Когда тают миражи

      Жади сидела одна в комнате Лукаса за письменным столом, обложившись учебниками и тетрадями. Увесистый справочник по анатомии будто бы бросал вызов студентке: «Выучи меня целиком, или будешь отчислена». От названий множества косточек на латыни, даже самых мелких, уже начинало рябить в глазах, и раскалывалась голова. Хорошо, что хотя бы преподаватель по латыни лояльный. А вот гистология… Студенты прозвали ее преподавателя злой Мэри Поппинс: она могла придраться к чему угодно, и если бы Маркус не давал благодушно срисовывать свои лабораторные работы, Жади пришлось бы очень туго с этой сеньорой. Помимо прочего нужно было готовиться к контрольной по биологии, а токсикоз так до конца и не отступал, мешая вести нормальный студенческий образ жизни.       Дверь комнаты распахнулась, и в дверном проеме образовалась Далва с подносом в руках, на котором было столько еды, сколько Жади не съела бы и за весь день.       – Ты все сидишь за учебниками, Жади? – с укором сказала она. – Ребенку вредно, когда мать столько учится!       – Донна Далва, но ведь мне нужно выполнять домашние задания, иначе какой из меня получится врач? – возразила ей Жади.       – Но нельзя же все время сидеть над книгами! От этой зубрежки только мозги едут набекрень.       Жади невольно рассмеялась.       – Между прочим, я не шучу! – надулась Далва. – Вон, сеньор Альбьери совсем с катушек слетел от своей науки, говорит, мол, телят делает. Ты же не хочешь стать как он, или чтобы, не дай Боже, ребенок стал таким.       Жади отпила немного сока из высокого стакана.       – Сеньор Леонидас хотел зайти к тебе, мне его пригласить?       – Конечно, – скрывая недовольство в голосе, ответила марокканка. За последнюю неделю свекор принимался читать ей нотации уже третий раз.       Леонидас зашел в комнату к невестке с таким важным видом, что мог бы, пожалуй, потягаться с самим профессором Гримальди. Он уселся на застеленную кровать и бросил неодобрительный взгляд на кипу учебных пособий Жади.       – Как у тебя дела, Жади? Смотрю, ты себя совсем не жалеешь.       – Все нормально, сеньор.       – Вовсе не нормально, у тебя уже синяки под глазами от нагрузок, я же вижу. Ты ходила в клинику к Альбьери? Я хочу, чтобы твою беременность наблюдали именно там.       – Еще нет, но в ближайшее время схожу, – оправдывалась Жади.       – Не затягивай с этим! Беременность – это не шутки, нельзя так бездумно относиться к своему здоровью и здоровью ребенка. Жади, а почему бы тебе не взять академический отпуск в университете?       – Но сеньор Леонидас, я ведь еще не сдала первую сессию! – принялась спорить девушка. – На ранних сроках не дают отпуск по беременности.       – Мало ли, что там не дают. И вообще, зачем тебе медицинский? Ты скоро родишь, маленькому ребенку нужно уделять много времени и внимания, а у тебя сплошная учеба на уме. Ты могла бы в будущем поступить на юридический и учиться заочно, чтобы оставалось время на семью. Как думаешь?       – Сеньор Леонидас… – приложила руку ко лбу Жади.       – Кстати, а где твой безответственный муж? Куда он ушел после работы?       – На репетицию, я полагаю.       Леонидас еле сдержался, чтобы не выругаться при невестке.       – Упрямый мальчишка! Жади, послушай, я хочу, чтобы ты стала мне соратницей, а не противницей. Ты должна повлиять на мужа, чтобы он выбросил из головы дурацкие детские шалости.       – Он любит играть в группе, как я могу запретить ему?       – А кто говорит про запрет? У вас ведь наверняка есть разные женские хитрости, с помощью которых вы манипулируете мужчинами, вот я и призываю действовать исподволь. Человеческих просьб он не понимает, может, на хитрость поддастся.       Жади устало подперла ладонью голову: она пыталась не принимать близко к сердцу поучения свекра, но терпение не железное, и ему положен предел.              Лукас вернулся поздним вечером. Он миновал отца и поднялся к себе. Поцеловав жену и спросив, как она себя чувствует, парень почти сразу же завалился на кровать, даже не притрагиваясь к еде.       – Лукас? – тихонько позвала его Жади.       – Да, милая?       – Кажется, я начинаю понимать, почему ты был против переезда к твоему отцу. Он ужасно любит давить на людей, мне сегодня хотелось сбежать куда-нибудь далеко, когда он начал учить меня жизни!       Лукас лежал с неподвижным взглядом.       – Представляешь, уговаривал меня бросить медицинский! – продолжала возмущаться Жади. – Неужели я сама не в состоянии решить, где мне учиться и как жить? Лукас, любовь моя, прошу, давай уедем! Нам было так хорошо вдвоем, вспомни, как мы были счастливы! Ну и что, что денег было немного, зато…       – Все изменилось, Жади, – внезапно перебил ее муж. – Отец прав, мы уже не можем, как раньше, питаться одной фасолью и жить на заработки с моих концертов. Нам обоим лучше здесь: у тебя все условия для учебы, не нужно работать по дому, голова не болит о том, что есть и чем платить за квартиру. Когда родится ребенок, у нас не будет проблемы, с кем его оставить. Все складывается правильно.       – Лукас!.. – поразилась его словам Жади. – Я не верю, что ты это говоришь!       – Почему? Просто я повзрослел.       – За две недели?!       – Неважно, взрослеешь ты за два года или за два дня.       – Тогда почему, – Жади сделала паузу, – почему ты продолжаешь ходить на репетиции?       Лукас посмотрел на нее с таким выражением, словно он молит о помощи, а затем спокойно произнес:       – Это мое хобби. У человека должно быть хобби. Давай спать, Жади, я очень устал, и тебе тоже надо отдыхать.       Погасив светильник, Лукас отвернулся и закрыл глаза. Жади почувствовала, как ее душат слезы, а душевная боль отзывается болью физической где-то в районе солнечного сплетения. Она понимала, что в их жизни что-то бесповоротно изменилось, какая-то угрожающая тень нависла над молодой четой Феррас. При видимом благополучии казалось, что все летит в пропасть, и как же горько было Жади осознавать, что толчком к этому стала… ее беременность.