Наше личное никогда

Для членов малого совета королевы ещё десять лет назад была построена башня советников, в которой те жили с семьями зимой. Башня эта была толстой, словно бочонок, и примыкала к замковой стене. Раньше, насколько Джендри помнил, на её месте были построены простенькие казармы, в которых он иногда спал, часа по три, не больше, в перерывах между работой в кузнице. Но минула долгая ночь, Винтерфелл восстановился, разросся, и теперь был центром королевства, а не борьбы жизни со смертью. Невен Пенроуз, кастелян Штормового Предела, едва получив ворона с вестью о том, что Джендри задержится в Винтерфелле, тут же прислал птицу обратно с сообщением о том, что лорду потребуются средства, и гонец с вещами и вексельными расписками уже отплыл из порта по направлению к Белой Гавани. Из Белой Гавани же пришли вести о том, что все его люди добрались в добром здравии, но корабль штормовых земель, что должен был прийти из Чаячьего города, до сих пор не явился в порт. Джендри ответил им, чтобы ждали не более двух суток, а потом наняли судно до Королевской Гавани. Если средств не хватит, то им следовало написать ему незамедлительно, или ждать, когда прибудет корабль с гонцом из Штормового предела. Он также оповестил Бриенну о том, что не прибудет с остальными, но она пока не ответила. И, поскольку они с Гленом остались в Винтерфелле только с тем, с чем приехали неделю назад, у Джендри с собой совершенно не было парадного одеяния для приёмов и званых вечеров. Его не смущала необходимость проводить весь день в дорожной одежде, тем более что прачки исправно стирали, сушили и гладили его бельё каждый день, но он знал, как лорды и леди ценят лоск внешности и дорогой одежды. Особенно в Королевской гавани. На Севере с этим явно было проще, и вид помпезного южного лорда мог вызвать насмешки. Но дамы, ох, эти дамы, с их колкими взглядами и обманчиво льстивыми речами. Они, должно быть, были везде примерно одного настроения и взглядов на жизнь. Что Джендри мог для них сделать, так это принять ванну и подстричь бороду, и немного, так и быть, выскоблить грязь из-под ногтей. Как и предупредила Санса, ему вдруг пришло приглашение на ужин от имени лорда Вилиса Мандерли, королевского мастера над кораблями. Мандерли верили в Семерых, и в целом были люди более южного менталитета, несмотря на долгие годы жизни на Севере. Как Джендри знал по знакомству с сиром Марлоном, дядей нынешнего лорда Мандерли, люди они были, очевидно, гордые, но не лишённые душевности. Мандерли занимали два нижних уровня башни, комнат восемь, не меньше, и, едва Глен представил его, служанка тут же ушла доложить о визите гостя. — Лорд Баратеон, — сир Марлон первым вышел приветствовать его, — как я рад! Прошу меня извинить, лорд Вилис сейчас в Новом замке, исполняет свой долг, вы же понимаете, я мог пригласить такого высокого лорда только от имени главы рода. Сир Марлон, без кольчуги и дублета, не верхом на коне в полном вооружении, создавал впечатление добродушного толстяка, то и дело подкручивающего свои моржовые усы. Седая борода его была причесана и уложена на грудь поверх нежно-голубого котта, расшитого серебряной нитью. Джендри, одетый в простой, без изысков, камзол, немного стушевался. В обеденной зале уже зажгли множество свечей, и в жёлтом свете ему предстали три женщины и один мальчик. Одна дама постарше, с видом надменным, несколько даже неучтивым, две юные особы, схожие возрастом с его сыном Галбартом. Мальчик лет семи вышел вперёд, представившись Венделом Мандерли. — Сын моего брата, — шепнул сир Марлон, — лорду уж скоро семьдесят лет, да вот порадовал нас на старости-то лет наследником. Вендел, хоть и был ещё ребёнком, уже начал округляться в талии, как и все его родственники мужского пола. Женщина постарше оказалась сестрой Вендела, леди Виллой, дамой молчаливой и строгой. Одна из девушек, рыжеволосая и тихая Джейда приходилась ей дочерью, вторая же, Виола, была дочерью её сестры Винафрид. — Прошу, присаживайтесь, — Виола с первой же фразы взяла на себя роль хозяйки вечера. Едва все уселись за стол, менестрель заиграл спокойный мотив на пятиходовой лютне. Джендри всё ещё чувствовал себя неуютно, хотя юная леди Виола и старалась разговорить своих родственников. Обменялись новостями из Столицы и Белой Гавани и немного порассуждали об изменении морских течений. Внесли еду, и Мандерли, кажется, весьма оживились. На стол легли тушёные овощи, обжаренные до румяной корочки цыплята, штук пять разных пирогов, заливное с рыбой, бобровые хвосты с фенхелем, свежий, ещё дымящийся хлеб, и, к радости Джендри, мумине. Это рагу из фазанов и каплунов всегда прекрасно пахло корицей и гвоздикой, а на вкус не сравнялось бы ни с чем в мире. Хозяева, как он предположил, расстарались специально для него. — Такого роскошного стола не бывало даже на королевских приёмах, — искренне похвалил он, когда первый кусочек сладкого мяса растаял во рту. — Ах, я рада, что вам нравится! — Улыбнулась леди Виола, с не меньшим аппетитом, чем мужчины, принявшаяся за тарпезу. — Расскажите же, лорд Баратеон, как там сейчас? Я ни разу не бывала в Королевской Гавани, говорят, что город отстроили намного лучше, чем прежде. — Можно подумать, ты знаешь, как там было прежде? — спросила вдруг леди Вилла. Её длинные светлые волосы спадали на плечи, грозясь попасть в тарелку, но, в отличие от родни, она не так усиленно накладывала себе угощение. — Прежде там было красиво, миледи, — Джендри решил ответить, пока леди не стали обострять ситуацию, — но сейчас стало намного лучше. Построили водопровод, и теперь людям нет нужды выливать нечистоты на улицу. — Да уж, вонь там была, — между делом прокомментировал сир Марлон, подавая знак слугам налить ещё вина. — А в Винтерфелле вода течет прямо внутри стен, — заметил юный лорд Вендел. — Ничего на улицу не выливают, всё само уплывает. Только вот куда? Джендри и сир Марлон рассмеялись. — Не лучшая тема для разговора за столом, юный лорд, — заметила Вилла. — Миледи, так не я начал. — А какие песни сейчас поют на юге? — впервые с начала ужина подала голос Джейда. — Песни? — Джендри запил еду сухим щиплющим язык вином, и обернулся к менестрелю. — Сейчас во дворце в моде длинные куплеты, миледи. Двадцать, а то и пятьдесят на один мотив. И так, чтобы гости на пиру сами начали сочинять их, особенно комедийные. — Как интересно! — И очень долго. Но бывает весело. Лорд Тирион, хоть и не поклонник, порой неплохо придумывает. Несколько раз на него обижались за это. — Надо и к нам пригласить таких певцов. А сказители бывают? Джендри отвечал на вопросы, пока еды на столе становилось всё меньше, но едва один пирог с почками успел подойти к концу, на его место слуги поставили новый, на этот раз с облепихой. Мандерли же уплетали всё не сбавляя темпа. Извинившись, Джендри попросил прислугу отвести его в уборную, где он немного ослабил кушак, сдавливающий талию. Когда он вернулся в обеденный зал, юная Виола уже сидела за арфой возле окна. — Если наш гость не возражает, — сказала она, прежде чем затянуть “Я помню, когда-то давно ты любила меня…”. Голос у девушки был приятный, и Джендри с интересом послушал печальную балладу о деве, что не дождалась своего рыцаря с войны и покончила с собой. Менестрель в такт арфе постукивал ладонью по лютне, и огоньки свечей поблизости колыхались в вместе с движением его руки. — Прекрасно, — сир Марлон похвалил Виолу и поцеловал её ручку, когда она закончила и снова села за стол. — Ты играешь на арфе так же хорошо, как её милость Санса. — Джейда похвалила сестру, хотя сама, казалось, не принимала участия в этом очевидном смотре невест. — Королева играет на арфе? — Джендри изумился, услышав это, но тут же поправил себя. — Прошу прощения, я нисколько не сомневаюсь в искусном владении арфой её милостью… — Просто она слишком занята для этого? — Спросила Вилла, глядя на Джендри подозрительным прищуром. — Да, определённо. Но её милость добивается успехов во всём, за что берётся. Игра на арфе… — Каллиграфия, — добавил Вендел. — Шитьё, — сказала Виола, — ох, вам бы взглянуть на её последний гобелен! — Верховая езда, — не упустил сир Марлон. — Кстати о шитье, — Джендри решил сгладить свой внезапный интерес к Сансе, вернувшись к тому, за чем его на самом деле сюда позвали, — леди Виола, леди Джейда, вы не знаете, где мне заказать вышивку, подобную той, что на ваших платьях? — Ах, это? — Виола вставала, чтобы было лучше видно русалок, вышитых на груди и по подолу её парчового платья. Джейда осталась сидеть, но на её платье вышивка дубовыми листочками и желудями шла по рукавам, и её видно было прекрасно. — Да, очень умело. Я хотел бы привезти с Севера что-то для своего сына, может, плащ? Знаете, погода в Штормовых Землях не ласковая. — Красивый плащ был бы прекрасным подарком. Но, лорд Баратеон, мы сами вышили их. Швеи помогают кроить, а украшаем одежду мы всегда сами. — Надо же! Что ж, миледи в таком случае мне никогда не заполучить такого умелого шитья. Юные Мандерли наперебой начали уверять его, что они с большим удовольствием вышьют оленей на плаще для наследника Штормового предела. Они быстро клюнули на эти разговоры, в мечтах примеряя пресловутый плащ на своей свадебной церемонии. Леди Вилла же откровенно скучала, интереса пристроить дочь или племянницу у неё не было. Джендри даже позавидовал ей, ведь Вилла присутствует только на этом ужине, а ему, вероятно, предстояло посетить все благородные семейства, проживающие сейчас в Винтерфелле, и где были леди на выданье. — А на десерт, — Виола вся сияла, когда внесли, конец, завершающее ужин блюдо на широких тарелках для каждого, — рис в миндальном молоке с мёдом! Леди Вилла, едва доев рис, к слову, невероятно вкусный, попрощалась с гостем и родственниками, и, сославшись на усталость, ушла к себе. Наскоро переодевшись в платье попроще, она не привлекая внимания покинула башню советников и отправилась прямиком в великий замок. Её величество Санса, как и всегда в поздний час, сидела за работой в своём кабинете. Гвардеец пропустил леди Виллу, и паж тут же доложил о визите. — Ну? — Королева не подняла на Виллу глаз, продолжая изучать бумаги перед собой и что-то скрупулёзно выверяя в них. Её тонкие брови сдвинулись друг к другу, и на лбу появился небольшой залом. Мать Виллы всегда в таких случаях делала замечания, ведь юные леди не должны морщить лицо, и Кейтилин Старк, как образец благородной леди, наверняка втемяшивала подобный бред и своим дочерям. — Что скажешь про него? — Если на корову одеть седло, лошадью она от этого не станет. — Как неучтиво. Санса отложила пергаменты в сторону и посмотрела на Виллу. Королева была проницательна и умна, но её интерес с бастарду с юга Вилла не одобряла. Пусть он должен был сыграть какую-то свою, отведённую ему Сансой роль, он не был похож на благородного простака, которым легко управлять в своих целях. — Он не хитёр и не изворотлив. Его вышколили за эти годы быть образцовым лордом, но складывается ощущение, что это его абсолютно не интересует. Он как будто, не знаю, презирает дворян? Девицы с пустыми головами ухватились за возможность показать себя потенциальному свёкру, а он, кажется, насмехается над ними. — Лорд Джендри как-то оскорбил вашу семью, леди Вилла? — Нет, — Вилла вспомнила скучающие голубые глаза, вежливую улыбку и некоторую неловкость лорда Баратеона. — Придраться не к чему. — Много вина выпил? — Немного, но он ещё там, и если сир Марлон начал вспоминать долгую ночь, то выпьет больше. Санса поблагодарила Виллу, и когда леди ушла, посмотрела под стол, где лежала у её ног собака. — Слышал? — Сказала она и наклонилась, чтобы почесать меховой бок. — Давай, как договаривались. Хака тоже покинула её, и Санса уселась в кресло у камина. Огонь бодро облизывал поленья, завораживая этим незамысловатым зрелищем. Голова раскалывалась от мыслей, и все они, так или иначе, не приводили ни к каким заключениям. Санса не любила неопределённостей, да и никто не любил. Это чувство выбивает почву из-под ног и подвешивает где-то под балкой потолка, и, что самое двоякое, оно даёт простор для манипуляции. Пообещай, заверь, посули, и человек недалёкого ума будет готов сделать так, как тебе нужно. С умными было поинтереснее. Они обязательно начнут торговаться, и тут уже можно будет сыграть на тщеславии и гордости. А если человек держится за честь, нет ничего более простого. Джендри Баратеон очевидно не был глуп, не был горд и, вероятно, не честолюбив. Он был добр и благороден в меру, но не из-за воспитания, которое прививается в детстве, а сам по себе. Барбри Дастин считала его простым, как зимний валенок, Вилла же отозвалась о нём как о снисходительном к дворянам человеке. Он играет свою роль хорошо, но не идеально, и его это совершенно не заботит. Санса многое знала об игре и ролях, и она долго думала над тем, кого же включить в свой нехитрый план. Выбор пал на Джендри, и вот он здесь, и даже задержался под не самым важным предлогом, очевидно скучая в Винтерфелле, не находя себе применения. Его было трудно разгадать. Он уже шестнадцать лет был вдовцом, но не женился повторно. При этом у него не было бастардов, он не посещал бордели, единственное, к чему можно было придраться, это несколько недолгих интрижек с благородными вдовами и одинокими леди Штормовых и Королевских земель, но это было смехотворно. Дамы наверняка вешались на него гроздями, и если он им не отказывал, как минимум доказывало, что мужчинами он, в отличие от Ренли, предпочтения не отдавал, замужних дам и незрелых девиц не соблазнял. Всё это накопала на него леди Дастин, и она же считала, что раз у человека нет никаких грешков, то это характеризует его как недалёкого простофилю, вроде дяди Эдмара. Хотя у Эдмара Талли в речных землях бастардов могло быть больше, чем снега зимой. Нет, Санса придерживалась мнения, что отсутствие грехов и пороков могло говорить лишь о том, что лорд Джендри слишком хорошо их скрывает. И, следовательно, так строго охраняются лишь самые грязные секреты. Это могло подпортить всё дело. А если он предпочитал детей? А если он садист? Сансу передёрнуло. Может, наоборот, любит чтобы его резали и стегали плетью? Но опять же, романы с дамами, пусть ни к чему не обязывающие, но не принёсшие ему дурной репутации, противоречили этим омерзительным догадкам. Он больше не женился, подарив своему роду наследника. Санса была уверена, что не погибни его жена в родах, он был бы ей верен до конца дней. Но он не женился второй раз, а, значит на это была причина. Банальная любовь? Настолько сильная? Санса не верила в это. Джон потерял Игритт, потерял Дейнерис, и уж его израненное сердце, кажется, было не готово пустить кого-то настолько близко снова. Джон любил сильно, как способны северяне, раз и на всю жизнь, храня в сердце тоску и боль по утраченному, но не закрываясь от нового. Он женился, завёл семью, потому что нет смысла хранить верность мертвецам. И если Джендри испытывал что-то подобное к своей жене, Донелле Мертинс, то он уж наверняка за столько лет без неё, нашёл бы себе если не невесту, то хотя бы постоянную любовницу. На секунду в первой твердыне, когда она произнесла имя своей сестры, тонкая и острая игла вонзилась Сансе под рёбра. Если лорд Баратеон хорошо знал её сестру, а, может, и любил её, дело усложнялось. Он не мог знать, мертва Арья или жива, и пошёл в крипту, чтобы убедиться. В крипту, где так отчётливо увидел её, Сансы, сентиментальность. И он был прав, надгробные статуи были нужны ей, необходимы в минуты душевной сумятицы, и эти мертвецы были когда-то, да и сейчас, её семьёй. И если бы Арья была мертва, даже без её тела в захоронении, Санса приказала бы вырезать её лик в камне и установить там напротив Рикона. Возможно, Джендри жил надеждой снова встретить её. Надеждой отнюдь не светлой, а омрачённой сомнениями и всё той же неопределённостью. Можно было сыграть на этом, но у Сансы было слишком мало информации. Где Арья? Она не могла ответить. Когда она вернётся? Никто не знает. Мертва ли она? Нет. Хотя, если Санса хорошо помнила поведение своей сестры, за эти несколько недель с момента смерти Брана, она могла и покинуть мир живых. Арья была непредсказуема, свободна, как ветер, дерзкая и не знающая преград, поступающая наперерез всему, отчаянная и верная. Если лорд Джендри любил её сестру, то план Сансы, если не внести коррективы и не притащить Арью в Винтерфелл сегодня же, летел к чертям. Паж помог ей надеть тёплые сапоги и плащ, принёс масляную лампу в стеклянном фонаре, и прежде чем выйти в холодный ночной мрак, Санса ещё раз посмотрела в огонь камина. Если, если, если. Она ненавидела это слово. Надо было знать наверняка. Служанки передали Глену еды в горшках, и Джендри, распрощавшись с сиром Марлоном и его внучатыми племянницами, пообещав прислать им лучшей вяленой акулы первым же кораблём из Штормового предела, а также ткани и нити для приданого молодым девушкам в дар за радушный приём, отправился следом за своим оруженосцем. Глен споткнулся о выпирающий булыжник мостовой и чуть не полетел на землю, но Джендри схватил парня за шиворот и поставил на ноги. Горшки с едой остались целы. — Как доедим, чтобы отнёс на кухню и проследил, что посуду помыли и вернули Мандерли. — Будет сделано, — Джендри был уверен, что Глен забудет о наказе уже через минуту. — И где леди Бриенна тебя только откопала? — Философски спросил он у самого себя. — О, Хака! — мальчик чуть не припрыгнул от восторга, когда большая пёсья голова появилась из-за арки прохода под крытой галереей. — Ха-а-ка! Привет! Собака вышла им навстречу и завиляла хвостом, но смотрела при этом спокойно, не порываясь скакать, как угорелая. — Она, кажись, не в настроении, — заметил Глен, — может, дать ей пирога? Хака посмотрела на горшки в руках Глена равнодушно, и, подойдя ближе, обошла Джендри кругом, потёршись о его ноги, после чего затрусила к проходу в богорощу. У арки она обернулась, и, не удовлетворившись тем, что за ней никто не идёт, вернулась к Джендри и обошла вокруг него ещё раз. — Да она хочет, чтобы вы с ней пошли, — догадался Глен. — Не очеловечивай, — сказал Джендри, — это просто скучающая собака. — А я говорил, она слишком умная. Может, не смогла кость какую вытащить из корней, вот и зовёт нас. — Тут полно стражи, уж если нужна была помощь, позвала бы кого из них. Если она такая умная. Хака толкнула его носом в ногу. Ладно, решил Джендри, и отправил Глена в гостевой дом, а сам пошёл с собакой в богорощу. Ночь сгущалась, и выйдя через узкий проход в лесок, Джендри оказался в полной темноте, в которой лишь голые ветки деревьев расчерчивали чёрными полосами мрачное небо над головой. Пёс одним светлым пятном побежал вперёд, и Джендри неспешно последовал за ним. Приятно пахло истлевшими прошлогодними листьями под ногами, и тишину этого священного места нарушали только его шаги. Хака улеглась у самого чардрева, возле большого корня, вырывающегося из-под земли, словно щупальце кракена. Судя по удобству ямки под корнем, в которой она расположилась, место это было давно облюбовано. Собаку не смущал холод, она лежала прямо в земле и в темноте вдруг блеснули зелёным её зрачки. Глаза привыкли ко мраку, и Джендри различил печальный лик чардрева. Кровавый сок сочился из глаз и рта, и выглядела эта картина несколько пугающе. Словно маленький ребёнок, Джендри вдруг почувствовал этот накатывающий страх перед древним злом. Дыхание Неведомого, заставляющее кровь застынуть в жилах. Джендри сам над собой посмеялся. — Чего ты меня сюда притащила? — спросил он у собаки и присел на корень рядом, чтобы потрепать её по голове. Хака подняла голову и положила на его колени, заглядывая в глаза. Видно было плохо, но Джендри почесал её лоб и уши. Прикосновения в мягкой шерсти стёрли неприятное зловещее чувство, и они остались наедине лишь с ветром, запутавшимся в голых ветвях, покрывалом ночи и древними богами, что должны были жить здесь. Меж деревьев мелькнул огонёк, и сначала Джендри принял его за факел, но для факела он был слишком низко и слабо горел. Кто-то нёс ручной фонарь с масляной лампой, освещая себе дорогу. Тихое уединённое место вполне располагало к молитве, и он не хотел случайно напугать человека, что сейчас осторожно шёл к чардреву. — Не бойтесь, — примирительно подняв руки, когда свет фонаря коснулся его и Хаки, сказал Джендри, — я уже ухожу. Но собака не подняла своей тяжёлой головы с его ног, а ночной незнакомец обошёл их стороной и повесил фонарь на ветвь чардрева так, чтобы им было лучше видно друг друга. Судя по тишине походки и богатому крою плаща, перед ним, пряча лицо под капюшоном, стояла знатная дама. — Миледи, — Джендри склонил голову. Женщина в тёмном плаще откинула покров, скрывающий лицо, и в тусклом свете лампы блеснула насыщенная медь волос. Лицо её было бледно, но спокойно, и Санса не сказала ни слова, не протянула в формальном жесте руки и не сделала замечания, что он сидит в присутствии королевы. Она села на корень рядом с ним, затягивая тишину и делая её всё более неловкой. Хака же отряхнулась, наконец оставив Джендри, и улеглась клубочком в своё лежбище. Гладь озера, скинувшего оковы зимнего льда, едва подрагивала золотыми отблесками от единственного на всю богорощу огонька, и ветер вдруг закачал ветви деревьев, срывая засохшие красные листы чардрева. Один из сухих листьев упал ему на ладони, и Джендри осторожно покрутил его за веточку. — Вы… — Я… Начали они вдруг одновременно и замолчали. — Простите, ваша милость. — Вы хотели бы что-то узнать у меня, лорд Джендри? Джендри покачал головой. Он чувствовал лишь наплыв собственной глупости и сентиментальности, тоски о том, чего не может быть, и делать Сансу невольным свидетелем этого не входило в его планы. — Если только, с вашего позволения, хотелось бы хоть раз услышать, как вы играете на арфе. — Не думаю, что вам доведётся, — лицо Сансы осталось неизменно спокойным и располагающим, но внутри она вся вскипела от неожиданности просьбы. — Я предположила, вы захотите узнать о другом. — Как бы вам сказать, — Джендри выдохнул и наклонился чуть вперёд, поворачиваясь к Сансе, — я бы хотел и не хотел одновременно. — Так решайте, пока я здесь. — Я бы предпочёл послушать арфу. — Вы насмехаетесь? — Санса не выглядела оскорблённой, скорее изучающей. Её тонкая бровь так живописно изогнулась, что можно было залюбоваться. — Не смею. — Это ранит вашу гордость, поэтому вы не хотите? — Невозможно ранить то, чего нет. Может, лучше жить, не зная ответов на некоторые вопросы? Санса поднялась и пошла прочь так резко, что и собака вскочила от неожиданности, переводя взгляд с неё на Джендри. — Ваша милость! — Джендри одним шагом настиг её и ухватился за край плаща, останавливая, не смея при этом прикоснуться к руке или спине. — Простите мою грубость! — Я скажу вам, хотите вы знать или нет. Можете возненавидеть меня за это, мне всё равно. Вы не можете определиться, значит я сделаю выбор за вас. Арья жива. Но я не знаю где она и вернётся ли. Может, я больше никогда её не увижу. — Санса обернулась, чтобы в бледном мелькании лампы заглянуть в его глаза. — Она там, где не растут чардрева и не живут старые боги. Он стоял перед ней абсолютно спокойный, высокий лорд, бастард Роберта, вдовец, мужчина взрослый и красивый, и его мысли улетели вслед за её словами туда, где сейчас была Арья. Сансе хотелось бы прикрикнуть на него, приказать не стоять как молчаливое полено, но она не могла. Он был не северным лордом, присягнувшим ей, а подданным другого государства. — Спасибо вам, ваше величество. — Джендри поклонился, отпуская край королевского плаща, и Санса, сняв фонарь с ветки, пошла прочь. — Арья отвергла моё предложение. Королева вдруг обернулась, хотя казалось, он сказал это так тихо, что она не должна была услышать, и вернулась, на этот раз поставив фонарик на землю между ними. Свет струился ввысь, очерчивая их лица так, что можно было уловить каждую непрошенную эмоцию. — Это было почти восемнадцать лет назад. После победы над иными. — Когда вы получили титул? — Когда у меня появилось что-то, что я мог бы ей дать. — И она не взяла, конечно. Вы не до конца её знали, лорд Джендри. Да и я тоже. Я сожалею, что моя сестра не приняла ваше предложение. — Это было вечность назад. Поэтому я и не хотел… И хотел. Не знаю, весть о том, что она жива, облегчила груз на моей душе. И вместе с этим боль от того, что она, возможно, не вернётся, пусть не ко мне, но домой, к вам, так неприятна. А если бы она была мертва, принесло ли мне это покой или лишило бы разума? Санса впервые видела, чтобы мужчина так говорил о своих чувствах. Он не лгал, нет, но и не искал её расположения, не боялся выглядеть жалким, и вместе с тем с трудом подбирал нужные слова. Она увидела ясно, как в самый светлый день, печаль отвергнутого, но не обросшую злобой, как у Петира, а светлую тоску по прекрасному чувству, что ему довелось испытать в юности, и по человеку, подарившего его. Ох, играть на таком будет нелегко, ведь совесть не даст ей использовать Джендри так, как она предполагала. Но был ведь и другой путь, верно? — Вам не стоило предлагать ей титул, земли и замок, — Джендри смотрел на Сансу открыто, без вызова и боли от затронутых чувств, — предложи вы ей самого себя, она бы не отказалась. Джендри польстили её слова, но он был уверен, что они не выходили за рамки обычной вежливости. И, хотя он не был уязвлён открытием своих отношений с Арьей, ему вдруг захотелось ответной искренности, хотя он и не имел на это права. — Я вас совсем не возненавидел. Наоборот, вы оказали мне честь, ваша милость. Позволите ли глупому бастарду ещё одну дерзость? — Опять недооцениваете себя, пытаясь меня запутать? — Я бы не посмел, но всё же. Ответите на один вопрос? Он мучает, по правде, не только меня, но и весь малый совет Шести королевств уже семнадцать лет. Санса подхватила фонарь за длинную ручку, снова повесила его на ветку и уселась на корень, сложив ногу на ногу. Она достала руки из длинных рукавов платья и устроила их на коленях, как примерная послушница, готовая слушать септона. Ей было смешно или неловко? Джендри не смог понять, но он уже начал этот разговор. — Хотите спросить, почему я не вышла замуж? — Именно, — Джендри сел рядом на вытертый белый корень. — Тогда вы тоже ответите на вопрос, который мучает мой малый совет уже некоторое время. — Если хватит компетенции. Так почему же? — Как бы вы назвали лорда-мужа королевы Севера? Королём. У Севера нет короля, лорд Джендри, только королева. Вот почему. — Что ж, мне понятно. И что вы хотели спросить? Санса повернулась, чуть наклонив голову к нему, и Джендри наклонился к ней в ответ. Они встретились взглядом, когда она прошептала: — Кто станет следующим правителем Шести королевств?