***
Несмотря на усилия Олега, температура у Марины скакала еще четыре дня. И в это время Нарочинская была практически неуправляема: речь, обращенную к ней, будто не понимала, с трудом давала впихнуть в себя лекарства и хотя бы минимальную еду, постоянно порывалась куда-то пойти. Только воды пила много и почти все время спала. Когда Брагин смотрел на впалые щеки, пот, то и дело проступающий на бледной коже, и тонкие пальцы, неосознанно сжимающие одеяло, то у него каждый раз екало сердце. И жалостью это не было. Точнее было, но не только жалостью. Нарочинский тоже был плох — ресурсов организма оставалось все меньше, сердце схватывало все чаще, а приступы становились продолжительнее и опаснее. Утраченные силы, еще и увеличенные в геометрической прогрессии, возвращались к Владимиру Сергеевичу только во время обострений. Когда профессора накрыло в очередной раз, Олег с трудом его удержал, несмотря на явное физическое превосходство. Он не понимал, как с отцом справляется Марина. Маленькая сильная хрупкая женщина.***
— Олег, — позвал его Нарочинской, когда Брагин уже привычно зашел к нему в комнату. — Что у вас с Маришкой случилось? Владимир Сергеевич смотрел строго и осознанно, будто и не было двух тяжелейших приступов за последние дни. Брагин поставил перед ним поднос с едой: — Вы о чем? Нарочинский покачал головой — понимал, что бывший ученик не собирается ничего рассказывать. Но стоял на своем: — Мне казалось, она с тобой была. Потом другой мужик нарисовался, холеный такой, богатый. Только ей он не нужен, я же вижу, когда в истерике не бьюсь, — он кривовато усмехнулся. — А потом она пришла с гематомой на половину лица. Сказала, хулиганы напали, а ты защитил. Но я же не идиот, Брагин. Я, конечно, умираю, — он повысил голос, — но я не идиот. Олег долго не думал: — Владимир Сергеевич, хулиганы действительно были, — поддержал версию Марины, о которой услышал только что. Надеялся, что показания не будут сильно отличаться, но уверен в этом не был. — Сумку у нее выхватить хотели, что ли, мы не поняли. Но я вовремя подоспел, так что дело обошлось одной гематомой, к счастью. Нарочинский закрыл глаза ладонью — кажется, поверил: — Бедная моя девочка. Я же совсем ничего не могу больше. Ее защитить больше некому!.. Олег присел рядом и пожал профессору свободную руку, стараясь не показывать, что внутри все переворачивается: — У Марины есть я, Владимир Сергеевич. И она об этом знает.***
Марина проснулась как от толчка и резко села на диване. Точнее, попыталась сесть: голова немилосердно закружилась, в глазах потемнело, а кашель вырвался наружу. Она даже не сразу поняла, что ее обняли со спины и уложили обратно: — Что ты творишь, — в глазах Брагина скакало неприкрытое беспокойство. — Куда ты мчишься опять, Нарочинская, — кажется, он еще не понял, что Марина стала приходить в себя, и не надеялся получить ответ. — Я в порядке, Брагин. — Вижу я, в каком ты порядке, — на автомате отозвался он и только потом сообразил. — Марин? Она прикрыла глаза: — Олег, я все помню, — говорить было больно, но не говорить было нельзя. — Просто было слишком плохо. Мужчина с облегчением выдохнул и прикоснулся губами к ее лбу: — Спадает температура до нормальной уже, наконец-то. — Давно я? — Пятые сутки. — Папа? — Спит. — Мне надо на него посмотреть, — она снова рванулась встать, но Олег удержал ее. — Марин, тебе нельзя. Голубые глаза опасно потемнели: — Брагин! — она повысила голос, но закашлялась. Мужчина терпеливо подождал, пока ей станет лучше, и Нарочинская со слезами попросила. — Олег, пожалуйста. В ее взгляде было неприкрытое отчаяние. Для Марины действительно имел значение только отец — даже на себя было плевать. Брагин кивнул и, подхватив ее на руки, донес до входа в соседнюю комнату. Заходить не стал — не хватало еще заразить профессора. Увидев, что папа спит, Нарочинская успокоилась не сразу. Ей потребовалось изучать его взглядом еще и еще, будто бы это могло что-то дать. Но шли минуты, сон Владимира Сергеевича был обычным, и Марина выдохнула. Почувствовав это, Олег принес ее назад и направился на кухню: — Что ты будешь есть? Есть каша, яйца, молоко... — Ничего не хочу. Он вернулся назад: — Марин, не дури, — заправил волосы ей за ухо, — чем быстрее ты поправишься, тем быстрее сможешь помочь отцу. Она отвела взгляд: — Что с сиделкой? — Мы ей позвонили вместе с Владимиром Сергеевичем, все объяснили, она пока отдыхает. — А с работой? — Оформил тебе больничный. — Тебе самому на работу не пора? Ты уже долго ее прогуливаешь. Она так старательно от него отгораживалась, что стало неприятно. Но Олег это скрыл: — Я взял отгулы. Если сегодня у тебя не будет подниматься температура, то завтра пойду. При условии, что ты будешь нормально лечиться. Нарочинская попробовала улыбнуться, но на лице появилась кривоватая, как недавно у отца, ухмылка. И Брагин дрогнул: — Марин, все будет хорошо, — он обнял ее и начал гладить по спине. Женщина вырываться не стала, но и реагировать тоже. Обмякла в его руках, оставаясь безразличной к происходящему.