Не то, чем кажется

Дверь в квартиру матери Григорий не выломал только чудом. Он открыл дверь своим ключом, не сразу, впрочем, попав в замочную скважину, до того у него дрожали руки. Затем он что было сил толкнул дверь плечом и ввалился в квартиру. — Григорий? Что случилось? — Андрей выскочил в коридор, видимо, услышав, как хлопнула входная дверь. — Где мать? — не поздоровавшись, спросил Григорий и, не дождавшись ответа, бросился в комнату. — Мама! — позвал он. Она вышла из кухни ему навстречу и улыбнулась: — Гришенька, какими судьбами, я думала, ты поедешь… Он резко шагнул вперед, схватил ее за плечи: — Скажи мне, — проговорил он, глядя ей в глаза, — это всё правда? Правда?! — Какая правда, Гриша, о чем ты говоришь? — часто заморгала мать. — Кто мой настоящий отец, — выкрикнул он ей прямо в лицо, — и как меня должны звать на самом деле? Григорий Анатольевич Суслов, да?! Это правда? Мать резко побледнела и отшатнулась от него, а Андрей, замерший на пороге комнаты, так и охнул от неожиданности. Григорий ещё сильнее сжал материны плечи и несильно встряхнул ее, повторив при этом, чтобы она наконец-то уже перестала изворачиваться. Он не мог поверить, что она, его родная мать, женщина, которую он всегда считал безупречной в вопросах морали и нравственности, так низко пала. Всю свою жизнь она, как оказалось, построила на лжи, и его, своего любимого, как она любит повторять, драгоценного сына водила за нос. И сколько ещё она планировала продолжать своё враньё? И отец… тот, кого Григорий считал своим отцом, тоже хорош. Как он мог молчать столько лет, почему ни разу не обмолвился о том, что Григорий ему чужой по сути человек?! Или же… он ничего не знает? Да нет, не может такого быть! А ведь, помнится, Натали не раз намекала, что, дескать, плакало Гришино наследство, если вдруг у Петра родится ребенок от второй жены. «Его ребенок», — так она говорила. Неужели же… даже Натали знала? Господи, кругом обман, никому нельзя верить! Но в одном Натали, хоть и стерва она порядочная, была права: с рождением младшего брата отец, разумеется, всё свое внимание, а заодно и состояние отдаст ему. Теперь более чем понятно отношение его к Лёвушке. И дело вовсе не в том, что он — поздний ребёнок, которого Петру подарила любимая женщина, его последняя и самая сильная любовь. То есть, и в этом тоже, но главным образом вся суть в том, что Лёва — его родной ребёнок, плоть и кровь, как говорится. Поэтому его он по-настоящему любит, а Григория же… нет, нельзя сказать, что Пётр совсем не любил его, но ведь он всегда был с ним излишне строг, говорил, что хочет вырастить его порядочным человеком, но на самом деле… не мог, просто не мог он не сознавать, что Григорий ему не родной.

***

Когда тот мерзкий тип назвал Григория сынком, он просто-напросто опешил и, разумеется, решил, что тот бредит. Следователь тоже пришел в замешательство и даже хотел тут же распорядиться, чтобы этого человека увели. — Мы вас доставили сюда, дабы выслушать показания по поводу поджога, — строго взглянул он на Суслова. Но Суслов даже бровью не повёл: — Я об этом говорю, — отозвался он. — Разве ж мог бы я навредить своему родному сыночку? Да я и на работу-то туда устроился, чтобы быть поближе к Грише. Я ж не знал ничего. Так вышло! Он взглянул в очередной раз на Григория, театрально вздохнул и заговорил. Если бы потолок упал на голову Григория, он бы и то меньше изумился. Оказывается, его мать чуть не со школьной скамьи водила знакомство с Сусловым. Потом они вместе учились в институте, и к тому времени у них уже были совет да любовь и полное взаимопонимание. Дело даже шло к свадьбе, но тут мать познакомилась с отцом. Вернее — с Петром Червинским. Разумеется, тот сразу задурил ей голову, ну, или она, как и большинство женщин, оказавшись непостоянной кокеткой (хотя точнее будет сказать кокоткой), быстренько сориентировалась, что сынок богатых родителей, имеющий к тому же очень влиятельных родственников, куда лучше бесперспективного Алика. В довершение всего родители Анны также оказались теми еще проходимцами: ее отец, как выяснилось, много лет воровал из кассы ресторана, директором которого был, но когда его взяли за жабры, быстренько всё спихнул на давнего знакомого, который покрывал его, то есть, на отца Алика. Да еще и родственники Петра вмешались, поспособствовали. Разумеется, у Алика и его родни шансов не было, поэтому Анна просто предпочла забыть о нём, вычеркнула отставленного любовника из своей жизни. Бедняге пришлось опуститься на самое дно, кроме того, она еще и солгала ему о сыне. И что теперь делать? Как смотреть им всем в глаза? Единственное, что Григорий мог сделать, это попросить следователя не судить Суслова слишком уж строго. Если он и впрямь пошел на преступление, то тут… видимо, сама жизнь его сделала таким. И желание отомстить — вполне понятно, Григорий на его месте поступил бы точно так же. — Вы не правы, Григорий Петрович, — покачал головой Михаил Андреевич, но Григорий не стал слушать дальше, он попросту встал и, не попрощавшись, ушёл.

***

— Что, мамочка, тебе нечего сказать мне, верно? — крикнул он. — Ты думала, что все шито-крыто, что никто ничего не узнает, а вот, видишь, всё тайное становится явным. Ты вместе со своим любовником и его семейкой попросту избавилась от моего отца. Ну конечно, зачем он был тебе нужен, когда вокруг крутится более удачливый, с перспективами, с деньгами, связями. Небось, он пару колечек подарил тебе, а ты и растаяла сразу? — Гришенька, — по щекам матери потекли слёзы, которые, увы, больше не трогали его, — я умоляю тебя, выслушай! Всё было совсем не так! Я… вынуждена была с ним расстаться, он сам, первый от меня отказался! — Потому что ты предала его! Ты и твой любовник — это вы подставили моего родного, между прочим деда, засадили за решетку, чтобы прикрыть свои задницы! Как ты думала твой жених будет относится к тебе после такого? — Неправда, — зарыдала мать, — всё это неправда, Гриша, я ничего не знала о том, что сделал отец. Я и понятия не имела, что моя мать была знакома с Червинскими, и что она станет просить о помощи. Отца отпустили, и я думала, что просто-напросто открылись новые факты, и стала очевидна его невиновность. А Алик… он оскорбил меня и исчез из моей жизни навсегда. Я не успела ему сказать о том, что беременна. — Петру ты тоже наврала, да? Что ты ему наплела, чтобы он принял чужого ребенка? Переспала с ним, а потом сказала… — Ну вот что, хватит! — Андрей не вытерпел, подошел решительным шагом к Анне и Григорию и встал между ними. — Прекрати сейчас же оскорблять свою мать! — Больше, чем она сама, ее уже никто оскорбить не сможет, ниже падать некуда. Ты… никогда вам этого не прощу, ясно? — повернулся он к всхлипывающей матери. — Гриша… — Двуличная лицемерка! Мать отвернулась и расплакалась еще сильнее, уткнувшись в грудь Андрея. — Уходи немедленно! — бросил на него полный негодования взгляд Андрей. — Дважды меня просить не надо, — скривился Григорий. — Ноги моей больше у нее не будет. Он вышел, хлопнув дверью, напрочь проигнорировав при этом причитания матери, что он де ее любимый сыночек и она любит его больше жизни. Григорий завел мотор своей машины и надавил на газ. Что ж, папочке сейчас тоже придётся ответить на пару вопросов.

***

— Ну, и я отказалась наотрез. Три дня всё равно погоды не сделают, тем более, что чувствую я себя превосходно, — рассказывала Лариса. Она удобно устроилась в кресле в гостиной, а Пётр Иванович присел рядом с ней на подлокотник и положил руку ей на плечо. — Если уж она вбила себе что в голову, — улыбнулся он, — её ничто не остановит. — Я очень рада, — отозвалась Катерина, — что ты дома, и что с тобой все хорошо. Я приезжала в больницу, но мне всякий раз говорили, что к тебе нельзя. — Да, нужно было подстраховаться. Мало ли, что могло бы случиться, — отозвался Пётр Иванович. — Их ведь поймали, тех людей? — спросила Катерина. — Гриша мне что-то говорил… — Поймали того, кто стрелял, и он уж было собрался выдать заказчика, но неожиданно повесился в камере. — Его попросту убрали, и всё, — задумчиво проговорила Катерина. Лариса кивнула: — Именно так! — Завтра нужно будет съездить к следователю, поговорить. Но пока, насколько можно судить, радоваться рано, — вздохнув, проговорил Пётр Иванович. Катерина неопределенно пожала плечами: да, он прав, но по крайней мере, одного негодяя всё же задержали. И чем чёрт не шутит, может быть, он действительно сам решил покончить с собой, дабы не попадать в тюрьму, так ведь тоже может быть. Хорошо, что с Ларисой все в порядке, и она вернулась домой. Лёвушка был на седьмом небе от радости. Всё утро он ходил задумчивый, не хотел ни есть, ни пить, ни играть, Пете никак не удавалось развеселить его. Сама Катерина несколько раз повторяла ему, что поводов для беспокойства нет, но он смотрел на нее исподлобья и твердил одно: почему в таком случае отец уехал сегодня с утра пораньше и не взял Лёвушку с собой. — У твоего папы много важных дел на работе, — увещевала его Катерина. — Вот посмотришь, он скоро вернётся, и тогда уже вы поедете к Ларе вместе. — И правда, — поддержал её Петя, — дед же говорил вчера, что ему нужно срочно что-то там подписать. Лёвушка, глубоко вздохнув, вынужден был признать правоту их слов, но все равно хмурился, пока наконец-то не вернулся Пётр Иванович, да еще не один, а вместе с Ларисой. Радостные вопли Лёвушки и Пети наверное были слышны во всем посёлке. Пётр Иванович объяснил, что он, уладив необходимые дела на работе, заехал навестить жену. Доктор же обрадовал его тем, что через пару дней Ларису Викторовну можно будет выписать домой. Но тут уже сама Лариса принялась настаивать, что ей де нужно выписаться прямо сегодня. И вообще, она чувствует себя превосходно, и ни дня больше не желает оставаться запертой в четырёх стенах. Подумав, доктор смилостивился и решил, что под личную ответственность он сможет отпустить Ларису сегодня. — Слава богу, этот ужас остался позади, — Пётр Иванович поцеловал жену в щеку, — теперь ты дома, с нами. И с тобой больше ничего не случится. — А уж как я рада, что сегодня наконец-то усну в своей постели, — блаженно потянулась Лариса. — А кроме того, я смотрю, что и здесь у вас дела на лад пошли, верно? — подмигнула она Катерине. Она засмеялась, почувствовав, что краснеет. В самом деле, последние дни у них с Григорием, кажется, наметилось перемирие. Он настоял, чтобы Катерина осталась дома и сама ухаживала за Петей, уже целых два раза приглашал ее поужинать вместе, и они, обсуждая всё произошедшее, беседовали мирно, без взаимных упрёков. Разумеется, она чувствовала себя немного виноватой перед Назаром. Он несколько раз звонил ей, спрашивал, как дела, но она попросила его дать ей время и не беспокоить. Ей нужно было все обдумать: Назар — очень хороший человек, и он дорог ей, но всё же её семья — это Гриша. Катерина не смогла его забыть, всё время думала о нем на протяжении долгих лет, хотя и старалась изо всех сил забыть его. Ни минуты она не была счастлива с Алексеем, несмотря на то, что хорошо к нему относилась, и вот опять ситуация повторилась. Назар, когда она ему рассказала обо всем, лишь вздохнул, покачал головой и сказал, что решать ей… Григорий ворвался в гостиную точно вихрь, с первого взгляда было видно, что он зол, расстроен и не на шутку рассержен. Катерина как раз в эту минуту собралась пойти и посмотреть, как там Петя, а то что-то они подозрительно притихли с Лёвушкой у него в комнате. Увидев же Гришу в таком состоянии, она замерла в дверях, недоуменно глядя на него. Судя по всему, случилось что-то плохое, и при этой мысли Катерине сделалось не по себе. — Очень хорошо, что ты здесь! — Григорий подлетел к Петру Ивановичу и уставился на него, тяжело дыша. — Мне надо сказать тебе пару слов. — Что случилось? — спокойно спросил Пётр Иванович, поднявшись с кресла и переглянувшись при этом с Ларисой. — Ты… Я всё знаю! Пётр Иванович удивленно приподнял брови: — О чём? — О том, — задыхающимся голосом проговорил Григорий, — что ты лгал мне всю мою жизнь! — Гриша, что произошло? — тихо спросила Катерина, но он не обратил на неё никакого внимания. — Ты, — продолжал Григорий, по-прежнему рассерженно глядя на Петра Ивановича, — называл меня своим сыном и наследником, но на самом деле тебе прекрасно было известно, что я — не твой сын, ты не мог не знать, что Анна родила меня от того недоумка! Который сейчас сидит в тюрьме за то, что попытался устроить пожар в твоём чёртовом ресторане! — Григорий уже, как видно, самого себя не помнил, он был бледен, дрожал, то и дело сжимая и разжимая кулаки. — И знаешь ли, как-то трудно его теперь осуждать за это. — Гриша, — все так же тихо и спокойно проговорил Пётр Иванович, — ты, во-первых, успокойся. Во-вторых… Я никогда тебе не врал. Ты — мой сын. Слышишь, мой! И никто, никогда… — Неправда! — закричал Григорий, схватив его при этом за грудки. — Я тебе не сын, и ты это знаешь! Ты всю жизнь это знал, и именно поэтому ты никогда не позволял мне распоряжаться единолично на предприятии, постоянно следил и перепроверял все мои проекты! Я для тебя был и остаюсь всего лишь наемным рабочим, служащим, которому доверяют, да, но не более того. И так с самого детства: если я тебя просил купить нужную мне вещь, отвезти отдыхать, просто побыть со мной, а тебе при этом в нужно было на твою проклятую работу, ты выбирал работу! — Самое время вспоминать детские обиды, — усмехнулся Пётр Иванович. — К твоему сведению, дорогой мой, я выбирал работу именно для того, чтобы купить тебе то, что нравится, и чтобы ты мог поехать туда, куда тебе хочется! — Конечно, — всплеснул руками Григорий, — то-то Лёвка по первому же писку получает всё, что угодно, а главное — твоё внимание! Я-то думал, дело в том, что он — от твоей любимой, как ты любишь говорить, женщины, а я — от Анны, которая оказалась ошибкой молодости. Но все оказалось гораздо серьёзнее! — Ты, кажется, сам не понимаешь, что несёшь, Гриша, — отозвался Пётр Иванович, — иди-ка лучше домой, успокойся, а потом мы спокойно поговорим. — Я не желаю больше с тобой разговаривать. Никогда! Ты такой же лицемер и подлец, как Анна! Вы оба… — Гриша! — Лариса, все это время недоуменно переглядывавшаяся с Катей, решительно поднялась с кресла и подошла к ним. — Думай, что говоришь! — Помолчи, Лариса, не суйся, — обернулся он к ней, — тебя вообще тут не спрашивают. — В самом деле, — мотнул головой Пётр Иванович, — прекрати немедленно истерику! Я могу тебе всё объяснить, но только в том случае, если ты способен выслушать. — Я уже сказал, — Григорий вновь вцепился в лацканы пиджака отца и встряхнул Петра Ивановича, как грушу, — не желаю больше тебя слушать. Я теперь тебя видеть не могу, твоя подлая и мерзкая ложь всё уничтожила! — Ах, не хочешь?! — взорвался Пётр Иванович. — Ну что ж, прекрасно! Можешь собирать свои вещи и уматывать отсюда на все четыре стороны, — закричал он. — Если тебе важнее сплетни и бредни ненормального, нежели моё слово, а главное — годы, которые мы провели вместе и были одной семьёй, то мне больше не о чем с тобой разговаривать! — Выгнать меня просто так у тебя не получится, пап… простите, Пётр Иванович! По документам я — ваш сын, а значит, этот дом и мой тоже. Здесь есть моя доля! И если я захочу, я потребую свою часть наследства. Как бы тебя это не коробило, но прости уж, не всё достанется твоему милому Лёвушке! — Пошел вон! — процедил сквозь зубы Пётр Иванович, и Катерина испуганно ахнула. Раньше она, кажется, не видела его таким разъярённым. — Немедленно, чтобы духу твоего тут не было больше! Григорий несколько раз хлопнул в ладоши: — Браво! Вот теперь ты действительно показал своё истинное лицо, больше не нужно притворяться и изображать из себя любящего папочку. — Да как ты смеешь?! — воскликнула Лариса. — Я же сказал, что тебя не спрашивают, не лезь! — бросил ей Григорий. — Твоё дело — смотреть ему в рот и во всем поддакивать. А не то, гляди, выставит тебя вон, потому что недостаточно хорошо работаешь! Пётр Иванович хотел было что-то сказать ему в ответ, но Лариса его опередила. Она замахнулась и со всей силы залепила Григорию довольно-таки увесистую пощечину. — А вот теперь, — воскликнула она, в упор глядя на него, — убирайся отсюда вон! Григорий дернулся было, чтобы ответить ей, но Катерина, опомнившись, подскочила к нему, обняла за плечи и зашептала на ухо, что лучше всего сейчас успокоиться. — Пойдем домой, Гриш, пойдем! Ну что ты… ну, не надо так, успокойся! — повторяла она всю дорогу, пока они шли до дверей. Ни Пётр Иванович, ни Лариса не окликнули их, не позвали обратно.