Гермионе удалось кое-как уснуть, хотя сон и был беспокойным, девушка ворочалась, а за окном тем временем барабанил крупный дождь, и небо разрезала яркая молния вперемешку с пугающими раскатами грома.
Погода словно была предвестником чего-то страшного.
Вдруг в особняке резко раздался ужаснейший шум, словно что-то разбилось, а затем — нечеловеческий крик. Страшный, пронзительный, душераздирающий.
Девушка от испуга подорвалась со скрипучей кровати от этого, а в ее голове были только самые страшные и пугающие мысли. Она бегом схватила дрожащими руками тёплую шаль — одну из малочисленных вещей, что осталась от ее матери, а сейчас служила дополнительным источником тепла, как физического, так и морального, в этой неуютной комнатушке на чердаке. Несмотря на лето, эта ночь в Англии выдалась феноменально пугающей и холодной.
Стремительно засунув босые ноги в башмаки, Гермиона рванула в коридор, туда, где ей послышался этот звук.
Приближаясь, в душе все холодело, а руки затряслись невыносимой дрожью, ведь то место, откуда якобы послышался крик — детская — светлое и уютное местечко, где проживали самые младшие жительницы этого дома.
Сейчас же место приобрело холодные оттенки, от стен так и веяло чем-то плохим.
Дверь в комнату была настежь распахнута, а на полу сидела миссис Лестрейндж в чёрном, длинном шелковом халате, ее чёрные непослушные кудри находились в особенном беспорядке (что было неподобающе для аристократки, стоит отметить). Женщина протяжно кричала — пронзительно и протяжно.
Но что-то показалось молодой гувернантке в её больших глазах странным. И она поймёт это лишь позже, а пока...
Окно было раскрыто, рама гуляющая по ветру неприятно скрипела, издавая свою особенную мерзкую мелодию, а на полу валялись куклы в кружевных платьях, которыми не так давно играли девочки. Куклы, которые лежали в таких неестественных позах, и чьи стеклянные глаза были словно устремлены на распахнутое настежь окно.
Порой, в такие мгновения очень сложно вообще что-то запомнить, но Гермиона Грейнджер запомнила ту ужасную и роковую ночь навсегда. Абсолютно точно. Она запомнила каждую деталь. По крайней мере, ей так казалось.
Девушка медленно повернула голову на кроватки, нервно теребя шаль.
Кровати были пустые. Со смятыми шелковыми розовыми одеяльцами, брошенными как два кома.
Молодая девушка будет так сильно жалеть об этом решении, наверное, всю свою жизнь, но еле-еле делая каждый шаг, она приблизилась к окну, а там...
Молния снова разрезает чёрное небо Англии, озаряя все, словно ехидно позволяя разглядеть лучше каждую деталь.
И Гермиона кричит. Кричит так, что голос хрипнет в ту же самую секунду. Слёзы от ужаса и боли льются по бледным щекам. Она падает на пол, больно ударившись коленками. Но ей на это совершенно плевать.
В голове мысли, лихорадочно повторяющиеся. Одна за другой и по кругу.
«Не досмотрела. Не углядела. Моя вина. Я — убийца». Не верю. Почему?
И она падает. Сворачивается беспомощно прямо на холодном полу. Кричит сильнее, чем сама мать девочек, кричит так, словно потеряла своих родных детей. Как израненное животное бьется в истерике, не замечая ничего вокруг.
Не замечает, как миссис Лестрейндж слегка лишь подрагивающей рукой стирает невидимые слёзы с румяных щёк и заправляет выбившуюся прядь за ухо. Не замечает, как та спокойно выходит из комнаты, поправляя роскошный чёрный, словно траурный халат, запирает свою гувернантку и стремится сообщить местному полицейскому о случившимся.
***
— Гермиона, а ты же нас никогда не бросишь? — глядя на неё своими большими глазами, спросила однажды Аннабелль, тихонько теребя любимую зелёную шаль, цвета молодой листвы, своей наставницы.
— Гермиона, ты же никогда нас не дашь в обиду? — тоненьким голосом пролепетала ее сестричка, Эмили.
— Ну конечно же нет! Никогда! — тепло улыбнувшись, отвечала им Гермиона, глядя в эти невинные, большие глаза, обрамлённые длинными ресницами.
***
Они доверяли свои детские и самые сокровенные тайны своей наставнице. О вредном мальчишке на обеде у Ноттов, о доброй тетушке Малфой, подарившей им красивые платья из лучшего бутика Парижа.
Для этих ангелочков Гермиона была словно старшей сестрой. Самой настоящей.
Той которая никогда не даст в обиду, которая пожурит, но все равно простит, а потом незаметно для всех погладит по спинке. Поправит шелковое одеяльце, чтобы не было холодно во сне. Обнимет крепко-крепко, обещая, что всегда будет рядом. Возьмёт на себя вину за очередную разбитую тарелку или чашку из антикварного сервиза. Научит новым словам по французскому, вытянет на улицу и начнёт с энтузиазмом рисовать с ними, в то время как девочки с открытыми от восторга ртами любовались ее очередными шедеврами. Они так любили наблюдать за любимой Гермионой. А она любила наблюдать за ними, за их ростом, новыми успехами. Следила, чтобы они чаще улыбались и никогда не чувствовали себя грустно и одиноко.
Но сейчас не уследила. И это ее вина.
Только ее.
Она резко хватает кукол, смотрит в их грустные неживые глаза и начинает покачивать их, словно живых, в то время как карие, мокрые от непрекращающихся слез глаза устремлены в это злополучное окно. И тихо, дрожащим голоском напевает любимую колыбельную в последний раз:
Twinkle, twinkle, little stars,
How I wonder what you are!
Up above the world so high,
Like the diamonds in the sky!
Twinkle, twinkle, little stars,
How I wonder what you are!
А дождь за окном все шёл и шёл, оплакивая утрату. Оплакивая маленьких девочек, чьи жизни были только впереди. Сколько же всего ждало их в будущем. И слова все лились, голос дрожал, срываясь на шёпот:
When the blazing sun is gone,
When he nothing shines upon,
Then you show your little light,
Twinkle, twinkle, all the night.
Twinkle, twinkle, little stars,
How I wonder what you are!
Ее голос становился все тише, будто Гермиона уже только шевелила искусанными до крови, немного посиневшими губами:
Then the traveller in the dark,
Thanks you for your tiny sparks,
He could not see which way to go...(1)
Она не успевает закончить колыбельную, ее грубо хватают, поднимают так резко с пола, выводят силком из комнаты, сажают в полицейскую машину. Последнее, что она видит — взгляд миссис Лестрейндж, стоявшей в проходе особняка, ее хищные глаза, наполненные не скорбью, а каким-то... торжеством и сухое, без единого намёка на слёзы лицо..?
Почему?
За что?
(1) Прим. «Twinkle, Twinkle, Little Star» (англ. «Сияй, сияй, маленькая звёздочка») — английская колыбельная. Её текст восходит к стихотворению «The Star» («Звезда»), написанному в начале XIX века английской поэтессой Джейн Тейлор. Впервые опубликовано оно было в 1806 году в сборнике стихов Джейн и её сестры Энн Тейлор [Википедия, URL].
