Cadoul meu

Моя жизнь, как дешëвый ТВ-сериал,

В главной роли —

Слащавый кривляка.

Чем комичнее сцена,

Чем живей суета —

Тем сильнее мне хочется плакать.

С каждой серией я приближаюсь к концу,

Я едва дотяну до финала...

Два сезона —

И всë!

Я расторгну контракт!

Но фанатам всë мало...

ВСË МАЛО!

Смейся, смейся!

Ну хоть улыбнись!

Я так жалок...

О, горе мне! Горе!

Кто писал мне сценарий?

Кто тот режиссëр,

Что вершит судьбы бедных актëров?

"— Не плачь, мой дорогой, я рядом..." Моро шумно высморкался в заляпанный слизью носовой платок. Он всегда плакал на этом моменте, сколько бы не пересматривал этот сериал, последний сезон которого вышел десять лет назад... Впрочем, ничего другого по телевизору не показывали. Испорченный ящик бесконечно повторял одну и ту же мыльную оперу, то и дело прерываемую помехами... Моро уставшими глазами следил за ползущими по экрану строчками, словно надеясь, что после титров начнëтся следующая серия, но музыку финальной темы постепенно заглушило шипение, а на экране замельтешили белые, серые, чëрные точки... Сальваторе вздохнул и отвернулся от телевизора. Погружëнная в полумрак каморка теперь казалась ему абсолютно тëмной, а перед глазами плясали яркие пятна. Моро моргнул несколько раз и протëр глаза; затем перевëл взгляд на висевшие на стене старые часы. Стрелки, давным-давно остановившиеся, показывали четыре... Он всë никак не решался отнести часы на ремонт к Хайзенбергу. Тот, наверное, отмахнëтся от него, мол, есть дела и поважнее, а после выставит его за ворота со словами: "Катись отсюда, горбун!" Урчание в животе отвлекло Моро от размышлений. Он вырубил телевизор ударом кулака, оторвал зад от табурета и, взяв ведро, поплëлся к выходу на водохранилище... Шлëпая босыми ногами по мостику, Сальваторе вытаскивал из воды одну ловушку за другой, но все они оказывались пустыми, и только в последней беспомощно трепыхалась одна-единственная рыбëшка. Моро зачерпнул в ведро воды из озера и бросил туда свою добычу. Рыба удивлëнно уставилась на него выпученными глазëнками. Моро усмехнулся. Глупышка не понимает, что скоро станет его ужином... Ему даже стало немного жалко еë. "Прости, дружок, — пробормотал Моро, — Бедняга Сал хочет кушать..." Дружок... Точно! В голову Моро пришла идея, заставившая его забыть об ужине. Схватив ведëрко, он со всех ног побежал в свою лабораторию. Впрочем, место, где Сальваторе проводил свои эксперименты, было трудно назвать лабораторией. Ещë в коридоре с потолка и стен свисали нагромождения слизи и уродливых наростов, напоминающих кораллы. В самой "операционной" было грязно и пахло сыростью. Вдоль стен стояли деревянные шкафчики, покрытые облупившейся и потрескавшейся белой краской. В них Моро хранил своë оборудование. Некоторые инструменты он развесил на крючках, ввинченных в стены. Посреди комнаты стоял операционный стол, заляпанный кровью и чем-то чëрным, а в самом дальнем от входа углу висел ржавый рукомойник. С потолка на тонком проводе свисала единственная лампочка. Моро нажал на выключатель. Лампочка зажглась, мигнув несколько раз, лабораторию залил тусклый свет. Моро поставил ведро с рыбой на тумбочку возле рукомойника и начал приготовления. Из одного ящичка он достал скальпель, ножницы, стеклянный шприц и металлический лоточек для инструментов, из другого — бутылку со спиртом, вату, бинты и пузырëк из зелëного стекла с потëртой этикеткой. Всë оборудование он положил на небольшой столик рядом с операционным столом. Открыв стенной шкаф, заставленный банками с пульсирующими плесневыми сгустками, Моро выбрал паразита помельче, взял банку и тоже поставил еë на столик. Смоченной в спирте тряпкой он протëр инструменты. Ею же продезинфицировал свои руки и поверхность операционного стола. Затем подошëл к тумбочке, запустил руку в ведро и схватил рыбу. — Ты станешь моим дружком! — ласково приговаривал Сальваторе, прижимая к столу извивающееся существо, тщетно пытавшееся вырваться из его цепких пальцев. Одним движением скальпеля он распорол брюшко рыбы, затем вынул из банки каду и поместил его в полость еë тела. Потом он туго перебинтовал левое плечо, воткнул в руку шприц и наполнил его своей кровью. Смочив спиртом кусочек ваты, М. приложил его к месту укола, наложил новую повязку поверх него и перерезал бинты на плече. Вколов содержимое шприца паразиту, он открыл зелëный пузырëк и вылил несколько капель прозрачной жидкости с приятным освежающим запахом на своего подопытного. Порез затянулся, на брюшке даже не осталось шрама. Пошарив по ящикам, Моро нашëл небольшой круглый аквариум, перелил в него воду из ведра и поместил туда чешуйчатого пациента. Промыв, продезинфицировав и убрав на место инструменты, он взял ведро, подхватил под мышку аквариум, выключил свет и покинул лабораторию. Придя домой, Моро поставил аквариум на ящик, заменявший прикроватную тумбочку, и сел на кровать, чтобы наконец-то перевести дух. Голова слегка кружилась, в теле чувствовалась слабость. Наверное, он взял у себя слишком много крови... Ничего. Всë ради его нового друга. Он заставил себя встать и пододвинул к столу грубо сколоченный табурет. Из ящика стола он достал засаленную общую тетрадь, чернильницу, перьевую ручку и коробок спичек. Сальваторе с пятой попытки зажëг огарок свечи, раскрыл тетрадь, обмакнул в чернила перо, начинавшее покрываться ржавчиной, и написал: "2-е ноября, вечер. Сегодня я поймал рыбу и вживил ей каду. Утром посмотрю, что будет." Пока он думал, что ещë можно написать, с кончика пера сорвалась большая капля и растеклась по листу, к счастью, не задев записей. Моро клонило в сон. Он отложил письменные ëпринадлежности, затушил свечку и встал из-за стола. Не снимая плаща, он рухнул на продавленный матрас, небрежно застеленный потрëпанным лоскутным одеялом, и заснул... ...Моро проснулся от того, что что-то больно впилось ему в бок. Он сел в кровати и потëр рукой уколотое место. Наверное, из матраса выскочила пружина... Он осмотрел кровать. Действительно: в том месте, где он лежал, одеяло было приподнято, а над его поверхностью поблëскивал кончик закрученной в спираль проволоки... — Проснись и пой, салага! Моро вздрогнул. Обычно он сам начинал каждое утро с этой фразы... Он протëр глаза. Может быть, он просто не до конца проснулся? — Я мыслю, следовательно я существую, — произнëс всë тот же голос, доносившийся откуда-то слева. Моро повернул голову к источнику звука и ахнул. Голос принадлежал его подопытному. За ночь он изменился до неузнаваемости. Вместо чешуи его тело покрывала зеленоватая, скользкая от слизи кожа. Все плавники исчезли. Голову украшал широкий, напоминающий гребень нарост, а на нижней челюсти образовалось подобие подбородка. Тело приобрело червеобразную форму и стало более гибким, благодаря чему существо могло выглянуть из аквариума. Брюшко вздулось, а на спине извивались тонкие белые щупальца. Создание уставилось на своего хозяина большими мутными глазами. Моро расплылся в улыбке. — Д-доброе утро, дружок! — заикаясь, поприветствовал он своего подопечного. — Утро... Прекраснее времени нет, — ответил тот. Его голос звучал монотонно и апатично. Но Сальваторе, наоборот, был взволнован. Он рывком вскочил с кровати, метнулся к столу, нащупал дневник, схватил ручку и дрожащей рукой, сажая кляксы и надрывая бумагу кончиком пера, застрочил: "Рыба научилась разговаривать! Она говорит очень умные слова. Всегда мечтал об умном друге. Теперь мне не будет скучно здесь одному. Даже не верится. У меня появился новый друг! Я должен показать его остальным." *** ...Тишину в зале собраний нарушал только голос Моро, который, активно жестикулируя, увлечëнно что-то рассказывал. Его питомец, высунув голову из аквариума, обëрнутого в изъеденный молью шерстяной шарф, оглядывал собравшихся. И каким образом его создателю удалось уговорить остальных трëх Лордов прийти сюда, в старую церковь, только для того, чтобы целый час выслушивать его восторженные росказни об очередном творении? Леди Димитреску скучающим взглядом изучала узоры на пыльных гобеленах, развешанных на бортиках уже начинавших рушиться балконов. Еë дочери ютились рядом и о чëм-то перешëптывались между собой. Хайзенберг, вальяжно развалившись на скамье и скрестив руки на груди, с насмешкой смотрел на оратора. И только Донна Беневиенто, казалось, внимала каждому слову Моро. Она неподвижно сидела на своëм резном стуле с высокой спинкой, пристроив на коленях старую фарфоровую куклу жутковатого вида. — А утром она заговорила! Поздоровалась со мной! Обычно я сам желаю себе доброго утра, но... Моро осëкся. До него начинало доходить, что его не слушают. Его взгляд заметался по залу. Он искал поддержки, хоть и смутно понимал, что ему не стоило на неë и надеяться. Губы Карла всë так же искривлены в ухмылке. В глазах Альсины всë то же безразличие... Со стороны дочерей Димитреску послышался сдавленный смешок. Остатки уверенности Сальваторе окончательно улетучились. Обмякшие руки безвольно повисли. Он опустил глаза к полу и сгорбился ещë больше обычного. Им всë равно. Существо в аквариуме, будто угадывая чувства создателя, подало голос: — Гении зачастую бывают отвергнуты обществом... Димитреску, презрительно фыркнув, резко поднялась с места и направилась к выходу, не бросив даже взгляда на Моро. Еë дочери вереницей потянулись за ней, подталкивая друг друга локтями и хихикая. Хайзенберг разразился хохотом. — Да уж, Горбун, — еле проговорил он, задыхаясь, — у твоей говорящей кишки отменное чувство юмора! Встав со скамьи, он последовал за Альсиной, содрогаясь от смеха... Моро пустыми глазами смотрел им вслед. Он даже не шелохнулся, когда с лязгом захлопнулись массивные двери церкви... И так всегда. За все его старания, за бессонные ночи, проведëнные в лаборатории, он получает только презрение Альсины и насмешки Карла. Для них он всего лишь уродец, готовый добровольно выставить себя на посмешище... А вдруг и Матерь Миранда не воспринимает его всерьëз? Что, если она создала его только для того, чтобы все глумились над ним? Нет, такого не может быть. Это неправда. Он не будет об этом думать. Не будет... Его колени подкосились. Сальваторе сел на ступеньки, покрытые истоптанным, потускневшим от времени ковром, и обхватил голову руками. А может быть, это и правда... Быть мишенью для издëвок — его удел. В конце концов, в семье не без урода. Кто-то же должен исполнять эту роль... Моро перестал замечать, что происходит вокруг. Он не смог бы сказать, сколько времени просидел в пустом, как ему казалось, зале собраний, погружëнный в мрачные мысли. Вдруг кто-то осторожно дотронулся до его плеча. Моро вздрогнул и обернулся. В глаза сразу бросилось покрытое трещинами и царапинами лицо куклы с пустыми глазницами. Он резко отпрянул в сторону и зажмурился. — Прости, я не хотела тебя напугать... Моро осторожно приоткрыл глаза. Теперь он видел не только жутковатую игрушку, но и еë хозяйку. Донна... Ему никогда раньше не доводилось слышать еë голос. Он совсем забыл о ней, поглощëнный обидой на Карла и Альсину. Впрочем, о ней вспоминали лишь тогда, когда Матерь Миранда созывала всех на семейный совет. Но даже на собраниях никто не обращал на неë внимания. Она всегда сидела в самом тëмном углу, сама похожая на тень; никогда не произносила ни слова, не ввязывалась в ссоры, без которых не обходилась ни одна встреча четырëх Лордов. Но она не смеялась над Сальваторе, когда тот представлял "семье" результат очередного эксперимента. Конечно, он не видел еë лица и не мог быть уверенным, скрывает ли она за вуалью ехидную ухмылку. Но иной раз он замечал, что когда Хайзенберг спорил с Димитреску или издевался над ним, Беневиенто вжималась в спинку своего стула и ещë крепче обнимала куклу... — Расскажи мне, что было дальше, — тихо, почти шëпотом попросила Донна, — Что он ещë сказал тебе? Она коснулась рукой аквариума. Мутировавшая рыба повернула к ней голову и с любопытством уставилась на неë. Моро застыл в нерешительности. Никто прежде не разговаривал с ним так мягко, спокойно, так... Доброжелательно. Без презрения в голосе, без желания оскорбить... — А... Ты н-не б-будешь смеяться? — заикаясь от волнения, спросил он. Девушка отрицательно покачала головой. С трудом поборов смущение, Моро пересказал ей утренний разговор с питомцем. — Интересно, — задумчиво проговорила Беневиенто, — Мне кажется, между вами есть связь... — Связь? — удивлëнно переспросил Сальваторе. — Он... Понимает твоë настроение. Говорит о том, что ты чувствуешь. Утром тебе было радостно, и он сказал, что утро — самое прекрасное время. Когда Альсина и Карл не слушали тебя, ты расстроился, и он сказал, что... — ...гении бывают отвергнуты обществом? — перебил Моро. — Думаешь, я считаю себя гением? Даже я знаю, что это смешно... Он вздохнул и уставился в пол. Донна решила сменить тему разговора. — А ты ещë не придумал ему имя? Моро помотал головой. Он даже не задумался о том, как назвать своë творение. Впрочем, уже можно было и не задумываться — Хайзенберг и так окрестил его "говорящей кишкой"... — Ничего, — поспешила утешить его Донна, — В конце концов, не имена делают нас уникальными... " Ты решил, что гениален, раз зовëшься Сальвадором? Извини, мой дорогой, ты не Дали — ты Моро..." — несчастный вспомнил слова Карла. Тот специально каверкал его имя, но он не обижался. Что Сальвадор, что Сальваторе — слишком красивое имя для него. Но вот Моро... Все называли его по фамилии, и он был не против. Он достоин этого... — По-моему, Моро — самое подходящее имя для гадкого слизняка вроде меня, — уныло проговорил он. — Имя и лицо не важны. Важно то, что у тебя внутри, — ответила Беневиенто. — Моим внутренним миром могут восхищаться только паразиты, — горько усмехнулся Моро, — Так Карл говорит... — И ты веришь ему? Сальваторе смутился. Один персонаж его любимого сериала говорил: "Если хочешь, чтобы тебя любили — полюби сначала себя". Но бедняга никак не мог найти хотя бы одну, самую ничтожную причину себя полюбить. Поэтому он соглашался с обидными прозвищами, сыпавшимися на него со всех сторон... Моро предпочëл не отвечать на этот вопрос. Он решил продолжить разговор как ни в чëм не бывало. — А у твоей куклы тоже нет имени? — Есть... Энджи... — Красивое имя... Ты сама решила так еë назвать? — Нет. Мой отец... Он подарил еë мне, когда... Голос Донны дрогнул. Она опустила голову и прижала Энджи к себе, нервно перебирая пальцами. — Я напомнил тебе о чëм-то плохом? П-пожалуйста, н-не надо, не в-вспоминай! — затараторил Моро, снова начав заикаться, — Ох... Опять я всë порчу! — Всë хорошо, не вини себя... — девушка попыталась его успокоить, но он не слушал. —Вот почему со мной никто не водится! Что бы я не говорил, это всегда злит или расстраивает людей! — не унимался Сальваторе, — Мало того, что рожа кривая, так ещë и язык!.. — Так Карл тебе говорил, верно? — Верно... — Моро снова смущëнно опустил глаза. Если Альсина или жители деревни относились к нему с пренебрежением, то Хайзенберг его ещë и ненавидел. Он никогда не упускал возможности ввернуть колкое словцо, способное задеть ранимого "Горбуна". Карл с нескрываемым удовольствием наблюдал за тем, как его и без того уродливую физиономию искривляют гримасы злости и обиды... Впрочем, Моро, хоть и медленно, но привыкал к его постоянным издëвкам. В конце концов, он этого заслуживал... — Я водяной. Никто не водится со мной... — подало голос существо в аквариуме. Сальваторе слабо засмеялся неожиданной шутке своего питомца, но смех постепенно перешëл в плач. Его плечи задëргались, огромный горб заколыхался под плащом, и вот он уже рыдает самым жалким образом, закрыв лицо руками... Донна осторожно отняла одну руку от его лица. — Не смотри на меня! Не прикасайся ко мне... Я гадкий, я жалкий... Я всë порчу!.. — Моро снова попытался спрятать широкое распухшее лицо за костлявыми ладошками. — Посмотри на меня, — спокойно, но твëрдо попросила Беневиенто, взяв его за руки. Моро через силу поднял глаза и заставил себя взглянуть на скрытое вуалью лицо. Он не видел еë глаз, но чувствовал на себе взгляд — не такой, каким могли одарить его Альсина или Карл: полный отвращения или ненависти. Это был добрый, нежный взгляд, но он приносил Сальваторе ещë больше боли. Он зажмурился, не в силах испытывать его на себе. Он не достоин этого, не достоин! Почему она не осмеивает его так же, как и остальные? Или это такой способ поиздеваться над ним? Донна отпустила его руки, и, не успел он снова спрятать лицо, как она обняла его. Моро замер. Первые несколько секунд он не мог дышать, но затем он ощутил слабый, еле уловимый запах цветов. Этот запах успокаивал его, прогонял мрачные мысли и его ненависть к себе. К Моро вернулась способность двигаться. Он уткнулся в плечо Донны и обвил руками еë шею. Беневиенто осторожно гладила его спину, тихо напевая: "Вязнут твои слова В паутине на зубах. Вновь говорит со мной Чужак внутри тебя. Им не сломать тебя, Им не прогнать тебя. Жизнь не так плоха. Пойдëм со мной, и я Докажу тебе, что Ты прекрасен."