Ночь кончается рассветом

      6 месяцев спустя       Путь в гору прельщал всё меньше. Лазурь неба блестела в талых сугробах. Один сапог с треском ломал изморозь на мёртвой земле, другой волочился следом за тростью. Монотонный хруст и снег с неба, похожий на пепел в тот день, отнимали момент, вынуждали вспоминать. Но Леви не то чтобы забывал... На улице зябко. Рука, держащая трость за рукоять, замёрзла до красной сухости на костяшках, вторая — пряталась в кармане шинели. Леви остановился, высунул её и прокашлялся в кулак, выплёвывая пар клубами. Перчатки забыл на каком-то подобии постоялого двора, — стареет. Постоял немного, давая ноге отдых. Мороз кусал за щёки, от которых и откусить уже нечего. Леви поднял взгляд на частокол сосен, ведущий к воротам: уродливые, костлявые деревья. Серые стволы, серые ветки, в очередное утро укрывшиеся снежным одеялом, точно упрямые дети. Дети... Леви нахмурился и встряхнул плечами, словно скидывая с себя что-то. Двинулся дальше.       На холме, над воротами, висело красное полотнище, трепыхающееся на ветру. На нём, с кляксами и брызгами, белой краской были выведены буквы, — чужой язык. А в углу, на элдийском, приписка: «Лагерь для беженцев В11». Последний лагерь на востоке, в котором они ещё не были. Что ж, с богом, если ему ещё не наскучила эта игра.       Леви перековылял границу ворот и остановился, навалившись локтем на трость. На волосы падали крошки снега. Перед ним оказалось грязно-серое здание, полуразрушенное в прошлом, сейчас же почти цельное, прикрытое заплатками досок. В остальном лагерь предстал перед ним руинами и палатками, в которых едва ли хватало места. Много детей, мало взрослых. Люди, несмотря на своё положение, находили силы на болтовню, смех, игры. Они кутались в телогрейки, морщили от холода круглые смуглые лица, подрагивали, но... улыбались. Так, значит, выглядит мир без войны?       Ветер принёс аромат жаркого, с дымом поднимающийся из котелков. Взгляд Леви упал на женщину с раскосыми глазами, что зачёрпывала сочное рагу в миску; рядом крутился чумазый мальчишка с такой же чернявой макушкой, как и у матери, он прыгал на месте в нетерпении, отплясывал ленивый танец. Женщина послала ему строгий взгляд и передала тарелку девочке помладше, что сидела в палатке, укутавшись в одеяло и поджав под себя ноги. Затем она стёрла известь с щеки сына, потрепала по волосам и с мягкой, материнской улыбкой протянула ему ещё одну тарелку. Леви тоже нуждался в сытости. Не едой, а таким тривиальным, неоспоримым, семейным теплом. И сейчас, наблюдая за чужим счастьем, отчётливо ощущал себя в преддверии чего-то столь же настоящего. Остаётся верить, что всё в этом мире равноценно. Боль, решка, — обратная сторона покоя. И выпадая раз за разом решкой, жизнь наконец упадёт орлом. — Долго же ты, — деревянные ступени застонали от града шагов. — Стоило взять коляску. — Женщина в расстёгнутом на распашку пальто торопливо сбежала с крыльца и оказалась перед Леви; от неё пахнуло теплом помещения. Она улыбнулась. Снежинки, опадая на розовые щёки, тут же таяли на веснушках. — Я бы посмотрел на тебя, тащащую меня в эту гору, — фыркнул Леви и окинул её скептичным взглядом. — Застегнись, Анья. Весна не торопится.       Анья цокнула языком, но всё же запахнула пальто, скрестив руки на груди. — Что они сказали? — спросил Леви и заметил, как тонкие губы расцветают в улыбке. — Они... — она закусила губу, боясь сглазить. — Они сказали, что проверят списки. И ещё... что здесь есть похожая по описанию девочка. Понимаешь? Есть, — Анья прижала ладонь к губам и зажмурилась. — Не радуйся раньше времени. Они могли и ошибиться. — Леви, — вмиг помрачнела она. — Хватит. Я не хочу опять это слушать. — А я не хочу, чтобы ты снова разочаровывалась и переживала, — Леви выпрямился и большим пальцем размазал снежинку по её скуле. — Тебе нельзя.       Анья нехотя кивнула, поджимая губы, и прильнула к его руке. Глаза закрылись. В груди заныло. Тревога стала месить желудок, словно пекарь тесто. Анья положила руку на живот и постаралась дышать спокойно. — Нет, Марк писал, что лагерь на востоке. В этот раз всё будет хорошо. Я уверена.       А Леви был уверен, что в этот раз стоит оставить скепсис при себе, потому промолчал и лишь посмотрел на неё с тихой печалью. Анья сильно исхудала от нервов и вечной дороги. Впалые щёки по вине мороза налились багрянцем, захотелось их согреть. Леви, опьянённый порывом, подался вперёд и сухими губами припал к щеке. — Всё будет хорошо, — прошептал он. Сам не верил, пусть хоть она поверит. Анья посмотрела на него отрешённо и отвела взгляд. — Мисс!.. — на крыльцо выскочила девушка и стала махать рукой. — Пойдёмте со мной!       Анья, задержав дыхание, повернулась к ней и едва не побежала навстречу. Но сделав пару шагов, обернулась. — Ты идёшь или как? — Иди. Я здесь подожду. — Ты... серьёзно? — находя в услышанном предательство, ошеломлённо вскинула брови Анья. — Да. Иди. Так будет быстрее, — Леви кивнул на трость. Анья выдохнула, понимающе кивнула в ответ и засеменила по ступенькам вверх.       Леви огляделся и, приметив неподалёку скамейку, решил скоротать время на ней. Территория лагеря живописностью не отличалась. Из деревьев: тощие сосенки, ворчащие на ветру, да старый дуб угольного цвета. Вокруг дуба копошились дети, выкрикивали: — Ты водишь! — Нет, ты!       Другие тоже что-то кричали, но слов Леви не понимал. И все дети, поголовно, как один — чёрная шапка волос, красные щёки и звонкий смех. Он пытался привыкнуть к этому шуму, ведь он обещает скоро стать неотъемлемой частью его жизни. Леви — чей-то отец. Шутка ли? Мириться с этой мыслью, доказывать самому себе, что достоин, придётся долго. — Ну, и где она?! — мимо пробежал мальчик, огорошивая Леви реальностью.       Брови наплыли на глаза. В горле засаднило от холодного воздуха. Взгляд случайно коснулся старого дуба, на котором что-то зашевелилось. Леви опёрся на трость и поднялся. Подошёл ближе. С одной из толстых веток свисали чёрные лохматые волосы и край куртки из войлока. Дети нынче совсем не умеют прятаться, наверное, оттого что от этого не зависит их жизнь. Леви хмыкнул. — Думаешь, тебя так не увидят?       Волосы всколыхнулись, и из-за ветки показалось румяное лицо. Лицо изумлённо вытянулось. — Папа?       Несколько мгновений канули в тишине. Леви выиграл в игре, в которую даже не собирался играть. — Изабель... — он приоткрыл рот, понятия не имея, что сказать. Снова. За столько месяцев не придумал, хорош отец. — Папа! — радостно воскликнула Иза, вскочила на ноги и стала прыгать с ветки на ветку. — Я знала, что ты найдёшь меня! — мокрый снег разлетелся искрами от её приземления. — Я... Я...       Задыхаясь от восторга, Изабель едва не снесла с ног Леви своими объятиями. Благо, трость спасла. Иза упёрлась лицом ему в грудь, елозя щекой по мокрой шинели. Леви придавил её рукой к себе, чувствуя незнакомое прежде облегчение. Они долго так стояли. Снег сыпал и сыпал, оседая влагой на их тепле. Леви понял, что щёки болят. Секунду позже понял, что улыбается.       Иза, вдоволь надышавшись отцовской близостью, отпрянула. С раскрытым в улыбке ртом посмотрела на него: безобразные швы, язвами чернеющие на лице, белый мёртвый глаз, немощная нога, да и пальцев не достаёт. Улыбка дрогнула. — А где... — взгляд Изы забегал. — Где мама? Она что... — горло сдавило. — Жива, жива, не бойся, — ухмыльнулся Леви. — Знаешь, ты заставила нас поволноваться.       Иза медленно моргнула и сжалась, морща нос. — Вы искали меня? — просипела она. — Разумеется.       Губы Изабель затрепетали, она вновь вцепилась пальцами в пуговицы шинели, а лбом упёрлась в воротник. — Я думала, что мама, что вы оба... вы... — Иза, громко всхлипывая, разрыдалась. А Леви старался не думать о том, как будет отстирывать её сопли. Он хмурился болезненно. В её слезах он находил свои, давно иссохшие. — Леви, что ты... — Леви обернулся на голос. Анья замерла в оцепенении, разглядывая девочку, прижавшуюся к его груди. — Иза?       Изабель, стирая с щёк жгучие слёзы, посмотрела на неё и снова задрожала. Ослепнув от эмоций, она бросилась к Анье, а Анья — к ней. Леви со скупым удовлетворением вздохнул, заковылял обратно к скамье и, отягощённый болью в ноге, обрушился на неё. Закинул мёртвую ногу на живую. На объятия было приятно смотреть, и Леви, что удивительно, впервые не чувствовал себя лишним.       Когда сумбурная истерика и слёзы иссякли, Иза поняла, что что-то не так и обнимать маму как-то непривычно. И не то чтобы она забыла, как это, ведь каждую ночь с немым плачем сжимала подушку, страшась позабыть. Запах тот же: пряный и травяной, но дело в другом. Иза отошла. Взгляд упал на круглый живот Аньи. — Ты... — Иза посмотрела недоумённо то на одного родителя, то на другого.       Анья раскрыла рот и запнулась, обдумывая правильные слова. — Надеюсь, ты не станешь спрашивать, откуда берутся дети, — флегматично дёрнул бровью Леви, за что тут же получил укоризненный взгляд. — Леви! — Не стану, — сквозь слёзы улыбнулась Иза.       Анья удивлённо посмотрела на неё, сердито — на Леви. Честно говоря, растерялась. Смахнула со лба прилипшую мокрую прядь и наконец, впервые за последние полгода, выдохнула. Рассмеялась то ли от неловкости, то ли от радости. Её смех улыбками подхватили Иза и Леви. Анья развязала пальто и села рядом с Леви, ладонью придерживая живот. Поясница отвыкла от долгой ходьбы. — Вы ведь заберёте меня отсюда? — спросила Иза. — Конечно, милая, — улыбнулась Анья, ослабев от облегчения. — Иди, собери всё необходимое. — Мне ничего не нужно, — обрадовалась и замотала головой Изабель. — Я только с ребятами попрощаюсь. Вы ведь здесь будете? — Здесь, здесь. Беги.       Анья блаженно прикрыла глаза, слыша, как снег хрустит от спешно удаляющихся шагов. — Ну что, ты рада?       Анья медленно распахнула веки и повернулась к Леви. — Очень. — Хорошо. — Ой... — Анья резко коснулась живота и напряглась. — Что? В чём дело? — тут же переменив расслабленную позу, нахмурился Леви. — Толкается, — коротко усмехнулась Анья, в ожидании блуждая взглядом по сугробам. — Хочешь?.. — Она посмотрела на Леви, взяла его за руку и положила ладонью себе на живот.       Несколько подождав, он почувствовал. — Кажется, он тоже рад видеть свою сестрёнку. — Он? — не понял Леви.       Анья закусила губу и посмотрела на него, выдерживая паузу. — Мне кажется, это мальчик. — Сын? — приподнял брови Леви и растерянно посмотрел на свою ладонь, прижатую к круглому животу. — Сын. — Что ж... ладно, — он убрал руку, облокотился на спинку скамьи и незряче посмотрел перед собой. — И это всё, что ты скажешь? — с каплей обиды прозвучал голос Аньи. — Ну... — Ну? — Тц, дай мне минуту, ладно? — фыркнул Леви.       Новость об ещё одном ребёнке он, однако, воспринял менее тяжко. Натянул вымученную улыбку, спросил о самочувствии, думал скорее об Анье, чем о ребёнке. Наверное, не верил до этой самой секунды. Даже воочию глядя на Изабель, его кривое и не такое отторгающее зеркало, не верил. Как данность принял звание отца, как принимал и все прочие почести — кривился и считал незаслуженным. Время тогда толкало в спину, и он, чтобы не споткнуться и вновь не рухнуть лицом в лужу, расторопно кивнул, согласился на ответственность. Сейчас всё перестало быть далёким и выдуманным. Леви в самом деле отец. У него есть Изабель. У него будет сын. А значит он, хоть и чувствовал себя самозванцем, заслужил безусловную любовь. Он научит Изабель, как прятаться на деревьях. А сына научит метать ножи и драться и будет надеяться, что ему это никогда не пригодится. Нет, сын — слишком безликое слово... — Ты уже придумала имя? — Нет, думала, вместе решим. — Есть идеи?       Анья задумчиво замолчала. Сползла по скамье и положила голову на её спинку. Облако пара выпорхнуло из лёгких. В серых глазах заплескался небесный свет. Ладонь трепетно заскользила по животу. По высокому голубому-голубому небу проплывали тигровые полоски облаков. Анья опустила веки. — Что насчёт Эрвина?       Леви молчал и не поворачивался. Его кадык чуть видимо заходил, а рука на трости, вдавленной в землю, сжалась. — Да. Пойдёт, — сухо выдал Леви. — Можем ещё подумать, если хочешь, — беспокойно оглядев его, предложила Анья. — Нет, мне нравится. Хорошее имя.       Он, верно, не думал, сколько раз ещё придётся его повторить. — Рада, что нравится. — Анья встала и отряхнула пальто от прилипшего снега. Повернулась к Леви. — Ну ладно. Пойдём? Вон, Иза уже обратно бежит.       Леви с хрустом вдавил в снег трость. Поднялся, опираясь. Посмотрел на Анью и Изу. Впервые без тяжести в груди растянул губы в улыбке.       Теперь он не боится выдохнуть из самых недр своих старых, сухих лёгких простое слово: люблю. Не боится, что оно обернётся петлёй вокруг шеи и утянет вверх. Спросили бы его пару или даже десять лет назад, кем он видит себя в будущем, он бы наверняка ответил: ничтожным куском мяса, фаршем, извергнутым из желудка титана.       Вот будущее наступило. И как же он рад, что оказался неправ.