть. Ведь если в Лэствилле сейчас было около восьми вечера, что и показывали Лео наручные часы, то Румыния обгоняла на целых семь часов, а значит здесь уже почти минула половина ночи… — Да чтоб тебя!.. — вслух выругался Нолан, которому после незапланированного марафона по пересеченной местности совершенно не улыбалась перспектива обходить ещё и все немалые владения Дракулы, дабы войти, как и полагалось приглашенному, с главного входа. — Господин Нолан, — раздался вдруг голос из темноты. Утвердительный, в нём не звучало ни вопроса, ни сомнения, словно приветствующий в столь поздний час ждал именно его и никого кроме. Лео оперативно скорректировал направление взгляда на звук и сощурился, прикрыв рукой лицо от внезапно возникшего метрах в десяти ближе к замковой стене источника слепящего белого света — большого кованного фонаря в руке у… — Валентин?.. «Ну конечно!..» — Лео захотелось стукнуть самого себя по лбу — настолько это было очевидно, хотя почему-то ни разу не пришло ему в голову. Куда как не на родину могли вернуться верноподданные Его Величества, бесследно исчезнувшие из Чёрного замка ещё до того, как Нолан вообще про них вспомнил. Но той же ночью, плавно перетёкшей в запоздавший на несколько суток день, он нигде не смог отыскать ни Валентина, ни Сандру с Илинкой. Из-за чертовщины в магнитосфере любая связь массово вышла из строя на несколько часов, а по их истечении телефоны всех троих просто оказались недоступны, так что до нынешнего момента Лео оставалось лишь теряться в догадках о судьбе этих людей. В том числе — этих. В то время как общий список тех, за кого он беспокоился, уже мог бы, кажется, опоясать экватор. Дождавшись, пока Лео подойдёт ближе, встречающий его мужчина развернулся, открывая прежде скрытую за его спиной потайную дверь, свободную руку простирая вперёд в приглашающем жесте. — Владыка ожидает вас, Светлейший. Прошу, следуйте за мной, — перешагнув высокий порог, Валентин устремился вниз по витым каменным ступеням, ореолом разгоняющего мрак света маня Лео за собой. И тот следовал, одновременно всё пытаясь как-то переварить услышанную фразу приветствия, пестрящую чинными обращениями, без которых он бы вовсе предпочёл обойтись. В отношении своей персоны точно. Но у румына, очевидно, было своё мнение на этот счёт, или свои должностные инструкции, встревать в которые Лео не был уполномочен. Львиный взор беспрерывно исследовал скрытое во тьме пространство, быстро давая Лео понять, что, если в замке что-то и изменилось со времени его отъезда, то явно не в лучшую сторону. Внутри огромная каменная громадина, по которой впору было ездить на каком-нибудь электрокаре, а не ходить пешком, пустовала. Звуки шагов гулким эхо отдавались от стен и сводов, улетая вглубь бесконечных пустых коридоров и комнат. Не горело ни факелов, ни светильников, только бледный лунный свет косыми столбами просачивался внутрь сквозь огромные окна. Лестницы и переходы, где окна не предусматривались, оставались полностью во власти тьмы, и хищное зрение Лео с жадностью поглощало каждый испускаемый фонарём фотон искусственного света, чтобы видеть то, что маячащий впереди фонарь не освещал. Впрочем, смотреть и высматривать было особо нечего, шестое чувство молчало, не улавливая даже малейших намёков на опасность, хотя прежде именно внутри замка оно всякий раз доводило едва ли не до паранойи, предостерегая об опасности буквально из каждого угла. Теперь же на всех внутренних радарах — штиль. И то ли это Лео стал менее дерганным и восприимчивым, разобравшись в первопричине опасности и своей природе, то ли его чуйка просто перестала воспринимать опасность уровнем ниже конца света. Поднявшись по очередной лестнице выше на два этажа, они оказались в коридоре, ничем принципиально не отличающемся от всех тех, мимо которых они уже прошли, не замедляясь и не сворачивая. Здесь также отсутствовал свет, кроме лунного — из торцевого стрельчатого окна; и тонкой полоски бледно-жёлтого — из-под самой дальней двери. На неё и указал Валентин, хотя Лео в подсказках не нуждался и уж точно не перепутал бы ни с одной другой эту заветную дверь — единственную из сотен в этом мёртвом замке, за которой билось живое сердце. Не считая человеческого сердца самого Валентина, но тот стоял рядом. Румын ничего не объяснял и ничего более не спрашивал, склонив голову, стал медленно отдаляться, оставляя Лео один на один со своими мыслями о причинах своего прихода сюда. Влад не шёл навстречу. Не звал. Он вообще никак себя не проявлял, хотя, безусловно, знал, что Лео стоял от него в нескольких десятках метров. Не мог не знать, не услышать биение сердца, не ощущать его эмоций. Конечно, он чувствовал всё это так же, как чувствовал сам Лео, но никак не реагировал. Ждал. Давал время… собраться с мыслями? Решиться? Лео или самому себе? Или им обоим? С трудом вынырнув из омута стремительно поглощающих его противоречий, Нолан обнаружил себя уже стоящим вплотную к двери и занёсшим над её плоскостью кулак. Который так и замер в дюйме от прикосновения в тот момент, когда Лео, злой на самого себя, окончательно решил послать к чертям все эти даром никому не сдавшиеся условности и формальности. Провернув ручку и толкнув от себя тяжёлую дверь, Лео решительно шагнул внутрь. От светового контраста глаза обожгло, но и в половину не так сильно, как могло бы, окажись свет таким же ярким, каким казалась во мраке коридора светящаяся полоса. Её создавали всего две зажжённые свечи в литом настенном канделябре, чуть выше правого плеча тени, падающей на пол и стены. Тени от фигуры сидящего за массивным письменным столом. Лишь только увидев его, Лео замер, разом растеряв всю решительность и напор, что переполняли его буквально секунду назад. Как бетонной плитой, его придавило эмоциями, слишком отличными от тех, к которым, ему казалось, он успел себя подготовить. Его сокровенные ожидания, которые он вроде бы даже не пытался визуализировать во что-то конкретное, на деле слишком сильно отличались от действительности, и это пробуждало в нём разочарование, а заодно и беспричинный гнев, и все те страшные обвинения, которые он самому себе поклялся никогда не выпускать за пределы собственной души. Но вот он увидел перед собой Влада, и все клятвы забылись, всё рациональное улетучилось вмиг. Не только замок ничуть не изменился. Прежним остался и его хозяин — таким же нелюдимым снобом, предпочитающим обитать в одиночестве и темноте, и лишь по крайней необходимости жечь воск и горючее вместо электричества, изобретенного человеческим гением ещё два столетия назад. Тем же молчаливым призраком самого себя, скрывающимся в лощённом облике вечного делового костюма, как нетопырь — в коконе из крыльев. Лео даже отпрянул на шаг назад к двери, испытывая к увиденному тошнотворное отвращение. Только вот к чему именно — к Владу, к ситуации в целом или к собственным абсурдным ожиданиям — он объяснить себе никак не мог, и от этого становилось паршиво до такой степени, что хотелось малодушно сбежать и больше никогда не возвращаться. Хотя чего он, наивный глупец, ожидал? Воплощение сказки про «Красавицу и Чудовище», где в конце заколдованный, поросший терновой стеной, паутиной и могилами замок в одночасье расцветает буйством красок, цветов и жизни? Где чудовище счастливо со расколдовавшей его красавицей? Да только это никакая не сказка, а жизнь — реальная жизнь! Где в конце может ждать только гора трупов и куча новых могил на руинах мира, которому уже никогда не стать прежним. Даже для них, наблюдающих рассвет и закономерный крах не одной человеческой цивилизации. Это жизнь! Где чудовище, ставшее вновь человеком, возвращает себе способность по-человечески ощущать действительность, по-человечески чувствовать. Взглянув на сидящего за столом ещё раз, сквозь пляшущее на сквозняке из незакрытой двери пламя свечей, проясняющее его затуманенный чувствами взгляд, Лео, наконец, уловил — увидел в глазах, прочёл в лице и в немом языке тела, в позе и скованном движении плеч в такт дыханию, что изменилось на самом деле очень многое. Просто отнюдь не так очевидно и красочно, как это по сей день преподносится в легендах и сказках, где громадный дракон в сверкающей чешуе чахнет над горой злата. Пусть Лео сейчас видел перед собой обычного человека, того, кого знал с юных лет, в упор не замечая в нём даже намёков на иную сущность, шестое чувство подсказывало ему, поднимая львиную шерсть на загривке, что не существовало в подлунном мире такой горы, ни златой, ни каменной, что вместила бы истинные размеры и мощь повелителя мира тьмы в его… ином обличии. Прикрыв распахнутую дверь, таким образом пытаясь дать себе время собраться с духом, Нолан вновь сделал шаг вглубь кабинета. Огонь свечей замер — тени на стенах перестали плясать и будто бы одновременно с ними мысли в голове Лео перестали биться берсерками о черепную коробку, а зашкаливающий пульс выровнялся всего за пару вдохов, подстраиваясь под мерный треск горящих фитилей. Даже такой небольшой источник открытого огня, который могли дать две зажженные свечи, связывал льва с подвластной ему стихией, погашая извергающийся вулкан эмоций в его душе, проясняя голову и вновь наполняя спокойной силой работающее на износ человеческое тело. Лео даже позволил себе короткую улыбку, когда до него запоздало дошёл практический смысл зажжённых свечей в ситуации, когда оба они при необходимости прекрасно могли видеть в темноте, обойдясь вовсе без источника света. Так Влад… прикармливал зверя. С терпением опытного дрессировщика, не говоря ни слова, не совершая ни одного лишнего движения. Он наблюдал и ждал. Когда зверь или кинется на него, попытавшись разорвать, или успокоится. Лео сделал очередной глубокий вдох, перед самим собой оправдываясь, что ведь и не собирался он. Нападать. Влад, очевидно, воспринял его поведение, как какой-то знак для себя, потому что до этого статичный корпус его развернулся, смещая создаваемую тень, рука потянулась к чему-то под плоскостью массивной, непроницаемой для взгляда столешницы. Посторонних звуков при этом не раздалось, ничто не двигалось и не открывалось, только рука его вернулась на стол, держа на раскрытой ладони — Лео даже моргнул от неверия и какой-то странной нелепости, абсолютно не вяжущейся с происходящим — чёртову подушку из чёртового бархата, с возложенной на ней… золотой короной, с четырьмя ромбовидными пиками по окружности, инкрустированными янтарями. Нолан фыркнул, не сдержав раздраженного, в какой-то мере разочарованного смешка: — Так ты за этим меня выдернул через океан? — он спросил вместо приветствия и любых других слов, которые просились быть сказанными, но резко перестали быть приоритетными. — Серьёзно? Ты… — у Лео не осталось слов, кроме самых скверных, а их держать за зубами ему силы воли пока хватало. — Серьёзнее некуда, — пока Влад не заговорил — впервые за всё время — Лео и не помнил, каким властным, в одночасье стягивающим на себя всё внимание мог быть его голос. Нейтральный, лишённый эмоций, в меру громкий для приватной беседы лицом к лицу, он не оставлял шанса отвлечься на что-то иное. — В числе прочего — да, и за этим тоже. Не мне тебе рассказывать, почему таким вещам не место в тёмном мире! — Дракула подвинул злосчастную подушку с короной по столешнице ближе к Нолану, при этом взгляд его в полумраке сверкнул ледяной лазурью, которую даже пламя неспособно было растопить. Под этим взглядом, удерживающим, не отпускающим, Лео вернул корону себе на голову, где она вмиг обернулась нимбом и стала невидимой до поры до времени, как и его львиный облик. Снова оба замолчали. Влад не расспрашивал, при каких обстоятельствах ангельский венец оказался по ту сторону, Лео не стремился выяснить подробности о том, как и от кого Влад вообще узнал, что он там. Сам ли почувствовал или по чьей-то наводке? Выжил ли Локид и встречался ли Дракула с ним? Все эти второстепенные вопросы лезли на язык, будучи совершенно не теми, ради ответа на которые Лео каждое мгновение ждал, когда же, наконец, объявится Влад, чтобы спросить у него то единственное, что имело значение. То, о чём следовало спрашивать с порога вместо затянувшейся игры в гляделки и молчанку. — Влад, где?.. — нужные слова дались с таким трудом, что, казалось, будто на третьем десятке Лео резко разучился формулировать мысли в устную речь. — Где Лайя? Вернее было спросить: «Где её тело?» — но с таким вариантом Лео ещё в собственной душе не примирился, не говоря уже о том, чтобы заставить себя сказать подобное вслух. — Идём, — без встречных вопросов, объяснений и отсрочек коротко произнёс Влад и поднялся из-за стола, своим движением заставляя пламя на фитилях вновь всколыхнуться, возросшей тенью своей враз затмевая все остальные. Его лицу и интонации в этот момент позавидовали бы самые прожжённые игроки в покер — отсутствующее выражение, бесцветный тон. И только по ту сторону маски — не укрывшийся от проницательного взгляда льва, безбрежный океан чистейшего страдания, бушующий, не упокоенный, будто времени не прошло вовсе, и он ещё сжимал в руках её безжизненное тело. Лео продрало дрожью от макушки до пят, и он поспешно отвёл взгляд, резко отвернувшись. И замер, вмиг поверженный, сражённый увиденным наповал. Стоя к двери спиной, он не заметил её прежде, скрытую в царствующем по периметру стен полумраке. Обрамлённая в резное золото, она украшала собой сделанную специально для неё неглубокую нишу в стене точно напротив стола хозяина кабинета. Напротив его взгляда. Седьмая и последняя из написанных Лале картин: портрет Княгини валашской — её автопортрет. Такой реалистичный и яркий, пусть и написан был в тёмных тонах, сохранивший все её индивидуальные черты нетронутыми, словно вышел из-под кисти талантливой художницы только вчера, а не шесть столетий назад. — Я не видел его завершённым, — одними губами проговорил Нолан, осознавая, что ему отчаянно не хватает воспоминаний именно об этой — последней версии, на которой, однако, так и не появился второй изображённый, для кого было отведено место ещё тогда, когда глазами Аслана он смотрел на сырой холст в мольберте и прослеживал кончиками пальцев мазки свежей краски, размечающие светотень там, где предполагался портрет Князя. Однако тот так и не дал своего согласия быть изображенным, и молодая Княгиня на портрете осталась одна, обнимающая пустоту. Ноги сами понесли Лео вперёд, стремительно сокращая расстояние между ним и заветным изображением. Без оглядки на Влада и его отношение к подобному своеволию, рука сама потянулась коснуться. Пальцы тронули раму, ощущая холодное благородство металла, машинально скользнули к полотну… Но вместо подспудно ожидаемого рельефа, оставленного ворсом кисти на краске, подушечки пальцев вдруг врезались в стеклянной гладкости невидимый барьер, от касания пошедший едва различимыми глазом волнами, словно рябью по чернильной водной глади. Руку обожгло болью, понуждая тотчас отдёрнуть. Странное явление же проявило себя в полной мере, стремительно заполняя нишу обманчиво жидкой чернотой и полностью скрывая в ней картину, которой будто и не существовало вовсе. Но Лео не успел усомниться в здравости своего рассудка. Влад возник рядом, словно являясь частью этой самой черноты, и тихо заговорил: — Она находится в капсуле, вне привычных людям законов пространства и времени, — Дракула медленно, будто нехотя, поднял перед собой раскрытую ладонь и повёл ею в воздухе, развеивая сгустившуюся иллюзию и вновь проявляя то, что она скрывала, сам жадно всматриваясь в изображение, пожирая его взглядом, но… не позволяя себе коснуться. Даже себе не позволяя. Как и никому другому. — Другие её полотна я не сберёг, — с сожалением выдохнул мужчина, пробегая глазами знакомые черты, что не забыл с момента написания портрета и впредь никогда не сможет, — и время в людском мире их не пощадило. Но к последней её работе я никого и ничто не подпускал. Даже время. Больше касаться Лео не пытался. Поднеся руку, но держа её на расстоянии, он также, как до этого Влад, одним взглядом проследил овал лица, длинную тёмную косу, перекинутую через плечо, лиф платья с серебряным шитьём… — Она тогда выбрала синее… — зачем-то озвучил очевидное и без того навечно запечатленное на холсте Нолан. — Да, — Дракула прикрыл глаза, стараясь удержать поток воспоминаний. — Её любимый цвет. Лео прикусил изнутри щёку, чтобы ненароком не выдать что-нибудь ещё, например, не завыть от выкручивающего все внутренности отчаяния. Рука Влада легла ему на плечо. Сквозь тонкую ткань одежды пальцы тут же впились в кожу стальной хваткой, до боли, но Лео совсем не был против, он был даже благодарен. Физическая боль отрезвляла, отвлекала, она по умолчанию будила в нём первобытный инстинкт выживания, заставляя во что бы то ни стало держаться на ногах, когда больше всего на свете хотелось упасть и никогда не подниматься, вынуждала бороться, двигаться дальше… Спустя какое-то время убрав руку, ни слова не говоря, Влад направился к выходу. Лео последовал за ним, случайно поймав периферическим зрением, как за его спиной туманом сползающая со стен темнота, словно услужливая горничная, одну за другой погасила горящие свечи. По воздуху разлился характерный аромат тлеющих фитилей. Вдыхая его, Лео ощутил, как в животе медленно закручивается тугой узел из страха, предчувствия и… знания, куда вёл его Влад. Без слов и объяснений, по одному гробовому молчанию между ними, слишком тихому и при этом невыносимо громкому. Их сердца стучали наперебой, сливаясь в единый непрерывный грохот отбойного молота, который должен был быть слышен по всему замку и далеко за его пределами. Но он не был, ведь только чуткий слух зверя или тёмной твари мог услышать, а нюх учуять запах… отчаяния, неизбежности. Они поднимались по винтовой лестнице, и их шаги не издавали звуков, а из узких прорезей бойниц больше не сочился даже слабый лунный свет. Отвечая на зов повелителя, как прирученная гончая, внутри и снаружи замок вновь стремительно окутывала тьма. Дракула мог развеять её, усмирить, мог сделать это как никогда легко, лишь только пожелав этого. Но он не желал. Отныне свет служил непробиваемой броней и надёжным щитом между его разумом и подчинившейся его единой воле разрушительной энергией, но лишь внутри. Не снаружи. Двое шли во мраке, и тьма туманной поволокой следовала за ними, не пытаясь коснуться, но ни на шаг не отставая. Вернее, она следовала за Владом, как мантия, неотделимая от своего носителя, и чем дальше они уходили, или, скорее, чем ближе становились к цели, тем сильнее Лео ощущал на себе её давящую, парализующую мощь. И пусть он знал замок, по которому не раз ходил один и разумом осознавал, что ему ничто не грозит, держать под контролем внутреннего льва и гасить инстинкт самосохранения, не позволяя себе обернуться, ему становилось всё сложнее. И стало почти невозможно рядом с закрытыми дверями, окутанными чёрным маревом, рисующим на плоскости преграды узор из нечитаемых символов. Стоило Владу приблизиться — они истаяли, и двойные двери распахнулись перед ними сами, без малейшего прикосновения, так же, как их шаги, не издав ни звука. Стоило переступить порог, они закрылись, изнутри запечатав проход в мгновение сгустившимся мраком. Глаза Лео, пообещавшего себе поменьше стопорить внимание на том, что уже давно должно было им восприниматься, как часть объективной действительности, заскользили по помещению, в котором они оказались. Он не мог припомнить, чтобы бывал здесь когда-либо прежде, хотя был уверен, что, будучи Асланом, успел узнать этот замок почти как же хорошо, как свой собственный. Однако, этот зал, таким, каким он представал перед ним сейчас, он словно видел впервые. От пола и чуть выше уровня роста сложные композиции из цветных витражей заполняли проёмы в форме характерных для замковой архитектуры стрельчатых окон. Выше располагались застеклённые прозрачным трикветры, симметрично расходящиеся в обе стороны от центральной опорной башни с большими часами. — Влад, что мы… — но тут его блуждающий взгляд выхватил из мрака очертания ещё одной формы, и все вопросы в одночасье забылись, а рефлексы вновь определили его действия, опережая любые доводы разума. Он кинулся к возвышающемуся над полом постаменту, изголовьем примыкающему к стене. — Лайя! Так же как и в случае с картиной, Влад не попытался его остановить. В отличие от случая с картиной, Лео остановился сам, застыв в нескольких шагах от вожделенной цели. Ничто не мешало ему покрыть оставшееся расстояние одним прыжком. Ничто и… всё одновременно. Увидев и ощутив достаточно, все его чувства взвыли тревожной сиреной ещё до того, как мозг успел минимально обдумать и хоть как-то упорядочить поступившую и продолжающую поступать от органов чувств информацию. Но перед тем, что видели его глаза, бессильна была любая настороженность, любые доводы здравого смысла, любые слова и вопросы умирали раньше, чем достигали губ, не заканчиваясь даже дыханием. Его вспыхнувшая огненным ореолом в ответ на неизвестную опасность аура угасла так же резко, и он обессилено рухнул на колени у самого постамента, обхватив дрожащими ладонями покоящуюся вдоль тела безжизненную девичью руку. Под напором тактильных ощущений внутреннее предупреждение о том, что всё совсем не так, как должно быть, вновь заставило его сердце пропустить удар, но он и не подумал остановиться. Он гладил её руку, ощущал под пальцами мягкую, атласную кожу, ничуть не тронутую смертью, не способный остановить себя от того, чтобы подняться выше — к её обнажённым плечам, шее, лицу… «Да она ведь спит! Она просто спит!» — надрывался не знавший рациональности голос у Нолана в голове. — Лайя! — тут же позвал Лео, пытаясь её разбудить, и самому ему казалось, что он кричал, он этого хотел, хотя из горла его вырывался лишь невнятный шёпот, больше напоминающий хрип. — Лайя, ты меня слышишь? — мужчина обнял её щеку ладонью, чуть повернув к себе её лицо. — Ну же, Ласточка! Открой глаза… — его голос неотвратимо превращался в лишённое смысла молебное бормотание. — Посмотри на меня, прошу… Пожалуйста, Лайя… Скользнув по холодной щеке, пальцы сами накрыли шею, ища, надеясь, моля и… не находя. Вопреки всему необъяснимому, что видели его глаза, желая верить, но не получая в итоге единственно правильного подтверждения — не ощущая трепета жизни. Дракула стоял в стороне, до онемения стискивал челюсти и заламывал себе руки. Пытался не позволить очередной волне боли затопить рассудок, чтобы в беспамятстве он сделал то, чего делать не собирался. Даже несмотря на то, что ни о чём другом даже думать не мог: отшвырнуть Нолана прочь, не подпустить, не позволить… ему делать всё то, что он делал, делать так, как это уже бесконечное множество раз делал сам Влад, каждой новой безуспешной попыткой живьём себя истязая. Теперь он просто наблюдал и ждал. Давая Лео возможность самому всё увидеть, почувствовать и сделать собственные выводы. Прежде чем неизбежно накинуться на Влада с вопросами и… обвинениями. Наконец, лев обратил в его сторону пылающий жидким золотом взгляд. Ноздри его угрожающе раздувались, жадно вдыхая воздух. Он пытался почуять, пытался сложить воедино кусочки происходящего, которые никак не желали и… просто не могли сойтись. — Что ты сделал?! — Лео ощутил вибрацию зарождающегося рычания, поднимающуюся из глубин груди вместе со словами. — Ничего, — ответ Влада холоден, резок и предельно однозначен. Единственным словом он залепил Лео хлёсткую отрезвляющую пощечину, заставляя переосмыслить каждое последующее слово, которое он собирался или… уже не собирался произнести. — Я ничего не делал. В очередной раз не выдержав пронзающего насквозь, как рентген, пылающего лазурью взгляда, Нолан вернул свой лежащему на постаменте телу, продолжая искать в нём общеизвестные признаки смерти. Лео и прежде не мог похвастать тем, что с некоторых пор хорошо ориентировался во времени, датах и минувших сроках, а теперь его мозг и вовсе готов был взорваться от очевидных несостыковок. В Лэствилле наступил вечер второго дня, когда Влад выдернул его сюда. Здесь, учитывая разницу временных зон, наступало утро третьего… Но, прости Господи, Лайя вовсе не была похожа на трёхдневную покойницу! Её кожа, ногти, волосы — всё её тело выглядело… ощущалось абсолютно живым, и ничто: ни цвет, ни форма, ни даже запах не указывали на иное. Как ни пытался Лео учуять удушливый смрад смерти, который обычно ничем не скрыть и не замаскировать, его просто не было. Но и жизни в ней тоже… не было. Сердце не билось, она не дышала, и это в одночасье свергало с небес на землю, это рушило все основы, сносило напрочь все знания, швыряя Нолана в пучину абсолютного непонимания происходящего. — Как?.. — с трудом оторвавшись от безжизненного, но даже в смерти совершенно не изменившего своей красоте лица, Лео перевёл взгляд на Влада. Голос мужчины охрип, его била нервная дрожь не то от холода, не то от ощущения кожей скопления потусторонней энергии, от которой было не спрятаться, не укрыться. — Как такое возможно? Почему?.. — Я не знаю, — ответил Влад то единственное, что мог, не подбирая слов, не тратя силы на оправдания, догадки и прочие жалкие попытки казаться более осведомленным в ситуации, чем Лео. — После того, как… всё случилось, меня не было в этом мире чуть больше суток. А когда я вернулся, помня, что тела умерших, — голос Дракулы дрогнул на последнем слове, — это всегда забота… живых, то… я нашёл её такой же, какой мы оба видим её сейчас, когда минули ещё одни сутки. — Но… ведь так не бывает, — Лео было плевать, насколько по-детски жалко звучали его попытки зацепиться хоть за что-нибудь правильное: найти точку отсчёта, откуда можно было бы дальше идти по лабиринту непознанного, хотя бы зная, к чему, в случае неудачи, вернуться. — Это… неправильно! Должна быть причина! — И мне она до сих пор неизвестна! — не в силах больше устоять на месте ни одного лишнего мгновения, Дракула развернулся и бесшумной поступью, медленно пошёл вдоль стены. Но продолжил говорить, и накопившиеся слова, которые до этого момента он ни с кем не мог разделить, сейчас лились из него сплошным потоком, как исповедь. Другим ненужная, но ему самому необходимая. — Когда я понял, что она… ничуть не изменилась, я пытался её разбудить, я пытался звать… я даже… — Влад резко развернулся, желая произнести это Лео в глаза, чтобы тот непременно увидел всю правду до последней крупицы. Или ложь, маскирующуюся под правду столь искусно, что отличить одно от другого сам Влад уже был не в состоянии. — Я искал её душу, думая, что, быть может, она заблудилась в иных мирах или что-то… кто-то посмел её задержать! Я заставил Сандру с Илинкой мне помогать, полагая, что в какие-то плоскости мне доступ мог быть по-прежнему закрыт. Но поиски наши не увенчались успехом, — непослушной рукой Влад повёл в сторону мраморной гробницы, продолжающей выполнять роль смертного ложа, которое он своими силами создал и своими же руками положил на него такое обманчиво живое, но такое безответное ко всем его мольбам тело возлюбленной. Он облачил её в самое простое платье, которое ему хватило сил вообразить и сделать материальным по образу и подобию того, что он однажды уже видел на живой Лайе, связанной лозой, — шёлковое, с полностью открытыми руками, шеей и низким прямым вырезом, чтобы ничто не помешало ему увидеть изменения, когда и… если они всё-таки произойдут. По этой же причине он не прятал её и никак не укрывал: от холодного мрамора тело отделял лишь струящийся атласный саван — так же сотканный из подвластной ему энергии, но без четкого представления о том, каким вообще он мог бы быть, у Влада он получился насыщено синим, с серебряным шитьем по краю… как то её платье с портрета. — И разбудить её у меня… не получилось, — глухо закончил Влад, проговаривая вслух и без того обоим очевидное. — Я… не знаю, что ещё способен сделать, но точно уверен, что не впущу сюда никого постороннего: будь то Иоанн с Лукой, Магистры со всеми их знаниями или кто угодно другой, кого Тетра неизбежно направит сюда для разбирательств. Я не смогу сдержать себя настолько, чтобы они вошли в этот зал живыми. Поэтому я позвал тебя. Только тебе я… могу позволить к ней приблизиться. За всё время в прошлом и настоящем между ними звучало многое из того, что не было позволено узнать и услышать ни одной душе, живой или мёртвой, ни в одном из миров. Между ними двумя звучали откровения, каких не слышал и никогда не услышит ни один священнослужитель, признания, обладающие властью уничтожить: дружбу, любовь, приязнь, способность хотя бы терпеть друг друга. Они могли друг друга уничтожить: как соперники в борьбе за общую любовь и как истинные враги, принадлежащие разным сторонам и служащие разным силам. Всё это, каждое препятствие, что пыталось положить конец их дружбе и их безусловной вере друг в друга, они сумели преодолеть. Даже любовь одной женщины они сумели разделить: Влад любил Лайю как возлюбленную жену, Лео — как единственную во веки веков сестру. Вместе они сейчас разделяли и боль её потери, что толкала обоих на новые откровения, давно каждому из них известные, но впервые произносимые вслух, передаваемые через взгляд лицом к лицу. Лео знал, что в отношении Лале, а, в новом времени, Лайи, ему было по умолчанию позволено гораздо больше, чем любому другому мужчине, которого Влад буквально стёр бы в порошок, развея прахом, за один взгляд, за одну только неосторожную в своей вольности мысль о ней. Но услышать признание в доверии из уст друга теперь, когда оба они второй уже раз стояли подле её тела, было тем, через что они ещё не проходили, что пускало фантомные разряды тока по позвоночнику, заставляя Лео переминаться с ноги на ногу в попытках собрать по закоулкам разума разбегающиеся мысли, найти в них хоть одну, не бесполезную, достойную сойти за ответ, но таких, похоже, просто… не существовало. Как и смысла во всём происходящем. Лайя должна была стать жертвой, таково было главное условие, всеми ими услышанное одинаково ясно, из уст того, кто поставил его. Она должна была уйти, умереть, как неизбежно умирает всё живое. Может, она и не заслуживала этого так скоро, но она, определенно, заслужила шанс умереть лёгкой смертью без мучений и попасть за предел, на небеса. В рай или… что там им уготовано после конца?.. Но что-то пошло не так в планах Всевышнего! И теперь эта новая действительность пугала и отвращала Лео даже больше, чем если бы всё произошло, как должно̀ было, и здесь сейчас лежал бы настоящий, разлагающийся труп. Ведь именно его он готовился увидеть! Это означало бы, что всё кончено, что всё сбылось, и им позволено оплакать дорогого человека, проститься с ним и отпустить. А что теперь? Что им делать и… думать теперь?! Лео скользнул взглядом по неподвижно лежащему телу, и, с трудом подавив в себе иррациональное желание накрыть его, укутать и согреть, унеся как можно дальше из этого склепа, обратил всё, доступное ему внимание на Влада, уговаривая себя отбросить всякую предвзятость. Да, Влад уже обмолвился, что сам не имел к этому никакого отношения, и он не врал. Лео не ощущал лжи или недомолвок, но, как и в случае с полиграфом, его чутьё тоже было возможно обмануть, совершенно не осознавая этого факта, просто искренне веря собственным словам. А потому Лео собирался сам задать другу тот же вопрос, на который он уже дал исчерпывающий ответ, надеясь увидеть и ощутить все оттенки его эмоций, нащупать дно в, бездонных, казалось бы, глазах напротив. — Влад, ты уверен… — Нолан сделал осторожный шаг навстречу другу, ловя взглядом его взгляд и, вопреки нежеланию этого делать, ныряя в омут, в самый водоворот его, которым закручивались в центре голубого океана непроглядно-чёрные зрачки. — Уверен, что это не ты каким-то образом… — начал Лео мысленно и вслух, но так и не закончил, не зная, как правильнее и безопаснее сформулировать. — Что я не пытаюсь уберечь от разрушения уже пустой сосуд? — голос Дракулы обрёл двойное эхо, звуча одновременно и на слуху, и в мыслях. От его сознания веяло не просто холодом, от него будто исходили пары жидкого азота, отстраняющие, неприступные, грозящие любого уничтожить ещё на подходе, но перед силой Лео, под его огненным взглядом, стремящимся заглянуть глубже, он сдерживался, стараясь максимально открыться, чтобы между ними не осталось преград. Чтобы Лео смог увидеть то, чего в упор не видел сам Влад. Возможно, понять то, чего он сам по неопытности не понимал, не постигнув ещё всю мощь своей вновь обретенной сущности. — Почувствуй мою слепую ложь самому себе, если таковая есть, — проговаривая вслух, Дракула через взгляд внушал собеседнику свои мысли. — За своё существование я мало в чём по-настоящему сомневался, но ещё ни разу, ни в одном своём поступке я не был убеждён так сильно, как в необходимости отпустить от себя Лайю. Я это сделал, пусть в начале не хотел об этом даже думать, пусть сопротивлялся до последнего мгновения, но, в конце концов, я исполнил Его волю. Я сам так пожелал. И я никогда не отказался бы от этого своего решения ради безумного стремления всю имеющуюся у меня вечность любоваться неживой, бездушной куклой. Я ни за что на свете не осквернил бы её тело подобным образом и не позволил бы это сделать никому другому! — Влад сократил между ними расстояние до возможности прикосновения и положил обе ладони Лео на плечи, не прерывая контакта взглядов и мыслей. — Скажи мне теперь, мой верный друг, не щадя: я лгу? Нам обоим? Я не в себе? Нолан вдруг совершенно ясно осознал, вглядываясь в лицо друга с расстояния считанных сантиметров, что ещё в нём кардинально изменилось и легкомысленно осталось незамеченным в миг встречи. Тогда он подумал, что всё в хозяине замка осталось прежним, а сейчас видел, как сильно и необратимо тот изменился, как без следа исчезли из его облика сверхъестественная выдержка и вечная иллюзия нетленного идеала, не позволяющая тёмному вампиру даже в минуты душевных терзаний казаться слабым и уязвленным физически. Сейчас перед Лео была не иллюзия и не магия тёмной энергии, пропитавшая сверху донизу каждый камень в этом замке, перед ним была обнаженная истина, какую он не видел пять с лишним столетий. И не надеялся когда-либо вновь увидеть. Точно не на веку Аслана. Пять веков он не видел своего друга в человечком обличии: уставшим, измождённым, растерянным перед неизвестностью. А сейчас он представал перед ним именно таким, и Лео не мог, да не хотел отказывать себе в необходимости обнять его, прижать к себе, ощутить вновь то забытое вечность назад чувство дружеских объятий, в которых оба держат друг друга, не давая упасть, не позволяя усомниться в себе и своих силах. Ладони Влада на его плечах уже сделали полдела, Лео осталось лишь слегка податься вперёд и самому притянуть друга к себе, сгребая в кулаки одежду на его спине. — Не лжёшь, — прошептал Нолан в плечо Дракулы. — Не лжёшь, друг мой, ни нам, ни Богу, но… — Лео нехотя отстранился на расстояние вытянутой руки, вновь ныряя в бездну неестественно голубых глаз. — Энергия, что скрывает это место… — мужчина скользнул взглядом в сторону по витражной стене, откуда почти не проникал свет. — Она любого, посягнувшего переступить порог, свалит замертво ещё на подходе. Что, если… — Лео пытался облечь в словесную форму явления, о которых почти ничего не знал, и выходило у него это из рук вон плохо. Он не договорил, позволив Владу додумать самому. Тот, чуть приподняв голову вверх, зачем-то кивком указал направление взгляда, молча прося обернуться. Лео послушался и мгновение спустя взгляд его упёрся в большой циферблат часов. Целое мгновение до него доходило, а потом он… понял, зачем и на что именно смотрел. — Часы. Они идут, как им и положено, — подтвердил Влад и пояснил: — Это место моего прихода в подлунный мир, как человека и как… Его слуги. Оно охранялось, охраняется и будет охраняться безусловно, теми силами, в том числе тёмными, что мне подчинены, и никогда не окажется доступным без моего ведома и согласия, неважно, захотят ли сюда войти или отсюда выйти. Но это не капсула времени, законы существования мира живых здесь действуют наравне с законами мира темных: пространство, время, жизнь, смерть… — Дракула покачал головой. — В чём бы ни крылась причина, она не в этой зале и даже не в замке, насколько бы ни был он пронизан тёмной энергией. Я думал… — Влад запнулся, давая себе миг справиться с волной очередного разочарования, потопившего его надежду на то, что Лео непременно должен был знать, в чём дело. — Наверное, это я чего-то не знаю и не понимаю, что-то упускаю из вида, и что, быть может, для тебя ответ окажется более очевидным… — А твоя кровь?.. — не очень умело Лео бил наугад, лишь бы не молчать, хотя был уверен, что Влад и без него давно перебрал гораздо менее очевидные варианты, чем этот. — Я имею в виду, твоя… тёмная кровь, которую Лайя… Выжимать из себя окончание фразы смысла не было. Влад давно уловил направление его мыслей. — Прошло три дня, и она не вкусила ничьей крови и не оборвала безвинно ничью жизнь. Более того, в тёмном мире она вернула мне то, что я поневоле с ней разделил. Она не обратилась и умерла человеком, её тело и душа были свободны от тьмы. Лео задумался, заново прокрутив в мыслях только что услышанное и пытаясь определить, что именно из всего сказанного вдруг заставило его насторожиться. Влад, мгновенно реагируя на смену течения мыслей и считывая с лица друга знакомое сосредоточенное выражение, посмотрел на него в ожидании пояснений. Но Лео молчал, а неуловимо изменяющаяся мимика его лица лишь подливала масла в огонь нервозного нетерпения. — Что ты услышал? — в конце концов, Влад не выдержал, решив поторопить с ответом, а если Лео ещё не определился, пусть хотя бы объяснит, какой момент его смутил. Нолан медленно повёл головой в сторону, вначале опровергая собственные мысли, которых резко стало слишком много в голове, чтобы пытаться вычленить из них что-то конкретное. Они звучали слишком громко, как беснующая толпа на базарной площади, перекрикивая, перебивая друг друга, не позволяя уловить суть… То самое, призрачное чувство предательски ускользающего дежавю, которым являлись к нему почти все самые важные и играющие роль в настоящем воспоминания из прошлых жизней. Воспоминания очень-очень далёкие во времени, даже без визуализации, затрагивающие только чувственный аспект восприятия и неизбежно оставляющий мерзкое послевкусие чего-то судьбоносного, но безвозвратно канувшего в реку забвения. — Я не… — неуверенно начал Нолан, ощущая всё нетерпение Дракулы, ждущего ответа, как своё собственное. И это ничуть ему не помогало. Мысли превратились в сущий балаган. — Не знаю! — Лео ощущал, как внутри него стремительно поднимаются злость и разочарование, какие бывали, когда он точно так же не мог вспомнить то, что когда-то знал. — Не могу… Чёрт! Влад положил руку другу на плечо, но тот дёрнулся, машинально попытавшись её сбросить. — Боишься меня, да?.. — спросил Дракула, намеренно той же формулировкой, с той же интонацией, и глаза его налились лазурью так же, как когда-то они налились кровью и чернотой в присутствии Аслана, впервые увидевшего друга в его обличии вампира. — Через три дня я стану прежним… Нашёптывая, Влад проецировал идеально сохраненные в его памяти воспоминания прошлого в реальность настоящего, тем самым стремясь восполнить пробелы в памяти Лео, концентрируя его мысли, пытающиеся объять необъятное, вокруг того, к чему неосознанно тянулись его ощущения… — Три дня… — глухо рыкнул Нолан, сжимая зубы от противного, сросшегося с ним без надежды разделения ощущения двойственности: желания одновременно вспомнить всё и всё забыть, вырвав, вытравив из себя этих бледных, зудящих в черепной коробке призраков прошлого себя. Он всё ещё не осознал, что эти два слова и были теми самыми, которые он никак не мог ни к чему привязать и понять, почему они казались такими важными. — Тогда с тобой и теперь с Лайей… Разные события — срок всегда одинаковый. Я не спрашивал, а ты никогда не объяснял, почему для… тёмных это так же важно, как и для нас. Влад тяжело вздохнул. Такие вещи могли бы претендовать на звание общеизвестных, если бы человечество, с его рвением всему находить объяснение, не наплодило столько разных трактовок значения трёх дней и трёх ночей в одном только христианстве, не говоря уже обо всех остальных религиях мира — существующих ныне и давно забытых. Если бы Лео был чуть более сконцентрирован и менее подвержен эмоциям, он бы и сам ответил на свой вопрос. Но он был вымотан, а теперь ещё и зол на самого себя за то, что не понимал происходящее. Как и сам Влад, разве что у него было чуть больше времени смириться с тем, что его пытка фактом смерти Лайи не закончилась. — Считается, что на третий день Господь вызывает душу к себе. Душа предстаёт пред лицом Бога. Или… — Дракула сделал паузу. — Если человек отвернулся от Бога и света, выбрав иной путь, душа уходит во тьму. В обоих случаях три дня даётся на то, чтобы тем или иным образом завершить свой путь и сделать окончательный выбор, — мужчина посмотрел в сторону гробницы и полушепотом закончил: — Лайя сделала свой. Она осталась верна Свету и Творцу. Кроме того… Ведь нет её души ни в одном из досягаемых миров и пространств, а значит… Да ничего это не значит! Потому что её тело лежало здесь, от него всего в шаге, обманывая его жаждущие глаза цветом жизни, и он просто не мог её такую — прекрасную даже в смерти — взять и закрыть в гробу, зарыв его в землю, как то предполагал чин погребения, который ему надлежало исполнить. Кровь гулко стучала в висках. Давно забытым чувством тупой боли наливалась голова. Человеческое тело требовало или отдыха, или ухода в тёмный мир в обличии, потребностей не знающем. Но уйти он не мог, как и позволить себе забыться сном, не разобравшись, что происходит. Тем временем, взгляд Лео раз за разом возвращался на исходные: к хрупкому телу на каменном ложе. — Мёртвая царевна, — прошептал он, припоминая до боли соответствующий их нынешней действительности сюжет старой сказки. — Царица… — исправил почти без голоса, всё же не позволяя себе забыть об истинном статусе Лайи. И тут же ему в голову пришла совсем уж безумная мысль, но он озвучил и её, не побоявшись праведного гнева Дракулы, лишь бы только не погружаться в сводящую с ума тишину. — Ты её, — Нолан кашлянул, прочищая горло от внезапно вставшего в нём кома, — целовать не пробовал? Влад не злился за вопрос, он улыбнулся, хотя слишком вымучено и быстро, чтобы Лео успел это заметить. Грудь обожгло болью, словно пламенем, и он не упомянул про имевшие место быть попытки реанимации, массаж сердца и искусственное дыхание, ответив просто и однозначно: — Пробовал. Отголоски мучений от каждой безуспешной попытки Лео ощутил в их по-прежнему доверчиво раскрытых друг перед другом сознаниях. Это могло считаться равноценной платой за глупое любопытство и неуместную дерзость, но даже её Нолан оказался не в состоянии честно заплатить, отвлекаясь на всё не дающие его нутру покоя, проклятые и одновременно благословенные три дня. Хотя бы потому, что вот как раз сегодня, сейчас стрелки древних часов отсчитывали те самые, очередные третьи сутки, которые Лайи не было с ними. На этот раз не было по-настоящему. И это определенно что-то значило, но мозг Лео отказывался оперативно соображать, а времени на перерывы и обстоятельное, неспешное обдумывание всех причин и следствий просто не было. Мысли напоминали клубок кишащих змей, что непрерывно жалили вырванными из контекста фрагментами воспоминаний: сцен из разных жизней, цитат, когда-то и кем-то сказанных, строк из книг, вполне может быть, им самим и написанных. Или кем-то из них… «И будет Сын Человеческий в сердце земли три дня и три ночи… И наступала пятница — день перед субботою…» — Пока Лайя убеждала меня… исполнить Его волю, — голос Влада вторгся в мысли Лео, будто нарочно вновь приводя их к беспорядку. — Она сказала, что найдёт способ… — Дракула прикрыл глаза и сжал челюсти, пытаясь найти хотя бы призрачное основание не считать те её слова прямым пророчеством к тому, что сейчас происходило. Потому что это значило лишь то, что, вопреки желанию освободить, он поступил с точностью наоборот. — Найдёт способ вернуться ко мне… — Влад покачал головой, и его лицо исказила гримаса чистого отрицания, обращённая в пустоту. — Не так… — он застонал, изнемогая от собственного бессилия что-либо изменить. — Я этого не хочу! — дремлющие злость и сопротивление в нём, усыплённые на время мучительным воодушевлением от единственного за всё его существование верного выбора, не пронизанного насквозь эгоизмом, пробудились в нём с новой силой. Сжав кулаки, Дракула вскинул голову и прокричал, вновь обращаясь в пустоту: — Где я снова ошибся?! Что я понял и сделал не так, раз Ты не принимаешь её?! Утратив всякую человечность, голос в одночасье превратился в угрожающий рёв, от которого задрожали витражи и сами каменные стены, а Лео безотчетно захотелось заткнуть себе уши от слишком громкого, всепроникающего звука, хотя это и не спасло бы положение. Ведь он ещё слышал затихающее эхо его мыслей. Их общих мыслей, разделенных на двоих. — Влад! — окрикнул Лео, не слыша собственного голоса, но застал лишь смазанную тень движения у настежь распахнутых дверей и ни следа человека, который ещё мгновение назад стоял рядом. — Что ж ты делаешь?.. — себе под нос рыкнул, а на фоне Дракулы, можно сказать, жалобно мяукнул Нолан, так и не решив, кому он адресовал эту претензию: своему другу и названному брату, вера которого была столь же сильна, сколь и сомнительна; или Творцу, легкомысленно играющему с его верой, как с йо-йо. — Влад! Эхо короткого крика покатилось по пустым коридорам и залам, на пути поглощаясь встречающей его тёмной энергией, пока не сошло на нет. В огромном пустом замке, наполненном тьмой по самые шпили самых высоких башен, Влада простыл и след. Лео больше не слышал даже слабых отголосков его мыслей, не улавливал биение его сердца, только приглушённый, едва различимый за защитным покровом огненной ауры шёпот потустороннего многоголосия. Быстро признавший абсолютную бессмысленность попыток найти того, кто совершенно точно не желал быть найденным, Лео не имел другого выбора, кроме как вернуться в залу с витражами. Постояв немного у мраморного ложа, вглядываясь в безжизненные черты в тщетных стремлениях прочесть в них если не готовые ответы, то хотя бы столь необходимые подсказки, Нолан опустился на колени подле и, сложив руки в молитве, обратил взор к небесам. — За что ты так с ними, Всевышний? За что испытываешь его, не оставляя ни малейшего шанса уверовать в твоё могущество?