***
Всепоглощающее чувство вины и боль утраты омрачили всю дальнейшую жизнь, выпили из неё все краски. Мередит его ненавидела, он сам себя ненавидел, и они навечно застряли в вакууме, не видя и не слыша друг друга. Больше всего хотелось остаться одному, но Рон не мог бросить жену в такой тяжёлый момент. Он так и не нашёл в себе смелости начать этот разговор. А вот Мередит нашла, она всегда была решительнее него. И тогда он остался совсем один. Прежняя работа — ведущим на радио — больше не приносила радости. Ничего не доставляло радости. Рон жил лишь воспоминаниями, бережно хранил их в памяти, словно старые потрёпанные книги с яркими иллюстрациями. А вспоминать лучше всего в тишине. Он не огорчился, когда его турнули с работы: слишком часто прикладывался к бутылке, опаздывал и путал текст. Никак не мог собраться и взять себя в руки. Очевидно, время жалости истекло. Плевать, он сам себе стал противен. День тянулся за днём, год за годом, однажды, взглянув на себя в зеркало, Рон осознал, что ему уже пятьдесят. Позади остались лучшие годы. А впереди лишь унылое и жалкое существование без цели, без смысла, без надежды. Он оказался слишком слаб, чтобы закончить всё самому, труслив и ничтожен. Говорят, время лечит, но это не совсем верно. Мередит научилась жить заново, а он — нет. Работу он всё-таки нашёл — устроился ночным сторожем на склад стройматериалов. Снова наступил апрель — этот проклятый день, который хотелось выбросить из памяти. Он позвонил Мередит, но та не посчитала нужным ответить. На кладбище он поехал один. Тяжело было на душе и тревожно, возвращаться в пустую квартиру совсем не хотелось. Рон решил прокатиться до бара. Утопить горе в алкоголе. Бороться с этим в одиночку не осталось никаких сил. Не успел он приблизиться к дверям, как из них вылетел какой-то парень: темноволосый, в потрёпанной серой джинсовке и штанах цвета хаки. «Да откуда ж я знал, что он сын хозяина?! Уже, блядь, и в рожу никому не дать, все неприкосновенные!» — крикнул он вышибале, а после, пошатнувшись, отступил к стене. Рон помедлил с минуту и всё же рискнул приблизиться. — Всё в порядке? Нужна помощь? Парень мрачно усмехнулся, подняв голову. — Помощь? А тебе-то какое дело? Рон нерешительно переступил на месте и поправил очки. — У тебя всё лицо в крови. И… могу вызвать скорую или… моя машина за углом, тут больница недалеко, — махнул рукой он. Парень тяжело опёрся о его плечо. Повеяло запахом виски, пота и крови. — Ладно, уговорил. В машине Рон торопливо распотрошил аптечку, нашёл бинты и вручил новому знакомому. Видок у него был жуткий. — Меня Тревор звать. А тебя как? — спросил тот, протянув окровавленную ладонь. Поймав недоуменный взгляд Рона, вытер её о белую футболку. Рон представился и завёл мотор. Ночью на улицах машин немного, и до больницы они добрались быстро. Он мог распрощаться с Тревором, но решил повременить. Как-то неловко уезжать вот так, не узнав, что с ним всё в порядке. Рон терпеливо ждал, пока тому накладывали швы. Тревор вышел из кабинета повеселевший. — О, думал, что ты уже свалил. Заплатить мне нечем, но могу тебя кое чем угостить, — подмигнул он, приблизившись. От предложенного им косяка Рон благоразумно отказался, и Тревор, кажется, даже обиделся. Они топтались на парковке, и Рон не знал, что сказать. Вроде как пора распрощаться, вот только возвращаться обратно в свою скучную и одинокую жизнь было тошно. — Подвезти тебя до дома? — спросил Рон, чуть поразмыслив. — Боюсь, что это очень далеко, — рассмеялся Тревор. — Ты хороший мужик, ты мне нравишься, — сообщил он, сунув в зубы сигарету. — Поехали, покажу тебе одно классное место, — пообещал, приобняв его за плечи. Рон стушевался: на дворе глубокая ночь, этот парень, которого он по сути совсем не знает, может оказаться кем угодно. Каким-нибудь бандитом, наркоторговцем или… Да какая в общем-то разница, будто бы есть, что терять…***
Под утро они вернулись домой из бара почти друзьями. К Рону домой, разумеется. Тревор обитал в каком-то отдалённом посёлке посреди пустыни. Сказал, что в городе по делам. У Рона хватило ума и такта не спрашивать по каким. Пока Рон пытался соорудить завтрак, Тревор шатался по квартире. Вернулся с фоторамкой из детской. На фото Джерри позировал с одной из своих моделек — старинным фрегатом, на который они ухлопали всё лето, однако собрали вдвоём. В детской всё осталось так же, как было при сыне. Рон ничего не посмел тронуть. Так лучше. Казалось, что Джерри в школе или гостит у бабушки и скоро вернётся. — Забавный малой, на тебя похож. А где он? — беззаботно спросил Тревор. — В школе, что ли? Сегодня вроде воскресенье. Рон выронил лопатку, которой собирался накладывать омлет, и упал на стул. Тревор что-то ещё говорил, но Рон ничего и не слышал, будто уши заложило. Не мог он произнести этого вслух, просто не мог. Подскочил, засуетился у плиты, разлил кофе по кружкам. — Ты сказал, что в разводе. Пацан с ней остался? — предположил Тревор, устроившись на стуле. Рон покачал головой, отвернулся и снял очки. В глазах защипало и голос дрогнул. — Джерри… Он умер три года назад. Вчера было ровно три года. Тревор кашлянул. — М-да, ну и дерьмо. Рон слышал, как скрипнул стул, но оборачиваться не стал. Тяжёлая ладонь упала на плечо. Оба молчали. Рон не знал, что сказать, Тревор, видно, тоже. После уселись за стол и вели себя, как ни в чём не бывало. Тревор больше ни о чём не спрашивал, и Рон был благодарен за это. Тревор задержался у него на неделю. Он исчезал и возвращался, когда вздумается. От него пахло порохом, пылью и бензином, алкоголем, табаком и бог знает, чем ещё. Его одежда и волосы вечно пребывали в беспорядке. Но несмотря на всю свою несобранность и неряшливость, он умело управлялся «с делами». Рон снова ничего не спрашивал, хотя и догадывался, что Тревор определённо не ведёт жизнь законопослушного гражданина. Когда-то в прошлом Рон, вероятно, обеспокоился бы, испугался, но не сейчас. Теперь стало всё равно. Тревор заполнил собой пустоту, стал кем-то, о ком он мог заботиться. В серой палитре будней вспыхнули свежие краски. В последний день, когда Тревор собирался домой, Рон места себе не находил. Глупо. Не мог ведь он предложить ему остаться, сказать, что привязался к нему, что в кои-то веки ощутил себя нужным, что рад тому, что он поселился в его доме. Нет, совсем не хотелось выглядеть жалким и никчёмным старым неудачником. У Тревора ещё вся жизнь впереди, а его лучшие годы остались в прошлом. Стоит просто смириться и найти в себе смелость как-то жить дальше. — Мне нужен надёжный человек, — сообщил Тревор тем вечером. — М-м, деловой партнёр, — задумчиво протянул он, прислонившись к косяку. — У меня есть парочка бизнес-планов… — О… — Рон растерялся, снял очки и принялся их протирать. — С баблом не обижу, — пообещал Тревор. — Но соцпакета не будет, сам понимаешь, — хохотнул он. — Т-ты, ты торгуешь наркотиками? — набравшись храбрости, высказал своё предположение Рон. — Ну-у, не только, ещё оружием. Будет много чего интересного, скучать не придётся. Рон молчал, и не потому что боялся, а потому что не был уверен, что готов ко всему этому. Стать преступником в его-то возрасте, рисковать свободой и жизнью и ради чего? Впрочем, терять нечего, давно уже нечего. А так в этой жизни появится хоть какой-то смысл. — Я согласен, — ответил Рон, и они ударили по рукам.***
В дне сегодняшнем Рон захлопнул балконную дверь и вернулся в номер. Десять лет: много ли, мало, а за эти годы они действительно стали семьёй. И однажды потеряв всё, Рон не готов был повторить это снова. Пусть другие этого не поймут, но Тревор дал ему дело, показал, что он ещё на что-то годен, кроме как жалеть себя. Кто-то сказал бы, что Тревора «слишком много», он слишком шумный, слишком буйный и много ещё чего «слишком». Для Рона оказалось в самый раз. В самый раз, чтобы заполнить пустоту, звенящую внутри, и собрать осколки в единое целое. В самый раз, чтобы снова почувствовать себя живым.