***
… — А, правда! Ты, наверное, меня и не помнишь, ха-ха! — ударил себя по лбу Феликс и с притворно добродушной улыбкой стал потихоньку приближаться к прижавшемуся к стенке Ромео, что в ответ на такого рода действия начал лихорадочно скользить спиной по направлению к двери — с каждым шагом валета седьмой удалялся чуть дальше — держал безопасную дистанцию, — Это я! Джокер! Ой, ты бы видел своё лицо, ах-ха! — говорящий отпрянул в сторону выхода, опережая собеседника, и заливисто засмеялся. Седьмой на мгновение застыл в полнейшей растерянности то ли от того, что ему перекрыли путь к отступлению, то ли от незнания куда деться и сконцентрировал взгляд на локоне выбившихся волос из прически своего валета, как бы переваривая сказанное. Он задумчиво прищурился и, будто что-то вспомнив, ахнул: — О Боже, а ты что тут делаешь?.. — ему сначала почудилось, словно и Джокера сюда ненароком занесло, как и Феликса чуть ранее. А может, здесь вообще не было четвертого? Может, это была всего лишь маскировка? Собеседник усмехнулся и, дойдя до двери, облокотился на неё с видом знатока: — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, поэтому постараюсь развеять твои теории: во-первых, Феликс тут был, — выставив указательный палец правой руки вперёд, проговорил Джокер. Признаться честно, странно было видеть четвертого клона, говорящего о себе в третьем лице и ухмыляющегося в неестественной манере, — Во-вторых, сейчас он в реальном мире и, наверное, попивает молочные коктейли вместе с Федором… — парень на краткий миг замолчал, но не дал Ромео даже пискнуть (хотя он хотел!), и продолжил расхлябанным тоном: — Знаешь, я чуть не оглох, когда вы там у казармы ругались, ах-ха! Ну и истеричка у тебя валет, конечно! Король будто сам оскорбился подобным заявлением и голосом, полным подлинной обиды, прошипел: — Не называй его так. Он иногда перегибает палку, но он… не истеричка. — на последнем слове розововолосый запнулся: не очень оно ему нравилось — совсем иное толкование приписывалось этому понятию. Благо, Феликс дома. Эта мысль вызывала вожделенное облегчение. — Ох-хо! И это говорит мне червовый, не потрудившийся даже нормально изнанку обустроить, — ядовито продекламировал Джокер, — Понасоздавал пустышек каких-то, арок везде понаставил, лабиринт из коридоров соорудил — мог бы хотя бы картинку какую-нибудь на стенку повесить ради приличия. Разочаровал ты меня, знаешь. — карточник, цыкнув, покачал головой в укор седьмому, на долю секунды покрасневшему. Действительно, обычно он не тратил на создание миров много времени: наполнял его однотипными конструкциями и людьми, которых Джокер очень точно обозвал «пустышками» — не прописывал ни характеры, ни отличительные черты. Штамповал их по образцу: лишь бы были и иллюзию своего осознанного существования разыгрывали. Ромео, на удивление, стало стыдно: опустил глаза вниз, закусил нижнюю губу… И вдруг стало ещё более неловко. Получается, все его сюжеты собеседник лицезрел от начала до конца. Даже самые извращённые и безумные. Хотя, какая уже разница, да? «И за что мне вообще стыдно? Пф, у любого есть дикие мыслишки, а чем я хуже? Его вообще не должно это волновать, так что всё, Ромео, ты крут! Он просто завидует твоей безграничной фантазии! (Да он ничего и не говорит…)» — успел надумать себе седьмой и немного взбодриться. Джокер был в курсе всего и видел седьмого буквально насквозь — вплоть до самых сокровенных закутков его разума. Вышеупомянутый всё же раскраснелся — стал похож на «растерянного мужчину, сильно обгоревшего на солнце» — такое сравнение в своих мыслях сделал Джокер и, поняв мотивы действий розового, характеризовавшиеся внезапным осознанием, заразительно расхохотался. Королю от этого стало вдвойне неприятно и совестно: он потупился и горько вздохнул, слушая смачный смех псевдо-блондина. Однако, большинство озвученного Ромео всё равно до конца не уловил, так как увлекся припоминанием последних продуманных им скриптов (не самого здорового качества), и в душу ему запало только одно: — … Ты сказал «изнанка»? — А. Ну да! — осенило Джокера: он развел руками и, обратив взор к небу, чуть ли не пропел: — Добро пожаловать на изнанку карточного мира! — зрачки седьмого сузились: единое понимание происходящего совсем сошло на нет, — У нас тут, конечно, своя атмосфера — живем неплохо… И вдруг ты! — Я? — Ну не я же! — захихикал карточник, пронизываемый пытливым взглядом «брата», и продолжил: — Вообще за тобой весело наблюдать, не спорю… — Ромео резко отвернулся, зажмурившись от стыда, — Но! НО! Когда-то же надо это прекратить, верно? — подозрительно улыбнулся Джокер и подмигнул червовому правым глазом. Ромео не видел этого доброжелательного знака, ибо находился в отвернутом состоянии, однако, вопрос показался ему каким-то неблаговидным, и он решил сразу начать со своих худших опасений: — Ты убьёшь меня?.. — Пф, зачем мне это? — обиженно протянул Джокер, поморщившись, — Я просто хочу тебя предупредить кое о чем!.. Ну, не то чтобы я тебе помогаю, знаешь… — парень сделал небольшую паузу, ожидая со стороны седьмого какой-то вопросительной реакции, и дождался: Ромео поглядел на того с выражением озадаченным и вместе с тем любопытным. «Предупредить» неравно «рассказать» — чаще всего первое слово используется в плохом смысле — червовый напрягся. «Феликс» беспечно поковырял носком сапога в щели расколотой пополам плитки, попытался достать им мелкий расшатанный кусочек — словом, всем своим видом показывал откровенный пофигизм по отношению к данной ситуации и к самому седьмому, жадно буравившему взглядом тот самый носок. — Мне на тебя глубоко поебать, — не отрывая глаз от плитки, проговорил Джокер. Ромео даже ресницами от замешательства захлопал, — Поэтому единственная вещь, о которой я тебя предупреждаю (и прошу!): не надо вставлять себя в повествование. Так-то ладно, мы тоже тут иногда развлекаемся, но прикол в том, что тебя нашим соседом нам видеть не очень-то и хочется, понимаешь? Без обид только. — он обратил взор к клону, брови которого с каждой фразой взлетали всё выше и выше. — Не понимаю… Джокер вздохнул: — Если продолжишь давать себе роли главного героя, изнанка может тебя засосать. И тогда ты в реальном мире больше никогда не проснёшься, — говорил монотонно, периодически закатывая глаза. Видимо, карточник не любил тратить время на всякого рода объяснения, — Моё дело — предупредить. Сегодня, кстати, тебя чуть не засосало. — Поэтому я не мог проснуться?.. — Именно. Седьмой слегка смутился, но ещё раз проанализировав ситуацию, спросил с ноткой надежды: — Но я же ещё могу вернуться? — он слабо улыбнулся, и Джокер, не сдержавшись, выдавил из себя улыбку в ответ — в лице Феликса она смотрелась добродушно и искренно: — Я-то могу тебя вернуть, если, конечно, меня не опередят, ха-ха! — ответил парень, оглядевшись вокруг себя с каким-то интересом, будто и не видел ранее туалета или не сумел должным образом рассмотреть, — Если тебя кто-то из реального мира разбудит — попадешь обратно. Однако, я бы на их месте не торопился. — Э-э, в смысле?.. Отправь меня сейчас! — требовательным тоном проговорил Ромео, разведя руки в стороны. — Неужели ты не хочешь поздороваться с Николь? Или Хелен? Хотя нет, точно! С Хелен ты уже виделся… — тщательно уходил от просьбы Джокер, крутясь на одном месте, как волчок, от воодушевления. Ромео насупился и призадумался: где он мог повидаться с Хелен? Никого похожего точно по пути не встречалось… Да и Феликс бы, наверное, сказал, если заметил — седьмой был сконцентрирован на своих экспериментах со сценариями — не разглядывал пустоглазых, в отличие от валета — тот, наоборот, оказывал им слишком много внимания и постоянно тараторил в ухо королю о том, как страшно выглядят эти суррогаты. Не успел розововолосый задать очевидный вопрос, как Джокер пресек его намерения и с ехидной ухмылкой указал на противоположную стенку левой рукой. Ромео сначала недоверчиво покосился на парня, но вскоре аккуратно перевел взгляд в указанную сторону — он неосознанно скривился в истеричной усмешке, завидев стоящую рядом с крайней кабинкой Милану, скрестившую руки на груди и улыбающуюся во все тридцать два зуба. Былая пустоголовая девчонка выглядела крайне умно, осознанно — подобное преображение заставило сердце офицера боязливо съёжится. — Ну что, хорошо мы вас разыграли, да? — тоненьким мягким голоском протянула девушка, хихикая над глупостью вида червового, ошарашенного и смущенного. Ромео всё же решил удостовериться в правильности своих догадок: — Хелен? — улыбка не сходила с его лица: манера речи показалась ему знакомой и какой-то родной — всё же они чувствовали одномастную связь. Таковая была и с Феликсом, правда, уже не ощущалась, как нечто особенное. — Ага! — весело подхватила «Милана» и засмеялась.***
— Типичный случай проявления лихорадки — видимо, больной пережил глубокое эмоциональное потрясение (Ни о каком таком «эмоциональном потрясении» карты, конечно же, не подозревали, и это замечание показалось им довольно странным), — деловито заключил недавно явившийся фельдшер, прижимая ладонью правой руки ледяной компресс ко лбу озябшего Феликса и обводя взглядом присутствующих: клонский состав не изменился, однако, Федор так и не приехал, хотя Куромаку русским языком велел тому поторопиться. Вару не понимал, зачем тут нужен создатель, но все его высказывания тщательно игнорировались, поэтому он, пораженный подобным поведением, драматично сам себя выставил за дверь, бросив напоследок нечто похожее на «Ну и разбирайтесь сами, придурки!», и, наверное, пошёл набивать их носки чесоточным порошком. Трефовые даже обрадовались, а вот Феликс — не очень. Почему-то червовый полностью перекинулся на пикового: называл того «создателем», хотя ранее такое звание присуждалось шестому — никто не понимал до конца, как он выбирал себе творцов и по каким критериям, однако, уход пятого спровоцировал истошные рыдания и возгласы вида «СОЗДАТЕЛЬ ОТРЕКСЯ ОТ МЕНЯ». Поэтому Вару пришлось силками вернуть на место: он сидел рядом с Феликсом всё время, пока Куромаку договаривался с врачом. Зеленый пытался незаметно улизнуть: унизительным казался ему этот пост, но не мог найти подходящего момента и способа отвлечения внимания четвертого, чтобы его покинуть. Пришлось сидеть. Фельдшер, полноватый темноволосый мужчина лет сорока пяти с обрюзгшим лицом и накинутыми поверх глаз круглыми белыми очками, был одет в стандартный зеленый (и получил за это одобрительную улыбку Вару) медицинский халат, подчеркивавший его тучные несуразные формы, и того же цвета пилотку, стабильно покрывавшую всю пологую часть головы — виднелись лишь пара кудрявых прядей, выбившихся у висков; вошёл в комнату больного с весьма высокомерным видом, чем сразу вызвал неуважение у присутствующих. К нему также была прикреплена медсестра, несимпатичная молодая особа с грубыми чертами: каким-то неправильным разрезом глаз — таким, что казалось, будто их и не было вовсе: то ли щурилась дама постоянно, то ли родилась с подобной особенностью — в любом случае, ни у кого из клонов она симпатии не вызвала ещё и из-за идентичного с врачом одеяния — оно, верно, было ей на несколько размеров велико, как и пилотка, из-под которой даже вследствие её огромности нельзя было разглядеть волос. Она произвела впечатление стройной невзрачной девушки, всюду семенившей за доктором и по большей части времени молчавшей: ни оха, ни вздоха. Совместными усилиями Феликса подняли и уложили на его же кровать: к тому моменту бред парня перешёл на новый уровень: ему везде чудились змеи-переростки, ползавшие по всему телу — он небрежно от них отбивался, и в итоге зарядил врачу в нос кулаком, а медсестру ударил ногой в живот — словом, за несколько секунд четвертый успел избить весь новоприбывший медперсонал. Вару сидел на полу и тихонько хихикал в кулак, приятно дивясь поведению больного, а трефовые стояли в стороне, не смея помогать и сгорая от стыда. Однако фельдшер оглядел червового со всех сторон, обработал рану на виске и туго перевязал её бинтом, (бросив клонам, что ничего серьёзного в ней нет, и это обычный ушиб) померил температуру, которая, к слову, оказалась равна 39,6 градусам и, исходя из последнего факта, сделал Феликсу жаропонижающий укол и приложил к его лбу компресс, о коем говорилось чуть ранее. Трефовые смотрели на всё это с удовлетворением и облегчением, а Вару особо интересно не было, поэтому он спустя несколько врачебных махинаций просто начал ходить по комнате червовых и всё с любопытством рассматривать. Как только четвертому сделали укол (он, благо, не сопротивлялся), бредовый гул, то и дело исходивший от валета, резко затих — результат воздействия был практически мгновенным — он стал засыпать. И ему, определенно, полегчало. — Мы вкололи ему жаропонижающее вместе со снотворным. Проснется — и заговорит адекватно, и стоять сам сможет. Но всё-таки нервничать ему я в течение болезни не советую. Ещё стоит полечиться, — проговорил фельдшер и, достав из своей сумки клочок бумаги с ручкой, что-то спешно на нём начеркал — видимо, рекомендуемые лекарства, и протянул стоявшему у шкафа Вару — тот находился ближе всех к врачу. Пятый брезгливо взял бумажку двумя пальцами и отчего-то поморщился.***
Фёдор как раз в это время пребывал в Ростове, поэтому оперативно доехать до дома клонов ему не составляло труда — точнее, он так говорил и обещал, но ему снова что-то помешало, и слово в итоге сдержано не было. Нечитайло перепутал номера автобусов, так что в момент осознания своей оплошности высадился на случайной остановке и решился попытать счастье найти в интернете расписание маршруток, останавливающихся на «улице Ленина», где он, собственно, и находился. Федя знал, что ему необходимо приехать как можно скорее, однако, ничего не мог поделать: всё же дождавшись нужного автобуса, аниматор отправился в район проживания клонов, но не рассмотрел в графике цифру количества станций до нужной точки и в результате прибыл на место только через сорок минут, а после — ещё полкилометра пробежал до заветного дома, зашившись и озлобившись на весь мир. Куромаку уже потерял надежду на приезд создателя и окончательно в нём разочаровался, а Зонтик, в свою очередь, старался его как-то оправдать, но все потуги оказались безуспешны. Феликс уже спал крепким и, скорее всего, весьма приятным спокойным сном, так как состояние его улучшилось: не наблюдалось никаких подергиваний и болезненного румянца — трефовые, убедившись в вышесказанном, оставили четвертого в комнате и удалились в гостиную, чтобы потом по прибытии Федора попрекнуть того длительным отсутствием. Вару ушёл ещё тогда, когда ему всучили записку — запихав её в карман Зонтику, он незаметно взял что-то со стола червовых, и буквально выбежал из помещения, оставив братьев в недоумении, а врач вышел следом — прямиком к машине скорой помощи. Словом, Федя приехал уже к окончанию «вечеринки» — тогда, когда уже фельдшера с медсестрой на горизонте не оказалось. Он, запыхавшийся и усталый, приоткрыл калитку забора и ввалился на территорию клонов — участок с огромным двухэтажным домом и небольшим садом, находившимся справа от жилища и сооруженным по инициативе червовых: пара деревянных скамеек, две грядки со всевозможными цветами (Вару держался от них подальше) и яблоня, приносящая каждый год вкусные медовые плоды — своеобразная гордость Феликса, ибо ухаживал за ней только он. Взгляд Нечитайло изначально упал именно на лавочки, так как краем глаза всё же приметил на одной из них нечто розовое и необыкновенное. Федор сделал пару шагов по направлению к саду, посчитав, что четвертый дома в любом случае его дождется, и опознал Ромео, сидящего на скамейке с неестественно запрокинутой головой, вываливающейся даже за её спинку. Аниматор насторожился и решительной поступью приблизился к седьмому, дабы разобраться, что происходит, и, вплотную подойдя к лавке, понял, что тот просто-напросто спит. Наверное, стоит его разбудить? Он же наверняка не знает о Феликсе! И Федя принялся аккуратно трясти короля за плечи.***
Ромео, Джокер и Хелен ещё несколько минут постояли и пообсуждали фокусы изнанки — точнее, посмеялись над абсурдностью действий червовых и их, как выяснилось, совершенно напрасными страхами: всё произошедшее оказалось лишь жестокой шуткой дам и карточника, обоснованной желанием как-то вмешаться в ход истории, с появлением Феликса в ней ставшей до жути интересной. Больше их разговор, безусловно, напоминал чудовищное унижение Ромео, — поэтому он предпочел просто стоять рядом и демонстративно не смеяться в тех случаях, когда смеялись все. Устроили они, конечно, представление. Седьмой не видел в их дискуссии абсолютно ничего забавного: его мысли сейчас были полностью заняты Феликсом, к которому вдруг пробудилось некое чувство вины и сострадания. Всё-таки из-за него валета сюда занесло. А он только и желал разобраться в собственных грезах — даже в сторону его не смотрел. Джокер явно преувеличил, сказав, что четвертый сейчас «попивает молочные коктейли с Федором», и вследствие этого Ромео стало не по себе. «Феликс» будто бы специально не желал отправлять короля обратно, давая тому прекрасную возможность выслушать смешки и подколы, к нему обращенные. В основном этим промышлял Джокер, а Хелен просто хихикала в кулак, но суть от этого не менялась. — А вообще, знаешь, раз уж никто из клонов, кроме тебя, не догадался, как сюда попасть… — задумчиво протянул псевдо-блондин и почесал затылок, — Можешь приходить и развлекаться с нами! — весело подвел итог сказанному Джокер, сдавленно улыбнувшись гостю. Девушка, стоявшая сзади него, активно закивала в знак охотного согласия. Ага. Только Ромео всё равно до конца так и не догнал, как попал на изнанку. Серьёзно, а как он вообще туда «телепортируется»? Седьмой, расценив предложение, как приглашение, сделанное из вежливости, принялся анализировать процесс попадания на внешнюю сторону карточного мира: сначала он продумывает, куда хотел бы попасть, потом очень крепко зажмуривает глаза, опускает руки по швам и пытается заснуть. Неужели дело только в глазах и руках? Тогда бы все клоны могли перемещаться по мирам чуть ли не каждый день. — Дело в тщательном продумывании и детальном представлении, седьмой. — бросил Джокер, в упор смотря в лоб собеседнику. Ромео слегка замешкался: — Ты что, мои мысли читаешь?.. Не в первый раз уже! Оппонент усмехнулся: — Немного. — Мгх… А что насчет Феликса? — осторожно уточнил седьмой, нахмурившись. Не очень-то приятно, когда тебе лезут в голову. — Одномастная связь. Пока ты тут, он тоже может сюда попасть, если в глубокий сон провалится. Если захочет, конечно, — спокойно ответил Джокер и вдруг резко поднял голову, с целью оглядеть потолок, и, цыкнув, заключил: — Походу, тебя уже будят… Ну, ты меня услышал, я надеюсь! Заходи пить чай, ха-ха! — похлопал Ромео по правому плечу весельчак и добродушно заулыбался. Внезапно глаза седьмого накрыл непроглядный туман; даже ответить ничего не успел: больше жителей изнанки он не видел, как и мир, его окружавший — накатила невыносимая слабость — такая, какая бывает, когда сильно хочется спать и вот-вот заснешь. Ромео не смог сдержаться и прикрыл веки. Тогда он успел лишь мысленно сказать слова благодарности тому, кто его будил.***
Всего один вопрос возник у Ромео, когда он проснулся и увидел перед собой озабоченное лицо Федора: рассказать обо всём или нет?.. Раскрыв веки, король почувствовал себя действительно живым: он находился в своей повседневной одежде, включавшей в себя белую рубашку с рукавами-четвертинками, чёрные обтягивающие джинсы и темные туфли — так свободно в ней было и хорошо, не то что в офицерском кителе с тяжелыми золотыми погонами; лицо обдувалось свежим осенним ветерком, и холодок этот разносился по всему телу, доходил до самых незначительных его закутков — и седьмому было так хорошо и прекрасно: захотелось пробежаться по всей улице, чтобы ощутить, как ступни перебиваются об асфальт, и ещё лучше — разбить коленки, дабы убедиться в том, что по нему течет настоящая, нефальшивая кровь. Ромео тупо смотрел на создателя, не отводил взгляд и вдруг глупо заулыбался, прокручивая в голове вышеупомянутые мысли, однако, вновь вспомнив о ситуации, в которой он оказался, и о Феликсе, улыбка разом слетела с лица. — Федор, где Феликс?! — первое, вырвавшееся из уст короля после крепкого сна чуть ли не криком. Розововолосый схватил руки Феди, пребывавшие на его плечах. Создатель изумился подобному поведению клона и, растерявшись, виновато протянул: — Э-э, я как раз к нему собирался… Ромео, ахнув, вскочил со скамейки и, всё ещё не отпуская рук аниматора, рванул прямо в дом, потащив тем самым за собой ойкающего от неожиданно высокой скорости бега оппонента.***
Червовый король и Федор были встречены неодобрительными возгласами Куромаку, однако, слушать его не пожелали и бестактно от него отмахнулись, побежав вверх по лестнице. На самом деле создатель хотел поговорить со вторым, но Ромео с адской силой тащил его за собой абсолютно всюду, не обращая внимания на просьбы прекратить. Только добравшись до комнаты червовой масти, король отпустил Нечитайло, чтобы освободить руки, и небрежно распахнул дверь, хлопнув ею по стене. Феликс, заботливо укрытый одеялом, спал на своей кровати так крепко, что не услышал громких звуков, извещавших о приходе посетителей. У Ромео свалился с души тяжкий груз: он выдохнул, упал на колени (сильно ударившись ими о порог), прикрыл лицо ладонями и заплакал. Фёдор смотрел на эту картину глазами, полными откровенного непонимания и недоумения: неужели умер? Отчего этот розовый так в слезах захлебывается?..ЭПИЛОГ
***
Всего неделя прошла с того момента, как червовые вернулись домой с изнанки карточного мира. В тот день Феликс очнулся уже глубокой ночью в приятном состоянии духа и тела — ему, верно, стало намного лучше. Снов он не видел вовсе, и его забвение, вызванное снотворным, оказалось сравнимо лишь с секундным морганием — будто и не спал совсем, а лишь на мгновение задержал веки в закрытой позиции. Четвертый смог разглядеть у своей кровати сидящего на стуле Ромео, облокотившегося на его спинку и сладко посапывавшего. Вероятно, ждал, когда же проснётся валет, но так и не дождался — уснул сам. Будить Феликс короля не стал, однако, понимал в глубине души, почему тот так преданно надеялся на его скорое пробуждение: видимо, хотел извиниться. За поведение, за все сказанные слова и небрежное отношение. Почему-то блондину казалось, что уже бывший офицер всё осознал и принял к сведению — иначе, у кровати бы не сидел. Но оптимист не держал зла. И проанализировал свои ошибки тоже: не самым лучшим образом он себя вел. Хотя всё-таки одномастники всё обговорили на следующий день и помирились, договорившись предварительно о том, что ни о чём, касающимся произошедшего, они никому никогда не расскажут во избежание лишних вопросов — словом, нашли компромисс и разгоряченно друг перед другом извинились. Сначала Ромео страшился вновь заходить на изнанку (и был также осужден за подобные мысли Феликсом, твердившим на все многочисленные приглашения розового одну и ту же фразу: «Я больше ни за что и никогда туда не полезу»), но, собрав всю волю в кулак, всё же решился туда заглянуть и, как рекомендовал ему Джокер, себя в сценарии не прописывал, а выступал чисто в роли наблюдателя — зрителя своеобразного театра. Но то ли к сожалению, то ли к счастью, никаких карточных олицетворений король там не встретил. На этот раз он избрал сюжет о похождениях двух мальчиков, случайно попавших в другой мир и пытавшихся свыкнуться с новой реальностью. По сюжету они должны встретить мудреца, которому даровано пообещать им свободу в обмен на преступление их самых сокровенных страхов. Это была первая история седьмого, в коей не было ни слова о любви. И это была первая история, искренне понравившаяся Феликсу. Первая история, которую червовые стали писать в соавторстве.