Светлая королева

      Лайя знала: Влад чувствовал её и слышал, так же, как она чувствовала его, — сердцем, всей собою, невзирая на разделяющее их расстояние, неизмеримое знакомыми простым смертным величинами. Но чем больше она звала, тем сильнее отчаивалась получить отклик, ведь он будто нарочно ей не отвечал: мысли… душу свою закрывал чёрным маревом непроницаемого мрака. Словно стыдился показать ей, что в ней. Скрывал от неё свой выбор и деяния, его сопровождающие. Пытаясь его дозваться, девушка не слышала больше ничего и никого, по крайне мере, пока надёжным щитом её сознанию служили ультразвуковые волны, непрерывно испускаемые летучими мышами. Однако стоило ей вернуть себе телесный облик, как прежде блокируемые голоса ворвались в её голову настойчиво перекликающим друг друга многоголосием. «Лайя, куда же ты?..» «Лайя-Лайя-Лайя…» «Вернись-вернись-вернись…» «Вернись, это важно!» «Важно-важно-важно…» По отсутствию ответа осознавая тщетность попыток, имея гораздо более срочные обстоятельства, требующие их внимания и сосредоточенности, постепенно голоса стихли, а хаотичные образы из чужих сознаний поблёкли, перестав быть навязчивыми. На смену беспорядочному коллективному зову пришёл единственный голос, сопровождаемый уверено-спокойным фоном эмоций и чётким звучанием: «Элинор!» Услышав совершенно чужое и в то же время подсознательно знакомое имя, прозвучавшее прямым обращением, Лайя застыла на месте. «Я знаю, Элинор, ты меня слышишь. Как и я слышал твой зов громче гласа божьего. Я уже отнял у тебя достаточно сил и времени и не посмел бы сделать это снова, не будь это крайне важно. Вернись, я прошу тебя. Позволь мне лично поблагодарить тебя… на прощание». «Ты только что это сделал, Иоанн, — мысленно откликнулась Лайя, коря себя за неспособность проявить равнодушие и проигнорировать обращение с той же непробиваемой холодностью, с которой это делал Влад. — Этого вполне достаточно. А прощания… — девушка прикрыла глаза, мечтая ничего не увидеть на внутренней стороне век, но отныне для неё это была непозволительная роскошь. — Они ведь не помогают, а делают лишь хуже». «Хуже будет, если ты вынудишь старого орла гоняться за вёрткими нетопырями по темноте в грозу». — Госпожа! — внезапный оклик, поразивший её чувствительный слух, застал Бёрнелл врасплох и интуитивно заставил обернуться в поисках зовущего. Поддерживая себя на крыльях в воздухе, на расстоянии от земли значительно выше человеческого роста, Лайя посмотрела вниз, откуда до неё пытался докричаться незнакомец. Парень… На первый взгляд, искаженный контрастными цветами ночного зрения, он выглядел моложе Лео, в насквозь промокшем чёрном костюме и с крючковатым в профиль носом — характерной чертой всех орлов. — Мисс Бёрнелл, пожалуйста, постойте! Отец… Мистер Аквил просил найти вас и привести к нему. Прошу, идёмте со мной. С намокших волос на совсем ещё мальчишеское лицо с не по-мальчишески острыми чертами стекала вода, крупными каплями собираясь на ресницах и кончике носа. Карие, едва подсвечивающиеся изнутри блёклым светом ауры глаза были полны немой просьбы, надежды… и невыразимой благодарности. Его там не было, он ничего не видел, а потому благодарил того, о чьей милости молил ещё совсем недавно. Всевышнего. И уж не по его ли воле прахом шёл, казалось бы, простой и никого ни к чему не обязывающий план Лайи сбежать под шумок общего воодушевления, найти лазейку в тёмный мир и вернуться оттуда или вместе с Владом, или не вернуться вовсе. Она думала, так для всех будет проще. Избавит от неизбежных сомнений, от пожирающего чувства вины, от никому ненужных оправданий и прощаний… От чужой боли очередного расставания, которую она непременно ощутит, как свою. Но Лайя опрометчиво проигнорировала недавно узнанный и не успевший ещё как следует отложиться в сознании факт, что «дана была им способность мыслить, как одно, чувствовать, как одно, видеть одним взором на всех…» Она эту способность лишь начала познавать, Аквил же успешно ею пользовался. И поэтому она снова была там, куда самой себе клялась не возвращаться, послушно следуя за юным и очень взволнованным провожатым, готовым едва не за ручку её вести по уже исхоженным и знакомым вдоль и поперёк мрачным коридорам. У заветной двери больше не дежурил отряд охраны, рядом не маячили нервные подчинённые. И в самой комнате больше не было посторонних: ни Уильяма, ни даже Лео, прощания с которым девушка боялась больше всего. Остались только Алан и его предпринимающий попытки быть полезным врач, которого попросили уйти сразу же, едва Лайя появилась в дверном проёме. — Отец, я… — начал было юноша, очевидно, желая о чём-то сказать отцу, но Аквил, не изменяя себе и своей безэмоционально строгой манере, и его выставил за дверь одним взглядом и сухим жестом, не обменявшись с сыном ни тёплым словом, ни даже дежурной фразой приветствия. О, да! Если пару мгновений назад Лайя ещё терзалась сомнениями насчёт здоровья «старого орла», теперь ей сильнее прежнего хотелось лишь одного — развернуться и уйти, хлопнув дверью, лишь бы не видеть этот педантично выставленный всем на обозрение покерфейс, по неискоренимой привычке горделиво взирающий на всё и всех вокруг с высоты орлиного полёта. О недавно происходящем в этих стенах не напоминало более ничего. Мужчина снова был облачён, как в кольчугу, в идеально сидящий чёрный костюм с педантично подобранным галстуком, гладко выбрит и, ко всему прочему, надушен парфюмом, удачно перебивающим ещё совсем недавно преобладающие запахи медицинской химии, крови и… близкой смерти. Невероятно, но даже сменившее своё прежнее горизонтальное положение копьё, прислонённое к балдахину, оказалось отмыто от всех следов, в электрическом свете сверкая отполированным до блеска наконечником. Аквил, безусловно, заметил её оценивающий взгляд, недоумённо скользящий по разительно изменившемуся окружению, но промолчал, не сказав ни слова в своё оправдание. Лайя же не удержалась от едкого комментария: — Прошло… сколько? Двадцать минут? Полчаса? — девушка снова прошлась по периметру взглядом, интуитивно ища часы, будто они могли показать цифры, сильно разнящиеся с её внутренним ощущением времени. — Какой приказ твои верные орлята получили первым: снять с тебя бинты и подать наглаженный «Armani» или заточить копьё? В окружающей обстановке в напоминание о недавних событиях остался лишь один незначительный изъян: разбитое стекло в оконной раме, из которой доносилось монотонное гудение ветра. Слишком смиренное для бури снаружи, хотя под сдерживающей силой Орла внутри помещения воздух оставался статичен, не колыхались даже шторы. — Прежде всего, сообщить моему сыну, что я жив. Затем разыскать тебя. Пока ты ещё была досягаема, — мужчина смерил Лайю долгим, пронизывающим взглядом, а затем продолжил своим обычным уверенно-властным тоном: — Спасибо. За то, что боролась вместе с остальными. И за то, что сейчас… пришла. На удивление, битву взглядов он проиграл первым, сдавшись раньше, чем Бёрнелл ощутила бы дискомфорт. Развернувшись на каблуках своих начищенных до блеска туфель, Аквил отошёл к занавешенному окну, встав к собеседнице спиной. — Знаешь, ведь я так и не придумал, как сообщил бы тебе иначе, чем при личной встрече, откажись ты прийти. У тебя были на то причины, как и у меня были причины пытаться настоять на обратном. Дракула яснее ясного обозначил, что наше коллективное сознание отныне небезопасно и наши мысли уже не принадлежат только нам. Впрочем, как и слова… Поэтому для других версия произошедшего пока пусть останется такой, какой они её домыслили, основываясь на увиденном, имеющихся прямых доказательствах и мотивах, — мужчина чуть повернул голову в ту сторону, где стояло копьё. — Но не сказать тебе… я не могу. Не то, чтобы Лайя хотела услышать то, о чём он единственный мог бы ей сообщить. Не то, чтобы это что-то меняло. Умышленно ли Влад напал, желал ли смерти?.. Даже если всё так, даже если света в нём ни осталось ни крупицы, его душа черна, как сама тьма, и он готов обрушить всю губительную мощь тёмного мира на людской род, она всё равно пойдёт за ним. Она посмотрит ему в глаза и в том, что надежды нет, убедится исключительно сама, не полагаясь ни на чьи слова и доказательства. — Не сказать о чём, Алан? — Лайя нетерпеливо прервала начинающую затягиваться тишину, давая понять, что готова к правде, какой бы та ни была, и не нуждается в милосердной отсрочке перед оглашением приговора. Он уже давно был ей вынесен на самом верху, судьёй, стоящим превыше всех. Аквил же повернулся и медленно зашагал вдоль стены. Перед глазами мужчины до сих пор стояла сцена, объятая пламенем слишком свежих ещё ощущений, посылающих восстановившемуся, казалось бы, телу по-прежнему слишком однозначные сигналы… Та же сцена, что хаотичными фрагментами предстала мысленному взору остальных, только пережитая лично. Глаза Дракулы, исполненные кровожадной тьмой. Как и всё его движущееся со скоростью сверкающей молнии изуродованное под стать природе тело. За миг до, когда на долю секунды они оказались лицом к лицу, каждая серая жила, каждая витая вена на нём пульсировала ненасытным мраком, испепеляющим человечность и кровь, её олицетворяющую… — Он не нападал на меня, — признался Аквил, и слова, которые он буквально вырывал из себя вместе с будоражащими дух воспоминаниями, прозвучали на выдохе удивительно легко. Впрочем, они были правдой, а её говорить всегда было легче и правильнее, нежели лгать или не договаривать, умышленно утаивая детали. Ожидающая обвинений, Лайя оказалась совершенно не готова к оправдательному вердикту. Не от Аквила, который прежде всегда лишь искал повод уличить. Не готова вовсе не потому, что в глубине её бесконечно терзаемой противоречиями души не осталось убеждённости и без чьих-то чужих слов, что Влад этого не делал. Нет! Она верила бы до последней крошечной искры надежды, и даже если бы та угасла… Она верила бы, даже если бы все голоса мира одновременно вскричали: «Виновен!» Но опровергать она бы стала не свершённость деяния, а его истинный мотив, ведь она сама всё видела, пусть и чужими глазами. Она это чувствовала и, хуже всего, что сам Влад… этого не отрицал. Хотя он мог бы признаться ей… в мыслях. Мог даже солгать, вот только лжи он не признавал, и это было самым страшным подтверждением его поступку. Он будто хотел… Будто ему во что бы то ни стало нужно было всех, включая Лайю, связанную с ним сильнее остальных, непременно убедить в худшей версии событий. Отвернуть от себя, отвратить, ополчить… Подгоняемые непониманием, мысли девушки неслись вперёд скорым поездом, быстрее, чем она успевала их осмысливать, делая выводы из тех разрозненных крупиц информации, что оказывались ей доступны. — Но… почему? — если пару мгновений назад её тянуло прочь из комнаты, то сейчас она испытывала острую необходимость остаться, однако устоять на месте была не способна, мыслей было слишком много, они переполняли её, зудя под кожей, требуя действий. — То есть, я не имела в виду… — осознав, насколько глупо прозвучал её последний вопрос, Лайя попыталась оправдаться, но в голове её царил хаос, казалось, ещё больший, чем прежде. Формулировать адекватные вопросы было сложно. — Кто же тогда тебя ранил и… почему мы все видели… — Вы видели то, что видели, — Аквил кивнул в подтверждение сказанного. Предстоящий непростой разговор сдвинулся с мёртвой точки, и он наконец-то ощутил в себе достаточно моральных сил, чтобы обернуться лицом к той, с кем говорил. — Моими глазами именно то, что там произошло. Но Дракула не провоцировал схватку, у него была… иная цель, — мужчина приблизился к кровати — своему несостоявшемуся смертному одру — и протянул руку к орудию своего несостоявшегося убийства, но не коснулся его, лишь указал, акцентировав на нём внимание. — Он хотел уничтожить копьё. Я не мог ему этого позволить, а вступить с ним в бой было единственным способом, каким я мог попытаться его остановить, — Алан повёл головой, дёрнув уголком губы и, самому себе наступая на горло, продолжил: — Он может не признавать в себе высшую силу, силой воли сдерживая в себе тёмную мощь, но в момент нужды, сознательной или нет, на пути к своей цели он становится неудержим. И пусть он дал понять, что не намерен был меня убивать, копьё он бы всё равно уничтожил, и это не оставило мне выбора. Как и его слова оставляли воображению Лайи крайне мало вариантов домыслить дальнейшее развитие событий. Любой из них казался чистой воды безумием. А педантичный, любящий всё планировать и держать под строгим контролем Аквил за недолгое время знакомства в новом времени сложил о себе мнение кого угодно, но только не безумца, на самого себя способного навесить жертвенный ярлык. — Ты не мог знать, насколько он контролировал себя, — Бёрнелл шокировано покачала головой. — Он мог не рассчитать удар! — О… — многозначительно протянул Аквил и коротко усмехнулся. — Цепеш умеет бить с ювелирной точностью, если хочет оставить жертву помучиться, лишив её благословения мгновенной смерти. — Но… зачем?.. — Лайя окончательно перестала что-либо понимать. — Затем, что, подставившись под удар, я вынудил его выбирать. Он мог вырвать из меня копьё и сделать с ним, что задумал, а я бы умер от потери крови раньше, чем кто-либо успел бы что-либо предпринять. Или он оставил бы копьё внутри моего тела, вместе с мизерным шансом на выживание. Хоть надежды на это было мало, как видишь, — Алан слегка развел в стороны руки, указывая на себя, — он всё-таки предпочёл второе. Лайе хотелось истерически расхохотаться и разрыдаться одновременно, и она просто не знала, как совладать с захлестывающими её с головой эмоциями. Радость и надежда, вспыхнувшие было с новой силой от убеждённости в собственной правоте, стремительно угасали под лишающей воздуха тяжестью новых вопросов без ответа. Сперва он сравнял с землёй часовню, где Шотет оставил подсказки к его спасению. А теперь и копьё… Почему он продолжал поступать так, как никогда бы не поступил? Не тот Влад, которого знала Лайя. Не тот человек, кто каждое мгновение боролся с тьмой внутри себя… — Ведь копьё — его единственный шанс одолеть Сорок четвертого. Он столько времени берёг его… — непонимание тяжким грузом давило на девичьи плечи. Чувствуя, что больше не выстоит, но и не видя смысла в прежнем стремлении уйти, не разобравшись, Лайя сделала несколько нетвёрдых шагов к кровати и тяжело на неё опустилась. — Его единственное оружие против врага, который до последнего будет стремиться придумать идеальные условия для продления сделки. Взамен он непременно потребует отсутствие любой угрозы для себя. А также единственная погибель для самого Дракулы, если он всё же намерен сосредоточить власть в своих руках. — Эта власть ему не нужна… Никогда не была, пусть в это никто и не верит. Аквилу, несомненно, было, что возразить, но он в очередной раз удивил: — Уверен, ты знаешь его гораздо лучше, и я, определенно, последний, от кого ты ждёшь напоминания, — поддёрнув брючины, мужчина присел на противоположный край кровати. — На самом деле всё то, что Дракула когда-либо оправдывал долгом перед своим народом, борьбой с захватнической политикой османов и местью им, затем — необходимостью обрести силу, чтобы защитить то, что ему дорого, он делал исключительно ради тебя, а после твоей смерти — в память о тебе. Он тьму, над которой никто от начала мира не имел контроля, посадил на цепь, сделав её своим дрессированным зверем… ради тебя. Теперь же он Всевышнему готов бросить вызов. В борьбе за тебя, — Аквил сокрушённо покачал головой, избегая смотреть на Лайю и глядя на свои руки. — Но без благословения свыше всю мощь тёмного мира, которую он вознамерился Ему противопоставить, Дракула своей воле не подчинит. Эту битву он проиграет, погубив невольно и тебя, и всех нас неизбежно утянув за собой. Этого он по юности своей не осознаёт. А когда осознает, поздно будет. — Даже если я его попрошу… — Лайя шумно втянула носом воздух, запрокинув голову, чтобы не позволить пролиться непрошенным, но таким безудержным слезам. — Даже если он пойдёт на это по моей просьбе, это всё равно будет не по велению сердца, не искренне. Основной завет добровольного принятия не будет соблюдён. — Никто кроме тебя не способен убедить его пойти по воле Бога, а не против. После этих слов Бёрнелл резко опустила голову и впилась в Аквила взглядом, требующим объяснений: — С чего вдруг ты заговорил про подчинение божьей воле, если сами вы… — Сами что? — мужчина открыто посмотрел своей собеседнице в глаза. — Да, мы позволили тебе умереть, думая, что этим выиграем немного времени, подготовимся к переменам, которых так страшимся. Но это не сопротивление — это лишь отдаление неизбежного. И бес, что тебе помогал, уж точно вряд ли думал о себе, как о пешке в руке Бога, которая, действуя себе в угоду, лишь приближала свершение Его воли, вопреки нашим смехотворным попыткам этому помешать. Люди или тёмные, с собственного согласия или вопреки ему, а мы все его творения и его слуги. К сожалению, — поборов последние сомнения, которым не было более ни времени, ни места, ни причины, Алан протянул руку над плоскостью кровати, их разделявшей, и коснулся её руки, в отчаянии комкающей покрывало. Коснулся и сжал, безмолвно выражая понимание и поддержку, на которые отчаянно не хватало слов, — пути Его для нас неисповедимы. Лайя могла бы отдёрнуть руку, избегая прикосновения, но не стала. Ведь даже если свершится чудо, и все они сделают то, что от них ожидают, для неё это будет концом. Пусть в этом времени они с Иоанном не были ни близкими друзьями, ни даже хорошими знакомыми, чтобы искренне переживать о потере, но никто, никогда не давал им гарантии новой встречи, поэтому каждое расставание становилось потенциальным прощанием навсегда. — Я… я не боюсь смерти, — тихо призналась Лайя, и ее голос дрожал, а на светлое покрывало падали капли, размываясь перед ослепшими от слёз глазами в нечеткие кляксы. — И я не против Бога… — свободная рука девушки сама собой потянулась к шее, где под одеждой был спрятан крестик. С кольцом Влада. И она уже безнадежно потерялась в понимании, какой из двух предметов являлся для неё святым. — Никогда! Но если я не смогу убедить его выбрать путь, который сама… никогда бы не выбрала, будь ситуация обратной… Повисшая недосказанной фраза незаметно перетекла в скорбное молчание. Спустя какое-то время Алан медленно высвободил свою руку из-под руки Лайи, встал и снова подошёл к копью, на этот раз коснувшись его, обхватив ладонью длинное древко. — Я не жду, что ты сможешь, — начал он, на ходу подыскивая правильные слова, способные наиболее полно отразить не только мысли, но и чувства. — Не из сомнения в тебе, нет. А лишь потому что не уверен, что на месте Дракулы, услышав условия Верховного Судьи для помилования, я сам не попытался бы усугубить свою вину, лишь чтобы прощать стало окончательно и бесповоротно некого. Негоже праведной душе платить своей чистотой за чужие грехи. В этом я с Цепешем солидарен. И после распятия Христова я уже не ищу двойного смысла в Его замыслах и не питаю надежд на иной исход, — мужчина тяжело вздохнул, не переставая исподволь наблюдать за реакцией на свои слова. — Но если всё-таки сможешь… если молодой Дракон окажется сильнее своего далёкого предшественника и всех нас вместе взятых и действительно сделает то, что требует от него Всевышний, я… склонюсь в почтении. Не перед Всевышним, — держа орудие перпендикулярно полу, наконечником вверх, Аквил подошёл к по-прежнему сидящей девушке и присел на корточки напротив неё, тихо продолжив: — Тебе не даны были меч и доспехи, Элинор. В тебе горит свет божий. Он — твоё сильнейшее оружие. Любовь и сострадание — твоя непробиваемая защита. Но перед лицом истинного воплощённого зла… твой свет должен обернуться копьём и сделать то, чего уже не сможем мы. — Почему же ты уверен, что смогу я? — Лайя подняла на мужчину глаза, смаргивая пелену слёз и медленно протягивая руку за проклятым копьём, но не беря его. Алан был откровенен с ней и честен, она платила тем же. — Во мне его кровь, часть его тёмной мощи. И это беспрецедентное обстоятельство, которое никто не учёл. Я ведь могу сделать то, чего ты не позволил Владу — уничтожить единственное оружие, способное ему навредить. И всё моё естество быстрее сделает именно это, чем я подниму руку на… — она не нашла в себе сил договорить, но окончание фразы было услышано без слов. Аквил молчал какое-то время, пытаясь обдумать озвученное предупреждение со всей обстоятельностью. Холодным разумом руководителя, несущего ответственность за чужие жизни, оценить риск. — Я уверен, — наконец, ответил мужчина, своего решения не изменив. — Потому что, если окажется, что надежды нет, и тьма пожирает его воплощение и личность, своим деянием ты принесёшь ему избавление. И от тебя единственной он воспримет его не как угрозу, — недрогнувшей рукой, погасив последние искры сомнения в душе, Аквил вложил копьё, которым прежде сам так стремился обладать, в тонкую девичью руку. А на кровать подле опустил сложенную вдвое страницу, за неимением времени переписывать длинные тексты ритуала наспех вырванную прямо из книги; и сверху придавил листок… тем самым полым кристаллом на цепочке. Он не должен был ей пригодиться, если всё произойдёт, как должно, но всё то время, пока кристалл был у него, мужчина ощущал ничем необъяснимую острую потребность вернуть законной хозяйке то, что никогда ему не принадлежало. Вот, наконец, случай представился. Единственный и, наверняка, последний. Как и шанс сказать ей что-то в напутствие, что-то, в чём она, сама того не осознавая, нуждалась. — Я знаю, что тебя тревожит. И напрасно. В сгоревшей часовне не было ничего уникального, кроме, быть может, местных копий Боаза и Яхина, претворяющих когда-то первый иерусалимский храм. Но они, как и печати Соломоновы, лишь атрибуты ритуала, ничего не значащие без непосредственных участников. У тебя уже есть всё необходимое. Это, — Алан коснулся пожелтевшего края листка, — страница из Clavicula Salomonis c подходящими молитвами. Свою часть «от грешника» Влад прочтёт, если будет готов. Ты, как «заклинатель», свой текст можешь прочесть в любое время. Кристалл же… по твоей просьбе был нами создан и всегда принадлежал тебе, — на миг подняв глаза к потолку и осенив себя крестным знамением, мужчина поцеловал продолжающую сидеть с опущенной головой Лайю в волосы и прошептал: — С Богом, сестра. Не оборачиваясь, быстрым шагом мужчина покинул комнату. Бёрнелл еще какое-то время просидела, не меняя позы, обдумывая услышанное и в отчаянии пытаясь собрать свою решимость заново из того хрустального крошева, в которое она оказалась в одночасье превращена. Она ошиблась. Страшно ошиблась дважды, и осознание собственной наивности для неё было сродни жесточайшей из пыток. После того, как впервые увидела… иными его глаза, при той степени бесконечного доверия, что между ними было в те бесконечно далёкие мгновения, она имела неосторожность легкомысленно поверить, будто убедить Влада принять свою иную суть, противоположную тёмной природе, будет пусть не легко, но непременно возможно. Теперь ей не виделось на это и крохотного шанса. Она думала, что сможет его остановить, если увидит, что это уже не тот человек, которого она любила. Теперь она была и в этом не уверена. В своей миссии, возложенной на неё Всевышним, она усомнилась… По собственному желанию или просто от недостатка жизненного опыта на очередном витке бесконечного существования Лайя никогда не была преданной христианкой. Как не была, наверное, в прошлом своём воплощении преданной мусульманкой. Она не знала наизусть священные писания и не могла цитировать все заповеди, но какие-то отголоски веры ей попадались на глаза в книгах, в соцсетях и в массмедиа… время от времени они всплывали в памяти хаотичными урывками на невоспроизводимой смеси языков разных времён, народов и культур. — Ты говорил… — Лайя заговорила вслух, глядя перед собой, по привычному уже обыкновению видя и чувствуя гораздо больше интерьера четырёх замкнутых стен. — Говорил, в том числе и нашими голосами, что Бог — это любовь. Кто живёт в любви, тот живёт в Боге и Бог живёт в нём. Это заповедь твоя. Так зачем же ты, Господи, так испытываешь нашу веру? Бёрнелл подняла глаза к потолку, но смотреть в него, отдавая дань давно позабытым традициям, не нашедшим место в современности, не имело смысла: небо всё равно было скрыто. Почувствовав кожей дуновение ветра, больше не сдерживаемого силой ушедшего Аквила и поймав боковым зрением готовый улететь листок, девушка накрыла его рукой. Ветер терзал тяжёлые шторы, будто легкий тюль, норовя сорвать их с креплений, то и дело приоткрывая мрак по ту сторону разбитого окна, трепал ткань балдахина, забирался под покрывало на кровати, приподнимая его края… Лайя замечала абсолютно всё, чувствовала усиливающиеся порывы телом, но никак не реагировала. Происходящее не причиняло ей ощутимого дискомфорта, в остальном ей было все равно. Поднеся к глазам страницу из книги, Бёрнелл раскрыла её, скользнув взглядом по мелкой, убористой каллиграфии. Перевода написанных слов девушка не знала наизусть, но они всё равно казались ей знакомыми, не только по памяти из недр подсознания, закрытого семью печатями отжитых прежних воплощений, но также из узнанного совсем недавно, освежённого наспех прочитанным в книге Шотета, выуженного напоминанием из глубины веков… Ритуал, состоящий из слов заклинателя и исповеди грешника, которому должно было свершиться на святой земле, в пентаклях, у двух столбов… Но столбы эти пали, как и их предшественники, единственное святое место в шаговой доступности было уничтожено. Искать другое Лайя попросту не видела смысла, хотя и понимала, что это, вполне вероятно, её последний шанс обратиться ко Всевышнему, который вряд ли ей представится в тёмном мире. И на границе перехода просить о чём-то у Него Лайе казалось в корне неправильным, поэтому и выбор у неё был предельно однозначным — сейчас или никогда. Окинув взглядом древко копья, на котором, как ни пыталась она разглядеть, ей больше не виделись начертанные на нём символы, Бёрнелл прислонила орудие к кровати, а затем медленно опустилась на колени, коленом же прижав к полу край колышущейся на ветру страницы так, чтобы текст оставался виден. Обеими руками девушка продела через голову цепочку с бриллиантом, а затем правой достала из-под одежды крестик. Разогнув тонкое колечко крепежа и сняв его с верёвочки, она поднесла его к губам и поцеловала. — Во имя Отца, Сына и Святого духа, — Лайя перекрестилась, после чего, сложив руки в молитвенном жесте, опустила взгляд в листок и, прикрыв глаза, зашептала: — Господи, всемогущий и милосердный! Ты, кто не желает смерти грешника, а хочет, чтобы тот отвернулся от зла и жил… — …предоставь нам и даруй свою благосклонность, благословение и освяти эту землю… — стоя на коленях в освещенном лишь горящими свечами полумраке комнаты, которую мог условно называть своей, Лео возносил молитву небольшому распятию, которое взял у священника. — И этот круг, который здесь начертан, — Нолан проследил взглядом криво нарисованный на голом полу пентакль, — самыми мощными и святыми именами Бога. Я заклинаю и тебя, огонь, Святейшим именем… — Я заклинаю и тебя, земля, Святейшим именем, вошедшим в этот круг, созданный моей рукой… — посреди разрушенного коридора с наполовину обвалившимся потолком на коленях в намелованом кругу стоял Таурус, вознося Небесам заученный наизусть, на изнанке век отпечатанный текст. — И пусть Господь, всемогущий и милосердный, — отказавшись от помощи дополнительных пар рук, которые могли бы значительно ускорить процесс, отослав всех своих подручных и оставшись в одиночестве, Аквил спешно дочерчивал последние знаки печати, одновременно произнося слова, — благословит это место всем могуществом Небес, чтобы непристойный или нечистый дух не смог вступить в этот круг или причинить вред любому человеку, находящемуся в нём… — …Благодаря Господу Богу, живущему вечно во веки веков, — Лайя открыла глаза, силясь сморгнуть повисшие на ресницах, застилающие обзор слёзы. — Аминь. Ветер больше не пытался разнести комнату, вместе с бесконечными росчерками молний оставшись где-то там, в отдалении, за невидимой границей благодатного щита, с четырёх сторон света укрывшего замок. Трое оставались здесь, по эту сторону, чтобы защищать живых. Они встретят врага и будут отражать его свирепую ярость до тех пор, пока на поле битвы не явится вновь избранный король, который или отзовёт тёмное воинство, или встанет во главе его, подпитав своей неиссякаемо мощью, волей своей решив исход сражения. Трое оставались. Вполне вероятно, обреченные погибнуть в очередном бою. И Лео, в принципе, устраивал такой исход, ведь он знал, что с Лайей встретиться в этом времени, где они были знакомы так невыразимо мало, у него шансов было ещё меньше, чем пережить сражение. Хуже всего, что ведь он… не хотел, нет, не мог себя заставить хотеть подобного, но глубоко в душе понимал, что лучше будет, если Лайя… не вернётся. Господи, как же он ненавидел Влада, но ещё больше — самого себя! За сопереживание тому, кого любое принятое решение сделает в глазах Льва врагом, на кого до конца своей жизни он не сможет посмотреть без всепожирающей ненависти и… сострадания, коим до последнего вдоха суждено вести в душе Лео непрекращающуюся войну. Пусть он и знал, что никогда не смог бы назвать Лайю своей возлюбленной, он просто не мог вырвать эти навязчивые мысли из своей головы. Что было бы… В их прошлом, определившем их настоящее, если бы Лале тогда… его выбрала? Ответ на этот вопрос он мог себе позволить лишь воображать в бесконечности возможных вариантов, но никак не узнать наверняка. Своим обращением в стаю летучих мышей — предпочтением тёмной ипостаси своей человеческой природе — Лайя явно дала понять, что не хотела прощаться. Быть может, не знала, что сказать, быть может, боялась своим выбором причинить ему большую боль и ослабить перед грядущей битвой… Она не хотела прощаться. А Лео просто не мог… Не способен был отпустить её без прощания. Глупо, эгоистично и бессмысленно. Умом он это понимал, но рвущемуся вон из груди сердцу приказать никак не мог, потому следовал за ней, бесшумным львиным шагом ступая по выжженной земле, не оставляя следов на смешавшемся с водой пепле. — Пути назад не будет, Лайя, — вернув человеческий облик, прошептал Лео, и сделал пару шагов, выходя из своего укрытия за продолжающей тлеть полуразрушенной западной стеной часовни. — А почему он должен быть? — Бёрнелл замерла, непроизвольно крепче сжав одну руку на копье, а свободную стиснув в кулак, чтобы та перестала так очевидно дрожать, затем медленно обернулась. Она знала, что он придёт. И где-то глубоко в душе, за защитной преградой, которую она сама сознательно воздвигла, чтобы его от себя отдалить, пока это ещё было возможно, девушка этого ждала. Малодушно зная, что больно будет им обоим и облегчения не принесёт. Мощное ощущение дежавю хлестнуло Нолана посильнее любой пощёчины. Ну конечно! Муж и жена — одна сатана. И одна прощальная фраза на двоих. Да и сам Лео чем лучше? Для обоих не нашёл более достойных слов, чем заведомо бесполезные попытки удержать. Кое-как совладав с беспорядочно мечущимися мыслями, мужчина попытался вновь: — Помню, Влад говорил, прощания не помогают… — едва начав фразу, про себя парень зло выругался. Что за сентиментальные глупости лезли ему на язык, опережая осознанное желание вдумчиво сказать хотя бы несколько стоящих слов. Может, прав был угрюмый валашский волчонок? К чёрту эти прощания? — Перед походом на Светиград Влад своё мнение изменил. Он тогда сказал, что прощания позволяют… — начала охваченная воспоминаниями Лайя, но вдруг запнулась о значение собственной мысли, а заменить её возможным не представлялось, ведь эти слова не ей принадлежали. — Позволяют пережить разлуку и дождаться… новой встречи, — девушка поджала губы, осторожно прислонила копьё к разрушенному ветхому остову, освобождая руки, после чего сделала неуверенные полшага навстречу, позволяя Лео самому решить, насколько близким быть этому прощанию. Лео зарекался это делать, он пытался себя остановить, чтобы не обнадёживать себя напрасно, не запоминать заново ощущения, которые ему и так не суждено забыть, но стоило ему только увидеть Лайю перед собой, как все его предохранители, все тщательнейшим образом данные самому себе установки обратились прахом. Смирившись и наплевав на последствия, он преодолел последнее расстояние между ними и сжал девушку в отчаянных объятиях. Ласточка всё равно упорхнёт за солнцем. Как бы отчаянно он ни пытался её удержать, в конце концов, в его руках всё равно останется лишь обрывок её платья… Аромат её волос, бархат её кожи, живое сияние её взгляда… Лео слёзы жгли глаза, как не жгло их открытое пламя. И больно было так невыносимо, словно он заживо горел. Только экзекутором его был вовсе не огонь. Его душа полыхала, ядовитым дымом застилая разум, и мужчина почти… почти позволил себе совершить то, за что никогда бы себя не простил. Лишь в последний момент позволив несгибаемой воле внутреннего Льва возобладать над слабой человеческой, он невесомо коснулся губами лишь её волос, позволив себе одну только вольность — продлил касание чуть дольше должного. Но не злоупотреблял, в числе прочего, и своей подорванной выдержкой, — отступил, разомкнув объятия. Смотреть ей в лицо, в глаза, заведомо зная, что ему надо бы запомнить этот раз как последний, Лео внутренне корчился в агонии. Вслух же сказал, напустив на лицо лёгкую улыбку: — Знаешь, когда общая картина происходящего более-менее прояснилась, и у каждого из нас появилась своя роль, я жалею, что… не запер Влада в какой-нибудь из самых крепких комнат замка и не заставил его посмотреть Звездные войны, — раньше, чем Лайя сочла бы его вконец свихнувшимся, Лео поспешил объяснить: — Ту часть, где главному герою приснился вещий сон, в котором умерла его беременная жена, после чего он, одержимый её спасением, предал все свои идеалы, всё, во что верил, и переметнулся на тёмную сторону в поисках силы, способной дать ему власть над смертью… — В итоге сам же Энакин Падме и погубил, — Лайя продолжила знакомый сюжет и даже попыталась улыбнуться, надеясь этим поддержать Лео, но в отличие от вечно жизнерадостного лучезарного друга ей сфальшивить так и не удалось. — Сделав былью свой… вещий сон, — договорила девушка, и губы её не тронуло даже бледное подобие улыбки. — Эй… Не нужно. Не оправдывайся. Ни за себя, ни за него… Не передо мной, — Нолан поднял руку, больше всего на свете желая коснуться любимого лица, стереть с него печаль, лишь бы не запоминать её вот такой — с опущенными уголками губ и влажно блестящими глазами. Но одной лишь его улыбки на двоих уже не хватало, нужно было что-то другое, нужны были слова — те самые, правильные слова, произносить которые было так мучительно больно. И вместе с тем необходимо, даже если какая-то часть его мечтала похоронить эту горькую для одного из них правду на дне той бездны в его душе, которая неизбежно там образуется с уходом Лайи. — Я понимаю Влада. Пусть я не связан с ним, как ты, я всё равно знаю, что он чувствует, потому что сам… чувствую то же. Но я не пойду против воли Бога, — Лео всё-таки обхватил лицо девушки руками, фиксируя её взглядом зрачки в зрачки. — Потому что это бы значило пойти против и твоего желания. Не позволь Владу этого. Не позволь переступить эту последнюю грань, которой он перечеркнет всё светлое, что с таким упорством сохранял в себе все эти века. — Я буду верить в него до последнего, — Лайя коснулась предплечий Лео, не вынуждая его убрать руки со своего лица, наоборот, давая ему через ответное прикосновение почувствовать всю важность и неотвратимость сказанных слов. — Буду убеждать его до последнего довода. А говоря «до последнего» я имею в виду, что даже если он перейдёт черту и предпочтет тьму свету, я последую за ним. Что бы он ни выбрал, я останусь… с ним. До конца. — До конца… — эхом повторил Лео. — Я ведь это же тебе обещал, когда только узнал… в кого Влад превратил себя. От тех слов я и теперь не отступлюсь, знай. Каким бы ни было его решение, что бы ни решила ты сама… если вы вернетесь… — Лео глубоко втянул носом воздух, пытаясь справиться с эмоциями. Голос его нехарактерно дрожал. — Неважно, кем вы оба будете. Я не встану против вас и… не подниму оружие. Я обещаю. В ответ на подобное заявление у Лайи всё же получилось чуть приподнять уголки губ в намёке на улыбку, с которой она попыталась покачать головой, хотя из-за ладоней Лео на щеках сделать это вышло ничуть не убедительнее, чем улыбнуться. — Обещай, что будешь защищаться. Если это потребуется. — Не… — Обещай! — настойчиво потребовала Бёрнелл, и тут ей вспомнилась ещё одна причина для тревоги, подавленной первостепенными проблемами, о которой на фоне всего происходящего она и не мыслила заговорить. Но вопреки слепому отрицанию и спешке обстоятельства будто назло складывались так, чтобы и эта тема непременно всплыла между ними. Будто других не хватало. Будто ещё совсем недавно она не порывалась сбежать, вовсе ни слова не сказав, просто потому что она и без того слишком много времени посвятила другим. Заметив внезапную перемену во взгляде, Лео опомнился и попытался убрать руки, но Лайя не отпустила своих, продолжая сжимать его предплечья. — При пробуждении Алана… На тебя всплеск его ауры повлиял сильнее, чем на меня или Уильяма. Ты ослаб… Это из-за того, что ты оставил в тёмном мире свой нимб? А ведь грядёт битва, Лео. Ты должен быть… — И я буду, — перебил её Нолан, не дослушав, но зная, о чём именно она хотела сказать. — Неважно, что об этом думают и пишут, — все-таки высвободив одну руку из цепкой хватки девушки, мужчина осторожно накрыл её ладонь своей. — Сила Льва, моя сила… сила любого из нас — она не в короне, не в нимбе, — Лео осторожно прижал их сцепленные ладони к своей груди, напротив бьющегося сердца. — Она вот здесь… — на несколько ударов оба замолчали, а потом Лео продолжил: — И если для тебя это так важно, то обещаю. Великий и ужасный Лев не позволит ни одной тёмной твари себя достать… — Нолан делано оскалился и зарычал. А про себя подумал: «…пока не буду знать, чем там, у вас всё закончилось». Лайя прочла в его мыслях то, что, очевидно, не предназначалось её ушам, но ничего не сказала об этом Лео. — Сделай это, — попросила девушка, намерено отступив на пару шагов назад, тем самым увеличивая между ними расстояние. — Обернись. Покажи мне себя таким, каким увидят тебя враги. — Лайя… — совершенно не ожидающий подобной просьбы Лео покачал головой. Но она смотрела и ждала, и этому выражению лица, этому взгляду он просто не способен был перечить. С очередным выдохом и ударом сердца свечение объяло мужскую фигуру, стремительно стирая… сжигая очертания человеческой формы и почти неуловимо превращая их в облик гигантского зверя, покрытого золотой шерстью, реющей на ветру. Его львом Лайя уже видела прежде, не один раз, но теперь, когда в ней совсем не осталось подспудного страха, когда в её сознании окончательно стерлась та неосознанная и нечёткая, но всё же существующая грань между двумя обликами одного существа, девушка смогла увидеть недоступные ей прежде подробности… Которые не открывали ничего нового и в то же время давали ответы на множество неозвученных, даже в мыслях не сформированных вопросов. Перед ней стоял и лев, и человек одновременно. Как на картинах и фотокарточках, созданных в технике линзовидной живописи, когда под одним углом падения света наблюдателю видится одно, под другим — другое. — Невероятно… — потрясенно выдохнула Лайя, лишь сейчас по-настоящему осознав, почему каждый раз превращение туда и обратно происходило настолько незаметно и естественно, что даже не повреждало одежду, не делало её менее подходящей под особенности и размеры иной ипостаси. Лео… никто из них не обращался в свою иную форму физически, буквально, как оборотень, перевертыш… Как это делал Влад. Никто буквально не отращивал себе крылья, мех и перья. Облик зверя или птицы, или ангельского существа принимали лишь их питаемые духовной силой ауры, играющие роль своеобразных доспехов, способных сделать смертных людей равными по силам тёмным. По-прежнему глубоко впечатленная новым открытием, Бёрнелл сделала пару уверенных шагов на сближение, протягивая руку… льву, но стоило её ладони преодолеть иллюзорный облик, как её пальцы встретили не косматую морду, не когтистую лапу, а всё ту же знакомую человеческую ладонь, которую объятый золотым свечением Лео доверительно протягивал ей. — Ещё после самого первого раза, когда при обращении мне не переломало все кости и я не остался перед остальными нагишом, я спросил… у Тельца, — терпеливо пояснил Нолан, ничуть не удивляясь тому, что для Лайи, чьё превращение происходило иначе, это по-прежнему могло быть неочевидно. Он и сам ещё не до конца освоился и удивлялся каждый раз словно в первый, хотя вроде бы его и просветили, в чём фокус. — В этом основное отличие силы, которую даёт Свет от того, что творит со своими вместилищами Тьма. Наша сила даёт возможность манипулировать духовной энергией, меняя её форму в зависимости от обстоятельств и за счёт этого повышая выносливость тела. Тёмная энергия — пластический хирург менее искусный. Она физически уродует тело, пытаясь сделать его более пригодным… для себя. Как она уродовала тело Влада на протяжении шести столетий… И теперь ему, чтобы принять силу свыше, нужно сперва вернуть всё на круги своя. Стать вновь человеком. Только возможно ли это? Столько времени спустя?.. На несколько мгновений погрузившись в эти неутешительные мысли, Лайя безнадёжно упустила момент дальнейшего преображения Лео. Казалось, она всего-то успела моргнуть, а за этот ничтожный миг словно перенеслась назад на всё те же, ставшие их проклятьем, шесть столетий, вновь встретившись с Асланом — длинноволосым статным царевичем Болгарского царства, закованным в сверкающие золотые доспехи с барельефом скалящего пасть льва на нагруднике. Сходство между ними всегда было очевидным, и даже в совсем юном Аслане Лайя ещё в момент своего первого погружения в прошлое узнала повзрослевшего Лео. Но теперь она ясно понимала, что все эти многочисленные, на первый взгляд совершенно противоположные друг другу облики — конопатого незнакомца, вломившегося в номер её отеля, крылатого грозного льва, длинноволосого воина с отсутствующей короной в золотой броне — принадлежали и принадлежат одному и тому же человеку. Её самому близкому другу, её брату не по крови кровному, её родственной душе… — Лео… — Ну что? — подмигнул Нолан, сделав вид, что вовсе не расслышал своё имя в её выдохе. — Теперь веришь, что я и без нимба готов спровадить восвояси любую тварь, которая посмеет высунуть свой нос за пределы тёмного мира? Но Лайя лишь потрясенно на него смотрела немигающим стеклянным взглядом и молчала, как если бы впервые видела. Или встретила после очень долгой разлуки без надежды увидеться вновь… Ладонь Лео по-прежнему соприкасалась с девичьей ладонью. Его внутренняя привязь, все попытки во что бы то ни стало сохранить спасительное расстояние давно разбились вдребезги, как худая лодка — об острые скалы, поэтому мужчина, воспользовавшись последним шансом, мягко притянул к себе девушку и коснулся губами… её лба в невинном поцелуе, в момент соприкосновения плотно зажмурив глаза, чтобы сдержать упрямые слёзы, которым, казалось, даже испаряющий жар огненной ауры, способный по одному только желанию переплавлять звериную шкуру в броню, был ни по чём. «Я люблю тебя, Ласточка. Люблю безмерно! А потому отпускаю…» — с этими мыслями Лео резко разжал руки и отшагнул назад. Ещё через мгновение он развернулся и пошёл прочь из разрушенной часовни. «Останься… — чуть слышно и едва разборчиво прозвучало на фоне непрекращающегося высокочастотного шума, создаваемого вьющимися над пепелищем нетопырями. Лайя вскинула голову, но даже нечеловечески острым зрением, способным при желании рассмотреть звёзды сквозь плотные тучи, не смогла увидеть в непроглядной черноте небосвода ничего кроме беспорядочно бьющихся крыльев. — Останься с ним… — упрямо шелестел ветер. — Я тебя… погублю». Лайя смотрела вслед уходящему Лео, пока поблёскивающий силуэт его не пропал из вида, но мысли её уже были не с ним. Это был первый раз за всё время существования связи между их разумами, когда Влад обратился к ней напрямую. Но мысли их… были небезопасны, поэтому Лайя, сцепив зубы, промолчала в ответ, как молчал Влад, игнорируя все её прежние попытки добиться от него отклика. Бёрнелл заняла свои мысли иным, сосредоточив их на факте, что у друга, оказывается, была броня… Не только львиная шкура, но и боевые доспехи. Интересно, а самой Лайе полагалось что-то подобное? И если теоретически да, то хватит ли ей воображения и веры, чтобы то, что она могла себе представить, обернулось бы реальностью, облачив её тело в одежду, подходящую для того, что ей предстояло?.. В любом случае, времени тренироваться и проверять успехи у неё не было, поэтому девушка вновь обхватила рукой древко копья, а другую запустила в карман своей самой обычной кожаной куртки, доставая оттуда демоническую фишку. Задумчиво взвесив светящийся бледно-голубым предмет, она выставила руку перед собой, позволяя витающим в воздухе частицам тёмной энергии собраться в чаше её ладони, постепенно сливаясь в лишённый чётких очертаний сгусток мрака… «Хороший учитель — это твоя интуиция, Ноэ, — Бёрнелл усмехнулась самой себе. — Особенно, если кровью связан с кем-то из тёмных…» Притянутая скоплением тёмной энергии — следом силы Влада и его воли — над пепелищем вновь сверкнула молния. Мощнее прежних, но менее ветвистая, она прочертила воздух и ударила о землю всего в паре шагов от Лайи, по ходу своему разрывая и без того нестабильное пространство и образуя чёрную дыру портала между измерениями. Небольшого и стремящегося вот-вот схлопнуться, но за миг до того, как это неизбежно произошло бы, девушка подкинула на ладони фишку, концентрируя все свои мысли на том, что ей нужно всего несколько секунд… Всего несколько лишних секунд. Её сознание полнилось стремлением, желанием, её кровь содержала частичку энергии мира, куда ей необходимо было попасть. При всём этом у неё по-прежнему не было ни малейшего представления о конкретном месте. А ведь тёмный мир по своим размерам стремился к обычному, отчасти он им и был — с изнанки, в иной плоскости бытия. А значит там существовали всё те же тысячи километров расстояния и миллионы миллионов потенциальных точек на воображаемой карте. Нужных координат у Лайи, увы, не было, а сознание Влада, которое он с переменным успехом пытался закрывать, служило крайне плохим навигатором. Хаотичные обрывки видений окружающей его обстановки, лишь отголоски слышимых им звуков… Этого было ничтожно мало. Но если Влад не хотел добровольно стать её проводником, то был и тот, кто её появления непременно ждал, предсказывал и страстно его желал. — Что ж… вот я и здесь. Снова, — девушка огляделась вокруг, не мечтая узнать местность, которую прежде никогда не видела, но хотя бы надеясь определить для себя ориентиры. Вечный сумрак скрывал детали обстановки, нескончаемый дождь портил видимость, а ветер — верный часовой — с завидным упрямством пытался сбить с ног. В отдалении, ровно так же, как и в покинутом ею подлунном мире, бушевала набирающая силу гроза. Лайе всё это уже было знакомо. Её это уже не пугало, не останавливало и едва ли замедляло… — Я не успел предупредить об этом в прошлый раз, — вдруг раздался за спиной знакомый голос, и Бёрнелл резко обернулась, спеша встретиться взглядом с его обладателем. — Светлейшим запрещено посещать тёмный мир по первой прихоти. Раз в подлунное тысячелетие — это уже грандиозное событие, накладывающее свой неизгладимый отпечаток. Дважды в сутки — беспрецедентное легкомыслие. Это нарушает энергетический баланс и делает нестабильным барьер между измерениями. В нынешнее время это особенно опасно. Прежде всего, для обитателей мира живых. Выслушав дотошно обоснованную претензию, Лайя чуть наклонила голову в формальном жесте приветствия. — Адитум Прокул. Какая… неожиданная встреча, — девушка подняла ладонь до уровня взгляда, ненавязчиво демонстрируя оставшуюся после перехода, стремительно развеивающуюся тёмную энергию. Кровавой каплей в полумраке блеснуло кольцо. Акцентировать внимание на нём Лайя не собиралась, но и скрывать была не намерена. Как и своё положение, и вновь обретённую природу. И цель своего визита. — Прово̀дите меня к моему супругу? Или роль провожатого вам не по статусу, адитум? — Не помню, чтобы я вам представлялся, — скрывающийся в тени осёкся, всё ещё пребывая в сомнениях, но оперативно оценив новые обстоятельства и не сводя настороженного взгляда со вселяющего первозданный ужас артефакта в руке незваной, но предвиденной гостьи, как ни в чём не бывало, договорил: — Госпожа. От Лайи, в свою очередь, не укрылась столь разительная и при этом педантично правильная смена статуса. Уже не Светлейшая. Но и не Королева. Что технически абсолютно верно, ведь она могла быть лишь королевой-консортом при правящем короле, который… ещё не был избран. В то время как титул короля Карпат, наверняка, упразднили в связи с текущими событиями. — Лично — нет, — с отстраненной холодностью пояснила свою осведомлённость Лайя. — Но это не изменяет того факта, что я знаю вас, а вы, очевидно, — жестом, каким обычно представляются, девушка указала на себя, — знаете меня. Я желаю видеть Господина Влада. Немедленно. Ушлый тёмный, занимающий далеко не последнее место в иерархии власти, понимал, что прежней вековой стабильности их существования простыл и след. Опасностью сейчас веяло отовсюду, ведь двоевластие в конечном итоге не ударит лишь по тем, кто с первого раза правильно угадает победителя и вовремя встанет на его сторону. А угадать сейчас было непросто даже такому, как он, принадлежащему к роду могущественных провидцев. — При всём уважении, Госпожа, — почтительно склонившись, бес отступил на полшага назад, стремясь обезопасить себя от возможных последствий неповиновения. — Это невозможно.