Тридцать жизней / Проклятие памяти

Destruam et aedificabo*

      Пламя медленно двигалось в камине. И впервые его порывы не казались хаотическими. Маркус подбросил еще несколько поленьев и отшатнулся назад, на мгновение напуганный этим зрелищем. Постарался скрыть свой испуг, но Анна и не увидела его, ее взгляд замер неподвижно в некоторой точке у ножки стола. Лишь иногда она совершала короткое движение глазами и застывала вновь. Глядя на нее, Маркус допустил, что все статуи, которые попадались ему прежде, были глубоко задумавшимися людьми, замершими на столетия. Он поверил в то, что Анна, возможно, больше не оживет. Не двинется. Не подаст голоса. Будто жизнь стекала по ее пальцам и капала на пол, Анна опустевала, она таяла перед его взором. И он бы не посмел нарушить этот странный процесс. Поскольку вторжение в забвение можно счесть самым страшным преступлением. Маркус был напуган и сам себе не признавался в этом. Если бы иногда пламя не совершало движения, и свет в комнате не менялся, он бы уже задохнулся и ощутил биение сердца в пятках. Пока пламя колебалось, он знал, что бьется ее сердце. Что время течет, пускай и растянулось до предела, как пружина.       Маркус хотел продолжить повествование, но теперь ему требовался импульс, чтобы заставить себя заговорить вновь. Он размыкал губы, почти решаясь что-то произнести, но слова застревали в горле, цепляясь, как терновник. И он смыкал губы вновь, перед этим совершая глубокий вдох. Он не помнил, когда прежде ему доводилось ощущать такое. Забытые чувства, да они забавны. - Ты собирался последовать рекомендациям Харона относительно Розы? – спросила Анна осторожно. - А я когда-то им следовал? Нет, я избавился от ее семьи, зная, что они возродятся на островах. Но с ее жизнью я бы не стал играть. Я хотел спрятать ее в своем царстве теней, как Аид похитил Персефону. - И в чем же ты просчитался?       Маркус нежно усмехнулся: - Я никогда не был достаточно силен, чтобы сдержать ее. На добровольность не приходилось рассчитывать. - Тогда что было дальше?       Маркус задумался, оглядывая стены комнаты: - Я обрел свободу. Впервые с момента, как услышал ее имя.       Когда понял, что она ускользнула, и я не могу до нее добраться, когда понял, что придется ждать, пока она сама не выступит против меня, я смирился и принял обстоятельства такими, какими они были. Действуя изнутри, мне удалось обрести власть в Доминиане, моя империя разрослась и достигла своего расцвета. Пожалуй, лучшие из всех времен.       Мне вдруг подумалось, что я справлюсь со всем сам. Что мне не нужна Роза, чтобы избавиться от боли. Что я проживу так; что есть будущее, в котором ее нет рядом, и меня не тошнит от его картин. Я думаю, тогда мне удалось переступить через любовь к ней, оставить позади это чувство и успокоить свою душу. Как это было прекрасно… Чистый лист. Признание, что я был помешан, но теперь здоров. Что разум наконец достиг контроля, я отдался ему, переводя дыхание, вслушиваясь в ровное сердцебиение. Если я был счастлив, я был счастлив тогда. Не черное и белое. Пропитывающий все серый цвет. С едва различимыми контрастами изо дня в день. Бледность. Лица, души, чувств, событий, эмоций, людей, жизни, всего, предстающего перед взором. Отдых для глаз.       Я набирал величие, я знал, что смогу подняться и возвыситься. Без нее. И это произойдет скоро. Шаг за шагом. Гул в дворцовых залах. Мой трон. Отражающие потолок полы. Пустота и покой. Марширующие под окнами солдаты. Я знал, что все мои раны постепенно затянутся, пускай неровности на коже напомнят, что когда-то они были на этом месте. Медленно, постепенно. Я вновь буду силен. Я бы позволил разлому, что я создал, разрастись, раскалывая планету. Стало ясно, как довести начатое дело до конца.       В моем распоряжении оказалась огромная библиотека. В ней я изучил основы ведения государства, экономику, историю, нашел все книги, до которых не мог добраться прежде. Мой мир получил твердый и надежный фундамент. В городской жизни я мог дать своим людям то, чего они никогда не видели в изгнании. И дал. Не просто кров, хорошую одежду и питание, но и порядок, некую стабильность. Знание, что будет завтра, и завтра будет лучше. Базовое образование, крепкую внутреннюю структуру работы. Я сам подчас не верил, как хорошо все уложилось. Выдуманная мной машина начала функционировать лучше, чем я изначально от нее требовал.       Я садился обедать в огромном зале, отделанном темным резным деревом. Рядом устраивались избранные. Но всегда напротив я предоставлял место Доминику, чтобы держать его в поле зрения. Его взгляд не содержал в себе никакой осмысленности, ни одного проблеска свободы воли. Иногда его пустой, картонный вид погружал меня в тоску. Великий правитель был теперь лишь набитой соломой куклой. Изредка какая-то мысль озаряла его лицо, тогда он вставлял несколько фраз в общий разговор, полубезумных. Он отдавал те приказания, которые я передавал через него. Послушно уходил спать, когда требовалось, послушно ходил со мной по коридорам. Пару раз меня мучили кошмары, что я займу его место. Но дневной свет приводил все в порядок, когда я усаживался среди белых простыней на просторной, высокой кровати и потирал руками лицо. Новое утро и новый шаг, который нужно проделать, чтобы стены дворца сохраняли свою прочность, а новые возводились.       Помутненный разум Доминика расположил все так, что тот стал считать меня своим другом, а также хорошим, добрым господином. Если у него появлялись живые порывы, он стремился услужить мне. И так случилось, что однажды, смотря в окно, он неожиданно вспомнил: - У меня же есть племянница!       Я вздрогнул, услышав его голос в пустой библиотеке. Забыл, что он с самого утра призраком следовал за мной. Я отложил книгу на стол и потянулся на полку за другой, точно его размышления меня не касались. - Очень хорошая девочка! Красивая, смышленая, да и кровь благородная, царская! Я бы мог сосватать ее тебе.       Я не способен был отвести взгляда от книжных корешков. Я окоченел. За последний месяц я ни разу не вспоминал Розу. И услышав вновь от кого-то со стороны про ее существование, я запнулся. - Зачем тебе ходить одному? А так при тебе была бы приличная девушка, где нужно – улыбнется, где нужно – подскажет, захочешь – приласкает. Семью ее я убедить смогу…       Я оглянулся через плечо, чтобы рассмотреть его лицо и убедиться, что он все еще не в разуме. Я не мог поверить, что он так случайно и наудачу выбил мое слабое место. Но нет, он не смеялся надо мной, а пекся о моем благополучии. Или о своем, чтобы стать поближе ко мне через племянницу. Сыграли бы славную свадьбу. Тут же, в тронном зале. Утвердили бы и мой, и его статус. Как все ладненько и хорошо. Меня затрясло. Я не выдержал и приказал ему удалиться. Грубее, чем ожидал от самого себя. Он тут же встал и вышел, оставив меня одного. За окном промелькнули доминианские соколы, жившие в башнях дворца. Я сел за дубовый стол, постучал пальцами по его крышке. Прощупал свою душу, отмечая, что она по-прежнему окаменевшая. Все как надо. И мне стало смешно от мысли, что кто-то представлял Розу смиреной женой. Доминик был готов вручить ее мне, как прелестное подношение. Все могло быть так просто…       Я во дворце здесь, она во дворце там, два правителя, что не смогли примириться, и предпочли про существование друг друга забыть. Ее вены просвечивают через белую кожу, ее темные глаза в задумчивости изучают стекла витражей, вокруг нее в зале витает аромат роз, почти дурманящий. Почему все сломалось? Почему мы те, кто мы есть? Клянусь, я знал сценарии лучше. Все это в сущности не имеет значения. Об этом лучше забыть и не истязать душу. От этого нет прока. Но отчего так приятно о ней думать? Отчего только в эти мгновения я ощущаю себя настоящего и почему так пугаюсь того, в кого превратился?       Я принудил себя замолчать. К тому моменту я твердо знал, чего хочу. Знал, как буду поступать. Ее присутствие в моем разуме мешалось, как разболтавшийся винт. Все решено.       Маркус остановился в рассказе, потому что старые ощущения подступили к горлу, задевая болезненные мысли. - Но в тот час я впервые ощутил неладное. Вглядываясь в ровную деревянную столешницу, я понял, что слишком давно все было тихо. Мне дали слишком долгий срок для покоя. Никто бы не предоставил в мое распоряжение столько времени. И эта мысль породила тревожность, вторгшуюся в мое мирное существование. Она стала моей верной спутницей на протяжении нескольких долгих месяцев. Я перестал замечать важное.       Анна почти уснула в кресле напротив. Она сделала над собой усилие, чтобы вновь открыть глаза, и смущенно улыбнулась. - Тебе нужен сон, - Маркус усмехнулся, поглядывая на нее. Сам он был слишком взбодрен историей, так что позабыл, который час.       Девушка сдалась, соглашаясь с ним. Наверху была подходящая комната. Анна укуталась одеялом по самый подбородок и потянулась в кровати. Ночная тишина зависла в комнате мягким облаком, поглотившим девушку. - Доброй ночи, - произнес Маркус, поворачиваясь к двери. - Иногда мне кажется, что этот мир не более, чем вафельный рожок, - проговорила в ответ Анна. И почти тут же уснула.       Маркус оглянулся и окинул взглядом ее спокойный силуэт в темноте. Звезды проглядывали сквозь окно и путались в сплетениях тюля и вершинах елей, замкнутые между ними, как между сжимающейся острозубой челюстью. Маркус прикрыл дверь и отступил от порога. Отчетливо ощутил удары своего сердца. Что он может теперь сделать? Что изменить? Ничего. У него есть только эти мгновения, скользящие острыми песчинками сквозь пальцы. Великое Божество возвело стены такими, какими сочло нужным.