Любимый цвет.

— Лёля! Шестьдесят один. За один день съёмок имя ассистентки, а с недавнего времени — продюсера, вкалывающей всегда и за всех, в среднем называют шестьдесят один раз. Запомни. Кофе. Сообщи. Запиши. Отнеси. Прими. Отдай. Кофе. Забери. Подпиши. Сходи. Подготовь. Организуй. Напомни. Закажи. Позвони. Кофе. Ответь. Кофе. Распечатай. Срочно, срочно, срочно! И так каждый день. Рекордный — девяносто три. Тогда ещё в конце смены Турал какую-то дрянь сказал, и Лёля кинула в него кружку и ушла. Я сам видел, как она всхлипывала, заходя в лифт. Но не поспешил зайти к ней в лифт, успокоить — подавил само это желание, продолжив разговаривать с Рустамом и Макаром. Тогда я почувствовал себя самым мерзким, самым отвратительным человеком. После Турала, конечно — он совсем конченое сказал. Телефон уже нагрелся — я, не отрываясь, листал новости каждую минуту свободного времени, пока не вызывали на съёмочную площадку, чтобы отвлечь себя от размышлений. — Эмир, — Лёля протянула ему вторую часть сценария. Я коротко улыбнулся. Старался с благодарностью, но получилось грустно. Потому что было слишком больно на неё смотреть — огромные мешки под зелёными глазами с замученным взглядом, сильно отросшие русые корни и будто бледнеющая с каждым днём всё больше кожа. — Всё хорошо? — её голос звучал устало. Я убрал упавший светлый волос с её плеча и, глубоко вздохнув, ответил: — Да, спасибо. Костюк кивнула и продолжила раздачу оставшихся сценариев, выкрикивая имена и попутно переговариваясь с шефом. Тот сказал ей что-то — под общий гул не было слышно, — и блондинка недовольно и непонимающе скривилась. — Лёля! — с наездом прикрикнул режиссёр. — Организуй. И всем сообщи. Меня вдруг охватила злость. Какого чёрта такое обращение? Он должен на коленях с ней разговаривать! Но опять ничего не сделал. Побоялся ли? А чёрт его знает. Продюсерша, сжав кулак, вздохнула, чтобы успокоиться, набрала кого-то и принялась переговариваться по одному наушнику, другой оставив в чехле. Что-то ей понравилось, она сбросила, куда-то вышла, зашла… Наехала на Рустама, что тот как-то не так дышит во время своей реплики, и на костюмершу — за неправильно расправленные складки на платье у кого-то из массовки. И опять вышла, набирая очередной номер. — Лёля, кофе! Срочно! — опять взревел режиссёр, но девушка ещё не вернулась. Тот повернулся ко мне: — Где она?

***

— И ты его ударил? — уточнила Костюк. Мы ехали в лифте вдвоём. Все уже разошлись, и мы с девушкой уходили последние. — Да. Да, я ударил этого мерзавца — не выдержал. Как можно так отвратительно относиться к своему лучшему работнику? Я запомнил выражение его лица — ужаса, непонимания. Льющаяся из носа, стекающая по губе и подбородку струйка крови. Я впервые ударил человека — никогда раньше до драк не доходило. И потому на секунду мне показалось всё это неправильным, что я не должен был так поступать и это я мерзавец, что ударил начальника и лишь с удовольствием наблюдаю, как тот, подхваченный операторами, судорожно вытирает кровь поданными ассистенткой салфетками. Она одобрительно кивнула. Взглядами мы не пересекались вовсе и лишь пялились на выход, держа в руках рюкзаки. — Тебя довезти? — предложил я, неожиданно даже для себя. Ага, и ехать потом по всем пробкам, если она в другой части города живёт. Кто за язык тебя тянул, Эмир, а? Я постарался отбросить эти мысли, почувствовав укол совести. — Да, давай, — зеленоглазая достала телефон из рюкзака и отменила заказ. — Мы соседи по лестничной площадке, так что с маршрутом проблем быть на должно. — И почему ты не просила подвезти до этого? — поинтересовался я, впервые за всю поездку в лифте взглянув на девушку. «Первый этаж, » — прокомментировал механический голос, и двери открылись. — Было неудобно. Мы молча вышли из здания и молча сели в машину. Лёля достала из рюкзака ноутбук и вновь надела один наушник. Я наблюдал за ней то мгновение, пока заводилась машина: набирая что-то, она приняла звонок. — Да, мам? Да, я помню, что обещала позв-… Да… Извини, я работала. Ещё б ты не слышала. А он сразу к тебе, что его «избили», да? Ой, бедненький… А ещё и из-за меня, ай-яй-яй, что ты говоришь… А как я о нём говорю, мам? Если он говно полное! И что, что он начальник? А, денюжку даёт, м-м. Мужики за углом тоже иногда денюжку дают за отсос, их тоже сразу уважать? Да что, мам?! Он отморозок! Сколько он у нас? Полгода? Вот терплю полгода, относится ко мне, как к говну, и? На это тебе плевать, да, мам?! Да я рада, что это кто-то там твеого знакомого. А ты меня слушаешь?! — Она сбросила. — Затрахали. Я не видел её лица — Костюк сидела сзади меня, вжавшись в угол и спрятавшись за ноутбуком — и потому совсем не знал, нужны ли ей слова поддержки сейчас. Я помялся: — Я считаю, что они неправы. Она вздохнула: — Вот и я о том же.