Светлая королева

Ну что ж, тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит. © М. Булгаков

      На каждое новое знание, каждое новое открытие, пусть даже совершенно случайное и, на первый взгляд, абсолютно безобидное, как та самая татуировка, Влад неизменно реагировал тем, что вновь и вновь отстранял её, отдалял, закрывался от неё за непробиваемой стеной, предпочитая исчезать в своем потустороннем мире, в том тёмном и страшном измерении, куда Лайе доступ был закрыт. Причём, по всем фронтам. Ведь даже Ноэ весьма однозначно пресёк ее попытки узнать больше о мире Темных. При этом он же сам поселил её в новом замке под предлогом того, чтобы она была ближе к Владу, проводила с ним больше времени и… непременно возвращалась до наступления темноты. Вот только все её справедливые вопросы, подкрепленные не проходящим предчувствием беды вроде: «Зачем?», «Что будет, если…» и «Что это за метка у Влада над сердцем?» упрямо оставались без ответа. Лайя понимала, что, поддаваясь страхам и, как любил выражаться Локид, «человеческим инстинктам», совершила уже достаточно ошибок, каждая из которых тем или иным, пока не до конца осознанным Лайей образом, лишь ухудшала ситуацию. Впредь, осознав, на какой тонкой грани балансирует Влад, она больше не могла себе позволить необдуманных ходов, легкомысленных ошибок вроде настойчивых попыток вывести его на откровенный разговор и добиться правды. Она слишком боялась необдуманным словом, жестом или даже взглядом, каждый из которых Влад умел читать, как раскрытую книгу, пошатнуть его с трудом удерживаемое равновесие, собственной рукой столкнуть его за грань, в ту липкую, всепожирающую тьму, что ненадолго предстала перед ней в бесовском видении. Поэтому Лайя перестала задавать вопросы, едва осознала, какие последствия может иметь ее любопытство, всякий раз сокращающее и без того словно украденные, как те самые полотенца из бассейна, их моменты наедине с Владом. За книгой в гостевой зале, за экскурсией по мрачным готическим коридорам не такого уж старого, но от этого не менее зловещего замка, за совместным любованием закатом, за походом в часовню, на этот раз вместе с Владом… По уже сложившемуся мучительному обыкновению, Влад ничем не выдал своего состояния, а Лайе стоило бы догадаться, вот только во всём, что касалось её, мужчина был слишком искусным актёром. Маска дрогнула уже намного позже, когда на пороге своей комнаты ничего не подозревающая Лайя в невинном жесте на прощанье коснулась ладонью его груди… Совершенно случайно того самого места под слоями одежды, где, как теперь она знала, скрывалась татуировка. Влад вдруг дёрнулся от её прикосновения, будто она его ударила, согнулся пополам и взвыл, точно раненный зверь, заметался в панике, а затем исчез. В глазах опешившей от неожиданности Лайи всё произошло в одно мгновение. Ничто не предвещало, и вот… рядом не осталось даже признаков его присутствия, лишь эхо боли, подхваченное замковыми сводами, ещё не стихло, твердя, будто назло: «Всё было, тебе не показалось…» — Влад… — Лайя инстинктивно вытянула перед собой руку, пытаясь ухватить пустоту, на глаза навернулись злые слезы бессилия, размыв очертания коридора. В тот момент девушка поняла, что отчаянно нуждается в ответах. И если их не способен дать никто из её окружения, значит, ей придётся найти другие источники информации. Иначе всё это был какой-то замкнутый круг, с капканами на каждом шагу, которые имели обыкновение схлопываться в самый неподходящий момент. «Уже помогаешь. Даже не представляешь, насколько…» «Лжец!» Каким образом похоже на помощь то, что каждым своим прикосновением она причиняла ему лишь боль?! Что ж… Видимо, настало время ей разобраться, с чем и… кем она связалась. В самых мельчайших подробностях. Иначе их общей пытке не будет конца. Впереди была бо̀льшая часть ночи. Безлунной, ветренной и… какой-то по-особенному сильно нагоняющей тоску. Ей бы это время оставаться с Владом, как советовал Ноэ, вот только Влад, следуя своей темной природе, предпочитал зализывать свои раны, физические и душевные, как гордый зверь, в одиночестве, и на это Лайя при всём желании повлиять никак не могла. По крайней мере, пока она не заслужила себе этого права. Она могла и не пытаться, пойти по уже проторенному пути наименьшего сопротивления: запереться в комнате, достать картины и сбежать от настоящего в прошлое, пытаясь найти ответы в том временном отрезке, в котором непосредственно происходили события, повлекшие за собой в будущем такое количество страшных, покрытых мраком тайн. Но видения прошлого открывались перед ней строго последовательно, в общей череде давно ушедших событий, из которых нельзя было выделить что-то конкретное. Да, быть может… несомненно, всё, что открывали ей картины, было связано воедино и важно для понимания общей сути, но именно сейчас ей нужно было совсем другое. Конкретное событие, касающееся конкретного человека и того, что происходило именно с ним… А картины не Google-поиск, они не могли дать ей ответ по запросу из ключевых слов. Значит, как источник информации сейчас они были бесполезны. Они лишь отнимут время и моральные силы, которые, Лайя предчувствовала, скоро понадобятся ей для другого. Забежав к себе в комнату лишь затем, чтобы поправить потёкшую тушь и придать лицу менее отчаянное выражение, девушка снова вернулась к неприветливым лабиринтам замковых коридоров в надежде не заблудиться в них по пути в библиотеку. И если там ей не встретится Юстин, то ей придется плутать по коридорам еще дольше в поисках его комнаты. Но Юстин, несмотря на поздний час, оказался на месте, за что Лайя молча поблагодарила свою удачу. Она не скрывала своего появления, а до бесшумной манеры движения Влада ей в виду её человеческой природы было далеко, но парень, сгорбившийся за столом над разворотом изучаемой рукописи всё равно вздрогнул и выронил лупу из рук. А когда поднял на позднюю гостью лицо, в нём читались неожиданность и умело подавленный испуг. — М… мисс Бёрнелл? — его взгляд будто машинально метнулся куда-то девушке за плечо, но затем, очевидно, не обнаружив искомого, как ни в чем не бывало вернулся назад, и они наконец встретились глазами. — Не ожидал увидеть вас здесь… — он взглянул на наручные часы. — В столь поздний час. Одну. Последнее он произнёс как упрёк за неосмотрительность после недавнего инцидента с похищением, никем ещё не забытого, учитывая последовавшее исчезновение Ратвена и начатое в связи с этим расследование, но Лайя проигнорировала жирный намёк. Перед её глазами во вспышках недавних воспоминаний мелькала ощеренная морда не то пса… не то волка, заклеймившая мужскую грудь, и перекошенное внезапной мукой лицо Влада… Тень нечеловека на этом лице, которую он так старательно прятал и не менее старательно же пытался выставить напоказ, чтобы заставить Лайю уйти. И пока, к ее невыразимому стыду, у него это получалось. Но теперь, глядя на человека перед собой, девушка вдруг поняла, что время осторожных выяснений через намеки, флирт и вежливые просьбы помочь в поисках правды упущено. Безнадежно и весьма расточительно, но сожалеть об этом было поздно. — Мистер Райт, я здесь, чтобы узнать правду, — с холодной отстраненностью, дающей понять, что решение принято и обсуждению не подлежит, заговорила Лайя, глядя сквозь бликующие в свете читальной лампы стекла очков Юстину прямо в глаза. — Всю или… по крайней мере, ту её часть, которая известна вам. Не пытайтесь утаить. Вы узнали во мне девушку с витража в часовне, едва впервые увидели… — осознав вдруг, что и этот человек, как и все остальные, из страха или по каким-то своим личным причинам мог отказаться с ней говорить, Лайя ослабила напор и дрожащей ладонью провела по лицу, словно это могло помочь избавиться от навязчивых видений. — Прошу вас, Юстин, — она продолжила почти умоляюще. — Мне больше не к кому обратиться. У меня столько вопросов… — Лайя раскинула руки, пытаясь объять воображаемое необъятное. — Происходит столько всего, что требует от меня понимания, знаний, но… Юстин поспешно встал, отошёл куда-то за заставленный книгами стеллаж и вернулся оттуда со стаканом воды, который тут же протянул Лайе. — Вот, сделайте глоток. Присядьте. Успокойтесь. Лайя последовала советам и на некоторое время между ними наступила давящая, какая-то противоестественная тишина. Бёрнелл уже открыла было рот, чтобы её прервать, но молодой человек перехватил у нее инициативу. Он снял очки, начал их протирать рукавом пиджака и заговорил небрежно, не глядя на собеседницу. — Боюсь, мисс Бёрнелл, я не тот… человек, к которому… вам стоило идти за ответами. Паузы, которыми были выделены определенные слова в его фразе, были как оставленные в тексте пропуски, в которые Лайя была вольна сама вписать то, что… расслышит за этими будто бы случайными, в раздумьях оставленными пробелами. И она расслышала. Бесцельно вертя в руках стакан, Лайя кивнула, и внутреннее раздражение, природу которого ей только предстояло постичь, придало ей сил для ответа, а голосу — необходимой силы и достоинства. — Судя по тому, как вы сомневаетесь употреблять определение «человек» по отношению к тому, к кому советуете мне идти за ответами, вы прекрасно знаете, что он ничего мне не расскажет, не истерзав при этом себя. А заодно и всех, кто будет находиться в этот момент поблизости, потому что его состояние… каким-то образом отражается на окружающей действительности. Здесь это выраженно в меньшей мере, чем было в Румынии, где даже погода зависела от его настроения, и все же… Неожиданная усмешка тронула губы Юстина и он несколько неуклюже попытался прикрыть ее рукой. — Не боитесь, мисс Бёрнелл, что в слепой погоне за правдой вы невольно раскроете чужие секреты тому, кому о них… не следовало знать? Лайя поспешно проиграла в голове свои предыдущие слова, ища в них страшный компромат, и на мгновение её сковал ужас осознания, но потом она вспомнила взгляд, которым Юстин впервые смотрел на Влада, их несостоявшееся рукопожатие, и ее скованность прошла вместе с мимолетными подозрениями. В конце концов, именно за ответами она и пришла к этому человеку, что заведомо подразумевало, что он знает, по меньшей мере то, кто такой… Влад Басараб. — Боюсь, на данный момент вам известно куда больше секретов, чем мне, — сухо подытожила Лайя и, влекомая внутренним разочарованием, несколько более грубо, чем собиралась, вернула стакан на стол, встала и решительно направилась к выходу. — Время за полночь, — крикнул Юстин вслед стремительно скрывшейся за высокими стеллажами девушки. — Куда же вы? — отчаянно ругнувшись на венгерском, он пошарил по заваленному бумагами столу в поисках ключей и, едва найдя их, подскочил со своего места. Не очень надежно лежавшая на столе лишь одной половиной разворота книга моментально полетела на пол, и у Юстина защемило сердце, потому как заботиться о ветхих страницах сейчас было некогда. «Он благодарил меня за её спасение тогда, но вряд ли вспомнит об этом, если на этот раз она пострадает…» — Лайя, стойте! Подождите же! Я… помогу вам. Если бы только они всё ещё оставались в Румынии, где сама атмосфера таила в себе незримые следы господаря тех земель, где информацией владели и люди, и места, и бесконечные книги, которые, наверняка, можно было без особого труда отыскать в городских библиотеках и вековых архивах. Но в ее родном… (а таком ли родном?) Лэствилле ничто даже отдаленно не напоминало о Дракуле, кроме нашумевшего романа Стокера на книжных полках и… таинственного мецената Басараба, об истинной природе которого знал лишь узкий круг его… друзей. Но где были друзья, всегда стоило ожидать и недругов, и это, среди прочего, беспокоило Лайю достаточно сильно. Эта организация… Тетра и вместе с ней неизвестное количество людей, оказавшихся посвященными в тайны существования Тёмных. Пропавший Ратвен с порезанной рукой. Случайным ли был тот порез, или он что-то знал? Провоцировал Влада обнажить свою истинную сущность? Но… зачем? Лайя могла бы в очередной раз попытаться разузнать у Юстина правду о той злополучной ночи, но это была уже далеко не насущная проблема, и Бёрнелл не хотелось тратить на это свои далеко не бесконечные моральные ресурсы. Корявый, но читабельный текст в окошке онлайн-переводчика настойчиво выплывал из рамок планшета. Смаргивая резь усталости в глазах, Лайя упрямо пыталась вникнуть в суть описываемого обряда, но что-то внутри неё упрямо сопротивлялось пониманию, а рука нервно теребила в кармане небольшой православный крестик, который дал ей Юстин, наказав всегда носить с собой. Пальцы пробежали по рельефу распятия, перед глазами мелькнуло свежее воспоминание из прошлого… как юный Раду отдал Владу крест их матери. Что-то больно кольнуло в груди, и стены церквушки, ставшей пристанищем её пытливому уму на этот вечер, развеялись дымкой. На какой-то бесконечно долгий миг Лайе показалось, будто она сорвалась в пропасть и падает в пустоту… Другое место, другие стены приняли Лайю в свои неласковые, мрачные объятия. Отовсюду вокруг пылали жаром большие, истекающие воском словно бледной кровью свечи, ослепляя не хуже темноты. — Словами не передать… — прозвучавший голос одного из присутствующих был преисполнен власти и какой-то необъяснимой, давящей силы. Он звенел в стенах и под высокими сводами, утопающими во мраке где-то далеко над их головами. Лайя опасалась поднять голову, чтобы попытаться рассмотреть, она боялась даже дышать, лишь смотрела во все глаза на происходящее и с замиранием сердца осознавала — вот оно, тот самый момент, о котором никто из живых или мёртвых не поведал бы ей вслух. Тёмное таинство, свидетелями которому однажды стали лишь двое. Одного из них она… знала. Но это был уже совсем не тот юный принц Валахии, которого когда-то полюбила Лале, но еще и не тот манерный, всегда сдержанный Влад, которого сама Лайя повстречала в баре румынского отеля. Это был отчаявшийся человек, продравшийся через все круги ада, сколько бы их ни было, чтобы добиться этой самой встречи, этой роковой минуты… Привычные Лайе по образу Влада из настоящего всегда идеальные волосы были всклокочены, намокшие от пота, они свисали на такой же покрытый потом, грязью и кровью лоб, безжалостно расчерченный морщинами, куда более заметными, чем Лайя могла вспомнить. — Сколько же я ждал человека с твоей силой, твоими талантами и твоей волей… Человека, воистину достойного тьмы. — Тогда ты знаешь, зачем я здесь, — Влад загнанно оборачивается кругом себя, стараясь уследить за черной тенью, перемещающейся быстрее, чем он успевает моргать, направляет меч в пустоту, но не нападает, лишь пытается защищаться. В тот момент, когда черная тень наконец обретает форму и предстает перед Владом, Лайя ловит мощное де жа вю, и уже даже в мыслях не может дать определение «человек» для этой… этого… монстра, который вот-вот… Она качает головой и хочет крикнуть отчаянное: «Нет!», но из ее горла не вырывается ни звука и никто не обращает на неё внимание. Она не участница, она лишь сторонний наблюдатель событий, свершившихся когда-то точно также без её ведома и участия. — Ты знаешь, что за ценой я не постою, — Влад стоит прямо, лицом к лицу с порождением тьмы, и его тяжелый красный плащ в бликах горящих свечей подобен стекающему вниз кровавому водопаду. — И какова твоя плата, а? — скрипучим голосом с издевкой вопрошает фигура и, уничтожая последнее расстояние между ними, подлетает к Владу так стремительно, что Лайя успевает лишь прикрыть себе рот в немом вопле ужаса. — Что поставишь ты за… недолгие жизни своих поданных, которые все равно тебя предадут, и столь же недолгое княжение, что отпущено тебе смертными годами? Из тени капюшона, скрывающего лицо существа, вырвался звук, похожий на рычание, он схватил Влада за шею и, молниеносно двинувшись, прижал его головой к колонне. Раздался хруст и… хрип Влада в попытке говорить сквозь удушливую хватку на горле. Лайе в этот момент самой стало нечем дышать, словно это её сейчас лишала возможности дышать иссохшая конечность, та самая, что касалась её груди… в подземелье Чёрного замка. — Забери… — через силу выхрипел Влад, не оставляя попыток договориться с чудовищем. — Мою душу… Черная фигура зашлась кашляющим смехом. — Душу убийцы, не испытывающего ни ужаса, ни стыда, ни сожаления от своих чудовищных деяний. Так ты решил поторговаться со мной тем, что тебе самому не нужно, Колосажатель? — существо швырнуло Влада в сторону с такой силой, будто он был тряпичной куклой. — Ты жалок, маленький принц такой же маленькой, никчемной страны. Разъяренный, оскорбленный и доведенный до абсолютного предела отчаяния Влад взревел и вскочил на ноги, но фигура в чёрном оказалась быстрее. Мига не прошло, как меч Влада, звеня металлом по каменному полу, отлетел далеко в сторону, а самого Влада швырнуло спиной на каменный алтарь. — Видимо, больше тебе нечего мне предложить. Влад лежал, больше не пытаясь подняться, и Лайя почти физически ощутила его бесконечную боль и всепоглощающую ненависть от бессилия. Хотелось кричать в этой бесконечной агонии, но в этой реальности у нее не было голоса. — Раз так, значит, предлагать… буду я, — властно произнесла фигура, нависнув над своей распластанной, побежденной жертвой. — Готов выслушать мои условия, маленький принц? Влад рыкнул от бессилия и скрежетнул зубами, а фигура снова зашлась кашляющим смехом. — Обычно заключившие со мной сделку получают то, о чём просят, на свой смертный удел. Они доживают свой век, а когда приходит час расплаты, их душа отправляется прямиком в адское пекло. Как видно, пеклом тебя уже не напугать, маленький принц, стало быть… в этом качестве твоя душонка мне будет бесполезна, — фигура умолкла, точно что-то обдумывая или желая подольше сохранить интригу, а затем продолжила, всё тем же скрипучим, но более елейным голосом: — Для таких… особенных, как ты, познавших ад ещё на земле, у меня есть… особенное предложение. — Говори, — прохрипел Влад, приподнявшись на локтях. — Не тяни! — Ооо, уверяю, мой маленький принц, спешить нам некуда, — иссохшие пальцы медленно, словно желая прежде вдоволь насладиться беспомощностью жертвы, обхватили Влада за подбородок и отвернули его голову в сторону, открывая желтому свету свечей очерченные жилами мышцы шеи. — Я дам тебе всё, что ты так самозабвенно искал: силу, во стократ превосходящую стотысячное воинство твоего врага, скорость падающей звезды, власть над всеми тёмными тварями, способность исцелять смертельные раны и все болезни… А взамен, мой маааленький принц, после того, как изживешь свои земные годы, ты не пойдешь на корм моим бесам. О нет! Ты станешь моим преданным слугой. Моим регентом в землях, тебе ныне подвластных. И тёмная душа твоя, и железная воля твоя… и весь ты от макушки до пят, мой маленький принц, будешь принадлежать мне! — темная фигура склонилась совсем низко и слова, которые она произносила в ухо Владу, Лайя слышала, будто они звучали для неё. — Стоит ли горстка людишек, которых ты столь отчаянно пытаешься защитить, за которых ты мстишь, думая, будто для мёртвых это что-то значит, подобной жертвы? Стоит ли она… этой жертвы? Ведь достаточно тебе, мой принц, сказать «Да», и ты навечно станешь верен лишь мне, не ей или… тому, что вы, смертные, называете любовью. Лайя так и не услышала от Влада того самого рокового: «Да!» По воле отчаявшихся в поисках разгадки души и сердца ли, или по пути воспоминаний прошлой жизни её вышвырнуло из страшной церкви, где всё однажды случилось, в другое время, в другое место. И здесь она уже не была просто сторонним наблюдателем. Она была участницей… момента собственной смерти. В полных неверия глазах, что застыли над ней, она по привычке пыталась отыскать родную синь водопада, но не находила, раз от раза, точно птица в тёмной клетке, натыкаясь на сплошную черноту… — Нет… Я не отдам тебя… — иступлено шептала Лале или… сама Лайя устами умирающей Лале, пытаясь цепляться за такой родной и в то же время бесконечно чужой образ, закрывший ей взор. — Не отдам тебя ему, не отдам… — Лале… — горячие слезы из подёрнутых поволокой мрака и жажды глаз упали ей на лицо, и, словно бы пытаясь скрыть свой чудовищный облик, Влад бессильно уронил голову и уткнулся лицом в её грудь. И это можно было бы счесть худшей ошибкой, которую он когда-либо совершал, если бы ни всё то, что привело в конечном итоге к этому моменту — неизбежному, как сама судьба. Этим всё должно было закончиться?! Он должен был убить её — невинную душу — которой сам не обладал, принести её на жертвенный алтарь в качестве платы за обретенную силу? Горячая кровь коснулась его пылающих в огне жажды губ, и его дальнейшее нисхождение в ад было уже не остановить. — Лалеееееееее… Кажется, она продолжала прижимать его к себе, даже когда жизнь почти покинула её тело, точно пытаясь сделать его с собой единым целым, вплавить в себя, забрать с собой… куда угодно, лишь бы не отдавать его, не отдавать… тому чудовищу, что сотворило это с ним. Влад мог этого не знать, но Лайя… Лайя знала, теперь знала, словно моментом смерти Лале ничего не закончилось, всё только началось. Она отдала ему свою кровь добровольно, как единственную частичку себя, что могла оставить ему в этом мире, наполненным тьмой. Она уже не могла сказать этого, но её последняя мысль звучала в голове Лайи будто её собственная. «Не отдам твою душу, не отдам никому. Ты — мой Князь, а я — твоя Княгиня. Даже если нам не суждено… править в этой жизни». Спонтанное предсмертное желание чистой души Лале, слабость Влада, к борьбе с которой в момент отчаяния он не был готов и ее невысказанные последние слова… Все это привело к последствиям, которые не заставили себя долго ждать. Не выпуская из рук обескровленное тело возлюбленной, просто неспособный её отпустить, Дракула сгорал заживо в агонии. Ему казалось — момент настал, она умерла, он умер вместе с ней, его земные годы сочтены, а значит его душу прямо сейчас доставал из тела раскаленными щипцами сам Сатана. Влад кричал, не сдерживая мук, до хрипоты, до забытья, пока в какой-то момент вездесущее адское пламя не сконцентрировалось в одном месте его тела, над сердцем, словно именно за него из последних сил цеплялась его проклятая душа… В порыве безумия разорвав на себе одежду и готовясь вместе с душой вырвать себе и сердце, Влад заметил, как прямо у него на глазах выше левой груди проступала кровавая морда, точно невидимое раскаленное клеймо оставляло свою печать на его проклятой во веки веков шкуре. — Знаешь, что это? — пытливо спросил его знакомый голос, и если бы у Влада остались на это силы, если бы в этом была хоть толика смысла, он бы заметался в попытке обнаружить врага и встать с ним лицом к лицу, как и полагалось воину и правителю, но смысла в сопротивлении не было, он был повержен, он этого хотел — удара в спину, адского пекла… чего угодно, лишь бы всё прекратилось. — Это клеймо должника. Коим ты оказался по предсмертной воле своей… возлюбленной, — он выжидающе замолчал и продолжил лишь после того, как Влад поднял на него затуманенный взгляд, по ту сторону которого в это самое мгновение рождался персональный ад, выплавляясь из чистейших боли, отчаяния и ненависти к самому себе. — Не твоя гнилая душонка мне была нужна, Цепеш. Не твоя. С самого начала мне нужна была она — чистая и светлая, как слеза младенца, — он сделал шаг к её телу, и Влад издал отчаянный рык протеста, тут же прижимая ее к себе крепче. — И она отдала бы мне её без колебаний, если бы в конечном итоге я предложил обменять её душу… на твою. Признаюсь, это было в моих планах с самого начала, но… Коварная вещь случай, не правда ли? Иной раз он бывает неподвластен даже таким, как мы. И вот ты вкусил её кровь… по её собственной воле. Теперь ее тело сожрут черви, но душа… душа её бессмертна, а кровь её отныне внутри тебя, и у тебя, мой принц, бессмертно тело. Наверняка, бедняжка в предсмертной агонии не ведала, что творит, иначе была бы очень осторожна со своими желаниями. Которые имеют свойство исполняться, если душа достаточно чиста, да и к тому же преисполнена любви. — О чём ты… — попытался Влад, но осознавая бессмысленность попыток, так и не закончил вопрос. — Впрочем, неважно! Это был наш с тобой договор! — ярость придала ему сил. Выпустив, наконец, бездыханное тело из рук, он метнулся к фигуре в чёрном. — Её это не касается и никогда не касалось! Не смей! Что бы ни было, слышишь… не смей! Даже говорить о ней… не смей! Фигура зашлась кашляющим смехом, от чего затрясся просторный капюшон, скрывающий лицо. — Монстр, нагоняющий страх на всё живое… Всё также жалок в своих угрозах, мой маленький принц… Взревев от ярости, Влад подлетел к фигуре, уже отвел руку для разящего удара, как вдруг осознал, что… не может. Просто не может его коснуться, насколько бы ни были сильны его боль, его гнев и желание выплеснуть их на все живое и мёртвое. — У тебя нет ничего кроме проклятой души и той тьмы, которую ты сам породил внутри себя и сам выкормил, выпестовал, как самое любимое дитя. Тебе нечего противопоставить мне. И нечем торговаться, ведь даже то поеденное грехами и пороками нечто, что ты когда-то предложил мне как свою душу, я забрать у тебя… не могу. Она запечатала твою душу внутри тебя… своей кровью, поэтому всё, что мне отныне дозволено — это пометить тебя, как своего должника. Чтобы спросить долг с вас обоих, когда однажды… твоя Госпожа… вернется в этот мир, восстав из твоего физического бессмертия и своего… духовного. Если вернется, и если… тебя к тому моменту не сожрет твоя собственная тьма, мой принц, ведь как же ты теперь… без света и без смысла… «Ты — мой единственный смысл и свет. Без тебя останется только тьма…» Лайя уже не была уверена, слышала ли когда-либо эти слова собственными ушами, или всё это были лишь бессознательно всплывающие в её голове воспоминания. Её, его… их общие, ведь частичка её всегда была с ним, пусть и таким… страшным образом, который оказался им доступен тогда. — Влад… — она прошептала его имя, как молитву, и больше не имело значения, какой на дворе век, Лале она, или Лайя, и как много общего было между ними.