31 день

Они вошли в оружейный зал. Вокруг доносились восхищенные охи мужчин, с удовольствием разглядывавших ружья, мечи, копья, луки, булавы. Гид продолжал говорить, утягивая словами в далекое прошлое, когда все эти орудия не лежали заржавелыми на столах, а были начищены до блеска, пахли порохом и обагрены вражеской кровью. Лайя содрогнулась при одной мысли о том, сколько людей погибло в то время. — Так выглядела дробь, — пустые гильзы лежали на столе, а рядом — десятки мелких шариков из темного металла. — Знаете, почему раньше отдавали предпочтение дроби? Бёрнелл содрогнулась и отступила на пару шагов назад, пропуская заинтересовавшихся вперед. Ей вдруг стало тесно в большой темной зале, а каменные стены напомнили о недавно пережитых потрясениях. Она знала ответ, ведь не так давно яростная дробь оставила зияющие дыры в ее сердце, что теперь сжималось до боли всякий раз, как она смела вспоминать о несчастном Басарабе. И нет, к сожалению, ее задело не охотничье ружье, которое тогда оказалось в руках мужчины — слова прошли навылет. Хладнокровные, не знающие пощады. Бездушные, будто ему было плевать на все, что их связывало раньше. Будто не было тех замечательных дней, в которые оба были — или теперь ей это только казалось — счастливы. Она горько усмехнулась, глядя на расслабленных людей, понимая, что ни к черту ей не нужна вся эта баллистика. Она уже проиграла войну и в новую ни за что не ввяжется, пока не залижет все раны. Никогда не ввяжется. — Потому что область поражения больше, — нарушил тишину голос сестры. — Совершенно верно. Лайя уже не слушала. Слезы застелили глаза и оглушили её на некоторое время. Она уже не пыталась найти опору, только бесцельно брела к двери, надеясь выйти на воздух, который будет не так болезненно жечь лёгкие. Но опоздала. Голова закружилась, и она едва успела привалиться к стене, медленно сползая на ледяной каменный пол, хотя казалось, Бёрнелл летела в бездну, со дна которой к ней тянулась иссохшая когтистая рука, норовя забрать к бездушному монстру, навечно погрязшему во тьме. И свет ни одной души не сможет его спасти.