Клянусь, что больше не буду вас беспокоить!

      Почему люди верят в бога?       Почему молятся небу, поклоняясь своему идолу? Почему считают, что если только звезды сумеют сойтись, этого хватит, дабы исполнить все желания?       Встать на колени, перекреститься и склонить голову. Надеяться, будто от одних этих действий что-то изменится.

***

      В Джулии расположено немало церквей. Начиная с соборов, оставшихся с момента основания страны, до сиротских приютов и небольших частных заведений. В одной из таких выросла Марин.       И хотя было не так много ярых верующих, то была страна, где вера в Бога была сама собой разумеющейся, а крещение - все равно что молитва. Религия столь естественно вплелась в мирскую жизнь, что можно было с абсолютно серьезным лицом говорить детям "Бог наблюдает за нами". И никто не станет сомневаться, что добрый Бог улыбается, глядя на людей с небес.       Сияющие витражи, статуя Девы Марии, взиравшей на других с состраданием, бронзовый канделябр.       Место, великолепно обставленное для восславления Бога, было малолюдным - возможно, из-за близости к собору. Здесь, в окружении деревьев, возникало ощущение липкой полутьмы, что тоже сделало свой вклад в здешнюю атмосферу. Место, где кожей чувствовалось, сколько было принесено покаяний; место, о котором мечтает каждый - хоть на мгновение, но преклонить перед Богом колени и быть осыпанным его милостью.       Тонкий слой пыли говорил о малом количестве прихожан. С тех пор, как Юлан стал посещать это место, он ни разу не увидел здесь ни священников, и сестер - возможно из-за их малочисленности. А возможно они просто были заняты своими делами, потому и не трогали Юлана.       Сколько же раз он уже был здесь? Кажется, это было давным давно, но в то же время - будто вчера. Сказать по правде, он уже столько времени из раза в раз повторял сей ритуал, что пальцев на руках не хватит для счета.       "Господь".       Витраж, на который он глядел, даже для столь мрачного юноши был прекрасен. Осколки стекла ловили свет и ярко сияли, под стать изображенной персоне. Освещенное солнцем, что пробивалось сквозь разноцветное стекло, воплощение любви и добра ласково улыбалось. Словно говоря, что в мире царит благодать и великодушие, словно крича о счастье.       Каждый раз, как он сюда приходил, начинал жалеть. Уходя, он каждый раз считал, что уже никогда не вернется. И все же не мог не зайти.       Юноша сложил руки и преклонил колени перед Богородицей. С силой зажмуренными глазами, скрытыми под завесой волос, скрепя сердце он раз за разом молился.       "Боже... если ты действительно являешься таковым".       Если взаправду есть всемогущее существо, у кого все ищут спасения. Если доброжелательность - то, что правильно, и чем должны руководствоваться люди. Если он взаправду почитаемый Всевышний, что не потерпит богохульства.       "Боже, позволь мне сохранить мой мир".       Крепко сжатые руки побелели и были покрыты следами от ногтей, что уже никогда не заживут до конца. Искусанные губы, впалые глаза на лице, измученном жаждой и голодом.       Он никогда не верил в молитвы, желания и прочие бесполезные поступки. Никогда не думал, что хорошие дела достигнут небес и вернутся к нему счастьем.       И все же это все, что он только мог сделать.       Какими бы сильными и глубокими ни были чувства Юлана, было бы сумасшествием полагать, что у него есть шансы в бою против всей страны. Сказать по правда, Юлан действовал без оглядки на шансы. Здравомыслие оставило его, чтобы думать о подобном.       Он просто хотел ее спасти, и потому делал все, что было под силу. По крайней мере к его словам, как к словам дворянина и носителя королевской крови, хотя бы прислушаются, чего не сказать о Марин, которой отказали просто потому, что она была обычной слугой. В итоге понял, что одного лишь это не принесет ничего хорошего, лишь беспокойство.       "Бесполезно оправдываться, защищаться или мешать судебному разбирательству".       Шея медленно отвердевала от напряжения. Медленно, но верно, эта страна шла к тому, чтобы оборвать Юлану жизнь. Пока будет продолжать защищать Вайолетт, ладонь, что медленно давит из него жизнь, будет продолжать словно в доказательство тому, сколь тщетны его попытки. До дня, когда Юлан задохнется под напором страны, стоя перед эшафотом.       Он полагал, что вся его жизнь, будущая и прошлая, - все было ради одного человека. Жить ради нее одной, и ради нее же умереть. Сумей он только увидеть улыбку Вайолетт, пусть и издалека, и это станет доказательством, что юноша явился на этот свет не зазря.       Потому он желал спасти ее. Да, спасти ее. Неважно, что придется сделать, неважно, каким образом - он готов был даже умереть, если так сумеет ее осчастливить. Для этого он родился, для этого прожил свою жизнь.       Таковым было положение дел.       Его прямая осанка дрогнула и согнулась вниз. Он склонялся перед Богородицей, цеплялся за Бога, в которого даже не верил. Маска доброго, талантливого и правильного юноши была сорвана, и он жалко уперся лбом в пол. Как жалко, как отвратительно. В итоге он ничего не добился, ничего не сумел достичь.       Ну же, смейтесь. Бросайте камни, презирайте его, сколько душеньке угодно. Юлан и сам мрачно смеется над собственным бессилием.       Пусть смеются, пусть издеваются, пусть бьют, пусть пинают, плюют.       Плевать кто - Бог, Дьявол, кто угодно.       "... Кто-то".       Кто-нибудь, кто угодно, спасите ее.       - Молодой господин Юлан... Кх!!!       Дверь открылась без каких-либо предупреждений, и дрогнувший тихий голос позвал Юлана. Юноша резко выпрямился, торопливо обернулся и встретился взглядом с девушкой, стоявшей, прижавшись спиной к двери.       Лишь один человек знал, что Юлан здесь. Не какой-то знакомый, не родители, что растили его, не ничтожный кровный родственник. Он знал ее благодаря Вайолетт, но лишь поэтому именно ей доверял больше, чем кому бы то ни было. Она похудела еще сильнее, чем когда работала на Вайолетт, и ее потрепанный мрачный вид сильно походил на таковой у Юлана.       Наряд на ней не был общим, скорее просто без признаков пола, рисунков, с абсолютно черным верхом и низом - как одежка из детских каракулей. Не было ни формы горничной, ни специально подобранного для нее Вайолетт наряда - Марин осталась лишь тенью прежней спокойной и степенной себя.       Золото, что сравнивали с солнцем, встретилось с ярко-алым, как закатное светило.       - ...       Прежде, чем Юлан успел спросить, что случилось, лицо Марин исказилось. Слезы не успели скатиться из ее алых глаз, как она, будто срубленная ветка, рухнула на колени. Ни слова, ни даже звука: она просто упала и больше не двигалась. Причитания, крики, рев - ничего, кроме святости тишины, нерушимой самим Богом.       Для Юлана Вайолетт была той, кто изменил его мир.       И все же он понял, что неспособен повлиять на мир той, кто был ему важнее всего на свете.