Часть 35
22 марта 2022 г. в 23:00
В давящей, неловкой тишине Бёрнелл-старший прошёл за высокий стеллаж, сверху донизу заполненный книгами не только внутри, но и снаружи. На какое-то время он пропал из прямого поля зрения, хотя Лайя всё равно продолжала слышать биение его сердца и видеть в неравномерном свете беспроводных портативных ламп блёклое свечение его ауры, обрамляющее силуэт.
— Главный труд Шандора Шотета, которому он буквально посвятил свою жизнь и свою карьеру великого магистра, исчез из библиотеки замка той же ночью, когда… был убит его хозяин, — голос по-прежнему звучал из-за завалов книг, и лица говорившего видно не было, однако речь его была спокойной и размеренной, как у профессора, начинающего лекцию для студентов. — За прошедшие годы я не раз тщательнейшим образом обыскивал замок и его окрестности, пытаясь обнаружить хотя бы следы пропавшей рукописи, — с заметным трудом протиснувшись боком между двумя возвышающимися колоннами книг, мужчина, наконец, предъявил присутствующим то, что он, очевидно, искал или… скорее, прятал на захламлённых полках — заветный толстенный и тяжёлый фолиант, на котором удивительнейшим образом не было заметно ни пылинки, чем не могла похвастать ни одна другая книга заброшенной десятилетия назад, а ныне почти разрушенной библиотеки. — Могу поручиться, что её нигде не было. Пока две ночи назад она вдруг не появилась из ниоткуда ровно на том же месте в тайнике, откуда была украдена.
«Предположим, что явлением предметов и существ из условного ниоткуда здесь никого уже не удивишь…» — отстранённо подумала Лайя.
С очередным коротким вдохом, обжёгшим обонятельные рецепторы тонким шлейфом знакомого аромата, перед глазами девушки пронеслась мимолётная череда воспоминаний: первая встреча, три наколдованные чёрные лилии, затем — сумка, пахнущая цветами, и тонкий след того же аромата от пергамента с прощальным посланием…
«Ноэ».
— В двух словах… В чём её ценность? — тем временем, подал голос Лео.
Он подошёл ближе и, как завороженный, потянулся к книге в чужих руках, подушечками пальцев прослеживая теснённые в мягкой коже, переплетающиеся в сложный рисунок линии, подчёркнутые тончайшим цветным напылением: золотым, лазурным, медным, серебряным и… кроваво-красным.
Лайя же молчала, разглядывая подсознательно уже знакомую ей рукопись теперь своими глазами, а не через призму отнятых воспоминаний, когда Шотет показывал маленькой девочке лишь отдельные страницы своего труда, тогда ещё не собранные в единый переплет: географические и звёздные карты, схематичные и реалистичные изображения четырёх живых существ во всех их последовательных метаморфозах и — на отдельном развороте — облик перевоплощающегося дракона.
Стоило книге опуститься на плоскость стола, как Лайя, не отдавая отчёта своим действиям, направляемая хлынувшим потоком воспоминаний, огнём танцующими на изнанке век, потянулась к переплету и одним уверенным движением раскрыла его сразу на том развороте, изображение которого стояло у неё перед глазами.
В свои четыре она знать не знала название этой относительно знаменитой картины, не могла провести параллели и сделать выводы, которые ныне напрашивались сами собой. Также, как и вопросы.
— «Великий Дракон и женщина, облачённая в солнце». Уильям Блейк, написавший эту картину, жил в девятнадцатом веке, то есть раньше Шотета. Зачем последнему было использовать для своей рукописи работы других людей? — почему-то теперь этот внезапный факт казался Лайе абсурдным.
Но, очевидно, не её отцу, который не выглядел ни удивлённым, ни даже сколько-нибудь озадаченным.
— Эта книга целиком составлена из работ разных людей, живших в разные эпохи, настолько отдалённые друг от друга и от наших дней, что под этим переплётом находится, вероятно, единственное доказательство их существования и деятельности. Здесь содержатся выдержки из древних текстов, — истории Ордена и человечества в целом, — уничтоженные тысячелетия назад. В многочисленных архивах Ордена по всему миру не отыщется копий.
— Как такое возможно? — спросил Лео, пока Лайя продолжала неосознанно поглаживать пальцами страницу с изображением — не напечатанным, а слегка шероховатым от характерных мазков краски, при этом цветным и невероятно хорошо сохранившим все детали, тона и насыщенность, словно книгу эту, в отличие от содержащейся в ней информации, время не тронуло вовсе.
— Чтобы получить доступ к знаниям, безвозвратно утраченным в веках, Шотет совершил немыслимое преступление — заключил сделку с тёмными. Чтобы те из них, кому подвластно время, с помощью тёмных артефактов и магии добывали ему информацию из далёкого прошлого, вынося оригиналы древних текстов из уничтожающих войн, пожаров и катаклизмов.
— Что тёмные потребовали взамен? — Нолан собственного голоса не услышал, неотвратимо погрязая в бесконечных догадках одна страшнее другой.
Собственной душой Шотет волен был распоряжаться, как ему вздумается, но ставить на кон безопасность Ордена, его вековые секреты, само его существование и кровные линии его Основателей у него не было права, а сделать меньшую ставку ему бы ни за что не позволили. За меньшее ни один тёмный не ударил бы пальцем о палец, не говоря о том, чтобы перекраивать историю во имя чужой цели.
— Это уже не имеет значения, — глухо отозвалась Лайя из глубины своих размышлений о том единственно возможном персонаже, знающем слишком много по меркам обоих миров и не умеющем останавливаться на достигнутом, с которым магистр Ордена мог пойти на сделку. — Всё, что хотели, они давно получили, а Шотет закончил дело своей жизни. Он ведь изучал не только нас — Орден и четырёх его Основателей. Он писал также о тёмных, придавая им ничуть не меньшую значимость.
— Шотет был безумцем! Он предал Тетру наихудшим из возможных способов, поставил под удар нас всех, а урон безопасности, нанесённый его действиями, поныне не оценён до конца и не устранён. Наши тайны, наши слабости и силы… бог знает, что ещё стало известно врагу! А то, что он сделал с тобой в ту ночь, и вовсе стоит за гранью любых мотивов! Ты могла погибнуть, лишиться рассудка, тебя могли забрать в тёмный мир и использовать…
— Но ничего из этого не произошло, — остановил перечисление Лео, до того, как Лайя сделала бы это сама, что неизбежно повлекло бы за собой семейные разборки, которые сейчас были равносильны отнюдь не гипотетическому смертному приговору для одного из них, способному приблизить всех их ещё на шаг к концу света. — Значит, он знал, что делал. Каковы шансы, что он знал также и то, почему у нас внезапно разная способность к исцелению?
Бёрнелл-старший смерил стоящего напротив парня строгим взглядом, про себя лишний раз убеждаясь, что строптивости у льва ни то, что с годами — с веками ни на грамм не убавилось. Такой же своевольный, непокорный упрямец, идущий против воли названных братьев, каким во все времена описывали его книги. И как только Мэттью умудрялся сладить с ним-подростком, да ещё и так, чтобы его хищное второе «я» ни разу не оскалилось?!
— Если и знал, — магистр первым отвёл взгляд, не выдержав требовательного выражения на напряжённом лице оппонента и меньше всего желая давать единственно возможный ответ, — то ни двадцати украденных лет, ни целой жизни, увы, не хватит, чтобы изучить его труды.
— Не «если», — на корню исключила двойственность Лайя, хотя голос её продолжал звучать из глубины опережающих друг друга мыслей, из которых девушка пыталась сложить в своей голове прошлое и настоящее в единую картину, способную определить будущее. — Он знал. Знал, что однажды всё живое окажется на грани уничтожения. И жизнь свою он положил на то, чтобы любой ценой исполнить свой долг — предупредить нас, чтобы мы могли это предотвратить.
«Или изначально знал вовсе не он, а Ноэ, сделавший магистра Ордена своим идеальным инструментом… по причинению злом добра?»
Теряясь в собственных домыслах, ведущих в бесконечность упущенных возможностей, Лайя запустила руки себе в волосы. Не было у них времени блуждать по лабиринтам непознанного, методом проб и ошибок ища наилучший выход. Этим нужно было заниматься двадцать лет назад…
— После всего случившегося… — вновь заговорил Бёрнелл-старший, меньше всего на свете желая видеть свей собеседницей родную дочь. Недаром говорили, говорят и продолжат говорить, что служебный долг с личными чувствами, тем более, с семьёй… несовместим. По этой причине внутри Ордена никогда не приветствовали доверять родителям переродившихся ответственные должности и высокие руководящие посты, стремясь как можно скорее отдалить родителей и их особенных детей друг от друга. Чаще всего успешно, а редкие исключения влекли за собой последствия. И пусть мужчина знал о них с самого начала, подготовиться всё равно не сумел. — После того, как представители всех кровных линий были призваны в Лэствилл, после всего, что здесь произошло, я собирался поговорить с вами: о пробуждении воспоминаний прошлых жизней, об обретении тобою, Лео, венца… о том, что ты выжил после ранения, хотя не должен был. Ты сам воспринял это как должное и ничего не заподозрил, хотя способности исцеляться от подобных ран не наблюдали уже очень давно.
— Пусть так. Но «давно» не означает «никогда», — за неимением выбора Лео продолжал цепляться за слова в призрачной надежде на то, что это направит их натянутый диалог хоть в какое-нибудь русло, способное вывести хоть куда-то, натолкнуть на столь необходимую подсказку. — Даже лишённые главного труда Шотета, вы имели доступ к его библиотеке. Наверняка, вы изучали то, что изучал он, при этом вам даже не пришлось марать руки и пятнать свою репутацию общением с тёмными. Вся информация досталась вам по нисходящей от предшественника к преемнику, — Нолан посмотрел собеседнику прямо в глаза, на корню пресекая недосказанность и потенциальную ложь. — Что вам удалось узнать, мистер Бёрнелл?
«И близко не то, что я хотел бы…» — магистр лишь отвел взгляд, давно смирившись с тщетностью поисков того, чего не существовало, а вслух охотно удовлетворил чужую жажду познания:
— В общих чертах всё о том же, о чём открыто повествует Библия и большинство других священных писаний в разных религиях мира. Объяснений и интерпретаций существует множество, но суть одна — после сотворения мира возраст земного бытия исчислялся тысячами лет. К примеру, Ной прожил девятьсот пятьдесят лет, его сын Сим — уже шестьсот, а его праправнук Фалек — всего двести тридцать девять…
— Да-да, и мораль сей басни в том, что человечество было лишено долголетия за свои грехи. А ещё Иисус обращал воду в вино, исцелял прикосновением и ходил по воде, — Лео раздражённо закатил глаза, борясь с желанием встать и уйти. — Я то думал, к магистрам обращаются за ответами, а не за: «Ну ты евангелие глянь, глава такая-то стих такой-то… И вообще чего я тут распинаюсь, ты ж всё это сам писал на правах очевидца событий!»
Лайя едва слышала происходящее вокруг. Обострённые чувства буквально разрывали её на части, её тёмное чутьё, реагирующее на происходящее в тёмном мире, билось в агонии… Не ища ничего конкретного, попросту не зная, что искать, даже не ощущая себя полноценной частью окружающей реальности, девушка листала страницы, пробегая глазами по идеально ровным рукописным строчкам, которые отбрасывали тусклые золотистые блики, притягивали взгляд и словно нашёптывали: «Прочти нас, прочти-прочти…» Как когда-то читал их автор, а Лайя теперь уже даже не понимала, читала ли она написанное сама, прослеживая глазами отблески сплошного текста, или цитировала наизусть однажды услышанное.
Чернила мерцали под её взглядом точно так же, как исчезающий текст в записке Ноэ, выделяя из сплошного текста нужный фрагмент. Сама того не замечая, Лайя начала читать вслух:
«Не только человечество лишилось благословения на долгую жизнь, не омрачаемую недугами. Сила, на заре творения данная четырём живущим, также постепенно вырождается. Да, венцы и божья благодать по-прежнему с ними, но в остальном они почти стали равны людям, забыв, что некогда через них на землю снисходила мощь самого Всевышнего. Четыре живых существа — ангелы, благословленные повелевать стихиями жизни. Безусловно сильны в отдельности, но никогда за всю историю они не возрождались по одиночке. Множественное число они придумали себе сами, прельстившись индивидуальностью и иллюзией независимости, на самом же деле тетраморф — это одно существо с четырьмя ликами, чья истинная сила заключена в единстве. Ибо дана была им способность мыслить, как одно, чувствовать, как одно, видеть одним взором на всех, дабы подвластные им стихии, их единой волей слившиеся воедино, укрывали творение господне от тьмы и её порождений нерушимым щитом света и веры. Однако вера их, как и вера всего человечества, не прошла испытание временем. Убив однажды себе подобного, они окончательно отреклись от единства, лишившись большей части своих коллективных сил. В числе которых долголетие и способность исцеляться от болезней и смертельных ран».
Дойдя до конца страницы, Лайя спешно перевернула лист, затем ещё, и ещё… Своими собственными глазами она видела эту книгу и её содержимое впервые в жизни, но её рукой, её взглядом, метко пронзающим строки, будто что-то… кто-то управлял, безошибочно указывая на необходимые фрагменты в общем массиве информации.
Снова… прежде ничем неприметные буквы словно пришли в движение, отбросив едва заметный блик и этим обозначив место под изображением алхимического «квадрата противоположностей». Придвинув рукопись к самому краю столешницы и обведя пальцем контуры сложного чертежа, Лайя вновь зачитала вслух:
— Ignis, Aqua, Terra, Aer — четыре цикличные взаимозависимые, взаиморождающие и взаимоуничтожающие стихии бытия. Но никогда не обрести им истинную мощь созидания и разрушения без пятой составляющей — Эфира или quinta essentia, или пятой стихии — тончайшей энергии, бесплотной, но пронизывающей все плоскости бытия, связующей физическое с духовным, живое с мёртвым, светлое с тёмным. Если первые четыре стихии сформировали облик подлунного мира живых, от начала времен поддерживая его существование, то пятая стихия есть основной строительный материал иных, менее материальных плоскостей бытия, в том числе — тёмного мира.
— И быть четырём щитом света и веры между раем земным и тьмой, на него посягающей от момента творения, — прошептал Лео, невидящим взглядом глядя на столешницу, едва заметно прогибающуюся под немалым весом книги, в то время как перед мысленным взором у него стояли воронка тьмы и молнии, отзывающиеся на эмоциональное состояние Влада, как верные гончие — на зов хозяина. Молнии, как одна из проекций бесплотной энергии, способные стирать грань между мирами и искажать расстояния. Молнии, мгновенно обращающие в прах. Молнии, пронизывающие и сплавляющие воедино все четыре стихии. — А пятому быть разящим мечом в руке Всевышнего.
Оторвавшись от разворота рукописи, Лайя метнула удивлённый взгляд на Лео. Но тот в сторону книги даже не смотрел, а потому видеть написанное в ней никак не мог, при этом цитируя дословно. Фразу, до которой сама Лайя дошла только сейчас, вырвав её, как и все прочие отрывки, из середины сплошного текста.
— Однажды я услышал, как Мэтт сказал об этом кому-то… Я тогда ещё под стол пешком заходил и ничего из подслушанного разговора не понял. Не думал даже, что запомнил… — чувствуя, что воспоминания, о наличии которых он даже не подозревал, поглощают его не хуже болотной топи, Лео резко встряхнулся всем телом, стремясь сконцентрироваться на реальности.
— Мэтт был моим другом. А также верховным магистром Львов и твоим первым учителем. Жаль, он не прошёл с тобой весь путь, как должно, — скользнув взглядом по лицу Нолана, мужчина вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист и развернул его на столе перед остальными.
— Мне тоже очень жаль, но это дела прошлого, — напряжённо сведя брови к переносице, Лео прижал пальцами противоположный топорщащийся край листа, чтобы изгибы бумаги не мешали рассмотреть наспех начертанную схему. — Ливень, пожар, земная твердь, воздух… символы элементов. Что это значит?
— Возможностей углубляться в аналитику на поле боя было не так уж и много, но заведомо упустить из внимания такое событие, будучи магистром — это преступление. Хотя изначально все единогласно сошлись на том, что твою рану залечила кровь Дракулы, и в поиске других объяснений необходимость отпала.
В очередной раз Лео не смог сдержать раздраженного вдоха, слыша подобное утверждение, кажется, в тысячный уже раз.
— Только вот нестыковочка: я не обратился в кровопийцу. Я даже не… — Нолан не договорил, внезапно не найдя в себе сил и попросту не считая нужным озвучить всё то, что должно было последовать за «не». Что к нему не липнут нетопыри, что его крылья всё ещё из перьев, что тёмный мир ему всё ещё бесконечно чужд. Ему… Но не Лайе, чья кровь его воскресила.
— Как и Лайя, — неожиданно продолжил Бёрнелл, в который раз искоса взглянув на дочь, чьё внимание было полностью отдано книге. — И пока она не сделала свой выбор в пользу одной из сторон, она не обрела способность обращать. Кроме того…
— …кровь тёмного — это не философский камень, по умолчанию исцеляющий от любых недугов, — Лайя подняла голову, в очередной раз подтверждая, что как бы сильно она не была отвлечена, нить разговора она всегда уловит и при необходимости продолжит. — Кровь — это лишь вместилище памяти и хранилище знаний.
— Кровь тёмного — да, но… — избегая смотреть на дочь, Бёрнелл-старший упёр взгляд в листок с собственными заметками. — Не когда речь идёт о крови с силой стихии. Действующий магистр Львов не то, что не мыслит в этом направлении, он даже слушать об этом отказывается. Я и сам бы рад опровергнуть эту теорию и забыть её, как страшный сон но… факты, — мужчина тяжело вздохнул и постучал пальцем по книге, — как цифры в математике — самая упрямая в мире вещь. В ту ночь, когда ты, Лео, был ранен, шёл ливень, — магистр указал пальцем в соответствующее схематичное изображение на своём рисунке. — Вокруг замка полыхали разожжённые грозой пожары, — палец сдвинулся по схеме дальше, — ты лежал на земле, окруженный воздухом — самой всеобъемлющей и проникающей стихией из всех. Дав тебе свою кровь, смешанную с эфиром из крови Дракулы, сама того не подозревая, Лайя объединила все элементы, позволив их энергиям слиться в единую мощь созидания. Это залечило твои раны и пробудило дремлющие в твоей крови воспоминания.
Когда клубок, казалось бы, был распутан, и его оставалось лишь заново аккуратно смотать, не потеряв правильную последовательность событий, наступила тишина, в которой каждый присутствующий пытался обдумать новые истины, примерив их к реальности.
Хотя для Лайи, пожалуй, они были не такими уж и новыми. Она ощущала себя так, будто уже давно обо всём знала, а теперь просто вспоминала, освежая давно полученные знания, лишь сильнее убеждаясь в их непогрешимой истинности. В чём-то спасительной, в чём-то жестокой, а в чём-то — всё такой же неопределенной и пугающей, как и прежде.
Произошедшее с Лео стало чистой случайностью, стечением обстоятельств. Ведь даже если Ноэ всё предвидел, за конечный результат он не мог ручаться, в чём честно сам же признался.
Влад не осознаёт, что разрушительная сила его, держащая в страхе весь тёмный мир, вовсе не от тьмы происходит и тьмой же не ограничивается. Меньше всего на свете он хочет быть инструментом в чьих бы то ни было руках, даже если это длань господня. По этой же причине ни о каком единстве с другими, ни о каком сознательном контроле и принятии и речи быть не может…
— Ладно… — Лео шумно выдохнул, оттолкнулся от стола, на который опирался, и чисто интуитивно стремясь к действию, собирался начать мерить шагами кабинет, но свободного пространства для маневров не было — его занимали бесконечные ряды пыльных книг, пахнущих старостью, сыростью и копотью, от которых невыносимо драло в горле и хотелось чихать. Сдерживаясь, Нолан почесал пальцами переносицу. — Хорошо. Допустим, в причинах мы с горем пополам разобрались. Осталось дело за малым — проделать всё то же самое с Аланом, а в перспективе — научиться проворачивать на постоянной основе и штатного дока по каждой царапине до седых волос не доводить.
Конечно, чтобы не молчать, легче было ляпнуть что-то обнадёживающее. Гораздо труднее это реализовать, теша себя иллюзией, будто и на деле всё окажется так же легко и просто, как на пустых словах.
Но чёрта с два!
Мало, что Влад поднял руку на одного из них, так он ещё и послал всех их, вместе с большим Боссом. И теперь жизнь Алана — это тот самый Дамоклов меч, подвешенный на волоске воли того самого Босса, способный в один момент лишить Влада благословения свыше. А вместе с ним и власти над пятой стихией, и возможности восстановить между ними то самое единство, что могло воскрешать.
Лео вдруг рассмеялся — коротко, нервно и зло. Смех царапал ему горло и больше походил на кашель, но мужчина просто не мог взять себя в руки. Он наконец-то понял то, что понял Влад ещё в тот миг в часовне, когда через Алана к нему сподобился обратиться сам Всевышний. Он понял правила игры.
Вот только в этой партии один игрок ходил обоими наборами фигур, и не было между ними разделения на чёрные и белые поля, как не было его никогда между светом и тьмой. Между той тьмой, которую сумели приручить живые создания, пропустив через себя и сделав своей частью…
Обе стороны взаимозависели друг от друга, а вечным упорным противоборством сами себя лишали сил, медленно убивая.
— Лайя, — окликнул Нолан, испытав вдруг непреодолимую потребность понять, прочесть во взгляде напротив, что родная душа мыслит в том же направлении, разделяет его выводы, что он не путает берега, пытаясь выдать желаемое за действительное, и не сходит с ума под лавиной хлынувшей в его мозг единым пластом информации.
Девушка откликнулась на зов, но посмотрела отстраненным, слепым взглядом, в котором будто отражалась параллельная вселенная, в которой она сейчас находилась и в которой безнадёжно терялась, как космонавт в открытом космосе без страховочного троса.
— Когда я очнулась… в той ванне… — голос её из глубины воспоминаний звучал глухо, будто из-под толщи воды, что давила на её пронзённую кинжалом грудь. — Я звала на помощь, пыталась позвать, но… никого не было, и только м-молния… окончательно вернула меня к жизни и вытащила из воды. Молнии… открыли порталы, отправив нас к Ноэ. Силой, что ему дана, он сам волен делать то, о чём просит у Бога… А он даже этого не осознаёт, считая что у него со Всевышним разные пути…
— Лайя, — Лео позвал снова, на этот раз более настойчиво, слегка сжав ладонь девушки своей, желая поскорее привлечь её внимание и увидеть узнавание в родных глазах.
Пока он пытался её дозваться, Бёрнелл-старший выудил откуда-то из залежей книг графин с водой, наполнил кружку и осторожно вложил её в мелко дрожащие руки дочери, обняв её ладони своими поверх.
— Лайя, — позвал мужчина, и строгий голос его надломился, впервые став по-отечески мягким, не требовательным — просящим. — Я знаю, ты связана с ним, и связь эта гораздо крепче, чем могла бы быть между тёмным создателем и его новообращенным творением, будь между вами узы исключительно тёмные. Ты видишь и чувствуешь то же, что чувствует он. Ты позволяешь его чувствам овладевать тобой. И чем сильнее он погружается во тьму, тем сильнее тянет за собой тебя, — борясь с собой, магистр прикрыл на мгновение глаза, зная, что это вовсе не то, что он хотел бы сказать родной дочери, как отец и должен был говорить Основательнице рода, как её наставник и проводник. Но он был бессилен перед необходимостью сказать ей именно то, что она… хотела услышать, пусть, скорее всего, и не ждала. Не от него. То единственное, что ещё могло бы перекричать вопли и стенания тёмного мира и всех его обитателей, готовящихся к приходу на трон Короля. — Но это не то, что ему поможет, дочка. Ничего хорошего не ждёт ни одну из сторон, если Дракула окажется целиком во власти тьмы.
— Но он уже там, — простонала Лайя, отчаянно пытаясь сморгнуть выжженную на изнанке век жуткую картину. — Независимо от собственного отношения к Богу, прежде Влад никогда не покушался на веру других и не подвергал сомнению Его могущество, а теперь я ощущаю от него лишь гнев, всепоглощающую ненависть и… стремление бросить вызов. Небеса отныне — его враг…
— Но не твой! — сколько же двусмысленности скрывалось в этой простой фразе. Ведь по злой иронии ли, или по воле свыше, именно душе его дочери, так или иначе, уготовано было стать разменной монетой. В этом случае абсолютно не имело значения, кто инициатор этой самой сделки, заранее прописавший все её пункты и громко именовавший это судьбой. — Не твой, Лайя. И в тебе ещё достаточно света. Кровь, что вас связывает, ещё содержит его силу, и если не сам он, то твоя вера в него ещё может послужить благой цели и свету.
— Но он эту силу в себе даже не признаёт! С Лео всё вышло случайно. Его смерти Влад не желал и он не покушался на его жизнь, а с Аквилом… Если он, действительно, хотел убить, спасти его он не позволит, ничего не вый…
— Позволит! — с неожиданной для самого себя решительностью выпалил Лео. — Твоею рукой — позволит, он должен, иначе это уже не Влад. И если вдруг это окажется действительно так, мы хотя бы сможем с чистой совестью признать в нём истинного врага. Идём же и проверим! — чуть не врезавшись в стопку книг, Нолан в последний момент ловко уклонился от столкновения, задев лишь верхние экземпляры, которые тут же удержал от падения руками.
Несмотря на поднятый вихрь воодушевления и собственную физически ощутимо зудящую под кожей жажду действия, Лайя не двинулась с места.
— Найди Уильяма и расскажи ему, что мы узнали. Я тоже скоро подойду.
Лео уже набрал в грудь воздуха, чтобы возразить, но, окинув взглядом предстающую его глазам картину, резко передумал. Он и так ощущал себя третьим лишним на протяжении всего разговора, хотя ввиду своего положения просто не мог не присутствовать. Но он уже узнал то, что касалось всех. Остальное — личное. И насколько бы тесную связь им ни пророчили, границы есть границы, и их Лео, вопреки расхожему мнению, уважал.
Дверь тихо закрылась, всколыхнув потоком воздуха из коридора книжную пыль.
Отец с дочерью остались наедине, чего Лайя ждала и хотела так же сильно, как и боялась. До сжимающегося сердца, до дрожи и наворачивающихся на глаза слёз, которые сдерживать помогала лишь душевная боль, которую она испытывала, находясь вдали от Влада и терзаясь догадками, как много в нём еще осталось от человека, за которого она молилась. И осталось ли ещё хоть что-то?..
Было так много всего, что она могла и… должна была сказать близкому человеку, давным-давно без всяких пророчеств осознав, каким будет уготованный ей конец.
Ещё одна страшная, но неизменная истина, которую ей слишком рано и слишком быстро пришлось принять на веру. Бог заведует душами — не жизнями или телесными воплощениями. Это удел людей, воспроизводящих себе подобных и устраивающих отведенное им время на земле, кто как умеет. В конце концов, Бог забирает души — не тела, остающиеся гнить в земле или предаваемые праху. Её душе Он дарует высшее благословение — вознесёт её в своё царствие Света в знак раскаяния Влада и в доказательство его способности преданно служить, исполняя любую его волю.
Её земная жизнь, жизнь Влада, любая жизнь — по высшим меркам это всё посредственно. Это всего лишь миг. Это те микроскопические размеры событий, от которых не зависит ничто, и которые ничего не значат ни для мира, ни для Всевышнего.
— Худшее событие для семьи, ждущей возрождение посланника божьего — это появление на свет девочки, — прерывая затянувшуюся тишину, произнёс Бёрнелл-старший, опершись локтями о стол и закрыв лицо ладонями. Смотреть на дочь и осознавать, что при любом возможном развитии событий он видит её в последний раз, было выше его сил, которые и так уже почти иссякли за двадцать лет беспомощного ожидания неизбежного. — Ведь её судьба сложнее, чем у названных братьев, а истинное предназначение — стократ страшнее.
Лишь теперь, услышав эти слова, Лайя задумалась: а было ли ей страшно? Помнила ли она ещё, каково испытывать страх?
— Страшно — это когда делаешь что-то не по своей воле, — ответила девушка из глубины своих раздумий. — Страшно понимать, что вы с мамой до конца дней будете винить себя и других в том, в чём никто никогда не был и не будет виноват. Страшно чувствовать… вашу боль. Страшно будет, если мне придётся снова собственной рукой убить любимого, — Лайя наконец-то осмелилась поднять взгляд на отца. — В остальном я уже ничего не боюсь…
Её руки продолжали мелко дрожать, в стакане чуть слышно плескалась вода…
— Тебе всего двадцать четыре, Лайя! — в отчаянии вскричал мужчина, отняв от лица ладони и прикипев к дочери взглядом в поисках малейшего зерна сомнения в родных и бесконечно любимых глазах. — У тебя могла быть целая жизнь впереди, полная событий… Ты могла… должна была познать тепло материнской любви, взять на руки родного ребёнка. В отличие от того же Аквила, ты ведь ещё так молода…
Любой поток слов заканчивается, любое отчаяние иссякает, разбиваясь о глухую стену неизбежности, и когда разбилось отцовское, Лайя лишь едва заметно улыбнулась — не грустно, вполне искренне.
— Я уже прожила сотни. В ещё одной не будет никакого смысла, если я променяю свою жизнь на веру в любимого человека. Пап… Па-ап, — мягко, но настойчиво позвала Лайя, коснувшись рукой его руки. — Для тебя это могли быть пустые слова влюблённой глупой девчонки, так похожие на цитаты из романтических фильмов. Вот только ты сам любил и… всё ещё любишь маму, и я тому — неоспоримое доказательство. А значит ты прекрасно понимаешь, каково любить. Знаешь, что я останусь с ним до конца, даже если он и станет моим концом.
— Знаю… Всегда знал, — магистр шумно прерывисто выдохнул, чувствуя, как слёзы невыносимо жгут глаза, а во рту собирается едкая горечь. — Но это всё еще не значит, что я смог это принять! Ты моя дочь, а не жертвенный агнец!
— И я навсегда ею останусь, — не в силах дольше выносить его взгляд, Лайя резко подалась вперёд, обнимая отца через стол — благословенную преграду между ними, которой лучше таковой и остаться. — Но это не исключает наличие у меня другой роли, папа. Я человеческий лик тетраморфа и Основательница рода. Копьём или душой, я исполню свой долг. Как вы с мамой исполнили свой, — напоследок усилив объятия, девушка резко отстранилась, с усилием освобождаясь из отцовских удерживающих объятий. — Передай маме, как сильно я люблю её. А Милли… если она захочет, если попросит об этом, расскажите ей правду. Всю правду. Она заслуживает знать, — вода в трясущемся стакане выплёскивалась за края, но не падала на пол, повинуясь силе притяжения, а, собираясь крупными каплями, самопроизвольно парила в воздухе, также мелко подрагивая. Наворачивающиеся на глаза слёзы искажали реальность, размывая очертания. — Пап, я люблю тебя.
Зная, что, промедли ещё хотя бы секунду, она просто не сможет уйти. Свалится без сил от изнеможения или отец попытается её удержать, или просто… станет слишком поздно. Если уже не стало.
«Лайя!» — в тон её предположению прозвучал мысленный призыв, и девушка вздрогнула и покачнулась на ходу, от неожиданной силы вспыхнувших перед глазами образов и лавины сопровождающих их чужих эмоций.
Где-то там, где разворачивались события, суетились люди, отдавая друг другу короткие команды.
«Эпинефрин. Разряд. Всем отойти!»
Лайя поймала себя на мощном ощущении де жа вю. Выходной день, вечер, ей лет десять, и они с мамой смотрят какой-то популярный сериал про будни медиков. Из динамика телевизора фальшиво жужжит дефибриллятор…
В гостиничном крыле, обычно пустом, как и большая часть замка, столпились, кажется, все, не привлечённые к охране люди. Не только орлы… Взгляд Бёрнелл, видящий слишком зорко и слишком детально, цеплялся за оттенки аур, перекрещивающиеся и смешивающиеся между собой, за выражения лиц, за эмоции, будто ставшие материальными и стремительно заполняющие собой всё свободное пространство, даже воздуху — столь необходимому сейчас — не оставляя места.
Факелы не горели. Крайние из них погасли, перестав дымиться и сжигать кислород, когда Лайя вошла в коридор. С её появлением расступились и столпившиеся люди. Основная деятельность разворачивалась там, впереди, в комнате с распахнутой настежь дверью, где медики, вопреки неписанным протоколам Ордена, запрещающим реанимацию, пытались оживить лежащего на кровати человека, безвольное тело которого содрогалось от проходящих через него разрядов…
Спустя несколько превратившихся в бесконечность минут бойцы личной охраны Аквила расступились, выпуская из комнаты двоих — мужчину-реаниматолога и ассистирующую ему женщину-медсестру. Оба удалились в гнетущей тишине, взглядов ни на кого не поднимая. Сердце Лайи ёкнуло, предполагая худшее, но переборов себя, она преодолела оставшееся расстояние и вошла в комнату. Как по негласной команде, дверь за её спиной тут же закрылась, а наступившая гробовая тишина легла на плечи мантией смерти — ещё одного свидетеля. Невидимого и немого, но уже хрипло дышащего в затылок.
«Жив. Ещё жив. Сердце… ещё бьётся», — как эта единственная мысль билась в вакууме мыслей Лайи, в тон слабым ударам чужого пульса на чувствительном слуху.
В изножье кровати стоял человек, которого Бёрнелл не знала, одетый в рясу священника. Сложив руки в соответствующем жесте, он шептал молитву. Так быстро, будто боялся не успеть…
— Прими, Господи, раба Своего в месте спасения, на которое он надеется по милосердию Твоему…
Но предписанное канонами, ожидаемое «Аминь» от остальных присутствующих не прозвучало, и, не прекращая шептать, священник поднял озадаченный взгляд. Ближе всех, у изголовья стоял Лео, и глаза его поблёскивали в искусственном свете. Но не слезами скорби, а потусторонним, характерным для кошачьей природы свечением, постепенно окрашивающим его радужки в цвет расплавленного золота. Он посмотрел на Лайю, затем — на Уильяма, и оба, повинуясь безмолвному призыву мимолетному внутреннему порыву, подступили к кровати. Лайя — к изголовью с другой от Лео стороны, Уильям занял место священника в изножье. Мужчина не был одет в рясу, в его руке не покачивалось кадило, курясь елеем, но на груди поверх одежды сверкал серебром большой крест. Такой же был и на шее у Лео, и только у Лайи крест был совсем крошечный, взятый у мёртвого Юстина и теперь спрятанный под одеждой… На одном шнурке вместе с кольцом Влада.
— Больше его верные ребята в эту комнату никого не пустят, и если его сердце снова остановится, нам останется только смириться, — предупредил Лео, не сводя с Лайи внимательного взгляда. Девушка ощущала его, хотя её собственное внимание было направлено совсем в другую сторону. Она всё смотрела в безжизненное, бледное лицо, и без того уже не молодое, а теперь будто за одну ночь состарившееся ещё на десяток лет. Заметные морщины у губ, на лбу и в уголках глаз, виски тронуты благородной сединой… А ведь Аквил был ровесником или едва старше её отца.
Лайе хотелось кричать от увиденного. Закрыть глаза, замотать в отчаянии головой и в страхе сбежать. Она не знала, что нужно делать, у неё не было ни чётких инструкций, ни даже поверхностных догадок. Она даже молитв подходящих не знала.
Но ни у кого из здесь присутствующих инструкций не было. Никто из них не знал, что делать, даже если умел молиться, все они боялись одинаково, независимо от наличия опыта, седых волос и морщин.
Повинуясь интуиции, а скорее просто от незнания иных способов и потому, что кто-то просто должен был хоть с чего-то начать, девушка вытянула руку и занесла раскрытую ладонь над перебинтованной пропитанными кровью бинтами грудью. Другую руку она приложила к кресту у себя под одеждой. Лео, за ней внимательно наблюдавший, скопировал жест, накрыв её протянутую ладонь своей. Подойдя к ним ближе, то же самое сделал Уильям.
Их условное перекрестие рук, их щит не был правильным. Он не был целым без одного из них, но воздух всё ещё закручивался в слабую, едва заметную воронку у лица умирающего, заставляя его грудную клетку подниматься и опускаться в такт неглубокому дыханию. А значит в этом последнем, агоническом всплеске жизни ещё теплилась их общая надежда…
— До конца… — одними губами прошептала Лайя. Не вопросом, не утверждением, но оба голоса незамедлительно ей ответили.
— До конца, — вслух и мыслями.
Четвертый голос хранил молчание, и лишь слабый звук сердцебиения ещё давал понять, что тишина эта в их общем сознании не гробовая. Всё ещё нет. И за упокой молиться рано.
— Отче наш, сущий на небесах! — зашептала Бёрнелл, обращаясь к Богу, но думая в этот момент совсем не о нём. Её ладонь под ладонью мужчин засветилась мягким лазурным светом…
— Да святится имя твоё… — подхватил Нолан, и к водной лазури присоединилось огненное золото.
— Да придёт царствие твоё… — ладонь Тауруса полыхнула тусклой медью.
— Да будет воля твоя… — вспышка молнии и неутихающий грохот стонущих небес поглотили слова молитвы, но она всё равно продолжила: — На земле, как на небе… — боковым зрением девушка заметила движение… отблеск света, который всё же заставил её прерваться резко обернуться, инстинктивно реагируя на опасность. И замереть, разомкнув губы, на которых застыли не произнесёнными слова…
Крохотный шарик бело-голубого света, возникший, казалось, из ниоткуда в закрытом, охраняемом помещении, свободно парил в воздухе, медленно приближаясь к их сцепленным над грудью Аквила ладоням.
— Не… двигайтесь, — одними губами предостерёг Лео, опознав явление и лихорадочно соображая, что делать. Низменные рефлексы, подкрепленные вполне осознанными знаниями о том, что такое шаровая молния — если то, что он видел, являлось таковой — велели ему спасаться бегством, что почти наверняка сулило Аквилу… да и всем им верную смерть.
Свет, испускаемый парящим сгустком энергии, точь-в-точь совпадал по оттенку и переливам с цветом глаз Лайи, будто через них просвечивалась уже не её благодатная аура, а отражалось это самое смертоносное свечение.
— Лайя, не… — предупредительно начал Лео, даже не зная, о чём предупреждать.
Девушка же, ведомая внутренним порывом, протянула к светящемуся всполоху свободную руку. Не касаясь, она подставила под него раскрытую ладонь, ловя себя на мысли, что боится вовсе не испепеляющего жара миллионов вольт, а того, что крохотная вспышка, отторгнутая губительным свечением их аур, погаснет также резко, как возникла, просочившись каплей недостающей силы в мир живых из мира тёмных.
— Шшш… — Бёрнелл предостерегла остальных от вмешательства, мысленно умоляя их довериться. Как доверяет дрессировщик дикому зверю, взятому на воспитание. Без страха — верного предвестника, что хищник откусит неумелому дрессировщику голову — без сомнений, встречая необузданную силу силой равной, но взятой под контроль.
Тем временем, окончательно слившись воедино, свет их аур утратил присущие элементам оттенки — выцвел до ослепительно-белого. Едва это произошло, крохотная сфера расширилась, утратив чёткость и увеличившись в размерах — свет притянулся светом, объединяясь и сливаясь воедино, делая свечение воистину невыносимым для человеческого обличия.
Над головой Уильяма вспыхнул нимб, аура Лео изменила его видимый облик на львиный, и за спинами обоих мужчин синхронно раскрылись громадные в сравнении с размерами комнаты крылья, стремящиеся удержать свечение и не дать ему распространиться. Ведь в помещении кроме них четверых был ещё и самый обычный человек, пусть приближенный к богу, пусть даже знающий об истинной силе четырех Основателей, но определённо не подготовленный ни к чему подобному.
«In nomine Aquilae sancti… — в объединенном сознании мысленным голосом Льва прозвучал уже знакомый призыв. В нём явно ощущалось сомнение вперемешку с тревожным нетерпением. — Давай же, брат. Я смог, значит сможешь и ты. В нашем тесном, вновь обретенном семейном кругу теперь только тебя не хватает! Не подводи!»
«In nomine Aquilae sancti…» — эхом подхватил Телец, и Лайя вторила им обоим.
— In nomine Aquilae sancti…
Но ничего не происходило, лишь свечение постепенно угасало, и когда сквозь него стали отчетливо просматриваться контуры накрывающих друг друга ладоней, в каком-то слепом отчаянии, возведенном в крайнюю степень разочарованием, злостью и… закравшимся в душу необоснованным чувством вины — за то, что сам выжил, за то, что, получив второй шанс, всё равно оказался не способен вовремя остановить зло, Нолан резко вырвал свою ладонь из общего сплетения и, сжав кулак, что было силы ударил им в безжизненную грудь.
— Оживай, чёрт тебя дери!
Безвольное тело вжалось в матрас под силой удара, но последовавший за этим внезапный выплеск энергии обернулся неожиданной отдачей для всех троих, в одно мгновение выбив опору из-под ног и раскидав их в стороны, как тряпичных кукол.
У Лео, протаранившего стол и вдавшегося затылком в стену, в ушах звенело так сильно, что на какое-то время он потерял связь с реальностью и совершенно перестал отличать звуки, воспринимаемые слухом, от тех, что звучали в мыслях.
Все одно… это был единый звенящий гул, будто кто-то методично бил в набат. Прямо внутри черепной коробки.
Лайе, которой рефлексы позволили сделать падение контролируемым до того как она пробила бы своим телом единственное окно, потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что голова гудела вовсе не у неё и это вовсе не её сердце бешено колотилось о виски, отчего к горлу с каждой новой попыткой вдоха подкатывала назойливая тошнота и невозможно было даже нормально рассмотреть окружающую обстановку, определив местонахождение…
Это всё были не её ощущения, а лишь проекция чужих…
Аквил сидел на кровати и потеряно озирался вокруг, держа одну руку у перебинтованной груди, другую — у виска…
На шум и всё, что здесь до этого происходило, в комнату ворвались охранники и оцепили кровать с сидящим на ней Аквилом, кажется, ещё раньше, чем осознали, что их босс в сознании, живой и, слава тебе господи, больше не при смерти.
— Нет… нам определённо нужно выработать… менее буйную схему взаимодействия, — хрипло посетовал Лео, выбираясь из-под обломков стола и потирая рукой ушибленную — даром не проломленную — голову.
— С возвращением в мир живых, брат, — тепло поприветствовал Телец, поднимаясь на ноги.
Стекла в окне уже были покрыты сетью трещин, так что от Лайи не потребовалось большого опыта и сноровки призвать летучих мышей, ультразвуком добив стекла окончательно и выпрыгнув в образовавшуюся пропасть навстречу шелесту сотен приветствующих её крыльев, готовых подхватить и унести.
Она бежала. Позорно, унизительно убегала от необходимости смотреть в глаза тому, кого могла… (могла ведь?) назвать братом. Она боялась увидеть осуждение, услышать обвинение, оправдывать которое ей окончательно и бесповоротно будет нечем.
Ведь тот, кого она оправдывала и в кого верила, сделал не только свой выбор. Он и за неё… всё определил.
В свет или во тьму, душой или телом, с верой в Бога или без неё, она последует за ним. За ним любым.
«Влад… мне бы только уверенной быть, что этот путь для нас ты выбрал… по собственной воле».
Ответом ей была тишина, пронзаемая грохотом небес и стонами неотвратимо рушащейся грани между мирами.
Примечания:
[1] Упомянутую в тексте главы картину и её более подробное описание можно найти здесь:
https://opisanie-kartin.com/opisanie-kartiny-uilyama-blejka-velikij-krasnyj-drakon/
[2] «Квадрат противоположностей»:
https://upload.wikimedia.org/wikipedia/ru/f/f7/Quadrat_Aristoteles.jpg
https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/c/c3/Four_elements_representation_ru.svg/1024px-Four_elements_representation_ru.svg.png
Выход следующих глав напрямую зависит от обратной связи, мои дорогие читатели. Хотя бы те, кто кликает жду, оставьте автору пару слов о прочитанном! Это важно! 🌹
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.