Танцуй, моя Эсмеральда!

Архидьякон растеряно попытался погладить козла по голове, но тому непрошенная ласка пришлась не по вкусу, вместо покорности козлик выставил вперед рожки и громко мекнул. Позолота сошла с его маленьких копытец и рожек, белая бородка возмущенно дрожала. Существо это производило такой шум, что несчастный архидьякон пожалел о решении поселить его под своим кровом. Можно было бы отдать козлика одному из каноников, проживавших недалеко от собора, многие из них держали домашних животных, в основном птицу и коров, но, наверное, некоторые держали и коз. Может быть в компании собратьев — это настырное существо смирится? Но козлик продолжал громко мекать и бить копытцами о каменные плиты пола. Архидьякон попытался соблазнить негодного свежим сеном или яблоками, но тот продолжал отказываться от пищи, проявляя поистине дьявольское упрямство. Наверное, животное скучало по хозяйке и тут Фролло вздохнул чувствуя странную солидарность с козлищем. «Его зовут Джали, — сказал Клопен царственным жестом давая отмашку своим прихвостням, которые привели на веревке упирающего белого бесенка, — забирай его, поп, и оставь нас в покое». Неучтивые речи, но, что поделаешь, он был в своем праве и на своей территории, Фролло же сохраняя ледяную надменность лица, взял шершавую пеньковую веревку и дернул козлика. Тот стоял неподвижно, Жеан прыснул со смеху — маленький негодяй, остальные к нему присоединились, особенно буйствовал король Алтынный. — Наш Джали не хочет идти с попом в его поповский дом, — сказал он сквозь смех, — придется вам ваше святейшество нести его на руках. — Жеан, — окрикнул брата архидьякон. — Да, братец, — его глаза сверкали озорством. — Возьми этого козла! — Фролло передал веревку младшему брату, а сам стараясь сохранить достоинство направился к выходу из Двора чудес. Теперь животное испытывало его нервы, которых и так почти не осталось, своим возмутительным поведением. Священник устало опустился на стул, завидуя глухоте Квазимодо. Возможно, стоило не отказываться от первоначального плана и просто украсть цыганку, умыкнуть её под покровом темноты, они бы с Квазимодо с успехом бы справились с этой задачей. Да, пожалуй, надо было поступить так. Фролло закрыл глаза и представил, что вместо козла здесь истошно кричала бы красавица Эсмеральда и, почему-то в фантазии из её прелестных уст вырывалось пронзительное козлиное блеяние. Дьявольское создание, оно решило доконать его! Архидьякон рывком поднялся и вышел из своего кабинета закрыв тяжелую дубовую дверь на замок. Слава, Господу, козла почти не было слышно, дверь и толстые стены хорошо глушили звуки. На это он и рассчитывал, когда хотел поселить здесь юную прелестницу. Одна минута малодушия и прекрасный план рухнул под грузом угрызений совести, если бы он её похитил, то его безумие вышло бы на новый уровень. В вечер, когда он отказался от своего плана, ему пришла в голову нелепая мысль, что получи он её тело, ему никогда не удалось бы покорить её душу, её сердце. А ведь именно этого он жаждал больше всего. Тогда-то бедный архидьякон решил сделать ход конем, вернее козлом. План был до нелепого прост, выйти на короля бродяг, выменять у него козлика Эсмеральды на обещание прекратить преследование цыган, ну и, если придется еще и на тяжелый кошель с серебром. На подготовку понадобилось некоторое время, и, казалось, все шло как нельзя лучше братец Жеан, водил компанию со всякими сомнительными субъектами, ему удалось договориться о встрече с Клопеном. Опять же через Жеана архидьякон намекнул, что его интересует некий зверь, который возмутительным образом порочил образ уважаемого судьи Жака Шармлю. Якобы Фролло выступал в интересах друга, он хотел уладить дело миром, забрать козла, а взамен мог бы закрыть глаза на активность подданных Клопена. Его послание выслушали, и приняли. Каким образом, бродяги смогли разлучить козла с Эсмеральдой священник не знал, хотя и рассчитывал выведать все у своего бывшего студента Гренгуара. После того, как архидьякон отбросил свой первоначальный план он продолжал следить за цыганкой, рядом с которой появился непутевый поэт. Гренгуар сильно изменился, из мечтательного юноши он превратился в усталого мужчину, который занимался самым вульгарным фиглярством. Он выглядел сильно смущенным когда бывший учитель обратился к нему, история с женитьбой на Эсмеральде вызвала у Клода приступ мучительной ревности. Слава небесам, цыганка блюла свое целомудрие и не позволила «мужу» даже коснуться себя. Успокоенный этим известием архидьякон перестал ходить на выступления этой парочки, вернее он перестал простаивать в толпе зевак, вместо этого он тайно наблюдал за цыганкой сквозь окно своего кабинета. Девчонка была необыкновенно хороша, её прирожденная грация, безупречная фигура и копна пышных волос — пленяли страдающего архидьякона. Она была прекрасна, словно Ева до грехопадения, чистая радость, сладкая мука. Он любовался стройностью её стана, округлой девичьей грудью, которую так бесстыдно обтягивал корсаж цветастого платья. Её маленькие ножки с лёгкостью парили над серым камнем соборной площади, прелестные, совершенной лепки ступни. Иногда из-под развевающейся юбки показывались округлые с ямочками колени. Нежная улыбка заставляла его сердце иступлено биться, он страстно желал впиться поцелуем в эти смеющиеся уста, заставить замолчать их и исторгнуть из её груди любовный стон. Он прижимался пылающим лицом в холодной стене и был готов жечь себя каленным железом лишь бы прекратить эту пытку — видеть, но не иметь возможности обладать любимой женщиной. Эсмеральда доводила архидьякона до исступления, он был близок к помешательству. В минуты отчаяния, он смотрелся в зеркало, которое приобрел у старьевщика на мосту Менял. Это было покрытое патиной небольшое зеркало, его можно было без труда спрятать в шкафу среди манускриптов. Человек который отражался в нем, производил впечатление раненного зверя, красные воспаленные от недосыпания глаза, ниткой сжатые тонкие губы, острые скулы и заметная лысина. В юности, его могучее телосложение и пылающие неземным огнем черные глаза привлекали внимание самых разных женщин от знатных дам, до бедных прачек. Кто-то сознательно даже пытался соблазнить его, но все их усилия и уловки разбивались о глухую стену его добродетели, если не сказать святости. Он не был каменным истуканом и иногда соблазн был действительно велик, например, когда юная хорошенькая вдова одного из пэров Франции, пришла к нему на исповедь и рассказала вещи настолько непристойные и соблазнительные, что бедный молодой священник заливался душной алой краской. Тогда он принял суровый вид и ледянным тоном наложил на негодницу суровую епитимью, но та лишь кокетливо хохотнула и сказала воркующим голосом. — Ах, святой отец, неужели вам меня совсем не жаль, ибо не ведала, что творю. После этого она под благовидным предлогом перестала бывать в соборе, перейдя в церковь святой Женевьевы. Клоду еще долго снились её жаркие речи и обманчиво невинная мордашка. Бывали минуты, когда он жалел о своей строгости, но чаще всего он чувствовал, что непреклонность возвышает его, делает почти святым. Он с презрением смотрел на недостойных представителей святой Церкви, на разжиревших монахов и блудливых каноников. Всякий раз на него накатывало чувство гадливой брезгливости стоило увидеть того или иного святого отца, чей список грехов мог бы соперничать с самыми отъявленными негодяями. Он пытался железной рукой руководить вверенным ему собором и всеми кто в нем обитал, хотя единственное чего сумел добиться, так это славы сухаря и чернокнижника, убивающего одним своим видом всякую радость. Студенты не любили его, но уважали и этого было достаточно, они не позволяли себе по отношению к нему никаких неподобающих шуток. Не, то, чтобы архидьякон сторонился людей, просто те были ему неинтересны — суетные создания, погрязшие в грехе или откровенной ереси. Единственными близкими ему существами были брат Жеан и воспитанник Квазимодо, но первый вырос слишком легкомысленным, а второй из-за глухоты все больше погружался в собственный внутренний мир. Фролло до сих пор злился, что горбун посмел заявиться на пир дураков и тем самым опозорил и себя, и его — своего воспитателя и кормильца. Страсть к цыганке стала оглушительным откровением, даже самому себе он не мог объяснить чем так привлекла его эта девчонка. Да, она была красива, но в его жизни были женщины куда более привлекательные, к тому же её внешность не смотря на экзотический антураж при пристальном рассмотрении казалась типичной для южных регионов Франции. А под солнцем юга все было преходяще и красота южанок, как правило, быстро выцветала. Может быть дело в соблазнительности, в легкой ауре греховности, которая обещала так много? Но и тут были нестыковки, ибо видел он женщин куда более изощренных в искусстве соблазнения мужчин, таких которые били в голову подобно крепкому вину, от чьих взглядов нутро плавилось и растекалось горячей волной желания. Она была неплохой танцовщицей, хотя за шестнадцать лет служения он видел цыганок и бродячих танцовщиц, которые двигались с не меньшей грацией и страстью. Он не мог объяснить почему так безоглядно полюбил её, но просто знал, что существование без неё подобно затхлой воде безрадостно и уныло, она нужна ему и точка. В итоге ночных бдений архидьякона, теперь в его кабинете поселился беленький, злой козлик. Возможно, он станет тем волшебным ключом, способным открыть дверь в тайный сад Эсмеральды. Все зависит от того, насколько нужен ей этот зверь.