Скука. Какая же скука ожидала Биотино на уроке хороших манер! То, что он раньше считал скукой, не шло ни в какое сравнение с тем состоянием, в которое его погрузила Мальвина. Единственным, что он посчитал интересным, было изучение цветовых кругов, которое даже не относилось к основной теме занятий.
Проводить урок фарфоровой кукле помогало непонятное чёрное существо по имени Артемон. Оно было гораздо больше крысы, густо покрыто курчавой, точно волосы Мальвины, шерстю. По её указке оно приносило в зубах разные предметы, садилось на зад, запрыгивало на стулья, по приказу протягивало лапу в ладонь своей, как Биотино понял, рабовладелицы. Собственно, из-за того, что он весьма некультурно вскочил посреди урока и обозвал её рабовладелицей, он и оказался заперт в комнате наказания, на двери которой было написано «Изолятор брака».
Директор театра за небольшие провинности запирал членов труппы в тесном и тёмном помещении в самом дальнем конце большого фургона, перевозившего кукол из одного города в другой. Он так же служил домом для Карабаса Барабаса, где нашлось место и для его личной мини-лаборатории.
Биотино всё не мог понять, что же такого наказательного в этой ничем не примечательной комнате, кроме кучи небольших предметов, занимающих всё пространство двух стеллажей и разбросанных по полу. Над одним из стеллажей было множество мелких дырочек, через которые поступал слабый свет, но недавно обретённое зрение едва ли помогало сориентироваться в пространстве и понять, что лежит под ногами, зато веточка-нос от любопытства заколебалась.
Предметы были не больше его самого, но встречались по размеру с его руки. Биотино присел на корточки, чуть скрипя, и провел пальцами по одному из них. На ощупь похоже на кончик его носа, после встречи с электронной панелью сейфа. Обгоревшая древесина.
Странная дрожь пронеслась по его деревянному телу, но он продолжил изучать предмет, взяв его в руки. В толщину он был несколько меньше сантиметра, трапециевидной формы, с самой широкой стороны можно было нащупать четыре небольших бугорка. Ещё один, побольше, выпирал на смежной стороне. Биотино опустил предмет и ощупал свою ладонь. Форма была похожей, разве только все пальцы на месте.
Другой предмет имел почти такие же изгибы, что его туловище. Ещё один напоминал безносую голову, следующий — ногу ниже колена и без ступни. И все, как один, обгорелые деревяшки. Гарь осталась на его руках, она была повсюду на полу и на полках.
Эта комната не просто так служила для наказания. Наказания страхом. Стоило только представить что та боль, что обожгла когда-то длинный нос Биотино, могла бы пройтись по всему его туловищу, ногам, рукам и голове, как по деревянному телу разошлись тонкие трещины, из которых выступило несколько капель смолы.
— Ме-меня таким не напугаешь, — храбрился он, не подозревая о реальном положении дел.
На стеллаже он обнаружил нечто необычное, что-то вроде черепков от так неудачно стоявшего цветочного горшка из дома профессора Карло. В осколке чашевидной формы он обнаружил что-то сухое и ворсистое. Биотино копошился в черепках, пока не почувствовал в ладонях лёгкое покалывание. Он тёр руки друг об друга, но это не помогало, пробовал потереть их об огарки, но покалывание так и не прекратилось…
— А-ах… — послышался тихий вздох, заставивший Биотино подпрыгнуть на месте. Приземлившись, он споткнулся об один из огарков и упал, отколов от ещё одного крупный кусок.
— У-у-у-У-у-У-а-А… — едва слышно простонал кто-то. Настолько тихо, что нельзя было понять, откуда доносится звук.
— Кто здесь? Эй! — взволнованно спросил Биотино и затаился, прислушиваясь к окружению, но покалывание на руках мешало сосредоточиться.
Завывания на разные лады становились все яснее. Со временем деревянному гуманоиду удалось различить среди них голос, который произносил невнятную речь. Приблизившись к источнику этих звуков, Биотино расслышал слова: «беги», «торопись», «вентиляция», и «Мальвина».
— Кто это говорит? — потирая зудящие ладони, спросил он. — От кого бежать? От Мальвины? Эх, если б мне кто раньше сказал!
— Беги… Скорее… — продолжал голос, будто не слыша собеседника.
Биотино взял в руки крупный кусок обугленного дерева и потряс его — казалось, будто кто-то говорил изнутри.
— Э-эй? Ты там?
— Я здесь! — тихо ответил огарок. — Берегись Мальвины!
У огарка не было ни рук, ни ног, ни даже головы. Биотино не удивлялся, ведь он и сам был поначалу безголовым, но ему было совершенно непонятно, зачем создатель огарка придал ему такую неполноценную форму, да ещё и обжёг. Мысль о том, что его вот так же обожгут в качестве наказания, зарождалась где-то по центру деревянного туловища и отзывалась лёгкой дрожью в коленях.
— Нас же тут не будут жечь? — спросил Биотино
— Огонь! Огонь! Нет! Огонь! — послышались отовсюду тихие голоса.
— Гореть! Боль! — шептали другие.
— Здесь не жгут, — обнадёжил огарок, и другие голоса постепенно утихли.
Чуть расслабился и Биотино, но ему вдруг так резко кольнуло руку, что он уронил огарок на пол.
— Ой-ой-ой, как к-к-колется! — проскрипел он и услышал, что огарок под его ногами тоже постанывает.
— У-у-уходи-и-и! Уходи-и-и!
— Ой, я ж не хотел же! — виновато протянул Биотино. — Знаешь, как руки зудят?
— Уходи-и-и! — выл огарок. — Уходи-и!
— Ты лучше скажи…
— Уходи-и-и! — было одним ответом на любые последующие слова Биотино. Он извинялся, пробовал трясти огарок и безуспешно пытался спросить других — если они и издавали какие-то звуки, то только стонали. В конце концов, он сдался и, потирая руки, стал искать выход.
Им оказался очень узкое окошко, закрытое железкой с дырочками, в которое залезть можно было только с самой верхней полки стеллажа. Несколько огарков упали на пол в процессе, но он мог только извиниться в ответ на их вздохи.
Пролезая в окошко, Биотино едва не обломал свой длинный нос, когда он застрял в железяке с дырками, которая закрывала это окошко. Кое-как отцепив её и бросив на пол, он внимательно прислушался, нет ли кого поблизости.
Осторожно ступая, он нашёл окно побольше и, открыв его, улизнул.
— Лучше бы Мальвинины лекции слушал, чем в этой жуткой комнате… — ворчал он себе под нос, растирая руки: покалывание так и не исчезло, а только стало сильнее и распространилось ближе к локтям.
— Хотя нет, — возразил он сам себе, — нет ничего хуже.
Тем временем фарфоровая кукла Мальвина лежала на кукольном диване, пребывая в муках совести, возможно, тоже кукольных. Пьеро пытался успокоить её, играя на укулеле, и напевал:
Мальвина печально лежит на диване,
Её состоянье мою душу ранит.
А на полу не высохла лужа,
Позвать Артемона, пусть её сушит?
— Ах, сердце кровью обливается! — вздохнула кукла с голубыми волосами: сделала вид, будто вздохнула.
Пьеро продолжил петь:
Но нет ведь сердца у вас, дорогая!
И крови у кукол, увы, не бывает.
— Пьеро, вы меня совершенно утомили! «Сердце кровью обливается» — это образное выражение, — наставительным тоном пролепетала кукла, — я только хотела сказать, что нет мне покоя!
— И мне нет покоя, пока вы рядом со мною, — начал Пьеро.
— Да прекратите же! — воскликнула Мальвина, вскочила с дивана, отряхнула фарфоровую пыль с платья и отправилась проведать Биотино. Она очень переживала, что наказывает его слишком сильно, а ведь бедняжка только сегодня прозрел!
Проступок Карлоса и Бартоломео был недостаточно серьёзным, чтобы сжигать их, но и не таким малым, чтобы можно было обойтись запиранием в комнате с сожжёнными и разбитыми куклами в назидание. Потому хозяин приговорил своих слуг к двум мучительным минутам дезинфекции.
Над новым планом захвата Джузеппе Карабас Барабас решил подумать позже, ведь на сегодня у него был запланирован эксперимент, который не хотелось откладывать на потом.
Часть опилок и стружек, оставшихся от обработки странной уродливой куклы, он тщательно продезинфицировал и выдержал в питательном растворе, после чего ложечкой посыпал спорами сверху. Им нужно было дать время, чтобы прорасти, поэтому закрытую чашку Петри он поставил в инкубационный шкаф, внутри которого поддерживалась оптимальная температура и влажность.
Лицо доктора кукольных наук от раздумий стало особенно страшным, он нервно теребил непомерно длинную бороду, вертел глазами навыкате. Если б он не пытался сэкономить на наёмниках, и не посылал бы на дело своих деревянных слуг, то Джузеппе уже мог бы быть в его руках! Радовало одно — та длинноносая кукла была в его руках. Мальвина должна была за ним присмотреть.
Теребление бороды всегда стимулировало Карабаса Барабаса к размышлению, и, хорошо поразмыслив, он всё же решился выделить некоторую сумму из своего бюджета для очень важного дела.
Довольный результатами размышлений, он перекинул бороду через плечо и решил проверить, как чувствует себя длинноносый, готов ли он к более тщательному изучению. С этими мыслями директор театра встал и, переваливаясь с ноги на ногу, зашагал к двери. Открыв её, он чуть ли не зарычал: снизу вверх на него с вечно печальным нарисованным лицом смотрел Пьеро. За ошейник он придерживал чёрного лохматого пуделя, на спине которого лежала кукла с голубыми волосами, а в руках сжимал несколько фарфоровых черепков.
