Клянусь, что больше не буду вас беспокоить!

      - Ну же, входи. Присаживайся где хочешь.       - Да...       В ответ на приветственную улыбку девушка неловко кивнула в ответ и тяжело ступила в дверь. Выбранный для чаепития салон не сильно изменился с тех пор, как Вайолетт жила со своей матерью. Единственное изменение - фотографии с тремя членами семьи. А ведь прежде в рамках стояло несметное число детских фотографий Олда.       После занятий она сразу же направилась домой. Сказала Розетте, что на обед у нее были планы, но в тот момент Вайолетт столь ужасно выглядела, что ее подруга не могла перестать волноваться о том, все ли в порядке. В то время Юлан угнетал ее больше Эльфы, но оказавшись в этой комнате, девушка не могла не преисполниться ужаса.       Она села на диван, что был ближе всего к двери, и взглянула на красиво сервированный столик. Выставленные пирожные и чай, должно быть, были восхитительными на вкус. Будь девушка сейчас в своей комнате и одна, то с улыбкой протянула к ним руку, но сейчас ни одно не просилось к ней в рот.       - Не стесняйся, у меня их еще много.       - Большое спасибо.       Она больше не могла просто молча сидеть, и потому все же взяла стоявшую рядом чашку. Напиток алого цвета имел насыщенный фруктовый аромат. То был чай, с которым Вайолетт, в отличие от чая с молоком или горячего молока с медом, была не знакома. Этот ягодно-фруктовый чай, судя по всему, был у Эльфы любимым.       Она несколько раз пригубила напиток, пытаясь убедить с улыбкой наблюдавшую за ней женщину. Чай не был безвкусным или горьким, имел кисло-сладкий вкус. Но если вопрос в том, понравился ли он Вайолетт, то ответ нет.       "Хочу горячего молока..."       Она соскучилась по горячему молоку с большим количеством меда, коего не жалела Марин. Пускай сейчас перед ее глазами развернулся целый стол великолепных кондитерских изделий, они были не чета тем сладостям Сисуи, которые ей приносила Марин. Ведь он был искусным шеф-поваром, а потому его навыки не вызывали удивления, но, по его словам, он впервые занялся кондитерским ремеслом лишь ради Вайолетт и ее сладостей, а потому, можно сказать, в этом делом был новичком.       "Быстрее, пусть все скорее закончится..."       Перед глазами до сих пор стояло заплаканное лицо Марин, когда девушка вернулась в комнату, чтобы переодеться. Горничная пыталась убедить ее не идти, но с трудом могла вымолвить нужные слова. Вайолетт изо всех сил старалась улыбаться, но почему-то не сомневалась, что и сама выглядела не лучше своей горничной.       Пускай она не собиралась ослаблять бдительности, Вайолетт просто не знала, как себя вести.       Будь то ее отец, к примеру, то можно было ждать очередных нападок, а споры с ним лишь больше подлили бы масла в огонь: все, что она скажет, будет неправильно истолковано и в конечном итоге превратится в правду с точки зрения того мужчины. Будь это Мэриджун, было бы проблемно говорить, не оскорбив ее, еще сложнее - не позволить задеть себя саму, но Вайолетт хотя бы твердо знала, что все ее слова уж точно не были сказаны во зло. На этих двух у нее был правильный ответ, и потому без лишних слов была возможность перетерпеть с наименьшими потерями. Если ненадолго задавить свои чувства и соответствовать им, то вскоре станет легче.       Но эта женщина была другой. Чем больше времени они были рядом, чем больше времени проводила с ней наедине, тем больше ощущала цепи, что становились все тяжелее. Она и глазом моргнуть не успела, как оказалась будто в клетке, скованная кандалами. Она не ощущала ничего, и это было самм страшным. Будь у Эльфы некий злой умысел, и Вайолетт сразу бы его заметила, но не было и намека на что-то подобное.       Учитывая отношения в семье, было бы неудивительно, если бы Эльфа ее ненавидела. Сказать по правде, было бы куда легче и проще, ненавидь она ее так же открыто, как и Олд. До сих пор девушка считала, что, в отличие от Олда, Эльфа была человеком скорее равнодушным.       И вдруг она моментально сократила расстояние. Женщина, сидевшая так далеко, что Вайолетт могла лишь видеть смутные очертания, приблизилась на расстояние протянутой руки. В тот же миг Вайолетт осознала, что со стороны Эльфы это изначально не было жестом доброй воли.       Что, черт возьми, она──       - ──Я       - ...       - Я так давно хотела увидеть тебя вот так.       С этими словами Эльфа поднялась со своего места и неспешно пересела на место рядом с Вайолетт. Комната изначально была крайне просторной для них двоих, так что чувства тесноты возникнуть было не должно. И даже так она села совсем рядом, на расстоянии достаточном, чтобы аккуратные пальцы женщины коснулись лица Вайолетт, а в глазах девушки отразилась невинная и чистая улыбка.       - Я так хотела поговорить с тобой вот так. Но он, Олд, крайне против того, чтобы мы с Мэри с тобой сближались... даже когда мы были так близко друг к другу.       Даже попытайся Вайолетт отодвинуться, та могла бы еще больше сократить между ними дистанцию. Стоит только девушке упереться спиной в подлокотник, и путь будет отрезан.       Рука, что была похожа на белую рыбу, потянулась к щеке Вайолетт. Гладкая, светлая, красивая и обжигающе холодная. Она снова и снова очерчивала контуры щеки девушки. Палец уперся в подбородок, отрезая любые попытки отвернуть лицо в сторону.       - А-а── Так и знала.       Голубые глаза, будто бы зачарованные. Ее алчный взгляд напоминал расплавленный металл, и когда он пересекся с взглядом Вайолетт, девушка узрела разгоравшееся в нем темное пламя - то же, что полыхало утром. Может, оно не возрождалось, может, оно с самого начала полыхало и продолжало полыхать.       Вторая рука провела по векам Вайолетт. Она словно касалась некого сокровища, словно бы прощупывала драгоценный камень.       Эльфа не переставала улыбаться. Все такая же радостная, нежная, по-детски наивная и чистая. Она пребывала в радостном экстазе, словно испуская тот самый до тошноты сладкий удушающий аромат. Под маской Святой Девы Вайолетт узрела тень тех дней.       И в тот же ми осознала, почему они с Марин столь сильно боялись этой женщины.       - Ты очень похожа на него.       ──Эльфа была такой же, как ее мать в те дни, обернувшиеся сущим кошмаром.