Светлая королева

Я держу в себе свет и тьму,

Охраняю свой личный ад.

Нарисую в нём каждый круг,

Сам решаю, куда попасть. ©

      Орудие страстей, отмеченное кровью самого Христа, и много позже, будто с чьей-то умышленной целью сильнее закалить, обновив и подпитав тем самым его безусловную поражающую способность, — кровью тетраморфа, — вонзилось во вновь обретённое тело Шакса. Повреждённый сосуд, и без того не предназначенный вмещать в себя всю разрушительную мощь тьмы, агонически дёрнулся — раз, другой — своими отчаянными попытками избежать уже решённой участи лишь усугубляя своё положение, под силой тяжести и сопротивления только больше насаживая себя на копьё. Наконец, его тело замерло, а от его пронзённой груди стремительно распространилась по телу преобразующая волна, несущая старость, смерть и разложение, за мгновение обратившая тёмного в прах. Ничто не вырвалось из него, не хлынуло наружу, оставшись без вместилища, но в один миг окружающей тьмы во внешнем ее скоплении будто стало вдвое больше, хотя ее объемы и так превышали возможности зрения и осознания. Ее было слишком… слишком много, и на пути своём она поглощала всё с ненасытной неотвратимостью космической пустоты… От того, что представало её глазам, но больше — от подавляющего ощущения скапливающейся, давящей мощи, грозящей вот-вот раздавить, погребя под собой, как обвал тонны воды, Лайю вновь охватил страх, вмиг вытеснивший мимолетные чувства облегчения, радости и гордости, которые она испытала, поняв, что сделал Влад. Что это сделал и сказал именно он. Стремительно ее накрывало осознанием, что каждым своим поступком, вызывающим так много вопросов и лишь сильнее сгущающим вокруг него подозрения, он только приближал для себя наступление этого, всё определяющего момента. Не спонтанного, о, нет! Его он тщательно распланировал, обдумывая в голове, как единственно правильную комбинацию шахматных ходов, складывающуюся в конце концов в гениальную стратегию победы, до решающего момента скрытую ото всех, включая саму Лайю. А своим подчёркнутым, наглядно и намеренно всем продемонстрированным отказом от борьбы за власть он лишь усыплял бдительность своего врага, раздразнивал его жажду обладания, играл с ним по его же правилам, обещая легко отдать желаемое… И вот теперь Шакс уничтожен, поверженный картой своей же масти. Руками и словами Влада, на Лайю поставившими защитное клеймо принадлежности: «Она моя!» Воодушевление от осознания всего произошедшего и, особенно, от слов, сказанных тем, кому она более всего на свете желала принадлежать, мощнейшим выплеском адреналина затмило Лайе рассудок, не позволяя увидеть, ощутить, проникнуться неизбежными последствиями. Однако давление растущей мощи увеличивалось, не позволяя совсем забыться, хотя очевидные, казалось бы, причины для тревоги то и дело ускользали из внимания, мешая ухватить саму их суть… В разбежавшихся по разным уголками одурманенного разума мыслях осталось одно только имя. — Влад… — позвала Лайя, и хриплый голос её среди нарастающего потустороннего хора, одновременно шепчущего тысячами тысяч разных голосов, прозвучал невнятным шёпотом. — Пожалуйста, Влад… — она продолжала звать, не прекращая при этом бороться с удерживающими её путами, но ей почему-то отчаянно перестало хватать сил, а своими беспорядочными попытками она, казалось, только сильнее затягивала невидимые узлы, путаясь в них, как в липкой паутине. Боль от процесса извлечения давно отступила, но на смену ей пришла растущая слабость, как будто из неё по-прежнему продолжали выкачивать энергию. Среди беспрерывно нарастающего гвалта голосов со всех сторон Лайя едва-едва, но всё же сумела различить звуки иного рода: влажный, захлебывающийся кашель, чередуемый хрипами и сбивающимися попытками дышать в перерывах между спазмами. Из последних сил рванувшись, Лайя смогла вывернуть шею и голову так, чтобы хотя бы частично увидеть происходящее внизу… Влад стоял там, на коленях, опираясь перед собой на руки и пригнув голову к самому полу. Его мучительно выворачивало… кровью, судя по тёмному, расползающемуся вокруг пятну. И пока он был не в силах следить за окружающей обстановкой, либо же вовсе не считал необходимым это делать, его со всех сторон обступало медленно и неотвратимо подползающее все ближе скопление мрака… Взывая на неизвестном языке тысячей тысяч неумолкающих голосов. — Влад… — Лайя хотела окликнуть его громче, но получилось лишь просипеть. В ответ на её упрямство и неповиновение последняя тонкая нить света, что ещё тянулась из неё в кристалл, оборвалась. Сам же сосуд, лишившись поддерживающей его, связующей силы, полетел вниз, прямиком во вскипающее, бурлящее марево тьмы. — Влад! Дракула вздрогнул всем телом от голоса, звучанием своим многократно превосходящего неупокоенный шёпот тьмы, взывающий к нему, медленно овладевающий его податливым, ныне вновь человеческим рассудком. От живого голоса, который он уже и не рассчитывал услышать. Не раньше, чем всё закончится. А услышав, распознав его в предвкушающем шипении тьмы, уже тянущейся к нему в вечно неутолимом вожделении, не смог проигнорировать… Не посмел. Сделав глубокий вдох в надежде утихомирить яростно сопротивляющуюся окружающей обстановке плоть, он обернулся, по вращению пространства вслед за движением головы понимая, насколько сильно не хватает слабому человеческому телу прежней сверхъестественной реакции, прежней безусловной способности повелевать темной энергией, используя её для собственных нужд и целей. В своём нынешнем физическом состоянии всё, что он успел заметить — как срывается вниз, в поджидающую его голодную бездну, сияющий ослепительной лазурью кристалл. Как стремительно падает он, но, достигнув чернильной глади, в неё не погружается, не исчезает жемчужиной в океане… В голове Влада, во всем его теле, эхом вибрируя на всех его костях и мышцах, взорвался агонический вопль, с которым первозданная тьма съеживалась и отползала, расступалась, как море перед Моисеем, на пути падающего кристалла, не способная впитать в себя и поглотить излучаемый им, губительный свет. Почти ослепнув от проецируемой боли в раскалывающейся от нескончаемых воплей голове, на голом рефлексе Дракула рванулся вперёд, пытаясь не дать сосуду с драгоценным содержимым столкнуться с землёй. Но столкновение это было столь же неизбежным, как и произведённый им эффект — испепеляющая вспышка света, стократ сильнее того, что излучал сам кристалл, пронзила пространство сиянием рождающейся звезды. Инстинктивно защищаясь, Влад скрестил перед лицом руки, готовясь к неизбежному удару, но, настигнув его, пройдя взрывной волной через его тело и сбив с ног, вместо ожидаемой боли свет неожиданно даровал… облегчение, в одно мгновение заставив бесконечный хор голосов в его голове смолкнуть. Скопление тьмы, смыкающее кольцо вокруг ныне единственного своего доступного носителя, отпрянуло, вытесненное к периферии. Вздыбившаяся высокими волнами вокруг сдерживающей его незримой преграды, оно схлестываясь где-то над куполом, окружая его, но не смея преодолеть… Едва осознав вернувшуюся относительную свободу движений и ясность рассудка, Влад только и успел поднять ищущий взгляд вверх, чтобы затем, интуитивно подстраивая своё положение, поднять и руки, ловя в свои объятия падающую Лайю. Свет её сделал то, на что самому Дракуле сил уже не хватало — разогнал тьму, развеяв на время её оковы. Свету бы следовало и мужчину… гнать от своей хозяйки куда подальше, но, видимо, в их отношении это работало прямо противоположно, непреодолимо притягивая их друг к другу, и как бы сильно Влад ни пытался избежать любого с ней контакта и неизбежно следующих за этим объяснений — его очередных чудовищных разоблачений — он просто не мог. — Влад… — она повторяла его имя, беспорядочно цепляясь за него обеими руками, прижимаясь к нему и зарываясь лицом ему в шею, опаляя кожу горячим сбившимся дыханием. Как не мог проигнорировать её зов. Не мог позволить ей упасть. Никогда. — Моя Лайя, — Дракула крепче сжал вокруг девушки руки, мечтая никогда не отпускать. А ведь и не отпустит. Больше никогда! Он небо и землю перевернёт местами, он уничтожит всех и вся и новый мир воздвигнет на пепелище в её честь, но не отпустит. Не отдаст. Никому. Никогда! — Моя сильная, храбрая девочка… Она прижималась к нему так крепко, руками в неосознанном порыве стремясь обласкать всё его тело, будто лишний раз желая убедиться, что вот он — здесь, перед ней, живой — так беспорядочно и неудержимо, что под таким напором чувств Владу сложно стало устоять на ногах. Желая и ей, и самому себе подарить большую стабильность положения и свободу движений, но не уверенный, что Лайя сможет сама уверенно держаться на ногах, обоих их не лишив сомнительного равновесия, мужчина опустился сперва на одно колено, надёжно удерживая возлюбленную прижатой к своей груди, затем и на другое, осторожно и мягко, придерживая под спину, спустив Лайю вниз. — Прости! — позволяя опираться на себя, он переместил ладонь ей на затылок, чуть развернув и мягко прижав её голову к своему плечу, шепча слова, что рвались наружу из его выпотрошенного, наизнанку вывернутого нутра: — Прости, моя драгоценная, если сможешь, мне пришлось… Пришлось подпустить его к тебе так близко! Ему самому нестерпимо хотелось всю её осмотреть, обласкать, убедиться, что Шакс не успел причинить ей непоправимого вреда. И без того Влад никогда не сможет себе простить, что умышленно подверг любимую опасности, во имя собственного успеха её подставив под удар, но… иного выбора у него просто не было: он мог либо осознанно пойти на этот непростительный риск, чтобы обрести шанс в решающий момент её защитить, либо же в очередной раз познать адовы мучения беспомощного наблюдателя, не способного вмешаться. В этом заключался камень преткновения, вокруг которого его чудовищный в своей реализации план и созрел ещё в тот самый миг откровения в часовне, когда его существование окончательно и бесповоротно разделилось на «до» и «после». И если до он считал себя собственными деяниями удостоившимся немилости божьей, не смея, однако, посягать и усомнятся в вере в него других, то теперь он был полон решимости эту веру уничтожить на корню. Если потребуется, собственной рукой вырвать её из сердца и разума каждого глупца, который ещё теплил надежду на высшую справедливость — на ту величайшую, приторно сладкую и разрушительную ложь, будто господь непременно каждому воздавал по его заслугам. Гневного рокота, вырвавшегося на свободу из самого его нутра, не смогла сдержать даже близость с возлюбленной и нежелание её напугать больше, чем это уже было сделано. Той самой его возлюбленной, что ничем и никогда не заслужила уготованной ей Всевышним участи отмывать своей чистотой чью-ту чёрную душу. А если такова есть справедливость Господня, если её — Лайю — он требует от него во искупление, то к дьяволу такое искупление! Пропади пропадом в адском пламени такая справедливость! И адским же пламенем он — Дракула — с величайшим наслаждением обернёт против света силы тьмы. Трон Господень, его самого он обрушит в недра вечного мрака, но своё величайшее сокровище — единственный в мироздании источник чистейшего света, воистину способный на справедливость и всепрощение — он не отдаст. Лжецу и лицемеру ни за что не отдаст! Он сам взойдет на трон, о котором прежде и не помышлял, он сам подчинит себе неукротимую мощь, противоположную свету, он сам будет нести ту справедливость, на которую от начала времён слепо уповает человечество в молитвах ко Всевышнему. Король будет карать грешников, его королева — даровать искупление тем, кто этого заслуживает. — Влад?.. — неизменно чутко реагируя на малейшие перемены в его настроении, Лайя вынужденно попыталась отстраниться от него, чтобы заглянуть ему в глаза, в надежде не найти в них страшное подтверждение своей мимолетной догадке. А ведь её глубинный страх, преследующий её душу столько долгих веков, вместе с Шаксом не умер, и самая страшная битва, которая ещё могла забрать у неё Влада, ждала впереди. Битва за его душу. Понимая, что, вероятнее всего, напугал её своими вышедшими из-под контроля эмоциями, Влад прижал её к себе крепче, не переставая успокаивающе поглаживать по голове. — Прости, прости, моя родная… Ты в безопасности. Теперь всё будет хорошо, я тебе обещаю! — поверх её плеча Дракула обвёл взглядом испускаемый кристаллом свет, преобразующийся вокруг них в непроницаемый щит, по ту сторону которого изнывала от бессилия добраться до них тьма. Насколько позволяли объятия, он изменил своё положение таким образом, чтобы дотянуться до одиноко лежащего в стороне светящегося сосуда, но, едва ощутив его попытку отстраниться, Лайя тут же снова его к себе притянула, судорожно вцепилась в него обеими руками, впилась ногтями в обнаженную кожу, вжалась в него всей собой, издав протестующий стон. — Нет! — внутренним чутьём, до конца ещё не угасшим, Лайя точно знала, что если отпустит его сейчас, то уже не вернёт. — Не уходи! Что бы ты ни задумал, прошу, не делай этого… Влад тяжело вздохнул, невольно вспоминая, как это было в прошлый раз, с Лале. Конечно, он хотел бы избежать всех этих ненужных и абсолютно бессмысленных объяснений, оправданий… Но ещё сильнее он хотел быть честным в своих намерениях с той единственной, с которой мог себе это позволить. Для неё он на это шёл, от неё зависел успех, а без неё ему ни одна лишняя секунда существования на этом свете, как и на любом другом, будет не нужна. Он изначально скрыл от неё свои намерения, подверг её жизнь опасности, и теперь она ослаблена, напугана, быть может, даже усомнилась в нём, — закономерный итог его лжи. Этого следовало ожидать. — Я не мог иначе, Лайя, — со всей мягкостью, на которую только был способен его хриплый голос, заговорил Влад, вовсе перестав шевелиться, сжимая её в объятиях и позволяя ей сжимать себя в ответных столь отчаянно, сколь ей это было необходимо. Себе же самому позволяя короткую и незаслуженную, но вынужденную передышку. Он задолжал любимой объяснения и чувство защищенности, очень сильно задолжал, а сейчас именно в них она нуждалась больше всего остального. Влад просто не мог не дать ей этого, поэтому он вдохнул глубже и продолжил: — Мы были связаны меткой. Шакс мог вторгаться в мои мысли в любой момент, когда желал этого, и в открытом противостоянии ему даже с копьём у меня не было шансов. Выжить — да, но не одолеть его и уж точно не защитить тебя. Я должен был избавиться от клейма, прежде всего, убедив врага… доказав ему, что я действительно этого хочу, — Дракула поднял глаза кверху, исподволь следя за тем, как тёмные щупальца неустанно лизали защитный купол, ища в нём брешь. И очень скоро они её найдут… — А ведь я и правда хотел — в этом не было ни лжи, ни подтасовки фактов. Идею со сделкой и даже её наиболее выгодные условия он подал сам, мне осталось лишь согласиться. Естественно, ему потребовались доказательства, и в качестве первого из них он ожидаемо предпочёл устранение первоочередной для себя угрозы: я должен был уничтожить копьё. Родной голос, спокойный и уверенный даже после всего пережитого, внушающий чувство безопасности, действовал на Лайю как самая дивная на свете колыбельная. Его хотелось слушать бесконечно, ему хотелось внимать, безоговорочно веря каждому слову. Постепенно расслабляясь в его объятиях, девушка ослабляла свои, позволяя себе свободно лечь щекой на его плечо, откуда открывался самый лучший ракурс на его мерно размыкающиеся и смыкающиеся губы, на щетинистый подбородок, на кадык, смещающийся по мере произношения слов… — Алан рассказал мне, что произошло тогда в часовне. Влад, ведь это… — Выжил, значит, — Дракула дёрнул уголком губы, коротко усмехнувшись. — Этот самоотверженный идиот, не удивлюсь, если снова ставший марионеткой длани божьей, решил побыть жертвенным бараном и кинулся на копьё, не позволив мне его забрать. Но… нет худа без добра: так и Шакс не уличил меня в умышленном стремлении сберечь копьё, потому что не стал бы он требовать от меня рисковать частью силы, что во мне была заключена, подставляя её под удар возносящейся души тетраморфа. Помимо этого, я должен был доказать ему свою готовность отречься от всех притязаний на власть, — Влад проскрипел стиснутыми зубами, ощущая ещё не утихшие в нём до конца отголоски той внутренней борьбы, которая в нём бушевала в момент принятия окончательного решения и признания неизбежными некоторых шагов, что вели к успешной реализации его плана. — Мои верноподданные — те, кого я создал сам или иным способом добился их преданности — необходимая жертва, которую я должен был принести в доказательство своих намерений, — Влад вздохнул, на мгновение прикрыв веки, но увиденное на их изнанке мгновенно же заставило его вновь распахнуть глаза. — Как и все те, кого ты не могла не встретить по пути сюда. Посажанные моей рукой на колья те из тёмных, в ком Шакс чуял прямую или косвенную для себя угрозу. В его списке значился и Ноэ. Как хорошо, что он погиб прежде, чем мне пришлось бы этому способствовать… Я был достаточно убедителен, и мой враг, способный считывать мои намерения, мне поверил, — руки Влада непроизвольно сжались вокруг Лайи сильнее, стремясь уберечь от отсутствующей ныне угрозы. — А когда пришла ты… — мужчина в очередной раз шумно втянул носом воздух. — Вопреки всем моим попыткам этому помешать, заявив, что готова пойти на сделку, у Шакса пропала последняя здравая настороженность. Всё затмило желание побыстрее взять то, что так легко само шло к нему в руки… «Как хорошо, что он погиб прежде, чем мне пришлось бы лично этому способствовать…» — холодная констатация страшного факта продолжала звучать повторяющимся эхом в сознании Лайи, мешая ей с прежней внимательностью воспринимать последующие объяснения Влада. Ненависть, предательство, вынужденные меры, стремление к намеченной цели, расходные жертвы — всё это так тесно в нём переплелось, усиливая и потенцируя эффект от его действий, что отделить одно от другого уже не представлялось возможным. Что гораздо страшнее: эти новые, несвойственные ему чувства будто вытеснили, бесследно выжгли из него прежние преданность, сострадание, дружбу — все те отличительные качества, присущие Владу, которые даже тьма из него вытравить не сумела за долгие века. А теперь, вовсе избавившись от её власти и метки, он так легко рассуждал о вещах, о которых раньше не посмел бы и думать… «Не пришлось способствовать…» — жестокосердечное откровение, в которое даже Лайе сложно было не уверовать — настолько убедительным он был. И это лишь подпитывало растущий в её душе страх. Трепещущий ужас перед тем, насколько далеко Влад отныне готов был зайти… Но говорить с ним об этом прямо сейчас она не собиралась, чувствуя необходимость сперва выслушать до конца его версию прошедших и… последующих событий. Хотя кое о чём умалчивать, продолжая держать в себе ещё и этот неоправдавшийся страх, она была просто не способна: — Он мог убить тебя, забрав всю энергию! — Лайя предприняла очередную попытку отстраниться, чтобы, наконец, взглянуть ему в глаза, посмотреть на него, осмотреть и понять, что изменилось в нём, а что осталось прежним. Глаза — серые омуты, лишь слегка разбавленные вкраплениями голубого, но уже без прежней потусторонней яркости, в обрамлении глубоких теней на бледной, покрытой испариной коже. Взъерошенные мокрые волосы завивались и липли ко лбу короткими чёрными кольцами. Уязвленная, но не покорённая сила прослеживалась во всём его теле, в каждой отметине, будь то запёкшаяся кровь на щетине или багровеющий след удушения на шее. На лице, в глазах — ни сомнений, ни сожалений, ни страха… только вызов. Только готовность принять новый бой. — Мог, — согласился Влад, не видя смысла отрицать очевидное. — В конце концов, на это я и делал ставку: Шакс должен был извлечь из меня тьму полностью, и полумерами бы здесь не обошлось. Всё или ничего, — мужчина провёл предательски дрожащими пальцами по девичьему лицу, бесконечно любимому им сквозь века, осторожно убирая с её лба запутавшиеся в цепочках тики тёмные локоны. Как же она сейчас напоминала ему саму себя из прошлого, из века, в котором оба они были рождены. И как сильно отличалась от века нынешнего — в длиннополом роскошном платье, подчеркивающем её величие и статус, как никогда не подчеркнула бы их современная людская одежда. Тёмный мир всегда обнажал истинную сущность находящихся в нём, и такова была его женщина — истинная королева, с которой не сравнилась бы ни одна другая из когда-либо живущих. Ее точёная ручка с кольцом на безымянном пальце поднялась к его лицу, касаясь щеки, и, лишь впитав это ласковое прикосновение, прочтя во взгляде под вопросительно сведенными бровями безмолвную просьбу о продолжении, Влад понял, как сильно он отвлёкся, как увлёкся, дав волю своему воображению, лишь только глядя на неё такую. Но у его желаний и фантазий ещё будет подходящее время и более достойная обстановка, а пока она ждала от него совсем иного. Она ждала объяснений его поступкам, и как бы Влад ни противился давать их, он знал, что должен был. — Единственное, о чём сожалею, это что в очередной раз я рискнул тобою и твоей драгоценной жизнью. Но на этот риск мне… пришлось пойти, — Дракула сжал зубы, чувствуя как непривычно быстро от незначительного, казалось бы, усилия сводило челюсти. — И в нём же заключалась моя страховка, самая действенная для меня мотивация. Выжить во что бы то ни стало, чтобы защитить тебя. Лайя, я слышал твой голос, зовущий меня! Я чувствовал тебя рядом. Я ощущал… запретный вкус твоей крови. Девочка моя, нет таких слов, чтобы выразить, как тяжело мне было тебе не отвечать! Но я не мог. Иначе, даже видя во мне лишь немощного смертного, Шакс ни за что бы не повернулся ко мне спиной. А я непременно должен был дождаться момента, когда к нему вернётся физическое обличие, уязвимое для оружия. Поэтому я позволил ему коснуться тебя, позволил извлечь часть твоего света, но… Лайя моя, — Влад бережно обнял ладонями её лицо, жадно всматриваясь в широко распахнутые карие глаза в поисках малейших намёков на осуждение, но не находил, и это вынуждало его на ещё большие оправдания, — моя ненаглядная, мой свет, душа моя, я пошёл на это, лишь чтобы обрести возможность тебя уберечь, — не выдержав её взгляда, Дракула опустил свой и склонил голову, хотел бы и руки убрать от её лица, но она удержала их своими ладонями, не позволяя отстраниться. — Прости меня. Прости, что врал и… скрывал, но… через нашу связь, мою кровь Шакс и в твои мысли имел доступ. Если бы мы действовали слаженно и он не ощущал бы от тебя искреннего непонимания и сомнений, а от меня — стремления не подпустить тебя к этому месту, он бы обо всем догадался… Пожалуй, только Влад был способен извиняться за то, что ему приходилось идти против своих же принципов, свою же душу оскверняя и свои руки марая кровью во спасение тех, кто был ему дорог. Он не терпел лжи, но сам лгал во спасение. Он поощрял преданность, но сам предавал, ненавидел свои тёмные помыслы, но к ним же неизменно возвращался… — Влад… — Лайя потянулась к нему, накрывая ладонями с обеих сторон его остро очерченные скулы. — Мой милый, мой родной… хороший мой. Всё вышло так, как ты задумал, как считал единственно правильным, чтобы обмануть врага. И за то, чтобы всё получилось безукоризненно, ты заплатил гораздо большую цену, чем я, просто последовав за тобой. Я тебя ни в чём не виню, и никогда не винила, — поглаживая большими пальцами синеву под его глазами, Лайя потянулась к его губам, желая поцелуем выразить все те переполняющие её чувства, для которых так отчаянно не хватало ей слов. Но в последний момент Влад отвернул покрытые запекшейся кровью губы, не позволяя себя коснуться, а затем и вовсе отпрянул назад, вырывая своё лицо из обрамления её рук. Едва прервался их тактильный контакт, как мгновенно сузился защитный купол, снаружи сжимаемый давящей на него со всех сторон тьмой. — Влад, нет! — Лайя тут же потянулась за ним, спеша вернуть спасительное прикосновение, отчаянно пытаясь сделать хоть что-нибудь… прежде, чем станет слишком поздно. — Умоляю тебя, не нужно… Но у неё даже не получалось толком сформулировать и облечь в словесную форму то, от чего она пыталась его удержать. То, что пугало её до замирания сердца, что лишало способности говорить и здраво мыслить, превращая всю её в дрожащий комок из страха и нервов. Дракула же смотрел сверху вниз на свою жену — чистую и самую дорогую жемчужину в своей короне, свою светлую королеву, что воссядет на трон вместе с ним, — и прожжённое сердце его, ошмётки его чёрной души, что уже никогда не будет очищена, изнывали от боли. И не существовало для него пытки мучительнее, чем видеть Её перед ним на коленях, прежде отданную Шаксу в его грязные лапы… Да только не мог он поступить иначе! Как бы самозабвенно ни молился он, как бы ни взывал о справедливости ко Всевышнему. Жаль, что Лайя пока этого не понимала. Но он не винил её, нет. И не испытывал триумфа от того, что собирался обесценить её веру, разоблачив перед ней величайшего лжеца и лицедея всех времен, религий и культур, который бесконечно долгое время использовал её светлую душу в своих корыстных целях. Влада живьём пожирала ярость и жажда отмщения, но он ещё держался, не желая оставлять любимую в неведении. Теперь она заслуживала знать. Пусть болезненную, но правду. — Не всемилостив тот, кто возвысил себя над нами, моя драгоценная Лайя, и не всемогущ! — до белеющих костяшек мужчина сжал руки в кулаки. — Он обычный торгаш с весами, на одну чашу которых требует положить проклятую душу, а на другую — душу светлую, невинную. И если уравновешены будут чаши, то и прощение обрету я… А на деле выменяю, выкуплю, выклянчу его, как сборщик податей! На таких условиях оно мне даром не нужно! Я не позволю тебе расплачиваться за мои деяния! Даже перед господом! Этой несправедливости я свершиться не позволю! Я ему тебя никогда не отдам! Лайя смотрела на него, слушала его восклицания, разрушительной вибрацией отдающиеся в окружающий их защитный барьер, и её саму трясло от разрывающих изнутри эмоций, грозящих безудержными рыданиями выплеснуться наружу. Она сдерживалась из последних сил, но страх и беспомощность в ней только росли под гнётом скопившейся тьмы, которая, впитывая эмоции Влада и черпая силу из его прямых намерений, лишь крепла. Она уже просачиваясь внутрь, как вода сквозь пробоины, стекая вниз тягучими чёрными каплями… Дракула это прекрасно видел, более того, он осознанно этому способствовал, дразня, приманивая, но не собираясь подпускать слишком близко. Не раньше, чем успокоит любимую, убедив её не бояться того, что грядёт. Сам он безвозвратно утратил страх в тот же миг, когда враг его врага стал ему товарищем и верным другом. Он больше не боялся, и Лайя не должна была, не рядом с ним, ведь с помощью покорившейся ему тёмной энергии он сумеет уберечь и защитить её от любой угрозы. Ради неё он прольёт любую кровь. Когда она поймёт это, то перестанет противиться и бояться. Ему лишь нужно всё ей объяснить. Подобрав с земли тускло мерцающий кристалл, Влад какое-то время позволил себе наблюдать, как свет из него почти незримо перетекал в тончайшие нити, тянущиеся от временного искусственного сосуда к живому естественному источнику, стремясь быстрее в него вернуться и образуя вокруг Лайи лазурный ореол. Зрелище завораживало, его хотелось наблюдать бесконечно, но эту благословенную возможность Дракуле только предстояло обрести, а прежде он осторожно приблизился к своему воплощенному божеству, опустившись, как и должно, перед ней на колени. Она будто лишь этого ждала, тут же подавшись в его объятия. — Înger meu… — ощущая кожей её горячее, сбивающееся от слёз дыхание, Влад ласково погладил её по волосам. — Свет мой… — он вновь посмотрел на бледнеющее сияние в своей ладони, стремящееся вернуться к своей истинной и самой достойной владелице. Чему Дракула никогда не посмел бы препятствовать. Напротив, он бы хотел поспособствовать процессу, возвратив кулон на законное место — надев его ей на шею, но цепочка оказалась грубо порвана, и прямо сейчас у Влада не было возможности восстановить её силой мысли за счёт энергии тёмного мира, которая пока оставалась ему ещё менее подвластна, чем прежде. Пока он не призвал её, вновь предложив себя в качестве вместилища. Взяв Лайю за руку, кожей чувствуя, как мелко дрожит её маленький по сравнению с его женский кулачок, он вложил в податливо разжавшиеся пальчики кулон. На который он никогда не посягнёт и не позволит этого никому другому. — Жена моя… Моя королева и моя единственная вера, — осторожным, медленным движением Влад приподнял её голову за подбородок, ища встречи взглядов. — Не плачь, я тебя умоляю, — обхватив ладонями её лицо, большими пальцами он принялся стирать дорожки катящихся слёз. — Ничто не стоит этого. И никто! Ничего не бойся. Не сомневайся во мне… в нас, Лайя, и я клянусь тебе, что впредь нас ничто и никто не посмеет разлучить. Я не допущу. Отныне мне хватит сил остановить любого, кто посягнёт, кем бы он ни был… Слова, призванные успокоить, произносимые всё тем же бесконечно любимым ею голосом, глубоко верящим в свою правоту, лишь сильнее наполняли её глаза слезами, а душу — непреодолимым желанием кричать. От боли и отчаяния. Кричать до хрипоты, до забытья. Потому что каждое произнесённое им слово, каждое заверение, сказанное с крепнущей убежденностью в своих силах, она уже слышала. Когда-то очень-очень давно это всё уже происходило… по аналогичному сценарию. — Ты ведь тоже всё это п-п-омнишь… — давясь воздухом на рваном вдохе, всхлипнула Лайя, не отводя затуманенного взгляда от наполненных решимостью глаз. — Так уже было. Мы уже п-п-ытались идти этим путём, и ты знаешь, к чему это привело. От закравшегося мерзкого подозрения, леденящего жилы, будто его безусловная вера на поверку отнюдь не так взаимна, Дракула поспешил отмахнуться, стряхнув с себя это мимолётное, липкое наваждение. После всей своей лжи он сполна заслужил недоверие. Но он докажет ей, обязательно докажет, что на этот раз всё получится. — Я смогу! — он жадно вглядывался в её глаза в поисках заветной искорки веры, что была так ему необходима. Она сделает его неуязвимым перед тьмой, она наделит его властью, она возложит ему на голову заветную корону. — Я смогу её подчинить и я останусь собой! Иначе быть не может, ведь ты со мной рядом, — Влад накрыл её руку с кристаллом своей. — Пока ты рядом, я всесилен. Я стану таким ради тебя… ради нас, и заплачу за это любую цену! Мы сможем… мы вместе… Услышав заветную фразу, Лайя ухватилась за неё, как за соломинку, зная, что если и она оборвётся, любые дальнейшие попытки заведомо лишатся смысла. — Вместе, — она повторила за ним и медленно, боясь оттолкнуть неуместной навязчивостью, потянулась к его губам в затаённой надежде на поцелуй, который мог… должен был сказать ему больше, чем утратившие силу слова. — Вместе до конца, — приблизив своё лицо к его, она прикрыла глаза, шепча ему в самые губы: — Но не по тому пути… Противоречия в нём — одновременное желание оттолкнуть, уличив в предательстве, и поцеловать, сделав своею, — достигли в нём критической, взрывоопасной массы. Тьму невозможно было дразнить обещаниями бесконечно. Она всё яростнее требовала своего, завывая тысячей тысяч голосов в его голове, подпущенная близко, но ещё не слишком. Хотя расстояние стремительно сокращалось, и тёмных капель, просачивающихся сквозь медленно опадающий щит, становилось всё больше. Капли стекались в тягучие, масляно-чёрные лужи, стремясь заполнить собой пространство вокруг незримой границы, которую ещё обеспечивало исходящее от Лайи бледное сияние. — Любой другой тебя погубит! — теряя терпение, вскричал Дракула. Он отдёрнул от неё руки, и в тот же миг притяжение между ним и тёмным скоплением многократно возросло, вынуждая его в попытке сохранить равновесие сделать шаг назад. Из бурлящей чёрной лужи тем временем поднялись змеящиеся щупальца и, ощупывая пространство, потянулись к нему. Но в сантиметре от прикосновения вдруг остановились, так и не коснувшись, хотя Влад, устав откладывать неизбежное, ничего другого уже не ожидал. Он, можно сказать, открыто приглашал их… — Ну же! — он призывно раскинул руки, но это ничего не изменило, и тогда, скрипя зубами от нетерпения и раздражения, он осмотрел себя. Между ним и Лайей должно было образоваться расстояние как минимум в шаг, но его не было — она стояла прямо перед ним, и её дрожащая ладонь, прижатая к его груди над сердцем, накрывала оставшийся от пёсьей метки шрам. Влад хотел отстраниться, но её глаза, полные слез и мольбы, держали крепче любого захвата, пробуждая в нём одновременно и ярость, и страх. — Без тебя любая сила, любая власть мне не нужна, как ты не понимаешь?! — он прокричал ей в лицо. Дрожа от страха перед тем, что он в любой момент мог отстраниться, позволяя подпущенной вплотную тьме поглотить его прямо у неё на глазах, в последней ускользающей надежде Лайя прильнула к нему ближе, прижавшись всей собой к его напряжённому телу. — Не отталкивай меня, — зашептала она ему в грудь. — Только не теперь. Прошу! Какая чудовищная ирония: все началось с того, что они не могли прикоснуться к друг другу, не причиняя боли, обречённые быть вечно разделёнными бесконечными сантиметрами; а закончилось тем, что те же проклятые сантиметры между ними решали судьбу его души. Отвергни он сейчас её прикосновение, и реальностью обернётся самый худший кошмар. — Как ты не понимаешь?.. Ведь тьма жаждет твоей силы, твоей воли, твоих чистых помыслов, сбывающихся тёмными деяниями. Добравшись до них, она тебя растерзает, — продолжала Лайя, прижимаясь щекой к его груди и ощущая кожей, как часто-часто билось его сердце. — Она изменит, вновь изуродует твоё тело, как сделала это с Шаксом, а твой разум извратит, подчинит. Она вытеснит тебя, ты перестанешь быть собой, будешь принадлежать лишь ей и исполнять лишь её волю. — Или её, или Всевышнего?! — вскинулся Влад, неудачной формулировкой задетый за живое, но быстро вновь взял себя в руки. С ней рядом, в её объятиях иначе не случалось. — Я тебя люблю, Лайя! И это тот свет внутри меня, который ничто не погасит и от которого я никогда не отрекусь! С его помощью я обуздаю любую силу! Я смогу. Обещаю. По волчьим жизненным законам — самостоятельно, в одиночку, без вымоленных подачек. Но только если ты… будешь на моей стороне, — он попытался отстраниться, чтобы увидеть её лицо, но она не позволила. — Всегда, — прошептала Лайя, касаясь носом и лбом его обнажённой груди. — Всегда, любимый. Ни Всевышний, ни кто-то другой… Я. И не Он, а я сейчас прошу тебя — доверься мне! Послушай меня! — она обхватила ладонями его плечи, стремясь прижать себя к нему в максимуме возможных точек, не осознавая даже, что ближе и сильнее было просто некуда. — Увидь моими глазами… я тебя умоляю! — Слишком… поздно! После этих слов, произнесённых с очевидным усилием и отдавшихся в её губы зарождающимся в глубинах его груди рокотом, его напряжённое тело замерло в её руках, вынуждая Лайю отстранить лицо и опасливо поднять голову в поисках причины. Инстинкты тотчас велели ей отпрянуть, но вместо этого девушка лишь сильнее обхватила каменеющее под её ладонями тело, наблюдая, как с его плеча на спину стекает тягучая чёрная капля, на расстоянии сантиметра минуя её судорожно вцепившиеся пальцы, оставляющие на бледной коже красноватые вмятины и лунки от ногтей. Стекала, покрывая кожу чернотой, и тут же беспрепятственно проникала сквозь, впитывалась в неё, как в губку. — Прочь! — истерически взвизгнула Бёрнелл, смещая руку, накрывая ладонью чёрную массу в плотный контакт, от чего та моментально распалась на множество отдельных капель, и как ртуть, разбежалась, растеклась в разные стороны, отскакивая от кожи и шипя. У самого её уха, проецируя не свои ощущения, Влад тоже зашипел сквозь стиснутые зубы, глубоко прерывисто втянув носом воздух. Он крупно вздрогнул всем телом, но вырваться не попытался, не отстранился… Ему не нужно было тратить на это силы, тьма всё равно придёт на его зов, вновь и вновь сама притянется непреодолимыми узами существующей между ними связи, его тёмным помыслами, разрушительными эмоциями и стремлением обрести неограниченную, никем неконтролируемую власть. И этому — его истинному желанию, взращённому из необходимости — больше не сможет препятствовать даже её свет. Слишком много энергии скопилось вокруг, слишком безудержна она была в своём стремлении завладеть сосудом, слишком открыт был для неё Влад… Отныне он жаждал её могущества больше, чем когда-либо. — In nomine tenebri! — пророкотал он потусторонним, не своим голосом, рвущимся из глубин расширяющейся для вдоха груди, и открыл глаза, что снова наливались непроглядной чернотой. — Да станет вместилищем тьмы… «…тот сосуд, что наполнять душа должна». У Лайи был всего миг до того, как её страшные воспоминания обернутся неизменной реальностью, сорвавшейся с его губ вслух произнесёнными словами. Всего миг, чтобы сделать хоть что-то под пожирающим её взглядом воплощающегося конца всему сущему. «Господи, всемогущий и милосердный! — взмолилась девушка, не думая, позволено ли ей это, уже не зная, есть ли в её молитвах сила, но поступая так, как и любой другой человек поступил бы, в жесте крайнего отчаяния обращая свой взор и надежды к небесам. — Ты, кто не желает смерти грешника…» — чувствуя позади плеск пребывающей тьмы, её не касающейся, но стремительно заполняющей малейшее свободное пространство, Лайя впилась поцелуем в сжатые в тонкую линию меловые губы, проглатывая срывающиеся с них роковые слова. Она ожидала сопротивления, ждала, что тьма поглотит их также, как воды северной Атлантики поглотили Титаник, разлучит их не имеющей температуры и не ведающей милости волной, как холодный океан разлучил Розу и Джека, не оставив им шансов на будущее… Но Влад не сопротивлялся, его губы не запрещали, не отталкивали, наоборот, они призывно распахнулись, встречая её поцелуй так, словно ждали его. Встречая её губы, вкус, язык, дыхание — забирая их, но отдавая взамен гораздо больше. О, нет! В океане первозданного мрака они были вовсе не Розой и Джеком, и даже не Титаником, они были тем самым айсбергом, что бороздил океан, по праву считаясь его властелином. На изнанке зажмуренных век Лайи, подстегиваемые тактильными ощущениями, бутонами цветов раскрывались воспоминания — те, что о нём, те, которые с ним. Самые яркие, самые светлые из них, заставляющие сердце сбиваться с ритма, замирая. Неужели он был готов в одночасье все их предать? Неужели, после стольких веков непрерывной битвы, которую от неустанно вёл с демонами собственной души, он готов был просто… сдаться? Из-за неё? Лайе было так страшно от осознания этого, так больно, но в то же время так дурманяще, до слепого безумия хорошо, что, казалось, одним только этим чувством — извращённым удовлетворением от того, что ради неё единственной мужчина готов был пасть в бездну преисподней — она заслуживала пасть и гореть вместе с ним, пока не иссякнет само время. Гореть, не сгорая, за свой смертный грех — за вожделение друг друга, которое ни один из них не смог преодолеть. Влад не воспринимал уже ничего — безудержные, нескончаемые вопли, разрывающие на части всё его естество, затмили все чувства. Стёрли все, кроме одного — прикосновения её губ, способного изменять реальность. В один момент он падал в пустоту, как кумир — в воющую толпу обезумевших фанатов, готовых растерзать его на части; в следующий же, одновременно с ворвавшимся в него её дыханием Влад осознал звенящую тишину, словно его накрыло звуконепроницаемым куполом. Тишину отрезвляющую, заставляющую встрепенуться разом все его инстинкты, прежде спавшие мёртвым сном. Резко распахнув глаза, Дракула, не рассчитывая приложенной силы, обеими руками толкнул девушку прочь от себя, вслед за прикосновением губ спеша разорвать любой телесный контакт с ней. Лайя опомнилась, лишь когда от заветного ощущения поцелуя на её губах остался лишь его вкус — солёный пот и металлическая кровь. В панике она вновь протянула к нему руки, понимая, что расстояние между ними снова увеличилось, и она больше не могла его касаться. А он стоял так бесконечно далеко от неё, на фоне сплошной стены черноты, которую сдерживал лишь вспыхнувший с новой силой светящийся купол, хрипло дыша ртом и прижимая кулак к губам так, будто поцелуй их был ему бесконечно противен или даже причинил боль. Гримаса отвращения уродовала черты его человеческого лица сильнее прежнего тёмного обличия. — Влад… — у неё больше ни осталось ни слов, ни мыслей, лишь его имя, давно ставшее молитвенным. Я не вижу своё лицо В отражении пустых зеркал. Будто преданный Богом, но Словно сам этого желал. ©