***
— Труп мужчины, а именно — Якова Ефимовича Костенко, был найден в квартире, которая принадлежит Натали. Дверь была открыта, соседи увидели, забеспокоились. Смерть наступила позавчера, ориентировочно около половины шестого вечера. Отсюда вопрос, Григорий Петрович, где вы были в это время? — А я помню? — пожал плечами Григорий. — Хотя… Да, конечно, именно позавчера он не поехал на работу, сказав секретарше, что его не будет на месте целый день, и встретился с Катей. И был на седьмом небе от счастья, потому что она согласилась быть с ним. Он тут же принял решение объясниться с Натали и попросить развода. Она устроила ему сцену и заявила, что ждет ребенка. — Да, я вспомнил! — обрадовался Григорий. — Дома я был. Приехал где-то после обеда, потом мы поговорили с Натали… Ты можешь ее спросить об этом! Она мне призналась, что у нас будет ребенок. Николя удивленно приподнял брови: — Ребенок? Ты уверен? — Она была у врача, ну, во всяком случае, именно так она мне сказала. — А, — протянул Николя, — понятно… Ладно. Что было потом? — Мы с ней… так скажем, повздорили. И она уехала, сказала, ей нужно развеяться, поехала по магазинам. А я сидел весь вечер в кабинете и разбирал бумаги. Мне это помогает успокоиться. Да! Я разговаривал с отцом по телефону… Как раз около шести было. — Что ж, это мы проверим, — кивнул Николя. — А пока вот, посмотри, — он протянул Григорию черно-белый снимок, где был изображен мужчина средних лет, с мелкими чертами лица и высоким лбом с залысинами. — Никогда не встречал этого человека? Григорий пристально рассматривал фотографию, судя по всему, сделанную для какого-то документа: паспорта или водительских прав, — и чувствовал, что пребывает в растерянности. Вроде бы этот мужчина не знаком ему, но в то же время, было какое-то смутное чувство, что где-то он его встречал. В это самое время в управление приехал отец, и Николай распорядился пропустить его. Он быстро объяснил ему все и также показал фото: — А вы, Петр Иванович, его не узнаете? Тот взял фотографию, взглянул мельком и кивнул: — Он самый. Как я и сказал по телефону: этот… работал у нас в бухгалтерии. В школе, которую открыла Анна, я хочу сказать. Я дал ей денег и не лез больше в эти дела, всех людей она подбирала и нанимала сама. Его привела одна служащая, по знакомству, там вообще очень многие работники были связаны, так сказать, родственными узами, Анна это поощряла, и вот, к чему оно привело. Первая же аудиторская проверка выявила растрату. И его посадили. — Все верно, — кивнул Николя. — Костенко отбывал срок в колонии строгого режима, ему дали девять с половиной лет, но он вышел досрочно… За примерное поведение. Вы с ним больше не встречались? Отец покачал головой: — Бог миловал! Если бы вы не не упомянули его имени, я бы о нем и не вспомнил. — Понятно. Ну что ж, теперь вам придется немного подождать. Мы сейчас получим и сверим распечатку звонков Григория Петровича, и… думаю, на этом все на сегодня. Пришлось ждать, пока Николя затребует распечатку звонков из сотовой компании. Разумеется, отец также подтвердил, что разговаривал с Григорием по телефону в указанное время, то же самое следовало из отчетов сотовой компании. Что касается пистолета, то Григорий точно помнил, что лежит он в материнском особняке, в сейфе в библиотеке. Собственно, Григорий положил его туда после покупки и больше не доставал. — Вам придется предъявить его, если потребуется, — предупредил Николя. — Да хоть завтра! — кивнул Григорий. — Хорошо, Григорий Петрович, — кивнул Николя, — пока вы можете быть свободны. Но вам пока запрещено покидать город и страну. — Я понял.***
Отцу, видимо, надоело молчать и он, повернувшись к Григорию, пристально посмотрел на него. В детстве Григорий всегда ежился от подобного взгляда, так как ему казалось, что отец насквозь его видит, и потому скрыть какие-то свои проступки не получится. — Ты и вправду не имеешь ко всему этому никакого отношения? — тихо спросил отец. — Папа! — возмутился Григорий. — Ты действительно считаешь, что я… способен убить?.. — Да нет, Гриш, извини… Я не то хотел сказать. Просто… ты действительно не помнишь об этом человеке? Хотя тебе же было тогда… сколько? Года два примерно… — А почему я вообще должен его помнить? — изумился Григорий. Отец в ответ глубоко вздохнул: — Давай дома поговорим, хорошо?***
Какой-то абсурд! Петр не верил своим глазам и ушам. Они с Анной давным-давно похоронили прошлое, положили сверху большой камень и поклялись об этом не вспоминать никогда. И вот теперь оно, это прошлое, ни с того ни с сего решило напомнить о себе. Откуда взялся этот негодяй? И какое, черт все раздери, Гришка имеет к этому отношение? Он говорит, что не помнит ничего и не знает, но Петр видел, что сыну явно стало не по себе, когда он увидел фотографию… — Все в порядке? — прямо с порога спросила их взволнованная Лариса. — Я места себе не находила. — Все нормально, — отозвался Григорий, — это какое-то недоразумение. — Слава богу! — Лариса вздохнула с облегчением. — Я бы не сказал, — мрачно отозвался Петр. — Что такое? — мгновенно встревожилась Лариса. — Хорошо, — Петр уселся в кресло и потер глаза ладонью. — Когда-нибудь надо было обо всем рассказать…***
Ему не очень-то понравилась идея Анны открыть школу, но тем не менее, он не стал возражать. В конце концов, она имеет полное право заняться чем-то, что ей по душе. Правда, Грише было тогда около полугода, но он рос спокойным и смышленым и не доставлял особых проблем. К тому же и Павлина ходила за ним, как за родным, а в дальнейшем Петр с Анной планировали отдать его в один из лучших детских садов, дабы он рос и развивался как полагается. Словом, они с женой вложили немало денег в эту авантюру, и неожиданно дело, как говорят, пошло. Анна буквально расцвела и повеселела, ее словно подменили. Она даже похорошела! Исчезли ее чрезмерная раздражительность и необоснованная совершенно хандра. После родов она первое время была будто сама не своя, плакала целыми днями, особенно, когда думала, что ее никто не видит, не спала ночами, и Петр вынужден был даже показать ее врачу. Но стоило ей заняться делом, и она словно преобразилась. За год дело довольно быстро раскрутилось, репутация школы была самой наилучшей, и все было вроде бы хорошо. Конец учебного года ознаменовался так называемым отчетным концертом, где детишки довольно-таки мило и трогательно пели народные песни и танцевали, а после был устроен корпоратив. Вот там-то, на вечеринке, к Петру и подсела Соломия Вербицкая. Он как раз скучал в одиночестве за своим столиком, потому что Анна отправилась провожать учеников и их родителей. — Простите, — мило улыбнулась она, — но я смотрю, вы тут совсем один? — Теперь уже нет, — улыбнулся он ей и указал глазами на соседний стул. Окинув ее беглым взглядом, он сразу же заметил, что она довольно привлекательна: стройная, с длинными ногами и тонкой талией. Белокурые волосы красиво уложены и завиты, красное платье в пол подчеркивало все достоинства ее фигуры, а декольте едва прикрывало высокую, упругую грудь. — Я с удовольствием разогнала бы вашу тоску, дорогой Петр Иванович! — подмигнула она ему. — Ну, — усмехнулся он, беря ее за руку, — если вы уж знаете, кто я, позвольте теперь и мне узнать ваше имя, прекрасная незнакомка. — Так я же Соломия, преподаю тут хореографию в младшем классе. — Раньше я вас тут не встречал… — Так я всего вторую неделю работаю, а раньше выступала в ансамбле народного танца. — Очаровательно! — он поцеловал ей руку. — Позволите пригласить вас потанцевать? — О, с удовольствием! Во время танца она излишне тесно прижималась к нему, заглядывала в глаза и облизывала губы. Петр, честно признаться, с трудом сдерживался, потому что, чего греха таить, с Анной у них довольно-таки давно уже ничего не было, и потому он понимал: еще чуть-чуть, и он затащит эту девицу куда-нибудь в укромный уголок, а там — будь что будет. По счастью, вернулась Анна, и мадемуазель Вербицкая ретировалась. Правда, перед этим она успела сунуть ему в нагрудный карман бумажку с номером телефона… Жена не стала, к счастью, устраивать ему сцену, впрочем, может быть, просто не придала этому значения. Второй раз с Соломией он встретился, когда заехал вновь в школу, дабы забрать Анну и отвезти на вокзал: она должна была встретить группу учеников, которые приехали из другого города по обмену. Соломия мило улыбнулась ему и посетовала на то, что дескать в прошлый раз он пообещал позвонить, да так и не позвонил. При этом опять приблизилась к нему вплотную и положила руку на плечо. Петр решил, что большого греха не будет, если он ей позвонит. На другой же день он не преминул сделать это, а после — купил букет белых роз и поехал на свидание. Он пригласил Соломию в кино, потом подвез домой, они выпили по бокалу шампанского, а после она вдруг вспомнила, что завтра ей в шесть часов вставать на работу. Петр обнял ее за талию, привлек к себе, поцеловал и шепнул на ухо, что согласен ждать, и как только она передумает, он де будет счастлив. Она рассмеялась и заявила, что уже готова на все, но… срочные дела откладывать никак нельзя. Конечно, она набивала себе цену, Петр же не вчера родился и прекрасно все понимал. У него проснулся прямо-таки охотничий азарт, в конце концов, почему бы и нет, думал он. Обычная, ничего не значащая интрижка… Время от времени он позволял себе тогда подобное времяпрепровождение. В другой раз он пригласил Соломию в театр, затем пару раз они были на концерте в филармонии и в ресторане. Он подарил ей золотые серьги с сапфирами и духи по цене нефтяной скважины, о которых, как она сказала, давно мечтала. Тем вечером, когда они прощались, Соломия отдала ему ключи от своей квартиры. — Если… ты не против, я хотела бы пригласить тебя завтра ко мне. Придешь? — Я не привык останавливаться на полпути, — выдохнул он, целуя ее. — Тогда я буду ждать. В семь! На другой день Петр купил очередной букет, прихватил бутылку красного вина и, полный самых радужных надежд, покатил на квартиру к своей пассии. Она звала к семи, но он специально закончил все дела пораньше, дабы продлить, так сказать, удовольствие. Не было еще и пяти, когда он приехал, и, так как ключ Соломия дала ему загодя, звонить в дверь не стал. В квартире царил полумрак, и Петр решил, что Соломии попросту нет дома. Обрадовавшись, что сможет устроить ей небольшой сюрприз, он направился прямо по коридору, да так и замер у полуприкрытой двери в комнату. Соломия была дома, причем не одна. — Приедет? — спросил мужской голос. — Обижаешь! — отозвалась Соломия. — Я велела к семи… Слушай, — в ее голосе отчетливо послышались панические нотки, — я боюсь! Если все откроется… мы пропали. А если я этого не сделаю, он меня убьет! — Я не пойму, если ты не хочешь спать с Червинским, то сделай, как я предлагаю. Пару капелек в вино, и он проспит, как младенец, до утра. А потом ты скажешь, что все было. — Так нельзя! Петр, знаешь ли, не идиот какой и сразу все поймет. — Да наплевать! Фото я сделаю, так что не отвертится. Главное, чтобы жена его поверила, что он тебя изнасиловал. И что ребенок — его. — Яша, мне страшно! Скажи, зачем ему это надо? — Сама знаешь! Деньги Червинских Степану сослужат хорошую службу. А на такое дело они раскошелятся ого-го! В тюрьму-то никому не охота, да к тому же, по такой статье. Петр буквально прирос к полу: ай да красотка! Милая, кокетливая, доступная! И ведь не приди он раньше, попался бы, как дурак. Он кашлянул, решительно распахнул дверь комнаты, в два шага преодолел расстояние между ним и Соломией, грохнул об пол принесенную бутылку вина, швырнул ей в лицо букет, влепил напоследок пощечину и поспешил убраться восвояси, не сказав при этом ни слова.***
— И что дальше? — тихо спросила Лариса после продолжительного молчания. — Дальше… — хмуро взглянул на нее Петр, — я зарекся раз и навсегда вестись на смазливенькие дамские личики и щедро раздаваемые авансы… Ну, разумеется, — усмехнулся он, — пока не встретил одну женщину, которая заставила меня отступить от принципов. Впрочем, она-то как раз никаких авансов и не раздавала. Она твердо дала понять: или серьезные отношения, или я могу идти… лесом, полем, лугом, и так далее. Лариса улыбнулась, а Григорий, все еще не веря собственным ушам, спросил: — Так получается, эта женщина хотела навязать тебе чужого ребенка? — А что, есть иные варианты? Больше того, она на этом не угомонилась. Вместе со своим хахалем они явились все же к Анне и просили денег. Тот тип орал, что я совратил его невесту, чистую и невинную, и она де ждет ребенка. Дескать, все видели, как я, как он выразился, тискал ее на той вечеринке, а потому должен платить. Что было потом с Анной — словами не передать! Она натурально была в истерике. — И ее можно понять, — тихо проговорила Лариса. — Еще бы! — поддакнул Григорий. — Ну да, — согласился Петр. — Потом мне, справедливости ради, удалось ее успокоить. Когда у Соломии родилась дочь, Анна заставила меня сделать ДНК-тест. Собственно, я и сам тогда об этом думал… И все встало на свои места. А вскоре после этого Яков попался на растрате. — Получается, — сказала Лариса, — не мытьем, так катаньем, они все же решили разжиться легкими деньгами. Петр кивнул: — Соломия клялась Анне, что ни при чем, но та все равно ее уволила. Правда, потом сжалилась, когда та пришла к ней чуть ли не голая и босая. То есть, она пришла к Павлине, попросила приютить, Анна пожалела ее и оставила в школе на должности помощницы воспитателя, а по сути — нянечки и уборщицы. Потом она выяснила, что Соломия родила дочь и оставила ту в доме малютки, и заставила ее забрать. Помогала заботиться о девчонке. — Дочь, — Григорий вскинул на Петра глаза, — так получается… Китти?. — Она самая. Григорий не мог до конца прийти в себя, и поэтому, заявив, что ему надо срочно ехать домой, спешно ретировался. — На него эта история произвела сильное впечатление, — вздохнула Лариса. — Надо думать, — отозвался Петр. — Ларис… ты… Одним словом, я хочу, чтобы ты знала: в прошлом… — Тшш! — Лариса прижала палец к его губам. — Сам говоришь: в прошлом! Вот и отпусти его. Мало ли… что было. Никто от ошибок не застрахован. Главное — не повторять их в настоящем. — Вот уж в этом я могу тебя заверить! — рассмеялся Петр, обнимая жену. — Слушай, — спохватилась вдруг Лариса, — но… как вся эта история объясняет тот факт, что этот самый Яков оказался в старой квартире Натальи Александровны? Петр промолчал, не зная, что ответить, лишь пожал плечами. Это действительно загадка! Если только Григорий опять не умолчал о чем-то очень важном… — Ладно, — вздохнул Петр, — подумаем об этом позже. Да и полиция, надо полагать, во всем разберется. Не пора ли нам отдыхать, дорогая моя? — он ласково заправил ей за ухо непослушный локон. — Завтра будет трудный день, — с утра Петр намеревался лично отвезти жену к врачу, а на два часа было назначено заседание суда по делу Анны. — Идем, — блеснула глазами Лариса. — Думаю, времени у нас предостаточно, и мы успеем… отдохнуть! Петр счастливо рассмеялся и подхватил ее на руки.***
Катя нервно теребила в руках ни в чем не повинную собачку от молнии на жакете. Ладони ее намокли, что неудивительно: она ужасно нервничала. До Гриши она вчера так и не дозвонилась, хотя он обещал приехать, но… видимо, что-то случилось. Ко всему прочему, он не ответил ни на одно ее сообщение… А сегодня еще и суд, так что он наверняка будет там. Но тянуть дальше было невозможно, поэтому Катя отправилась в медицинский центр одна. Страховку здесь ей оформила Анна Львовна еще тогда, когда она жила и работала в интернате при школе. — Прошу, Екатерина Степановна, проходите! — миловидная и улыбчивая медсестра подошла к ней и пригласила в кабинет. — Доктор ждет вас. — Да… спасибо! — чувствуя, как дрожат колени, Катерина направилась в кабинет врача. — Ну, что ж, — улыбнулся ей врач после окончания процедур, — все верно, ошибки быть не может. Вас можно поздравить: вы скоро станете матерью. Срок пока еще небольшой, около четырех недель, и сейчас я вам выпишу направление на все необходимые анализы. Машенька, — обратился он к медсестре, — оформите Екатерине Степановне все направления и… — Семен Аркадьевич, — отозвалась Маша, — извините меня, но тут опять что-то у меня не выходит! Новая электронная карточка для пациентки никак не открывается, потому что я не знаю, как закрыть прошлую — карту Червинской. — Там нужно… Нет, погоди, сейчас сам сделаю, — отозвался Семен Аркадьевич и поднялся со своего места. Катерина же вздрогнула: — Червинской? — вырвалось у нее. — Вы сказали… Червинской? — Да, одна моя пациентка, — отозвался Семен Аркадьевич, склонившись над клавиатурой компьютера Маши и орудуя мышкой. — Ну вот и порядок! — добродушно проговорил он. — А что, она… беременна, — тихо спросила Катерина, — Червинская?.. — Да, — тут же затараторила словоохотливая Маша, — она так хотела родить ребенка, а после того, как… — Маша! — Семен Аркадьевич постучал ручкой по столу. — Займись-ка лучше Катериной Степановной. Заполни уже форму и выпиши ей направление на… — Не нужно анализов! — быстро проговорила Катерина, борясь с подступающими слезами. — Я не буду рожать, Семен Аркадьевич. Мне бы направление на аборт. Прошу вас!