Вечно рыжая

      Уже где-то минут десять они ехали среди пушистых золотых полей, вдалеке огороженных стройными рощами. Кое-где возвышались отдельно стоящие властные деревья с гигантскими стволами и гривой цвета ржавой меди, а местами пробегала вереница низких деревенских домиков. Поглощая глазами новые пейзажи, девушка не могла поверить, что они всё ещё на том мрачном острове. Вокруг изменилось всё, даже воздух: теперь из открытой форточки тянуло не мерзкой холодной влагой, а золотом дневного солнца и запахом травы. Да и настроение как-то само собой улучшилось.       Её шея в один момент слишком устала притворяться сонной, поэтому пришлось наконец сесть ровно. Когда она подняла голову, её лицо оказалось совсем близко к лицу Гилберта, и девушка не смогла не окинуть его завороженным взглядом. Парень смотрел в ответ так обезоруженно, как смотрят то ли на маленьких детей, то ли на собственную слабость — рыжая вновь поймала себя на мысли, что не может в полной мере контролировать ситуацию, когда парень рядом и смотрит вот так. Тут же Энн заметила, как его кудряшки заискрились в мягких шафрановых лучах. Одна из них неряшливо встала дыбом, и руки зачесались её пригладить. Энн же уже касалась его волос, словно ей это было позволено, — почему бы не повторить? Вот раньше её вообще не заботили такие детали: ну прядка и прядка, ну поправила и поправила, но теперь это казалось чем-то особенным и почему-то не хватало смелости действовать, поэтому девушка лишь больно закусила нижнюю губу и отвернулась к залитому солнцем пейзажу, который, в общем, по красоте вполне мог тягаться с ангельской мордашкой Гилбрета.       Здесь даже птицы пели по-другому: загадочно растягивая трель, будто желая достучаться до каждого, кто её услышит. Энн так заслушалась, что вздрогнула, когда птичий хор был жестоко прерван бодрым и повизгивающим голосом водителя:  — Через пять минут остановка! Дальше автобус не идёт!       Рыжая снова взглянула на Блайта и не смогла поверить, что это всё тот же хмурый парень, который отвернулся от неё полчаса назад. При виде родных мест на его лице расплылась такая улыбка, какую Энн ещё не видела. Какая-то наивно доверчивая, детская и грустно сладостная, от которой тёплые мурашки забегали по позвоночнику.       Дом. Он узнал эти места сквозь года, сквозь кучу человеческих рук, которые решили, что имеют право прикасаться к природе. Они проехали скрипучий мост и через пару внушительных кочек остановились около такой же автобусной остановки, от которой недавно умчались прочь, разве что более приветливой и чистой. Она располагалась рядом с железнодорожной станцией, явно заброшенной, но всё равно сердце невесомо затрепетало при виде знакомого выбеленного домика с теперь погнутой, когда-то сине-зелёной, вывеской «Отель Bright River».  — Куда вы дели лошадей? — вырвалось вдруг у парня. Энн подавила улыбку.  — Никуда, просто их больше не используют для передвижения.  — Вы променяли лошадей на вот эти душные шумные коробки? — Брови парня подпрыгнули, но не так высоко, как делали это раньше.  — Ага, — пожала плечами девушка, не представляя, как оправдывать людей двадцать первого века.       Двигатель заглох и двери с неприятным лязгом разъехались.  — Конечная! У автобуса пе-ре-рывчик! — хрипло улыбнулся водитель, показывая всем, кто выходил мимо него, два золотых зуба. Энн почему-то поморщилась от весёлого вида этого странноватого мужчины, и, как все, лишь слегка кивнула в ответ на его улыбку. Зато Гилберт не забыл отстоять звание чудика:  — Благодарю, сэр, поездка была превосходная! — В тот момент, наверное, впервые в жизни настала очередь водителя слегка кивнуть и постараться не потерять улыбку от удивления. — Что? — спросил Блайт, поймав на себе взгляд рыжей из разряда: «Ты сейчас серьёзно?» Но она промолчала. Как только Гилберт вытащил чемодан и они твёрдо встали на сухую траву, минивэн отъехал, а люди уже разбежались в разные стороны: бабушка в берете медленно побрела дальше, вдоль дороги.

Между ними повисла тишина.

 — И…? — Энн чувствовала, что нужно как-то развеять очередную неловкую паузу между ними, в противном случае девушка психанёт из-за непонимания, как жить дальше.  — Предлагаю прогуляться и найти поесть, — быстро вставил парень. Тоже чувствуя, насколько неприятным оказалось молчание.  — Да! Э… Отлично, — бодро, но всё же не совсем убедительно притворяясь оптимистом, подхватила девушка, радуясь, что в ближайший час ей не придётся думать ни о каких дубах и желаниях.             Они неловко развернулись, улыбаясь друг другу так неуверенно, будто только что познакомились, и медленно пошли по дороге вслед за бабушкой, не зная, куда деть глаза. Казалось, куда не глянь, везде взгляд натыкается на те темы для разговоров, которые они так усердно откладывали в самый тёмный и недосягаемый угол.  — Какие красивые цветы… Что это? — Энн на секунду зависла взглядом над кучкой розовато-белых бутонов.  — Вишнёвое дерево. — После этих слов Гилберт негромко хмыкнул, его брови странно изогнулись, словно что-то припоминая. Рыжая вопросительно глянула на него, ожидая пояснений.  — Тогда тут росло точно такое же, но чуть подальше. Энн всегда с ним здоров… — Он запнулся.

Воспоминания.

Раньше, когда ничего не напоминало ему о доме, ему даже в голову не приходило заводить разговор о его прошлой жизни. Но теперь, оно как-то само вылилось под натиском потрёпанных забытых чувств.  — Здоровалась с деревом? — Энн продолжила разговор, игнорируя, как сердце неприятно ёкнуло.  — Да… Она любила говорить с природой, как с другом. — Гилберт улыбнулся сам себе, вспоминая, почему вообще привязался к рыжей в том времени. Сейчас это было так далеко, в другой жизни, под замком и с надписью «слишком больно, чтобы ворошить».  — Ну что ж… — Энн поймала эту его слабую задумчивую улыбку, прекрасно понимая, что за ней кроется, и в сердце закололо ещё сильнее. Перестав контролировать, что вылетает из её рта, она вслух ляпнула: — Пока, дерево. — И ощутила себя самой настоящей дурой, действительно махнув вишне на прощание. Гилберт уставился на неё с удивлением:  — Зачем?  — Просто, — хмыкнула девушка, прекрасно осознавая глубину своего вранья. Снова повисла пауза, ничуть не приятнее, чем все предыдущие.  — Тебе не нужно быть ей, — вдруг тихо выдал Блайт, смотря куда-то вперёд.  — Само собой не нужно, ещё чего? — быстро усмехнулась Энн в ответ, чувствуя, что хотела услышать от него эти слова, хотя пока не до конца понимала почему. — Вы тут и в школу ходили?  — Конечно.  — Она, наверное, совсем маленькая?  — Мм… да, небольшая.  — Тебе нравилось?  — Да, — Гилберт сказал это так, что усомниться было невозможно, — Мне нравилась моя жизнь.

Нравилась. Прошедшее время.

 — А где ты жил? Возможно сейчас там твои потомки. — Энн почему-то продолжала говорить, хотя чувствовала себя хуже и хуже от каждой фразы, словно глубже зарываясь в кучу грязного тряпья, в попытках найти давно потерянную любимую шмотку, которую скорее всего уже изгрызли крысы и изъела моль.  — Не хочу туда возвращаться сейчас.  — Почему?  — Не хочу думать об отце.  — Он…?  — Умер.  — Прости.

…

 — Не помню этого. — Гилберт нахмурился, переводя тему так, как будто ничего не произошло, но глаза его помрачнели. Плавленный шоколад, который на солнце обзавёлся золотистой корочкой, потемнел и слился со зрачком.       Они остановились около обычного супермаркета. Следом возвышалась ещё пара кирпичных домиков, украшенных аляпистыми вывесками и плакатами. Где-то скрипел флюгер.  — Думаю, здесь можно купить еды, — протянула будто на автомате Энн, но на самом деле мысли её были далеки от голода, хотя в животе забурчало. Она всё думала про то, как неудачно выбрала тему, и про цвет его глаз, который будто черный маркер, обводил её ошибку ещё ярче.       Гилберт уже направился к ступенькам магазина по притоптанной пыльной жёлтой траве, таща за собой чемодан, когда девушка его окликнула:  — Стой! — Он повернулся, слегка вздёргивая брови. Пауза. — Можно тебя обнять?  — Что? — Парень раскрыл рот: он правильно расслышал?  — Просто так, — добавила она, пожимая плечом.  — А… Эм… Д-да. — Гилберт сглотнул от неожиданности её слов. Вроде ничего необычного или выдающегося, но в груди приятно заскрежетало. А ещё сильнее расплылось тёплое осознание внезапной радости, когда руки девушки сомкнулись за его спиной.

Просто так.

Нет, всё это никогда не будет просто так.

Не для них.

Она бы ни за что не отстранилась и простояла бы ещё часа два, крепко обхватив горячее тело парня и чувствуя его ладони у себя на талии, но её очень сильно напугала одна мысль: они же не прощаются, да? Ведь всё это действительно напоминало подготовку к скорому расставанию, а от подобного осознания сердце съёжилось до боли. Стоп. Хватит этих нежностей. Ничего пока не случилось. И она отступила назад, находя глазами его радужки — те вернули себе каштановый блеск, а губы дёрнула еле заметная, довольная улыбка.       В супермаркете было, на удивление, душно, поэтому слишком тщательно выбирать еду не хотелось. Энн стащила с витрины черничный сырок в молочном шоколаде и, посмотрев на растерянного Гилберта, который с трудом понимал, как едят все эти вещи, взяла ещё один. В разделе выпечки набрала ватрушек с творогом, которые просто слишком вкусно пахли, и нашла пару сэндвичей то ли с курицей, то ли с колбасой — по вкусу потом никто так и не понял.       В соседнем домике продавались исключительно продукты со здешних ферм. «Свежее некуда» — гласила голубая чистенькая вывеска. Там Гилберт тут же загрёб в пакет яблок и прихватил две пол-литровые банки парного молока.  — Нездешние? — улыбнулась бабушка на кассе, скорее всё-таки утверждая.  — Я… — Гилберт оборвал себя и прочистил горло. — Да, мэм. — Он снова помрачнел, опять утопая в воспоминаниях, что заставило Энн вновь пустить вход своё обаяние, чтобы не дать ему потеряться окончательно. Пока бабушка аккуратно и чертовски медленно заворачивала банки в белую бумагу, рыжая обняла его руку, поставив подбородок на плечо парня, как будто делала так миллион раз. Плевать.       Почему-то ей тоже стало не по себе. Она почувствовала, как ноющее сердце вновь трепещет от боли, только не своей, а Гилберта. Место, которое принадлежало ему и его детству, теперь было чужим. Он стал нездешним в родных краях. И девушке захотелось кричать, что он всё ещё не одинок.

…

      Было решено свернуть куда-нибудь в сторону от дороги и устроить пикник. Честно, Энн никогда не была на настоящем пикнике: их с Коулом уютные посиделки в парке она не считала, потому что это скорее напоминало перекус в траве, чем пикник на природе, поэтому всю дорогу девушка купалась в загадочном солнечном предвкушении. Она даже толком не понимала, чего ждёт, просто её безумно вдохновляло всё вокруг. Пока они пробирались по тропинке между рощей и каким-то блёклым полем, рыжая уже продумала, какое полотенце не жалко постелить на землю. Потом сообразила, что удобно будет разложить еду на чемодане. Затем восхитилась, как удачно, ещё утром, она сменила кофту на тонкий лавандовый топ с длинными рукавами иначе сейчас бы истекла ручьями пота под присмотром любвеобильного канадского солнца. Ну и напоследок пришла к мысли, что устала прыгать с продуктами в руках по кочкам вслед за Гилбертом, который упрямо шёл всё дальше и дальше. На её взгляд, любая из попадавшихся им полянок была прекрасна.  — Мы идём в определённое место? — спросила наконец девушка, когда наступила в крапиву, росшую под ветками какого-то недружелюбного дерева, справа от неё.  — Люди изменились, но природа нет, так что да, — бросил Гилберт через плечо.  — Ладно, — протянула рыжая, и тут же громко взвизгнула.  — Ты чего?  — Стрекоза! — Она указала на большую жирную жужжащую штуку, замершую совсем близко.  — Ты испугалась или в восторге? — аккуратно уточнил Гилберт.  — Пока не решила.  — Хорошо. — Он улыбнулся, наблюдая, как девушка завороженно обходит её, внимательно разглядывая и одновременно готовая отскочить в случае опасности.  — Они кусаются?  — Да, — кивнул парень, — Если будешь нападать. А затем резко свернул куда-то в лес и буквально через несколько шагов наконец остановился, причём так неожиданно, что Ширли чуть не споткнулась о чемодан, который он всё время тащил за собой.  — Пришли, — выдохнул Блайт, на секунду застыв как вкопанный, но быстро собрался и торжественно воскликнул: — Мисс, прошу! — И тут же прошёл вперёд, открывая девушке вид, который, можно смело сказать, никогда и ни за что не сотрётся из её памяти. Рыжая даже не сразу поняла, на что смотрит: огненно-жёлтое, слепящее глаза поле, от взгляда на которое мурашки забегали по рукам и груди.

Подсолнухи.

Настоящие!

В представшем пейзаже было идеально всё: и сочно-зелёные длинные элегантные стебли в тени соцветий, и окутанные позолотой сами бутоны, закинувшие головы к солнцу, и, конечно, голубое приглушённое небо, которое изящно подчёркивало шелестящее жёлтое море, позволяя ему сиять ещё ярче, насколько это было вообще возможно. Горячее удовольствие затопило тело Энн, и на минуту она потеряла способность дышать и даже пищать от восторга, что с девочками случается довольно редко. Гилберт мог лишь молча улыбаться, наблюдая за реакцией девушки. Ещё когда он заметил, как она смотрит на картину с подсолнухами в той гостиной в Лондоне (а так смотреть может только тот, кто не видел эти цветы вживую), он понял, что очень хочет отвести её на это поле. И какого было его собственное счастье, что оно до сих пор на месте и ничуть не изменилось.  — Это… — Энн шумно вобрала в лёгкие воздух.  — Это прекрасно, — тихо закончил за неё Гилберт, — Пойдём, я очень хочу есть.  — Да. — Девушка сморгнула, возвращая глазам способность видеть что-то, помимо жёлтого цвета. — Точно. Еда.

…

      Ветер легко обдувал её лицо, слегка теребя рыжие прядки и щекоча веснушки. И хотя солнце было ещё высоко и лучи разгуливали, где им только вздумается, погода была как нельзя более подходящая для пикника. Они наспех расстелили полотенце прямо перед подсолнухами и набросились на сэндвичи и парное молоко. Но на самом деле было неважно, что именно они едят, что именно пьют и когда они это пьют, потому что сейчас им даже воздух казался особенным. Пахло летом и… Чем-то ещё. Теплом? Мёдом? Нежностью?  — Здесь так тихо, — задумчиво сказала девушка, протягивая руку к очередной ватрушке и одновременно утирая рукой струйку молока, сбежавшую по подбородку.  — Дорога близко. — Гилберт кивнул куда-то в сторону. — Но по ней мало кто ездит.  — А зря, — хмыкнула Энн, снова улыбаясь цветам.  — Ничуть. Если бы многие знали про это место, оно бы не было таким… волшебным.  — Тоже верно.       Блайт шумно хлебнул молока из банки и вдруг подумал, что оно не изменилось. Вкус ведь всё тот же и таким же будет всегда.  — О чём ты мечтаешь? — спросил парень так внезапно, что Энн сначала даже не сообразила, что надо что-то отвечать.  — Мечтаю…? — протянула она, поднимая голову к небу и будто бы смакуя мысли, чуть шевеля губами, — Знаешь, я провела прошлое лето в другой семье в Австрии.  — В другой семье?  — Ну, мы так развлекаемся: учимся за границей, а проживаем у чужих людей, готовых тебе предоставить жильё. — Она посмотрела на Гилберта, проверяя его реакцию. — Знаю, звучит, наверное, странно…  — Нет, я понимаю, продолжай, пожалуйста.  — И… Там всем на меня было абсолютно плевать. — Она не заметила, как парень нахмурился, потому что снова разглядывала водянистые разводы облаков. — Не так, как дома, нет. На самом деле плевать. Не было Коула. Не было назойливой матери. Я всю жизнь думала, что хочу путешествовать одна! Но… Мне…  — Страшно?  — Да, наверное. — Она помолчала. — С того момента я мечтаю о плане. Чётком плане, чтобы случайно не остаться в одиночестве. — Гилберт не сдержал улыбки, и девушка тут же напряглась, вспоминая, кто она и с кем. Она ощутила, на секунду, насколько уязвима.  — Чего ты лыбишься?  — Нет, нет, я не… — Он поймал пристальный взгляд Ширли, который, казалось, знал, все ошибки, которые он когда-либо совершил. — Просто… Так же нельзя. Так не получится.  — Да. Поэтому это только мечта. — Энн вздернула подбородок и потянулась к яблоку, как ни в чём ни бывало, но откусить не успела:  — Мой отец умер, ты знаешь. Он был тяжело болен, — сказал Блайт, — Тогда я впервые задумался о медицине. Кстати, я принимал роды.  — Э… Серьёзно?  — Это было что-то невероятное. — Гилберт слабо улыбнулся своим воспоминаниям, но сквозь эту улыбку сквозила мрачная тоска, и теперь парень тоже уставился на небо. — Но врач видит не только рождение жизни. Ещё болезни и… И смерти. Я едва ли справлюсь в одиночку. — Он замолчал. Где-то поблизости ворковали какие-то птицы.  — Никто не выживет один, никто, — заключил наконец Гилберт, а затем встрепенулся, улыбаясь девушке, и чертовски мило поднял бровь, словно стирая все сказанные ранее слова. Однако Ширли не смогла так быстро избавиться от размышлений и каждый раз потом, смотря на Гилберта, она не понимала, что чувствует.       Позже её отвлёк сам парень, прочитав название на глянцевой упаковке маленьких батончиков:  — Сырок? Это… Маленький сыр?  — Что? — неожиданно девушка расплылась в улыбке, — Нет! Ничего общего с сыром.  — А какой…?  — Просто попробуй! — Энн проследила за привычной борьбой опасения и доверия в его глазах. — И стряхни крошки с щёк. — Она потянулась рукой к его лицу — пальцы аккуратно мазнули по его подбородку. И хотела уже убрать ладонь, когда Гилберт вдруг перехватился её руку.       Его глаза смотрели прямо в неё. Но в них не было смущения. Только какая-то весёлая искра и понимание. Его брови насмешливо по-доброму скривились, когда девушка снова замерла, в очередной раз его разглядывая. Ему нравилось, что она на него смотрит. Ему нравилось, как она на него смотрит: очаровано, боязливо и в то же время слишком смело — и как она не может сопротивляться сама себе. Я хочу, чтобы Гилберт Блайт не возвращался в прошлое,  — пронеслось в голове у Энн, и она открыла рот, наверное, собираясь озвучить свою мысль, однако из её рта вырвался только выдох. Но парень понял, возможно не всё и возможно не совсем правильно, но он понял, что они в одной лодке. Он понял, что они ходят по краю одного и того же обрыва, а значит, если упадут, то вместе.

Он не сбежит.

      Просто не сможет больше радоваться солнцу без дождливого лондонского неба. Да и все подсолнухи мира теперь цвели лишь в ней одной. Он не влюблён, нет. Но и забыть её — не получится.

Одно движение — и он вновь чувствует её тёплые губы: вкус парного молока и сладкого хлеба. Горячий разряд под самым сердцем сотрясает разум и заставляет бесконечно хотеть ещё. Тягучие потоки удовольствия моментально сковали каждую клеточку тела.

Они пропали.

Они слились в единое целое, забывая о времени. Её рука скользнула на его затылок, крепче прижимая парня к себе за шею, а он тут же окунул ладонь в рыжие волосы.

…

Но вдруг одновременно замерли: и он и она, тяжело дыша и не чувствуя собственных тел. Оба пытаются думать, но в головах ни черта не складывается. Однако паузы настолько выбесили девушку, что Энн больше не могла терпеть. Еле заметно она подалась ближе, но Гилберт не двинулся, и в её венах моментально вскипел протест:  — Только не смей опять извиняться.  — Даже не собирался.

И он снова её поцеловал.