Пожатие плеч

Самое смешное во всей этой ситуации с Кирой, что я как дурак долгое время считал ее другом. Не таким другом, как Катя. Или Гера (хотя, если бы не работа, вряд ли бы нас с ним что-то объединяло). Кира — друг, который появляется с рождения. Ну почти. Я хочу сказать, этот друг у тебя просто есть — и все. Он как родственник. Заводские настройки, до которых ты сбрасываешь своих знакомых. И да, наверное, ты его любишь, но не думаешь об этом настолько часто, чтобы осознавать. Кира и я выросли, как говорят, на одном горшке (кстати, если бы горшок правда был, он достался бы нам по наследству от Воропаевой и потом передался бы Кристине). Наши родители дружили с института и позже вместе создали «Зималетто». Он стал их первым ребенком. Затем родилась Воропаева (она по жизни такая, сдвинутая на первенстве), потом в один год я и Кира, и еще через шесть лет — Кристина. В школе мы с Кирой попали в один класс. Уж не знаю, произошло это само собой, или родители посчитали это чертовски милым. Я хорошо помню, что относился к ней немного не так, как к остальным девчонкам. Ну, я говорю про время, когда мальчики вместо того, чтобы дружить с девочками, с ними воюют. К Кире я никогда не чувствовал ничего такого. Наоборот, если задирали Киру, вставал на ее сторону. Я не мог даже представить, что буду против нее. Наверное, это и есть — относиться как к сестре. Точно не знаю, ведь у меня нет ни братьев, ни сестер. Потом мы перешли в старшую школу, ее мать заболела… Но и тогда я не думал о Кире как-то иначе. Конечно, я слышал, что о ней говорили парни. У Киры не было проблем с кожей, из-за танцев она всю жизнь была стройной, и еще у нее все в порядке с юмором. Три из трех. Не сюрприз, что кому-то захочется с ней встречаться. Тем не менее для меня это всегда было чем-то максимально странным. Нет, я не ревновал, просто… Короче, было непривычно осознавать, что у Киры появился парень, хотя к тому моменту я тоже начал кое с кем сближаться. Но в ее амурные дела я старался не соваться. Потому что, повторюсь, для меня все это было сверхстранным. Поступала Кира уже в Штатах, куда за пару лет до этого уехала учиться Сашка, а я собирался получать образование в Москве. Мы виделись, когда она приезжала на каникулы. И, клянусь, все было как обычно. Часто мы просто зависали где-нибудь втроем — Кира, я и Кристина (тогда она еще училась в школе, мечтала присоединиться к Гринпис и много-много раз прокалывала уши). В общем, вы поняли, Кира никогда не была для меня кем-то большим, чем друг или сестра. Она сестродруг. Всю жизнь для меня отдельно существовали девушки, с которыми я так или иначе сталкивался, и существовала Кира (так же как Кристина, и, чего греха таить, Сашка). И это были совершенно разные понятия. Параллельные прямые. Непересекающиеся множества. Так что я, мало сказать, был удивлен, когда выяснилось, что для Киры эти множества и прямые однажды пересеклись.

***

Так я следующие несколько часов стараюсь не вспоминать о Кире. Но, как вы сами видите, не выходит. Наверное, всему виной дурацкая просьба ее отца. Не делай ей больно. Не потакай. Поговори с ней… Интересно, как я поговорю, если Кира делает из этого супербольшой секрет? И тут я вынужден с ней согласиться. Нам обоим будет некомфортно от ее признания. Сейчас я хотя бы могу держаться от нее подальше и делать вид, будто все нормально. Мы работаем вместе год, и все это время я здорово справлялся. Не попадался ей на глаза так уж часто, но и не исчезал, чтобы не вызвать подозрений. Я нашел золотую середину. Но что, если однажды она захочет завести этот неловкий разговор? Нет, мне нужно точно как-то решить этот вопрос и побыстрее. Я так увлечен поиском решения, что не сразу замечаю, как Гера зовет меня. — Эй! Заснул ты там, что ли? Я спрашиваю, на обед идешь? Этот умник скомкал бумажку и запустил ее мне в висок. Оказывается, я уже какое-то время пялюсь на черный экран. Черт. — Полянский вызывает Жданова, — скалится он. — Ответь. Мы идем обедать или нет? Макс уже ушел, у него какая-то своя программа. — Иди один, я сегодня тоже по своей программе. — Потом я хватаю со стола комок и как следует замахиваюсь. — И засунь себе эту бумажку! — По своей, так по своей. — Гера уворачивается, словно ниндзя, и в конце концов уходит. Прежде чем уйти на обед самому, я сворачиваю в финансовый, чтобы забрать Пушкареву. — Устала? Ничего, сейчас поешь, и жизнь станет прекраснее. Катя смеется. — Андрей, одна еда не исправит жизнь. — Увидишь сама. — Далеко нам идти? — А что, колено болит? Здесь, конечно, ниже есть столовая, но там столько народу в обед… Можем заказать в офис. — Нет, я просто спросила. Мое колено надежно забинтовано и не болит. — Отлично, а то я хотел показать тебе «Ромашку». — Ромашку? — Это кафе, там человеческие цены и вкусно кормят. Я все время там обедаю. — Да, я и забыла, что ты еще не накопил на… Как там она называется? — Катя подкалывает меня насчет машины с тех самых пор, как я по глупости рассказал, что хочу определенную модель. Это так «по-нашему», что на секунду у меня случается ностальгический припадок — она вернулась из своей Германии и работает в «Зималетто». Уму непостижимо. — Она называется «отвяжись». Я еще подумаю, возить тебя на своем бэ-эм-вэ или нет. — Ну, времени на раздумья у тебя много, ты ведь еще не собрал нужной суммы. А «человеческая еда и вкусные цены» — это как раз то, что мне сейчас нужно. — Сегодня я угощаю, так что даже не начинай. Примерно в таком плане проходит весь наш путь до «Ромашки». Уже у самого входа я замечаю, что Пушкарева придерживает рукой травмированное бедро, и вздыхаю. В этом вся Катя, упертая, как стадо мулов. Обратный путь придется срезать. Мы занимаем столик, и я вижу, что весь секретарский состав уже на месте и готов к приему пищи. Длинноногая Шура, пестрая Амура, парочка под названием «Светлана и Татьяна» и, конечно, девушка-ресепшен Мария. Однажды среди этой компании затесалась и Ольга, помощница Милко. Милая же девушка, а все равно с ними. К несчастью, секретная организация под названием «Женсовет» тоже жалует это заведение и частенько приходит сюда пообедать. Почему к несчастью? Потому что с ними нужно вести себя очень, очень осторожно. Преимущественно женский коллектив похож на бомбу с часовым механизмом. Одно необдуманное действие, и все в твоей жизни полетит к чертям. — Куда ты смотришь? — спрашивает Катя. — На людей, о которых тебе необходимо знать. Пока мы ждем, я предостерегаю подругу по поводу женсовета. По сути, я советую общаться ей только с Ольгой (о том, как та попала в их организацию, я до сих пор ничего не знаю). — Все понятно, — резюмирует Катя, — в случае если тебя утащат инопланетяне, я могу зайти к Ольге в мастерскую… — Нет-нет-нет, все не так просто. — Я резко ее перебиваю, потому что дальнейшую информацию Пушкарева должна усвоить крепко-накрепко. — Ты подходишь к мастерской и прислушиваешься. Если слышишь югославский говор, ты ни под каким предлогом туда не заходишь. Поняла? — Поняла, но почему? — Потому что ты можешь наткнуться на Милко, а это та еще заноза в заднице… Серьезно, себе дороже. Можешь мне поверить. — М-да, — откидывается на сиденье Катя. — Это все? Или сейчас ты скажешь, что кто-нибудь у вас терпеть не может очкариков? Это в самом деле смешно, потому что я тоже очкарик. И некоторые меня не любят. — Ну, есть еще медуза Горгона. — Я успеваю проголодаться и чешу подбородок, осматриваясь в поиске девушек с подносами. В конце концов, мы сегодня поедим? — Но не будем о ней перед обедом. Ты ей в любом случае уже не нравишься. — Уже? Когда я успела? — Не переживай, ей никто не нравится. Не нравиться ей — это своего рода показатель твоей… — м-м, дайте подумать, — нормальности. — Хотя бы скажи, кто она, чтобы я была готова. — К ней нельзя быть готовой. Но ладно, скажу — Александра Воропаева. Я это дело сократил до просто «Воропаева», так как мы не очень-то жалуем друг друга. — И что, вместо волос у нее змеи? — Нет, но если увидишь длинную рыжую копну, лучше сразу беги. — Учту. Нам становится так весело, что я успеваю забыть о пустом желудке. Не верится, что мы не виделись целый год. Я вдруг понимаю, теперь в «Зималетто» мне всегда будет с кем обсудить что бы то ни было. Даже просто помолчать. Как в старые добрые. Через вечность к нам все-таки подходят. И к моему удивлению это не девушка. — Вы готовы сделать заказ? — спрашивает парень с бейджем «Михаил». Что-то я раньше его тут не видел… — И года не прошло, — ворчу я. Потом спрашиваю у Кати: — Кать, давай я закажу по-быстрому что знаю, а то ты можешь опоздать в первый же день с обеда. — Конечно. Я справляюсь даже быстрее, чем наш официант успевает записывать. Потом он тащится на кухню, и мы снова ждем. — Если он и дальше будет таким тормозом, — я смотрю на часы, — то мы все равно опоздаем. Но не переживай, возьму вину на себя. Как тебе, кстати, Ветров? — Он… — Катя замолкает. Я был прав, этот удод Ветров даже не понял, какой клад я ему вручил. Похоже, в первый же день он свалил на нее всю работу и даже не удосужился немного ввести в курс дела. — Думаю, — продолжает Катя, — я справлюсь. И пусть я спрашивал не об этом, я не развиваю тему. Подожду немного, а потом закину удочку Воропаеву, проверить, как ведет в своем отделе работу Ветров. Почти родственные связи надо иногда использовать, тем более в благих целях. Когда возвращается наш смешной официант, я готов слопать меню и, кажется, уже это не скрываю. Но он как будто меня не замечает и обращается только к Кате. — Приятного аппетита. И поздравляю с первым рабочим днем, случайно услышал. Я тоже недавно устроился. Я Миша. А то мы не поняли. — О, — смущается Катя, — спасибо. А я Катя. — Очень приятно, Катя. Лично мне теперь понятно, почему я сегодня такой голодный. — Надеюсь, — продолжает нерадивый официант, — будем часто видеться. — Да, — Катя смотрит на него и теряется, — я тоже. Обратную дорогу я решаю срезать, но не говорю об этом Кате. Она такая задумчивая с тех пор, как мы вышли из «Ромашки». И, кажется, я знаю причину. — Эй, ты в порядке? — Что? — Ну, знаешь, мне показалось, тебя напугал этот Мишуткин. — Кто? — Официант. — А, ты про это. — Катя снова вспыхивает. — Кажется, он пытался флиртовать. Только не пойму, зачем это ему. — Да не кажется, — усмехаюсь я, — кролики и то флиртуют не так топорно. Слушай, если хочешь, можем поискать другое кафе. Катя почему-то улыбается, глядя на меня. — Нет, мне там понравилось. Завтра опять туда пойдем. — Как скажешь. Я собираюсь спросить ее еще кое о чем. Но не знаю, стоит ли это свеч. Прошло много времени, но, судя по всему, Пушкареву все еще не отпустило. — Мне показалось, — в конце концов решаюсь я, — ты так отреагировала, потому что вспомнила о том, из универа. — О ком ты говоришь? — По тому, как резко она опустила глаза, я понимаю, что Катя юлит. — Ну, о том, патлатом. — Имя я, конечно, не забыл. Но если дело не задастся, будет проще свернуть разговор. — Я просто хочу сказать, что пора уже похоронить это. Прошлое остается в прошлом. Дважды в одну лужу не наступишь. А если и наступишь, ты хотя бы попыталась. Всегда лучше пытаться. И если что, я рядом. Катя глубоко вздыхает и смотрит на меня. — Похоронила и забыла. — Так-то лучше. Как ни удивительно, несмотря на нерасторопного Мишуткина и на колено Кати, к «Зималетто» мы подходим вовремя. Разговор давно ушел от неприятных моментов, и теперь нам снова весело. Я пытаюсь настроить ее на возвращение к Ветрову, и, зайдя за спину, растираю плечи, как боксеру перед выходом на ринг. При этом говорю всякие глупости про Ярослава. Чтоб ему там икалось. — Андрей, прекрати, у тебя руки как у медведя! Мы проходим мимо Потапкина, немного задерживаемся перед крутящейся дверью. И как раз в это же время в те же двери пытается протиснуться Воропаева. Катя замечает рыжий всполох и неосторожно оступается, задерживая механизм. Тяжеленное стекло припечатывает Воропаеву прямо по лицу. Злобная фурия вспыхивает до корней рыжих волос и, оказавшись уже внутри, оглядывается в поисках того, кто это сделал…