Светлая королева

      Ярчайшую всышку света не сдерживали стены. Мощнейший всплеск энергии, обрушившийся одновременно на все его и без того запредельно обострившиеся чувства не гасило даже разделяющее их расстояние, даже то, что Лео пытался… изо всех сил, упрямо, даже с каким-то остервенелым, его натуре несвойственным отчаянием пытался отгородиться и мыслями, и чувствами от того, от чего не позволяла ему отгораживаться его же собственная природа. Их четырёхъединая природа, подразумевающая при определенных условиях единство воспоминаний, мыслей, чувств и… энергий. Всё это ради вечной, не изживающей себя от начала существования мира борьбы с общим врагом — с тем самым мифическим истинным злом, определение которому так никто и не дал. Только сейчас вовсе не оно заставляло сердце Лео выпрыгивать прочь из груди, каждым ударом болезненно ударяясь о рёбра. Не оно сотрясало крупной дрожью всё его тело, пока внутренний хищник норовил выбраться на свободу, неконтролируемо изменяя его облик с человеческого на звериный — чующий ещё больше, слышащий ещё острее. Ревнующий ещё безумнее. Нолану, с памятью своего предыдущего воплощения, казалось, он всё это уже пережил: ненависть, злость, ревность, зависть, обиду — все те непростительные смертные грехи, которые он нажил, ещё будучи Асланом, с которыми прожил целую жизнь и умер, унеся их с собой в могилу. Видимо, лишь казалось… Потому что теперь всё это вспыхнуло в нём с новой силой, разбуженное волной всепроникающей энергии двух объединившихся душ, как извержение, спровоцированное землетрясением. К такому удару — очевидному, ожидаемому и абсолютно неизбежному, Лео, к собственной безграничной глупости, оказался совершенно не готов. Хотя… ведь он — наивный, вечный мальчишка — знал! Знал, кому отдавал, приняв на себя роль отца, которого у Лале не было к моменту её венчания, руку и сердце той, которую мечтал видеть только своею. Которую вся Тетра, ничуть не облегчая его внутренних терзаний, хотела видеть… его суженой. Его — Великого Льва, который отдал бы за эту возможность всё и ничего не взял бы взамен. В отличие от Дракона, который, вернее всего, даже не заметит, как сбудется всё то, что предначертано им свыше… «Господи, за что?! — резко остановившись посреди пустого коридора, не помня, зачем и как он сюда пришёл, Лео запрокинул голову к высокому, утопающему во мраке потолку, скрывающему далёкое, недосягаемое и непознанное небо. — За что ты сотворил нас способными любить?!» — Поверь, друг мой… — из сплошной темноты вдруг раздался голос, и острый взгляд Лео, изучающе скользивший в малознакомом пространстве, выделил силуэт — такой же тёмный, как нельзя лучше маскирующийся под окружение, давно ставшее ему естественной средой. — Я задавал Ему тот же вопрос на протяжении шести веков, — Влад сделал медленный шаг навстречу, тем самым обозначая условно безопасную границу, дальше которой он пускать не собирался. — Безответно, — прозвучало на выдохе. Не обречённо, не разочарованно и даже уже не устало — равнодушно, как принятие неизменного факта. — Я же не… Чёртова телепатия! — раздраженно выругался Лео, понимая, что вслух говорить ему вовсе не обязательно, и сжал руки в кулаки, отчаянно пытаясь сдержать гнев бессилия, который до сих пор не утихшее, унизительное чувство ревности лишь подогревало, как адскую смолу на раскаленных углях. — Слышишь мои мысли, стало быть… Чувствуешь, читаешь, как раскрытую книгу! Знаешь, что ты последний, кого я хочу видеть… Кому хочу смотреть в глаза! — Нолан несдержанно всплеснул руками, и рассечённый резким движением воздух громко засвистел в тишине. — Но всё равно ты здесь! Стоишь передо мной… Ты нарываешься? Или терпение моё испытываешь, а… друг? Так оно давно уже кончилось! — гневное рычание мимо воли рвалось из глубин его содрогающейся груди. — Зная, куда и зачем ты шёл… — Дракула смерил его взглядом, преисполненным ледяного спокойствия, способного заморозить, кажется, все пустыни планеты. — Я избавляю Лайю от чувства стыда, неловкости и… вины за то, что мы оба оказались столь несдержанны в своих желаниях, сделав нашу… — едва слышно, но в установившейся гробовой тишине совершенно отчётливо он скрежетнул стиснутыми зубами, обвиняя, в первую очередь, самого себя, знающего, в отличие от его любимой, как всё будет, и всё равно не нашедшего в себе сил это предотвратить, — близость… буквально достоянием общественности. Мне жаль, что так вышло. Нолан с трудом подавил в себе навеянное эмоциями желание расхохотаться в голос. А лучше врезать, наконец, чтобы разбить ко всем хренам эту ледяную маску и стереть этот самоуверенный оскал. — Тебе? — он всё же улыбнулся, хотя улыбка до боли сводила скулы и больше походила на гримасу. — Тебе не жаль. Да с чего бы?! Но… — Лео стиснул зубы и заставил себя одобрительно кивнуть, — ты защищаешь её достоинство. Впрочем, как и всегда. — А ты предпочёл бы, чтобы мы в подробностях обсудили с тобой то, что ты и так… почувствовал и что… уже случилось? Прямо в присутствии Лайи? При всей ярости, что в нём бушевала, и ревности, что туманила рассудок хуже самого крепкого алкоголя, Лео нечем было крыть эту карту. По правде говоря, ему нечем было крыть ни одну карту Влада, у которого имелись все козыри до единого, включая туза — ту самую печать на безымянном пальце, парную кольцу Лале, которое Лайя, очевидно, успела полноправно принять, как своё, вместе со статусом из её прошлой жизни, и её местом… по правую руку от своего законного супруга. — Меньше всего я хотел бы быть посыльным на побегушках, — Лео вздёрнул подбородок, с готовностью встречая сосредоточенный, обжигающий холодным неприятием взгляд голубых глаз. — Но к остальным ты бы не проявил ту же лояльность, явись они сюда по любой на то причине, неизбежно с теми же мыслями о всеосведомлённости, что и я… — все-таки не выдержав, Нолан первым отвёл взгляд, уступая Дракуле. Всегда и во всём… ему уступая. — Рукоположенные из Ордена планируют провести отпевание погибших в часовне Лайи. Если обстоятельства тому способствуют, обычаи требуют присутствия при обряде… всех четверых, — с этими словами, понимая, что не выдержит дольше ни секунды этого пассивного борения с собой, Лео развернулся и зашагал прочь. И только навеянное веками чувство собственного достоинства и осознание давным-давно сделанного выбора — своего собственного и чужого — заставляли его ноги двигаться в умеренном темпе, гордой поступью правителя, а не бежать, спотыкаясь, подобно побежденному мальчишке, униженному неспособностью побороться за свою любовь. — Я хотел, чтобы всё сложилось иначе! — произнёс Влад в спину уходящему Лео, и голос его был преисполнен настойчивой уверенности в истинности собственной веры, которая дарила ровно столько же надежды, сколько причиняла боли осознанием, что надеждам уже не суждено было сбыться, что бы он там ни хотел и ни планировал. — Я хотел для неё того же, что и все. Зная, что близится возрождение, я выбрал сон в гробнице, прежде молясь об одном лишь: чтобы вы с ней прожили свои жизни… без меня! — Дракула насильно сглотнул, ощущая, как накатывающая изнутри волна гнева неизбежно искажает его голос до низкого грудного рычания. — Но Он, как прежде, остался глух к моим мольбам и привёл вас с Милли в Холодный лес, прямо ко мне в лапы, так что теперь я буду глух к Его изощренным планам! Не будет того, что Он хочет и чего вы все страшитесь! Не будет, Аслан! Лео замер, припечатанный смыслом сказанного и не своим именем как метательными клинками, один за другим методично вонзёнными ему в спину. Нутро скрутило от невыносимой боли: не физической, но душевной, от обиды, беспомощности что-либо изменить, но больше всего — от предчувствия неизбежности. Как ни противились бы все они и Влад — особенно — а чему быть, того, увы, уже не миновать. Лео видел, как это происходило уже сейчас. Он осознавал это на контрасте собственного неконтролируемого желания обернуться в свою неуязвимую звериную броню, в которой всегда было проще абстрагироваться от душевных терзаний, хотя вот так терял контроль он редко, всегда предпочитая человека льву. Влад же оставался собой, несмотря на запредельный и сполна оправданный гнев по отношению к венгерке, продемонстрированный немногим ранее, а сейчас и личные губительные эмоции, испытывая которые в любых других обстоятельствах он бы уже давно если не полностью перевоплотился, то уж точно проявил бы признаки своей другой, тёмной натуры. Однако всё это время он продолжал оставаться в своей человеческой форме, настолько полной и целостной, что сомнений не оставалось — кровь, что он выпил, сделала его тело устойчивым к физическим изменениям, вызванным тёмной энергией, она усмирила его вампирскую сущность на время, достаточное, чтобы проявилась его истинная природа… Теперь ничто её не сдерживало, кроме… самого Влада, который, видимо, наконец-то понял, какая сила потребуется для полноценного пробуждения. Нолану, несмотря на гнев, в нём до сих пор не утихший, на эгоистичное желание свалить на Дракулу всю вину за происходящее, вдруг стало так за него обидно, что хотелось завыть в голос. Никто из них не выбирал перерождаться раз за разом, никто из них раз за разом не выбирал своего высшего предназначения. Но все они в большей или меньшей степени хотя бы имели о нём понятие. В отличие от Влада… Вновь Лео посмотрел ему в глаза — в эти некогда серые, как хмурое небо, а теперь потусторонне голубые омуты, принудив себя сказать. Констатировать факт, в той или иной мере уже признанный всеми: — Иначе уже не сложится… друг, — мужчина тряхнул головой, чтобы чёлка, упав на лицо, скрыла эмоции, развернулся и в два шага исчез за поворотом. — Лео… — Влад собирался ещё что-то сказать или, точнее, столь о многом, что его терзало, спросить, в кои-то веки ничего не замалчивая, но Лео, если и чувствовал необходимость разговора, не был к нему готов. Или просто не хотел становиться тем из четверых… из троих, кто в лоб озвучит неписанную истину. По совместительству — неподлежащий обжалованию приговор. Поглощенный водоворотом мыслей, Влад поднял руку до уровня глаз, медленно сжал и разжал кулак, как если бы это простое базовое движение могло бы объяснить ему, что с ним не так. Что не так с его телом, на изменение которого Дракула давно забыл обращать внимание, потому что на протяжении веков тьма безжалостно перекраивала его на свой лад, пока, в конце концов, всё человеческое, что в нём ещё сохранилось после обращения, не стало лишь иллюзией, костюмом и гримом, воссозданными из его же тёмной ауры, черпающей неиссякаемую энергию тёмного мира. Теперь, спустя века абсолютной статичности, ощущения как будто становились иными. Новыми и неизведанными, как было сотни лет тому назад сразу после тёмной сделки, когда он только-только познавал и пытался приручить запредельно обострившиеся чувства вампира, неведомые ни одному живому. Устоявшийся с тех пор внутри него баланс физического — того, что в нём сохранилось от смертного бытия, с энергетическим, доступным лишь после смерти, вновь пошатнулся, превращая привычное на протяжении веков восприятие действительности в полнейший хаос. Обычно, когда подобное случалось, тьма из него и через него рвалась на свободу, в мир людей, а самые искусные иллюзии тотчас спадали, являя подлунному миру его истинный — изменённый, изуродованный под стать душе облик. Сейчас же ничего этого не было, тело его не менялось, подстраиваясь под разрушительную мощь эмоций, даже на их пике тьма не захлестывала с головой, и даже проклятая метка… даже та к нему не взывала, голосом его создателя требуя уплату старых долгов. Это настораживало Дракулу сильнее остального. Ведь он то его знал. Он знал своего проводника в тёмный мир и по совместительству — своего заклятого врага. Даже если сегодня не случится генерального сражения, и Сорок четвертый великий маркиз тёмного мира не явится сюда со своими верными легионами, это отнюдь не исключит с его стороны попыток разведать происходящее, узнать слабые места, нащупать бреши в обороне Тетры или, того хуже, осквернить её павших, дабы подточить волю смертных к сопротивлению. Ночь — это время тёмных, в которое им не указ даже их властители. И особенно сейчас, когда борьба за… высшую власть ввела в действие законы военного времени или, вернее будет, — отсутствие законов, как таковых. — Влад?.. — какое-то время тайно понаблюдав за его одинокой, неподвижной фигурой, Лайя все же решилась выдать себя приближением и осторожно тронуть его за плечо. — Что-то не так? Она не упоминала, какими на мгновение увидела его глаза, не выспрашивала о его чувствах и о том, что его тяготило. Не стала она спрашивать и о том, зачем приходил Лео. Лайя, даже будучи человеком, не помнящим прошлую себя и не обладающим обострённым восприятием реальности, позволяющим слышать и одновременно воспринимать гораздо больше информации об окружающем мире, умела молчать о том, о чём говорить было сродни вбиванию последнего гвоздя в крышку гроба. Она умела… не бередить раны и не давить на больное. Даже если самой приходилось кусать губы от боли. — Без семи минут девять, — Влад вдруг сделал жест, каким обычно поднимают руку, чтобы взглянуть на часы, которых у него не оказалось, но не то, чтобы, назвав время с точностью до минут, он заметил их отсутствие, ориентируясь по внутренним, гораздо более совершенным часам. — Солнце давно зашло. Они в своём уме? Какое отпевание? Лайя на мгновение растерялась между мимолетным стремлением скрыть свою осведомлённость об их диалоге с Лео и желанием как можно быстрее понять, что так встревожило Влада, опуская детали, заведомо ей известные. В конце концов, охваченная передавшейся ей тревогой, Бёрнелл выбрала второе. — Но ведь ты же сказал, что сегодня бойни не будет? — девушка ощутила, как возрастает её волнение по мере того, как под её руками растёт напряжение мышц, делая их каменными. Энергия, исходящая от Влада, была уже не просто волнами с определенным интервалом, а ровным, постоянным фоном. — Не молчи, прошу тебя… Он ждал этого, зная, что это неминуемо, но всё равно оказался не готов, не успел её от себя отстранить на безопасное расстояние, так что она почувствовала — прочувствовала всё наравне с ним: как невидимая сила, что связывала их узами крови, раскалённые лезвием прошлась вдоль его позвоночника с единственным намерением — вырвать ему хребет. «О, поверь, если б я только мог, я бы сделал это уже о-о-о-чень давно, мой маленький непокорный принц». Влад стиснул зубы и моргнул, отчаянно пытаясь сконцентрироваться на настоящем, на его окружающем, как вдруг увидел её, уже не за спиной, а прямо перед собой, смотрящей ему в глаза. — Влад, что… происходит? — Лайя тоже заторможено моргнула, силясь прогнать стоящее перед глазами настойчивое видение, и в поисках поддержки инстинктивно схватилась за его руку, но вот спустя миг неопределённости их взгляды снова встретились — и в глазах напротив девушка увидела зеркально отражение собственного страха, эхо той же угрозы, которую сама она слышала и которая звучала для них обоих одновременно, ведь они были связаны — друг с другом и с тёмным миром. «И ты, Жемчужина, будешь там… среди своих светоносных братьев, стоять и смотреть, к чему приводят попытки переписать судьбу». Не впервые Бёрнелл слышала его всепроникающий голос в своей голове, не впервые он взывал к ней с поучительными угрозами, и ещё ни разу они не были пустыми. Не для неё, но, что гораздо страшнее, для всех тех, кто её окружал, кто был ей небезразличен. — Не будет… бойни, — процедил сквозь зубы Влад, низко опустив лицо, чтобы не дать ей себя видеть, но прижав её к себе настолько крепко, словно от силы объятий прямо сейчас зависела её жизнь. — Он не может касаться меня с намерением причинить вред ровно так же, как я не могу касаться его. И его марионетки не смогли добыть оружие, способное дать ему эту привилегию. У меня же оно есть. При раскладе сил не в его пользу он не явится лично до тех пор, пока я не брошу ему вызов. Пока не приду к нему сам, как тогда… Только теперь, когда он почувствовал во мне… святую кровь, способную заглушить зов его клейма, он сделает всё для того, чтобы меня вынудить. — Меня он не тронет… — проговорила Лайя, ощущая, как захлестывает её осознание единственного во веки веков действенного способа заставить Влада сделать, что угодно. Но ведь на ней одной мир клином не сходится. Не должен, не… — Он не сможет, ты же знаешь! У тебя не будет причин… Ах, как же отупляет и ослепляет отчаяние! Влад разжал одну руку, продолжая другой обнимать, и осторожно, касаясь лишь пальцами, но властно, приподнял голову Лайи за подбородок, вынуждая её на него посмотреть. — Их не должно быть и у тебя, — произнёс Влад, не требовательно, но голос его самим звучанием своим не предполагал ни сомнений, ни возражений. — Ты его слышишь, он… смеет обращаться к тебе, — Влад стиснул челюсти, с ума сходя от признания собственного бессилия этому помешать. — И я не могу ничего с этим сделать, но… Лайя, — Влад назвал её по имени, и голос его тут же смягчился, от требовательности в нём не осталось и следа, только затаённая мольба. — Девочка моя… свет души моей… Свет, которого он никогда не коснётся, если только ты ему этого не позволишь. Обещай, что не станешь его слушать. Что бы он ни предлагал, чем бы ни угрожал и не увещевал… Обещай, что не станешь, Лайя! Его голос снова стал требовательным, но в этом грубом, приказном тоне крылось безошибочно узнанное Бёрнелл отчаяние — то же самое, что терзало в эти мгновения и её сердце. Её муж не был слабым, безвольным или легковерным. О нет, жизнь проучила его самым худшим и страшным способом, но… отчаяние — это река забвения, оно могло заставить забыть самые страшные из уроков. И именно на нём будет играть его враг, лишивших всех остальных своих преимуществ. Именно отчаянным нежеланием Влада, после всего, через что он прошёл, увидеть в себе свет и признать своё предназначение он и будет умело манипулировать, как делал это исподволь все шесть веков. — Я обещаю… — выдохнула Лайя, подняв взгляд к его лицу. — Я поклянусь тебе, если ты дашь мне ответную клятву, — она коснулась его, обнимая щеку своей ладонью, фиксируя на себе его взгляд. — Прямо сейчас. Конечно, Дракула понимал, о чём попросит его возлюбленная, как понимал и то, сколь велик может быть неизбежный соблазн… нарушить эту клятву, которую он неизбежно принесёт. — Любую, душа моя… — его ответ ей просто не мог быть иным, он никогда не будет иным, даже если его одновременно лишат языка, ушей и глаз. — Но сперва я поклянусь тебе, что мы обязательно вернёмся к этому разговору… — Влад ненавидел себя за то, что ему приходилось это говорить — здесь, сейчас — после всех откровений снова откладывать, почти очевидно избегая, позорно сбегая от обещаний в самый неподходящий момент. Но подходящих и не предвиделось, а обострённое чутьё тёмного не считалось ни с чувствами мужчины, ни с честью правителя, оно эгоистично взывало к нему, требуя от него незамедлительных действий и безотлагательного присутствия… в другом месте. — Но сейчас нам с тобой нужно идти. — Что?.. — Лайя обескураженно моргнула, совершенно сбитая с толку столь резкой сменой темы. Они слишком долго откладывали этот тяжелый разговор, а теперь, когда оба решились… Она подняла на Влада разочарованный взгляд, но встретила в его глазах сожаление, слишком очевидно мешающееся с тревогой… — Твое присутствие необходимо остальным, — поспешил объясниться Влад, хотя это и не придало сказанному смысл больший, чем имела бы самая обычная отговорка. — Кроме того… — он отвёл взгляд в сторону, за плечо Лайи, пытаясь вернуть себе контроль над обострившимися чувствами, ежесекундно отвлекающими его, требующими его внимания. — Он не отступится… Сорок четвертый ни за что не позволит Ордену спокойно проститься со своими погибшими. — Но что он может сделать? — девушке отчаянно не хватало воображения или, скорее, конкретных знаний, чтобы представить, но она слишком чутко ощущала эмоции мужа, а они не внушали оптимизма. — Если даже явиться… не осмелится? Дракула упрямо сжал челюсти, все ещё сопротивляясь приоткрывать перед возлюбленной, которую мечтал оградить от гораздо менее страшных истин, ещё одну завесу, отделяющую её от реалий тёмного мира благословенным неведением. Но если это сейчас не сделает он сам, позже она все равно вынужденно с этим столкнётся, только уже не в осторожно преподнесенной теории, а в ужасающей своей неизбежностью практике, и тогда сгладить впечатление он уже не сможет. Обречённо вздохнув, Влад снова позволил их взглядам пересечься, и… о, Всевышний, как бы он хотел в это мгновение видеть перед собой лишь её одну, лишь её прекрасное лицо, без всего того, что творилось сейчас за завесой мира живых, искажая видимую действительность, расслаивая реальность на два измерения, взывающих к его истерзанным чувствам в равной степени одинаково. — Влад? — её ладонь уже знакомым жестом легла на его щёку, и Дракула ухватился за ощущение прикосновения, за её живое тепло, как за якорь, моргнул, усилием заставляя хор бесконечных голосов в своей голове умолкнуть. Хотя бы на время. — Извини… — он коснулся ладонью её ладони и опустил взгляд, малодушно страшась увидеть, наконец, отвращение в родных глазах. — Дело в том, что тёмные непрерывно ищут способ проникнуть в мир людей. В основном, чтобы подпитаться более плотной энергией живых. И если они делают это не легальным способом, через… Ноэ, прямой обязанностью которого было создавать им тела, то используют трупы — пустые незанятые душами плотские оболочки. Пронзённая догадкой словно молнией, Лайя замерла, приоткрыв рот в стремительно одолевающем её ужасе понимания. Влад в это время продолжил, по-прежнему на неё не глядя: — Тела недавно умерших ещё связаны с душами, их занять не могут, но… обряд отпевания, который собираются провести, направлен как раз на то, чтобы эту тонкую связь разорвать, причём, быстрее, чем это произошло бы естественным образом. По ту сторону, в тёмном мире, достаточно таких, кто только этого и ждет и кого не остановят от вселения ни церковные своды, ни молитвы, ни принадлежность умерших к святому Ордену, — Влад повел головой, прислушиваясь к потустороннему перешептыванию, которое своим содержанием только лишний раз подтверждало его опасения. — Если потребуется… если получат прямой приказ от того, кто над ними, они пожертвуют собой только ради того, чтобы устроить зрелище, и чтобы Сорок четвёртый посмотрел на вашу… а заодно и на мою реакцию, — Влад сжал кулаки, продолжая прислушиваться к тому, что остальным было недоступно, вглядываться в пространства, живым неведомые. — Он поднимет мёртвых и заставит их устами молить живых о спасении, упиваясь энергией скорби, боли и беспомощности, которыми будет питаться, как кровью. — Нужно прервать ритуал, — Бёрнелл обхватила мужской, стиснутый до белеющих костяшек кулак своими пальцами и сжала, уже делая шаг по наитию в нужном направлении, но Влад не двинулся с места. — Нужно предупредить остальных… Но Дракула лишь отстранённо качнул головой и столь же отстранённо произнёс, будто говорил это не ей… Вернее, не только ей. — Пройдёт три дня — связь истает сама, и неминуемо произойдёт всё то же самое. — Но ведь должен быть… Влад отвлёк её тем, что внезапно разжал кулак и соединил их руки, переплетая свои пальцы с её в прочный замок. — Выход? — противоположно грозящему выйти из-под контроля волнению Лайи Влад спросил совершенно спокойно, подняв взгляд к её лицу, вопреки его предположениям — не испуганному, не искаженному гримасой отвращения, но решительному, с чертами, обострившимися от желания действовать. — Выход всегда есть, — Дракула подхватил пальцами ткань, свободно накинутую на плечи возлюбленной и, приподняв струящийся шёлк, осторожно покрыл им её голову, скрестив свободные концы платка на девичьей шее и перекинув их назад, на спину. Возникшее при этом чувство де жа вю поднимало из недр сознания похороненные там давным-давно воспоминания, которые прямо сейчас ни кому из них не шли на пользу, поэтому Влад поспешил сморгнуть навязчивые видения прошлого, в которых он неоднократно точно так же покрывал платком голову Лале. — Идём, любовь моя. Лайя повиновалась уверенности и силе, от него исходящим ровным фоном, безропотно последовала за ведущей рукой, хотя разум её полнился вопросами, а сердце — ноющим ощущением тревоги и предчувствием неминуемой беды. Каждый раз. Каждый раз это случалось, за короткий период, подаренный им в новом времени, успев превратиться в пугающую закономерность. Стоило Владу отвлечься, стоило направить свой взор в противоположную от тёмного мира сторону, буквально на миг забыться и отпустить себя, дав волю стремлению души к свету, как тьма — жестокое, бескомпромиссное и бесконечно ревнивое чудище — требовала его внимания во стократном объёме, с ещё большим остервенением, чем прежде стремясь поглотить его, переманить целиком и безраздельно на свою сторону. Готический интерьер мелькал перед глазами, выныривая из-под покрова темноты под синхронное звучание их шагов под высокими сводами. По мере приближения к уцелевшим, за короткое время вновь обжитым частям замка вдоль стен стали встречаться уже знакомые факелы — не лампы, запитанные от электричества, которое неизбежно сбоило или вовсе отказывалось работать от сосредоточения колоссальных, противоположных друг другу энергий. Огонь колыхался от малейшего движения воздуха, создаваемого их движением, Лайя улавливала слухом потрескивание горящей ткани, к которому постепенно добавлялось многоголосие чужого присутствия… Человеческого. Потустороннего слышно не было, небеса не раскалывались бесконечными росчерками молний, а лесная чаща не шелестела бессвязным хором тысяч скрывающихся в ней тварей. Словно все они разом умолкли. Словно что-то внезапно заставило их умолкнуть… — Влад, что мы можем сделать? — спросила Лайя, пока они спешно, но строго в рамках человеческих возможностей миновали путь к часовне, из цветных витражей и окон которой в ночь уже лился рыжевато-жёлтый свет зажженных факелов и свечей. Внутри звучали голоса, пока еще неразборчивые и сливающиеся в единый звуковой фон. Когда до цели оставалось чуть больше ста метров, Влад вдруг остановился и вскинул голову, направив взгляд на шпиль часовни, одиноко теряющийся на фоне беззвёздного чёрного неба. Едва уловимый здесь, на земле, порыв ветра, устремившийся ввысь — и тяжёлые тучи, как дрессированные, подвластные воле хозяина звери, тотчас стали стремительно расползаться, обрываясь клочьями и пропуская к поверхности земли пусть и слабый, бледно-розовый, но все же свет. От алого диска полной луны, что зловещим предзнаменованием зависла на небосводе. — Вы и священники будете делать то, что предписывает православный чин погребения, — ответил Дракула на вопрос, и звук его голоса моментально преобразовался в волну, стремительно удаляющуюся равномерно во все стороны и вверх, к сужающемуся шпилю, вокруг которого чёрными облаками уже вились рукокрылые, следуя за своим повелителем и мгновенно слетаясь на его зов. — Важно, чтобы всё было организованно, как полагается, без спешки и отхождения от канонов. — А… — сперва на обуревающей ее волне волнения Лайя собиралась сказать, что понятия не имеет ни о каких «канонах» и своей возможной в них роли, но вдруг это резко перестало иметь значение перед другим фактом, на котором Влад случайно или намеренно сделал акцент. — Вы? То есть… мы? Но что… — её голос также неизбежно обращался волнами, окрашивающими окружающий мрак в обеднённую цветами палитру цветов ночи. — Что будешь делать… Раньше, чем она успела закончить вопрос, Влад встал перед ней, почти полностью перекрывая обзор, и, обхватив её лицо ладонями, настойчиво вгляделся в глаза. — Бесспорно, я последнее существо в этом городе и, вполне вероятно, во всем подлунном мире, у которого есть право этой ночью быть на этой… святой земле. Остальные… и даже Лео вряд ли ожидают моего появления. Их общей энергии, подпитанной скорбью и горем от тех, кто пришёл оплакать мёртвых, хватит, чтобы и близко меня не подпустить, не то, что позволить переступить порог и присутствовать при обряде. Лайя открыла рот, чтобы возразить, но взглядом и невесомым движением пальцев по лицу Влад заставил её молчать и продолжать тонуть в голубой бездне его взгляда. — Но это твоя часовня. С твоим ликом на витраже, возведенная тебе во славу. И только тебе решать, смогу я войти или нет. «Конечно! Конечно, ты можешь!» — мысленно кричала Лайя, но вслух молчала, потому что знала… Теперь знала, какой властью, в том числе и материальной, могут обладать её неосторожные желания, её мимолётные мысли. Впредь, пока у неё не будет всей картины происходящего и полной уверенности в том, что Владу действительно необходимо там присутствовать, терпя косые взгляды, ненависть и осуждение, вполне вероятно, не только людские, она будет предельно осторожна со своими желаниями. — Зачем? — шепотом спросила девушка, отнимая одну его руку от своего лица и беря его ладонь в свою. Серебро кольца по-прежнему ощущалось холодным, каким и было всегда, но кожа под ним уже розовела, словно металл медленно нагревался, чтобы, в конце концов, неизбежно раскалиться докрасна. Вот и вся она — сила её желания. Лишь небольшая иллюзия утешения для них обоих, не способная изменить суть. Лайя собиралась немедленно снять печать, но Влад не позволил ей этого, сомкнув пальцы в кулак. — Зачем ты постоянно обрекаешь себя на страдания? — она посмотрела на него с осуждением. — Ты можешь то, что не может никто из тёмных, можешь ступить на святую землю, потому что у тебя есть душа. Но чем больше в ней тьмы, чем сильнее ты связываешь себя с тёмным миром, пытаясь контролировать происходящее в нём, тем мучительнее для тебя будет находиться… в часовне. Зачем, Влад? — Лайя попыталась коснуться ладонью его щеки, чтобы помешать отвести взгляд, но он уклонился и перехватил её руку. — Затем, что мой приказ единственный равен по значимости приказам Сорок четвертого, а моя власть единственная, которой ни одно из порождений тьмы не способно перечить, кроме собственно моего создателя. Пока энергия моего присутствия и моя воля будут мешать им это сделать, никто из тёмных не посмеет пересечь грань миров и вселиться в свободное тело, — Влад едва заметно повёл головой, как если бы при всей однозначности, условие всё же существовало. — Если Сорок четвёртый сам не явится, чтобы оспорить мой приказ. — А если… — у Лайи перехватило дыхание от одного представления, что это всё-таки произойдёт. — Если явится? — Значит, понятие чести ему не чуждо, и так или иначе, всё решится. Всё, наконец, закончится. У Лайи от этих слов, произнесённых с будоражащим душу смирением, будто земля враз ушла из-под ног. Она вцепилась в рядом стоящего мужчину, как в свою единственную опору. В то же мгновение очень некстати вспомнилось предостережение Ноэ о том, что «он пока не готов», а следом за чужим мнением все те вариации слов, необходимых и жизненно, судьбоносно важных, которые между ними так и не были сказаны. Обещания не были взяты, а клятвы — принесены, а ведь, действительно, Влад, при всём его опыте и знаниях, накопленных за века, был по-прежнему слишком далёк от осознания того, кем ему надлежало стать. Слишком противился он принятию… иной сущности себя, диаметрально противоположной его нынешней тёмной природе. — Влад, пожалуйста… Дракула коснулся желанных губ на мгновение, достаточное, чтобы прервать спор в его зародыше, но не увлечься, окончательно утратив всякое понятие приличия и чувство времени, которое и так никогда не было на их стороне. — Безусловно, ты можешь не пустить меня, думая, что этим защитишь от того, что и так меня настигнет. В то время как остальным придётся обнажить оружие в святых стенах, чтобы применить его на тех, кого они готовы были проводить в Его царствие. И тебе ничего не останется, кроме как за этим наблюдать, — мужчина сжал её руку и опустил взгляд на их переплетающиеся пальцы, объятые бледной лазурью света её души. — Прошу, девочка моя, своей волей не обрекай меня на пытку, гораздо худшую, чем Его взор и молитвенный хор. «Ну почему же? Почему всякий раз ты не оставляешь мне выбора, кроме как принять твою жертву во имя большинства? Во имя других, которые эту жертву не поймут, не оценят и обесценят, повесив на тебя же вину за то, что ты пытался им помочь тем способом, который они не приемлют…» Вдалеке, безучастные к спору двоих, продолжали звучать усиленные сводчатой архитектурой и неизбежно подхваченные ультразвуковыми волнами голоса, короткие всхлипы и беззвучные, но безошибочно угадывающиеся слёзы. Вцепившись в предплечье Влада, Лайя медленно шла сначала по влажной траве, проминающейся под подошвами её ботинок, затем — по мощёной каменной дорожке, вдоль которой на равном расстоянии друг от друга, загнанные в свои кованые клетки, горели наземные факелы. Глядя на огонь, девушка всё думала, пытаясь представить событие, которому на протяжении двадцати четырех лет своей жизни ей не довелось стать свидетелем. Её бабушки и дедушки по обеим линиям умерли или вовсе до её рождения, или пока она была совсем маленькой, а дальше так сложилось, что она ещё никого… не хоронила и не оплакивала. Единственное воспоминание о подобном событии принадлежало её предыдущей жизни и эпохе османов, в которую жил и умер Хасан. — Что он здесь делает?! Чужой шёпот обрезал слух, вынуждая Лайю вернуться мыслями из прошлого в реальность и задаться вопросом: почему бы им было не пойти в обход, другой дорогой или вовсе не воспользоваться способностью летать для того, чтобы не провоцировать недовольство и осуждение раньше времени? — Потому что я не собираюсь скрывать своё присутствие или использовать другие уловки, недостойные… — Влад и без того говорил едва различимым шёпотом, а когда они поднялись по ступеням невысокого крыльца, а от входа в часовню их отделял только дверной проём, и вовсе на мгновение умолк. И замер неподвижно, как если бы что-то ещё помимо чужих восклицаний удерживало его, противилось тому, чтобы он переступил эту условную границу святой земли, которую абсолютно беспрепятственно спешили преодолеть последние из тех, кто хотел присутствовать. — Недостойные этого места, — одними губами закончил Дракула и глубоко втянул носом воздух, ещё достаточно разбавленный свежим уличным, но уже сейчас душащий, спирающий его горло смешением характерных запахов — специфического церковного воска плавящихся свечей, мира и бальзамирующих составов. Бёрнелл лишь сжала пальцы вокруг предплечья мужа, без слов выражая поддержку. Свободной рукой перекрестившись перед тем, как войти в часовню, она без слов воззвала ко Всевышнему о его позволении и милости. Большая часть собравшихся уже давно была внутри, никому из них не было нужды оборачиваться на вход, но цепная реакция от тех, кто видел и неизбежно узнал последних вошедших, уже пошла, и шелест возмущенного негодования покатился по рядам стоящих синхронно с оборачивающимися к ним взглядами, как искра — по бикфордову шнуру. Скоро он достиг первых рядов, стоящих ближе всего к гробам, и те самые взгляды, мнение которых среди всех присутствующих имело наибольший вес, обожгли их даже сквозь плотную толпу и расстояние, что их разделяло. В отблеске множества свечей угрожающе сверкнули отраженные в глазах сущности четырёх живущих… — Ты ж посмотри… Что он себе возомнил? — Как только посмел? — Как она… посмела? Слеталось к их обоюдно чуткому слуху со всех сторон, хлеща словно плетьми. — А дерзости тебе, Дракула, не занимать даже перед ликом Господа! — общий гвалт и возмущение разом перекрыл один голос не громче шёпота, но мощнее любого молчания. Закованную в чёрное фигуру Аквила даже видно было с переменным успехом на фоне мелькающих силуэтов чужих голов, но слова его будто вонзались в головы вместе с ментальным отголоском его давящей воли, требующей незамедлительно покинуть святую землю. Не ступая ни шагу дальше порога, Влад поднял свободную руку к губам и едва слышно кашлянул в кулак, словно поперхнулся, а Лайя в это время поймала себя на мысли, что видит и слышит подобное в первый раз с момента встречи с ним. Прежде ещё ни разу он не зевал, не чихал, не кашлял и вообще не подавал общечеловеческих признаков плохого самочувствия, если не считать порой нездоровой бледности и излишне тёмных теней под глазами. — Что ты здесь делаешь? — неизвестно, как и когда успевший пробраться к ним из первого ряда Лео выскользнул из расступившейся перед ним толпы и подскочил к Владу с другой от Лайи стороны, воззрившись на обоих с вопросом и ничуть нескрываемым негодованием, которое в любых других обстоятельствах Лайя восприняла бы как открытую враждебность. — Сейчас вообще не время для тебя проявлять учтивую солидарность… — сквозь зубы на грани слышимости цедил Лео Владу почти в самое ухо. — Лайя… — Нолан бросил укоризненный взгляд и в сторону девушки. Но не успела Бёрнелл поставить распоясавшегося друга на место, как от единого тёмного облака толпы отделились ещё силуэты, облаченные в чёрное. Однако подходить вплотную, как это сделал Лео, они не спешили, даже с учётом сильно ограниченного пространства предпочитая сохранять дистанцию. Две женских фигуры. Одна мужская. — Господин, — полушёпотом произнесли в один голос все трое и синхронно, едва заметно, но однозначно в своём намерении склонили головы. — Госпожа. Влад прервал их таким же, едва заметным, но однозначным движением ладони, взглядом выказав неодобрение. — В этих стенах, — его голос звучал уверенно и ровно, хоть и не громче самого низкого шёпота, выражая мягкое, но очевидное требование, за которым скрывался выговор за опрометчивый поступок. — Лишь один Господин, — его помутнившийся, но по-прежнему достаточно вменяемый взгляд прошёлся по периметру часовни, поверх голов собравшихся, чтобы, в конце концов, остановиться поочерёдно на лицах Сандры, Илинки и Валентина. — И лишь ему вы вольны поклоняться. Если считаете это уместным. — Простите нас, — выразила общую на троих мысль обескураженная Сандра, и её виновато-взволнованный взгляд скользнул от Влада к Лайе, молча задавая всё тот же, единый, очевидно, для всех собравшихся вопрос. — Это не солидарность, а вынужденная необходимость, — по-прежнему ровным, сдержанным полушёпотом ответил Влад, обращаясь взглядом к Лео. — И я не думаю, что на выяснение подробностей здесь и сейчас уместно тратить время. Просто делайте, что должно. Так, как должно. Ненавязчивым, и всё же явным в своём намерении движением Влад высвободил свою руку из-под руки Лайи, отступая от неё на шаг назад. Бёрнелл осталось только беспомощно скользнуть взглядом по его лицу, за мгновение превратившемуся в гипсовую маску, замуровавшую за собой все эмоции и чувства, в том числе и боль. Из всего этого молчаливого представления Нолан оперативно понял для себя одно: чем меньше они будут стоять и смотреть друг на друга в попытке добиться внятных объяснений, которых, как ясно выразился Дракула, не последует, тем быстрее вся эта церемониальная пляска на костях закончится. — Что ж… тебе лучше знать, — он коротко кивнул Владу. — Идём, Лайя… — для ускорения процесса и уменьшения риска потеряться в столпотворении, Лео положил руку девушке на плечо, направляя, попутно оценивая её одежду и в очередной раз внутренне поражаясь, какие подробности, вплоть до самых незначительных деталей были ведомы Ноэ. Ему самому — как будто не было других забот — пришлось поругаться с одним из членов Ордена, приставленных к нему в камердинеры с целью подготовить «юного царя» к обряду и непременно навесить на него все эти сектантские тряпки и атрибуты. Будто медальон льва, принадлежащий ему с раннего детства и редко когда покидающий его шею, недостаточно обозначал его родопринадлежность и титул. Словно читая его мысли и, вероятно, сама того не замечая, Лайя коснулась золотой броши с символом своего рода. Лео, копируя жест, коснулся своей, скрепляющей под горлом мантию, изображающей астрономический символ Марса[1] в обрамлении ангельских крыльев. — Твой отец, конечно, настаивал на том, чтобы я сперва отвёл тебя к магистру твоего рода, дабы тот прочёл тебе долгую и нудную лекцию о тебе же самой, но я осмелился предположить, что ты и без чужих указаний знаешь вполне достаточно и одета более чем подобающе, чтобы не тратить на это время. — Я не знаю ровным счётом ничего о том, как провожать умерших в их последний путь, — призналась Лайя. — Так, чтобы никто там… по ту сторону мира живых не спутал их душам безопасный пусть к Свету или… тому, что их ожидает за пределом, — взгляд девушки скользнул по виднеющемуся впереди изножью гроба, и она сглотнула, силой воли заставляя себя не останавливаться. — Но времени у нас и, правда, нет, — Лайя поднялась вслед за Лео на небольшой постамент вдоль иконостаса, где с момента её последнего пребывания в часовне успели появиться центральные иконы Христианства, включая, среди прочих, те самые четыре, с изображением восседающих на тронах апостолов. Святого Марка с ликом крылатого льва за плечами, Иоанна — с орлом, Луки — с крылатым быком и… Матфея. С ликом ангела за его спиной[2]. С ликом, бесполым и женоподобным, более всего напоминающим девичье лицо. Не отдавая отчёта своим действиям, ведомая зовом сердца и неясными проблесками давно исчезнувших воспоминаний, Лайя замерла напротив именно этой иконы и, как завороженная, потянулась к ней рукой, пальцами касаясь образа… Не своего — мужского, за чьим плечом… она стояла. — אַבָּא… Аба… Лайя не знала языка, на котором вдруг заговорила, но откуда-то была уверена, что символы, начертанные на иконе, принадлежат ему же, как и те иероглифы, которыми оказалось испещрено копьё, представшее её глазам в кровавых лучах заката. — Что это за язык? — она спросила одними губами, ощущая присутствие Аквила за своей спиной. — Древнееврейский, — прозвучал на удивление незамедлительный ответ. — Далёкий предшественник нынешнего иврита. Знаком? Лайя покосилась через плечо на его облачённую в чёрную мантию фигуру, внахлест скрепленную на груди золотой брошью с символом Сатурна[3], больше напоминающим рукописную маленькую «h» латинского алфавита. — Это не имеет отношения к тому, зачем мы здесь собрались, — отрезала Бёрнелл, тем самым спеша закрыть по неосторожности поднятую тему, хотя в голове её уже крутилась раскладка знаков, а зоркий взгляд скользил по памятным особенностям архитектуры часовни, ища оставленные подсказки. Да, не место и не время было сейчас этим заниматься, но другого шанса у неё могло вовсе не быть. Подошедший Лео подал ей свечу, и Лайя машинально попыталась её зажечь от уже горевшей свечи друга, который встретил её попытку озорным блеском предвкушения в глазах, после чего легко повёл ладонью над её свечой, совсем как Ноэ с его бесовскими фокусами, — и тоненький фитиль зажегся крошечным, но необычайно ярким огоньком, точь-в-точь совпадающим по цвету со свечением ауры Лео в его зверином обличии. На мгновение забыв обо всем на свете, Бёрнелл вскинула на Нолана удивленный-непонимающий взгляд, на что тот лишь неопределенно пожал плечами и, склонившись к её уху, одними губами шепнул: — Каждому из нас иная ипостась дарит свои таланты. Тебе рукокрылые повинуются, а мне — огонь. Не в таких масштабах, конечно… — Это не имеет отношения к тому, зачем мы здесь собрались, — не преминул вернуть недавно брошенную в его адрес фразу Аквил. — Секреты своего рода ты и позже выболтать успеешь, Нолан. А сейчас, сделай одолжение, прояви уважение к умершим… »…раз дружку твоему таковое априори неведомо». Голова Дракулы раскалывалась от звучащих в ней голосов, прежде ему недоступных, и как ни пытался он не слушать и не слышать, казалось, гораздо проще было заставить весь тёмный мир умолкнуть, чем исторгнуть их мысли из своей головы. Не здесь, не сейчас. Не когда кровь, память и энергетика места, вопреки диаметрально различной природе, сплавляли их всех в единое целое, как игла безумного хирурга, часть за частью кроящего из разрозненных кусков противоестественное чудище. — Владыка… — мечущийся рядом Валентин, изначально пришедший сюда явно не затем, чтобы вот так сторожить своего хозяина, предпринял очередную попытку то ли его поддержать, то завести разговор на беспокоящую его тему, то ли просто… создать столь необходимую ему иллюзию небездействия в ситуации, когда фактически он не мог сделать ничего. Привычным и понятным всем, кого он допускал к себе близко на протяжении достаточного периода времени жестом Дракула остановил его неопределенные попытки, поднял на него взгляд и спокойным шёпотом заговорил, зная, что непременно будет услышан. — За осквернение святой могилы ты виновен не передо мной и не мне с тебя взыскивать. А если ты боишься моего гнева… — Влад качнул головой. — Его не последует, supusul meu credincios . Мне помощь не нужна. Ступай. Даже если среди мёртвых сегодня нет дорогих тебе, это не значит, что тебе не по ком скорбеть и не для кого зажечь памятную свечу. С умело подавленным и всё же не оставшимся для Влада незамеченным стремлением поклониться, Валентин растворился в толпе следом за сёстрами, которым помог добраться сюда целыми и невредимыми ценой нарушенного прямого приказа. Чего обычно Дракула не прощал. Но не всё абсолютно. Даже если потом ему придётся объяснять это перед другими, ждущими его милости, которую, вернее всего, он им не окажет. Ничто не абсолютно. Но исключения редки. Сделав очередной, осколками царапающий горло вдох и отшагнув ещё сильнее назад с намерением опереться о стену, Влад вдруг заметил покрытую портьерой, ещё недавно скрывающей центральный витраж, а теперь небрежно брошенной, широкую лаву, задвинутую почти в самый угол с целью максимально освободить место. Не думая о том, что так ему станет легче или что он станет незаметнее для осуждающих взглядов, но лишь идя на поводу воспоминаний своего далёкого, безвозвратно ушедшего и вытравленного из памяти, души и сердца христианского прошлого, Дракула откинул портьеру и сел на лаву, сцепив перед собой ладони в жесте, напоминающем забытый молитвенный. Молитву он, конечно же, читать не собирался, с этим прекрасно справятся более достойные кандидаты, чей глас, вернее всего, будет услышан, а не направлен в пустоту. Нет, если Влад и планировал кого-то дозваться, то уж явно не Бога. Скорее, его самого услужливого и прилежного секретаря… «Иоанн, — он воззвал в мыслях по имени, что всегда увеличивало шанс быть услышанным. — Алан, если этот вариант тебе привычнее. Если ты готов пронзать копьём, которое так желаешь заполучить в достойные руки, всех тех, кто совсем недавно отдал свои жизни в защиту твоего венца и Света, если ты воистину готов сразиться с истинным злом во плоти твоих же верных подданных, я отдам тебе копьё и покину часовню. Чтобы ты продолжил доблестно исполнять свой священный долг прямо в Его обители…» «Как хватает у тебя… духу лезть в мою голову?! Сейчас?» «Когда звучит в ней к Нему… обращение? За их упокой? Или моё наказание? Впрочем… и с тем, и с другим я охотно вам помогу, — Влад глубоко вдохнул носом душный воздух, старательно вытягивая из глубин памяти осознанно забытые столетия назад слова: — Благослови, владыка… Души раб твоих, Спаситель, упокой… Фимиам курился над кадильницей в руке священника, голоса сливались воедино, усиливая друг друга. Беззвучный же шёпот Дракулы, не слышный никому и не принадлежащий общему многоголосию, порождал звуковые волны, которые, как и малейший, издаваемый им звук, подхватывали летучие мыши, распространяя волнами между собой и тем самым создавая снаружи вокруг часовни невидимый для смертных и непреодолимый для тёмных барьер, первоначально сотканный из его сдерживающей власти, но подпитываемый коллективной энергией четверых. «И снова ты старательно плюёшь в колодец, из которого пьёшь… мой восхитительно двуличный принц». Влад изначально закрыл глаза, чтобы не видеть, как в дрожащем воздухе от горящих свечей неизбежно ломалось и без того нестабильное пространство. Но даже если бы он позволил себе на это смотреть, желая видеть в подробностях, как трансформируется действительность и практически неуловимо меняется окружение, то вряд ли бы многое заметил. Всё это не было реально и физически осязаемо. Не в том понимании, в котором принято об этом говорить. Всё это происходило в пространствах за плоскостью бытия, где привычные время и расстояние не подчинялись известным законам, где разум мог быть вовлечен в битву воли отдельно от тела… — Однажды Свет остался глух к твоим мольбам, князь, и ты обратил свой взор и помыслы во Тьму. Но теперь, стоило Свету поманить, бросив тебе обглоданную кость, как ты сие мгновение стремишься перевоплотиться в цирковую зверушку и сплясать под дудку дрессировщика. Хотя тот и побивает тебя плетью за старания… — До тех пор, пока это доставляет тебе удовольствие большее, нежели попытки набить проклятыми душами мёртвые тела, — ориентируя себя в постепенно оформляющемся из сплошного непроглядного мрака пространстве, неизбежно приходя при этом к пониманию, где именно находится, Влад медленно обернулся на голос, — к твоим услугам, — процедил он сквозь зубы, движением головы выдав подобие поклона. — Как, собственно, и предполагалось с самого начала: ты… к моим услугам, князь, — знакомая фигура в чёрном без лица раскинула в стороны руки, подражая жесту радушного приветствия. — Мы снова здесь. Пришли к тому, от чего ты бежал без оглядки последние шесть сотен лет. У него не было лица, которое могло бы указать направление взгляда, но, ощущая неразрывную связь с ним, Влад знал, на чем акцентировалось его внимание. На окружении, месте, где они находились. Где всё когда-то началось… В капсуле в пространстве и времени где-то между мирами, где за прошедшие шестьсот лет не изменил своего положения ни один атом. Те же застывшие в вечности храмовые стены, тот же полуразрушенный алтарь и вечный огонь множества никогда не сгорающих свечей, неизбежно сливающийся в единое, опаляющее жаром адское пламя. — …Правда, теперь, столь многое узнав, в том числе и о самом себе, ты вернулся не просить, — фигура умолкла, выдерживая необходимую паузу. — И твоя гордость ныне мне понятна. Однако ты по-прежнему должен мне за предыдущую услугу. Ужели пришёл вернуть долг, мой принц? Дракула сглотнул, без надобности, на рефлексе, усилием гася в себе накатывающую волну бессмысленного гнева. — Её душу ты не получил бы, даже сумев подчинить меня настолько, что я сам согласился бы добыть её для тебя. Мы с тобой оба принадлежим Тьме, а она — Свету, и это делает мой долг вовеки веков неоплатным. — О, об этом не беспокойся, мой юный недруг. О светлой душе я отныне буду говорить лишь непосредственно с её владелицей… — Ты не посмеешь!.. — перебил Влад, угрожающе рыча, на что его оппонент, казалось, совершенно не обратил внимания, продолжив ровным голосом: — …В тебе же есть то, временно тобою позаимствованное, а мною щедро тебе дарованное и тобою же приумноженное, что по праву принадлежит мне. Твои враги, их дети, внуки и праправнуки давно повержены, народ, во спасение которого ты просил, давно сгинул, твоего княжества не существует на карте мира… Сила, что до сих пор плещется в твоих жилах, давно перестала быть тебе полезна, и ты грезишь от неё избавиться, всё чаще обращая свои чаяния в противоположную сторону, — фигура сделала бесшумный в своей бестелесности, парящий шаг на сближение. — Но она безответна, а я щедро готов предоставить тебе эту возможность. — Мне ничего от тебя не нужно, — категорично пресёк Дракула. В тот же миг, едва слова слетели с его губ, волна ярости выбила из-под его ног опору, мощным ударом невидимой силы отшвырнув его в сторону. Сосредоточение мрака, которым стала потерявшая последние намеки на чёткие очертания фигура — его заклятый враг приблизился к нему почти… почти вплотную, но всё ещё не в полный контакт, бессильный преодолеть мощь единства, что существовала между ними. — Не смей мне врать, мальчишка! — его голос прогремел набатом у Дракулы в голове, своей давящей силой забираясь под кожу и мышцы, в кости, в каждую клетку его давным-давно должной истлеть плоти. — Тот факт, что я не могу тебя коснуться, чтобы исполнить старую угрозу вспороть тебя от живота до горла, не даёт тебе права надеяться, что я не знаю способа пытать тебя иначе. Не стану скрывать, это будет тяжкое борение в том числе и для меня, но каждый миг его будет медленно, капля за каплей, лишать тебя энергии. И так до тех пор, пока от тебя не останется лишь твоя никчемная душонка — разложившийся, непригодный в пищу огрызок, который я выплюну и растопчу. — Что ж ты медлишь?.. — прохрипел Влад, теперь открыто провоцируя исполнить угрозу, потому что больше не видел и не хотел видеть иного раунда этого бесконечного противостояния между ними. Но чернота перед его лицом, не имеющая плотских очертаний, лишь зашлась хриплым, лающим смехом. — Потому что, говорю тебе, я вижу тебя насквозь. И знаю, что то, что тебя терзает, причиняет тебе страдания, многим большие, чем я когда-либо смогу заставить тебя испытать. Это меня крайне забавляет, мой принц, ведь ты сам себе беспринципный судья, неподкупный каратель и лишённый милосердия палач. И ты бы молил меня на коленях избавить тебя от этих незавидных должностей, если бы тебе это позволяла твоя гордыня и данная самому себе внутренняя установка не слушать моих предложений, какими бы заманчивыми они ни казались. Без малейшей возможности прикосновения, слова били точнее и больнее любых физических ударов, как может бить лишь одно оружие, единое в своей летальной силе на все миры и измерения, — правда. — Кто-то видит в тебе короля… мессию. Кто-то даже готов пожертвовать своим безбедным существованием во имя твоего царствования. Но видели бы они, как на самом деле ты жалок и слаб. У тебя не хватает силы воли даже на то, чтобы унять своих собственных бесов… В тёмном мире их легионы — несметные полчища, которые поглотят тебя без остатка, стоит тебе только заикнуться о престолонаследии. И ты сам прекрасно это понимаешь. Давящая мощь ослабла, окружающий мрак развеялся, но стены адского святилища остались непоколебимыми, что означало незаконченность аудиенции. Это была лишь передышка, время обдумать сказанное… — Понимаю, — признал Дракула, и с его стороны это почти означало белый флаг, без борьбы отдающий победу врагу. — Иначе бы разговор между нами вёлся на равных. Но пока лишь в одном мы равны: то, о чём я мог бы тебя попросить, ты не исполнишь, как и я не дам тебе то, чего ты желаешь. — И чего же, по-твоему, я желаю? — фигура вновь зашлась смехом, но на этот раз более искренним, нежели злым. — Вступить в сомн зверинца и повязать себя с Орденом? Вздор! Сила зверя мне не нужна, даже если бы в твоей власти было ею распоряжаться, — он помолчал, сохраняя интригу или дожидаясь наводящих вопросов, но Влад не собирался ему потакать, поэтому скоро он продолжил сам: — Что до моих возможностей исполнить твои желания… Ты, в общем-то, и сам прекрасно знаешь, что хочешь слишком многого. Но ты мог бы понизить планку, и мы могли бы найти компромисс. — Никогда, — отсёк Дракула. — Иного я от тебя не ждал. Но будь любезен задуматься: какие ещё альтернативы у тебя есть? Есть ли хоть какие-нибудь? Или ты надеешься, что тебе их вдруг предложит кто-то из великих венценосцев? — голос был преисполнен уверенного спокойствия, которое мог себе позволить лишь полноправный хозяин ситуации. — Единственная альтернатива, какую они выработали за тысячелетия, была пущена по ветру лёгкой рукой того придворного шута, прельстившегося твоей харизмой. Ноэ, кажется… Но да не важно. Потому что теперь у тебя снова, как в былые времена, мой принц, есть всего три… а, точнее, уже два дня. Не твоих на этот раз — её — и это то, что не даёт тебе покоя. — Она не заключала с тобой сделки! Она не выбирала… — О, случись оно так, со мной было бы куда проще договориться! Но ей ответ держать перед… сущностью, гораздо более принципиальной и категоричной. Свой выбор ей сделать придётся. И любой из них сводит тебя с ума, не так ли? — Меня тешит то, что ты не имеешь к этому отношения! — холодно ответил Дракула, хотя нутро его корчилось в агонии, что лишь сильнее ослабляло его перед лицом врага, который… не лгал, твердя, что видит его насквозь. — Мальчик мой… Если бы в тебе была хоть капля веры, что тот, кто имеет к твоей возлюбленной самое прямое отношение, милосерднее меня, мы бы с тобой никогда не встретились. Но вот мы уже во второй раз стоим друг перед другом. И теперь я буду с тобой честен хотя бы потому, что на этот раз ты почуешь мою ложь так же чутко, как и я — твою. Да, я заберу её душу — это неизбежно. Но душа не единственное, что делает её ею и заставляет тебя её любить. Душа не неотъемлемый компонент бытия, об этом тебе тоже прекрасно известно на наглядном примере твоего прихвостня-беса. Я также заберу назад часть моей силы, что заключена в тебе, но верну тебе то, о чём ты грезишь неусыпно. Ты станешь вновь человеком, проживешь смертную жизнь со своей возлюбленной, после чего вы оба получите заслуженный шанс умереть. Навсегда. Без продолжения. Без обязательств, без необходимости держать ответ перед какой-либо из сторон. В один момент вас просто не станет. — Небытие? — односложно резюмировал Дракула. — А ты хочешь иного? — в голосе прозвучало неподдельное удивление. — После всего, о чём знаешь? В любом случае, я не жду ответа сейчас. У тебя есть два дня на рассмотрение других вариантов. По их истечении я приду к тебе за ответом. Окружение неприятно дрогнуло, на мгновение сместившись куда-то за фокус взгляда, а слух тут же наводнил болезненный фоновый шум из множества далёких, одновременно звучащих голосов. «До скорой встречи, мой принц». Невыносимое в своей совокупности смешение тяжёлых ароматов ударило по обонятельным рецепторам, как нашатырь, эффекта которого Дракула на себе никогда не испытывал. Фоновый гул стал отдаваться пульсирующей болью в затылке и висках, а правая ладонь с серебряной печатью горела, словно объятая пламенем. У Влада, даже с учетом таких вот «блужданий» его разума по астральным измерениям, всё ещё не было провалов в памяти или проблем с ориентацией в пространстве физического мира. Он помнил и осознавал, где находился, но понимание это по обыкновению облегчения не приносило. Людской поток, стремящийся к дверям, их хаотичные мысли, отголоски негативных эмоций и всепоглощающего чувства скорби… неизбежно разбивающегося, в конце концов, о принятие факта, который ничто не способно изменить. Мёртвые — мертвы. И они не воскреснут, самими собой не воскреснут, а боль от их потери не заполнят никакие молитвы, никакое тайное знание о существовании Бога-Творца, иных миров и иных плоскостей бытия, помимо привычного всем земного. Слух Дракулы стремились атаковать звуковые высокочастотные волны от летучих мышей, обещающие подарить облегчение, как только он переступит порог, но, вопреки инстинктивному желанию и здравой необходимости покинуть святую обитель, Влад делал с точностью до наоборот. Он шёл в противоположном толпе направлении, не наружу, а внутрь, ещё ближе ко всему тому, от чего некогда сознательно отрёкся, к тем, чьей милости зарёкся просить. По проходу вдоль западной стены львы уносили последний гроб с опущенной крышкой. У иконостаса догорали свечи… Их огонь, питаемый энергией стихии и благословенной аурой, практически ослеплял Дракулу, воздух душил его, сама земля гнала прочь… и лишь вода, лишь она одна не стремилась прогнать нежеланного прихожанина. Наверное, если бы Лайя осознавала свою полноправную власть над стихией жизни также, как остальные, если бы она прямо сейчас сделала свой выбор в пользу Света, вода, наверное, даже могла бы подарить Владу облегчение. Но пока она просто… не проявляла немилости. И этого было достаточно. Поглощенная осмотром наконец-то опустевшей часовни, Сандра не сразу обратила внимание на то, что что-то изменилось в потоках энергии, пока мощное чувство опасности не отвесило ей звонкую пощечину, заставив отвлечься от начертанных на полу линий и порывисто обернуться… То, что она увидела, заставило её человеческое естество сжаться в неконтролируемом ужасе и отпрянуть, одновременно в панике выискивая взглядом Лайю, или Лео, или… Их не нужно было искать… Или звать. Они никуда не уходили и уже обратили внимание — все четверо, и теперь все видели то же, что она, Илинка и все те немногие, кому не повезло вовремя покинуть часовню. — Влад! — Лайя единственная бросилась к нему, а не от него, что велел сделать инстинкт выживания каждому без исключения при одном мимолетном взгляде… в эти глаза. — Не подходите. Не подходите к нему! Назад! Его глаза… Таких Сандра прежде ещё не видела, ни в нынешней жизни, ни в прошлой. Влажно поблескивающие, подёрнутые плёнкой, что как губка вбирала в себя и мгновенно же отражала свет свечей. И были это не алые глаза вампира с радиальной россыпью вен вокруг, не затопленные вышедшей из-под контроля тьмой чёрные, даже не обманывающие своей безобидностью человеческие… Это были глаза ослеплённого безумием и болью зверя немыслимой породы, которого слишком долго держали в клетке. — Asta este adevărat… — потрясенно прошептал где-то рядом Валентин, и Сандра ощутила его руки на своих плечах, стремящиеся оттащить её подальше, хотя это и не было нужно — инстинктивное оцепенение, вызванное глубинным страхом, не позволило бы ей ступить и шагу, даже если бы от её вмешательства могла быть реальная польза. — Dracul… Nu diavolul, ci fiul balaurului…