мне тебя обещали

Окружающие не заметили отлучки лета. Один я оказался в магической зиме тау же неожиданно, как и выпал из неё. Теперь всё произошедшее кажется сумбурным сном. Я добираюсь на автобусе на метро, останавливаюсь перед входом в подземку. Сигарета. Мимо пробегают разные люди с разной степенью занятости. Где-то за мной сигналят машины, застрявшие перед светофором, бомжиха прокуренным голосом клянчит еду в пирожковой. В воздухе взвесь из летней пыли, человеческих надежд, разочарований и невысказанный эмоций. Мне девять станций до дома и не меньше девяти тысяч мыслей. Я люблю метро. В его тёмных коридорах легчает. Наступает перемирие с самим собой, больше не бросаешься в крайности. Двигаешься по единственному туннелю, зная, что поворотов в стороны нет. Поэтому и себя легче принять как есть — простым пассажиром. Ещё я люблю Большой город. Как бы не искал варианты побега в размеренное пространство, он всё равно бежит в моих венах. Такой сумасшедший и хаотичный. Временами этот город кажется унылым местом, натирающим со всех сторон, как тесные нелюбимые туфли. Потом совершенно неожиданно замираешь на секунду посреди сбивающего с ног людского потока и думаешь: блин, город, как же я тебя люблю! Дома-высотки, вырезающие из неба фигуры. Десятки незнакомцев, с которыми ежедневно сталкиваешься в перекурах на обочинах дорог. С ними модно даже поговорить, честно признаться в наболевшем — всё равно больше не встретимся, нас не связывают общие воспоминания или чувство долго, одно на двоих. Рядом искалеченные и воспрянувшие духом люди — такие же, как я. С ними может произойти что угодно, но они всё равно бредят любовью. Любовь и есть то самое, что вызывает желание жить. Сижу в метро, пустой вагон, а я полон до краёв. Вспоминаю Владу, её наставления, Бешира, отопительные батареи из красной карамели, внезапный мороза и исчезновение всего этого. В дороге мысленно играю со словами «всё» и «хорошо», в результате получаю «хорошо, что уже всё». Честно говоря, жуткие ощущения после этой встречи. То есть жуткими они стали здесь, в привычных условиях. А в той квартире мне всё казалось естественным. Влада сразу расположила меня к себе. Бывает, что при знакомстве с людьми мы наделяем их порой несуществующими качествами, чтобы их лица стали нам родными, своими. С Владой — иначе. Ещё до встречи было ощущение того, что я знаком с ней много лет. С той минуты, как я начал поиски адреса погибшей, знал, что мне предстоит важная встреча. Словно приближалось неминуемое, к чему шёл всё это время и, какие бы сомнения ни одолевали меня относительно необходимости этого шага, его не избежать. Да, была угроза, что мои поиски закончатся плохо — заминированная внутри боль взорвётся. И никто не давал гарантии, что рану удастся снова закрыть, затянуть, вылечить. В разборках с прошлым вообще нет никаких гарантий, нет «честного слова». Одни синяки да царапины. И каждый раз, вырываясь из схватки, ты благодаришь настоящее за то, что оно отвоевало тебя у прошедшего времени. Которое похлеще воронки, засосёт — не выберешься. Сейчас мне хочется спокойствия. Тишины. Именно так и говорила Влада. Надо было уехать куда-нибудь. Может, к Водопад? С работой не получится: шеф и так с кислой миной отпустил меня на похороны тёти Эльзы. Во второй раз внеурочный отпуск он мне не даст стопроцентно. Придётся погружаться в тишину после шести вечера, в домашних условиях. К тому же, чтобы принять правильное решение, вовсе не обязательна торжественная обстановка. Достаточно бывает и пары часов, когда слышишь своё дыхание, и нити сигаретного дыма растворяются в воздухе под стать человеческим связям в повседневности мегаполиса. Голос сверху объявляет мою станцию, я легко выпрыгиваю из вагона, бегу направо, в сторону выхода. Внимательно смотрю на людей, стоящих у края платформы Ячейка с этим страхом пуста. Совсем не напрасно. ~ Каждый из астматических приступов матери начинался с её выкриков сквозь удушье: «Опять этот довёл меня!» Отец с братом бросали на меня злобные взгляды, а я в ожидании скорой прятался за портьеру в гостиной и просил Бога, чтобы врач ехал быстрее. Сам не замечал, как писался в штаны, отчего становилось ещё страшнее. Если отец увидит, поколотит. Я просто Бога о том, чтобы закончились мучения матери: — Пусть её болезнь перейдёт ко мне… Обещаю, я не буду так страшно кричать! Ночью я потихоньку застирывал штаны в ванной. Я видел причину всех горестей в себе: я гадкий, мерзкий, отвратительный. Поэтому мама постоянно задыхается. Поэтому старший брат запирается в своей комнате и под громкую музыку дышит чем-то вонючим. Поэтому отец выставляет меня га улицу за каждую двойку, а я, здороваясь с проходящими соседями, делаю вид, что играю в прятки: — Поэтому я здесь, не подумайте, что меня прогнали, у нас всё хорошо дома! Я и сам себя ненавидел за свои мысли, за постоянную обиду. Почему у меня всё не так, как у других? Когда моих одноклассников встречали из школы родители, те бежали в объятия, врезались в ноги своих отцов, обхватывали их. И меня переполняло желание так же бежать навстречу самому родному человеку. Но его не было. И дома, и вне дома я становился пленником враждебной среды, к которой в итоге привязался, как верёвка привязана к змею. Мать выписывалась из больницы, отец уходил из дому, брат выгонял меня спать в прихожую — что-то новое происходило, но я не переставал во всём винить себя. Спасался, воображая сказочные сады, свет, весну, деревья с новым сортом абрикосов — без косточек. Силой фантазии я могу в любой момент перенестись туда, где нет границы между мечтой и действительностью. Там всё было устроено идеальным образом. Мама вместе со мной выгуливала Джеси и говорила со мной ласково, проникновенным голосом напевала что-то убаюкивающие: — Малыш, запомни, что больше всего на свете я люблю тебя. Знаешь, когда я лежала с тобой на сохранении, врачи не разрешали мне ничего, только лежать. А в полях в это время должны были цвести маки, мои любимые маки, которые мне так хотелось увидеть! Я раньше каждый год в мае ездила за город, чтобы погулять в полях среди маков… Ещё целых пять дней я пролежала в палате, воображая маковые поля. Ты родился, и через три дня нас выписали домой. Когда твой отец вёз нас домой, ты не поверишь, вдоль обочины дороги стояли свеженькие, только что раскрывшиеся маки! Они только расцвели! Будто меня ждали. Нас. Малыш, ты принёс вместе с собой чудо. Сейчас, выуживая из памяти надёжно погребённые детские воспоминания, я поражаюсь, насколько сильно может быть желание не замечать очевидного. Мне так сильно хотелось иметь дружную семью, что я как смог её придумал. Беседовал с мамой — по большей части в уме. Мысленно ездил с отцом на рыбалку — и никогда в действительности. Брат в моём воображаемом мире вставал за меня горою, дрался за меня с отпетыми хулиганами на пустыре за школьным двором. Порой не получить желаемого — тоже удача. То, что ни одна из моих детских фантазий не сбылась, научило меня больше полагаться на свои силы. Добиваться всего самостоятельно. С другой стороны, я точно знаю, как не стал бы относиться к своим детям — не считал бы их своей собственностью, своими оловянными солдатиками, которыми можно играть, отдавая им команды. Если бы у меня были дети. Но это абсолютно исключено, и значит, мне придётся двигаться в других направлениях.