Негласный обмен

— Стреляй! — Д-даин… — Твоё? «Моё!» В миг нестройный, сплетающийся, перебивающий сам себя, не дающий разобрать ни единого слова шум в голове прекратился. Отзвуки оставались, но как будто эхо издалека. «Надо же, заговорил», — ироничный голос, но... голоса не было. Ни звука, но слова и интонации раздавались, кажется, прямо у меня в голове. Фейри отпустил Этайн и оттолкнул, отчего та упала, вновь обернулся ко мне. «Отойди от неё». Фейри окинул меня долгим пронзительным взглядом, изучая, и вновь отвернулся, совершенно не обращая внимания на лук. Глаза были золотисто-жёлтые, с вертикальными зрачками, звериные. Этайн явно интересовала его куда больше, потому я не опускал лука, но и выстрелить не решался. — Правда твои? — всё ещё голосом Исси, но на тон ниже. У него нет своего голоса, внезапно понял я. И он играется чужим. Фейри подцепил прядь волос Этайн, и та сидела, ни жива ни мертва, глядя так испуганно, что я не выдержал. Стрела, вонзившаяся в землю ровно перед ним, заставила его отпрянуть. — Ах, игры. С такой я бы тоже поиграл, — издевательские нотки меняют голос ещё сильнее, всё больше отдаляя от прототипа. — Но почему ты здесь… — взгляд остановился где-то чуть ниже моего лица. — Дорхэ Иарлэйт, южный? Все южники давно мертвы. Лес тебя уже не позовёт, — он рассмеялся. Я пропустил слова мимо ушей (попытался) и потянулся за ещё одной стрелой, намереваясь в этот раз не просто спугнуть, но и попасть; сосредотачиваясь только на этом. Даже испуганная Этайн ушла на второй план, потому следующие несколько секунд развились для меня неожиданно, разбивая чётко выстроенную последовательность в голове. Вот стрела, когда я нечаянно коснулся её наконечника (знал же, что это больно, но для аккуратности не было времени, и оплошал), выпала из руки — и под нечеловеческий смех проросла, не давая поднять её. Вот Исси с отчаянным криком кинулся на фейри, но тот, даже не прикладывая особых усилий, подставил ему подножку (кажется, не ногой — ветвь, трава, земля, здесь всё за них). Вот Этайн испуганно вскрикнула, когда фейри кинулся ко мне, потянув руки к моей шее — но не схватил, а выдернул провалившийся за ворот рубашки шнурок с амулетом. — Подменыш под защитой человечьих сил, смех и только, — скривился он. «Что же ты такое, что тебя Лес не забрал?» Внезапное воспоминание: когда мне было девять и охота на фейри закончилась, в деревне умерло несколько детей, от совсем младенцев до семилетнего ребёнка. Эхо в голове вновь усилилось, когда шустрая рука резко дёрнула за шнурок, не касаясь подвески, и тот порвался, падая на землю, блеснув и скрывшись в траве. Три стрелы. Две истрачены. «Неудивительно, что ты такой неразвитый». Беззвучная речь звучала куда лучше и ровнее, хотя эхо со спавшим амулетом меня совершенно сбили с толку, мешая вновь сосредоточиться — я не понимал, как слушать или как заткнуть эти мысленные уши. «Перестань», — неловким из-за невыпущенного лука жестом показал я, хотя из присутствующих его могла понять только Этайн. Перестань. Хватит. Я не понимаю. (Я не хочу понять.) — Они тебя не забрали, — ухмылка стала шире, он явно развлекался ситуацией. — Лес тебя не принял. Краем глаза я увидел, как Исси кинулся на него со спины с ножом, лезвие блеснуло на солнце, и я, повинуясь не разуму, а инстинктивному страху, выстрелил. Ему в руку. Смех заполнил пространство, заставляя меня выронить оружие и зажать уши — бессмысленно. Он был везде. — …предатель! — крик боли Исси скорее угадывался, чем различался в этом шуме. «Интересный. Тебе они нужны?» «Да!» — Отошёл от моих детей, — рявкнули откуда-то со стороны. Мама. «Ну как скажешь», — в этот раз это точно была издёвка. Никто больше и не успел ничего сделать — фейри отпрыгнул от меня, вскочил на ближайшее дерево и скрылся из виду. Кто-то выстрелил, но я был совершенно точно уверен — никто не попал. Вместе с его голосом пропали и остальные, но я уже оказался слишком сбит с толку, чтобы что-то успеть предпринять. — Он с ними! Не подходите! — срывающийся голос Исси прорвал краткую тишину. — Он подменыш! Я вскинул голову, глядя на подоспевшую подмогу через вновь упавшие на лицо пряди — сейчас эта крошечная защита точно была мне необходима. Мама, опустившаяся рядом с Этайн. Кто-то из соседей. Ещё несколько местных, лица которых я помнил. Светлая подружка Этайн — Миндль, кажись. Люди в красной форме — подмога из города? — Нет! — несчастный крик Этайн. «Всё в порядке», — попытался показать я, меня схватили на полужесте, заламывая руки. Деревенские издали лишь неуверенный ропот, но не вмешались. Поверили на слово, понял я. (Я был достаточно странным для этого, а они только что потеряли близких.) — Да ему лет двадцать, — встрял кто-то. — Они так долго не живут. — Но он всегда не от мира был… Лицо матери исказилось болью, и она кинулась ко мне, но один из людей в форме успел её схватить за руку, останавливая. — Это мой сын! Что вы все несёте… (Она не местная. Её слово против тех, кто прожил тут всю жизнь. И она сильнее многих, даже против оружия — но не когда одна. И ей нельзя терять хрупкого доверия.) Я не выдержал и вскинул голову, так, чтобы она увидела моё лицо. Одними губами, надеясь, что правильно помню движения, что она поймёт — она всегда понимала. «Не надо. Пожалуйста». Поняла. Она поняла и чуть поникла, хоть и глядела все равно на окружающих с вызовом. — Вы не можете так просто… — Уведите его, разберёмся, когда выживших соберём, — рявкнул кто-то из городских. — И девчонку на всякий случай… Тут уже я задёргался, но безуспешно. Я успел увидеть лишь, как Этайн в последний момент выхватила мой амулет из травы. *** Через пару часов я понял — я готов уже признаться в чём угодно, только признаваться было не в чем. Мужчина раздосадовано пнул меня в живот, заставив беззвучно сморщиться, и женщина неодобрительно шикнула. На удивление, никто из деревенских не решился взяться за дело. Все лишь отводили глаза и зализывали свои собственные раны. Меня забрали эти двое, городские, в ярко-красной форме, в просторечье их называли просто охотниками, официальное название было куда длиннее, и по жизни они занимались как раз охотой на всякую нечисть. Удержаться в реальности стало сложно: здесь, в каком-то забытом подвале, не было никаких посторонних голосов и каких-либо посторонних звуков, не считая ругательств этих двоих, но после нескольких часов почти непрерывной боли забытье казалось недостижимым раем. Теперь я знал, что побои почти не приносят мне вреда. Пара костей вроде как была сломана, но это все равно не шло в сравнение с обжигающей болью от железа и серебра — чего я, сам не зная почему, подсознательно избегал всю жизнь. — Проклятие, — уже в который раз повторил мужчина, опустившись на корточки. — Эта тварь молчит и… Он попытался повернуть моё лицо к себе — я, в приступе беспомощной злости, впервые воспротивился, раненный «тварью», и, из последних сил дёрнувшись, вцепился зубами ему в руку. Солёный вкус и резкий, внезапно острый запах крови придали мне сил, почти дали шанс ответить, но женщина с силой оторвала меня от жертвы, что помешало вступиться за себя, но не спасло от удара мужчины в лицо. — Прекрати, ты его убьёшь, а пока ничего не решено, — рявкнула она на напарника. — Уходим. Опросим местных и завтра закончим. Он все равно молчит и форму держит. Своих они плохо выдают. «Завтра закончим». Я попытался вырваться и получил ещё один удар по лицу, сердито зашипел. Что бы они не говорили — я был вполне себе настоящим. Следующим почти ленивым ударом меня просто отбросили в угол подвала, и, пока я пытался восстановить хоть какое-то восприятие окружающего мира, охотники ушли. Железный засов лязгнул. Железный — на деревянной двери, зачем-то отметил я сквозь пульсирующую боль и пелену перед глазами. Через какое-то бесконечно длинное и одновременно бессмысленно медленное время я чуть отполз из угла, сел, оперевшись спиной об стену и поджав ноги, которые почти не чувствовал. Я уже в который раз попытался убрать за ухо криво обкромсанную чёлку, но длина срезанных охотниками волос сделать это больше не позволяла, и пряди непривычно лезли в лицо — недостаточно, чтобы не ощущаться вообще, и недостаточно, чтобы привычно спрятать глаза и послужить защитой от мира. Я прикрыл глаза и провёл пальцами по одной из прядей, начиная от самой макушки. Перед закрытыми глазами вспыхнул образ Этайн — свой облик, тем более, сейчас, представить было сложно. Пальцы скользнули от корней дальше и не ощутили пустоту, даже когда оставшиеся сантиметров пять точно кончились, явно чувствуя привычную жёсткую прядь, и, лишь когда та постепенно утончилась, сорвались с конца. Я открыл глаза и беззвучно рассмеялся, глядя в темноту подвала через длинную чёлку. Это всё правда.