Пианист

      Пальцы медленно переходили с клавиши на клавишу, нежно касаясь то белых, то чёрных, собирая незнакомую композицию воедино. Что-то новое рождалось в спокойном переборе клавиш — медленном, задумчивом, ищущем. Музыка прерывалась тихим скрипом карандаша по бумаге, чтобы начаться вновь в этом вечном поиске: то с начала строки, то с самого начала композиции, чтобы сполна ощутить и прочувствовать рисующуюся музыкальную картину.       На старом, но исправно служащем пианино вальяжно разлёгся величественный, пушистый кот, чей лохматый хвост изредка вздрагивал в такт мелодии. Одна его лапа свисала вниз, а на другой покоилась мордочка с длинными, густыми усами и большими, словно блюдечки, глазами разного цвета. Кот лежал молча, внимательно наблюдая за своим хозяином, который вновь что-то стирал в тетради, меняя нотную строку. Сделав ещё один взмах хвостом, кот уложил его вдоль тела и тихо мяукнул, не спуская разноцветного взгляда с хозяина. — Мартин, я кормил тебя часа два назад. И корм всегда лежит в твоей миске. Пока что я занят, хорошо?       Мужчина улыбнулся, поднимая светло-серые глаза на своего любимого питомца. Кот в ответ снова мяукнул и лениво опустил пушистую морду на тёмную лапу. Хозяин покачал головой, глядя на своего кота — необычайно красивого, выведенного в почти что домашних условиях. Первого в своей породе невского маскарадного кота. Он немного напоминал сиамского: шерсть цвета кофе с молоком, а «маска» на мордочке, уши, лапы и хвост как будто в длинных шоколадных перчатках. Пушистый, словно перс, добрый и ласковый будто ангора. Хорошая вышла порода, и для мужчины за пианино не было кота милее его толстого Мартина. А Мартин отвечал той же взаимностью и громко урчал, стоило только прикоснуться к его длинной густой шерсти.       Сейчас кот лежал и слушал музыку. За долгие годы совместной жизни питомец привык лежать на пианино, пока хозяин занимался своим любимым хобби — музыкой. Мартин не мешал хозяину: он дремал, чутко дёргая тёмным ухом/тёмными ушами и прислушиваясь к каждой ноте словно (безмолвный) музыкальный критик. Иногда мужчине даже казалось, что кот сейчас откроет свои разные глаза и вынесет экспертную оценку композиторским навыкам хозяина.       Алексей начал мелодию сначала. Вроде бы выходило именно то, что он хотел услышать. Мелодия давно вертелась в его голове, всё никак не достигая нотной книжки. То вдохновение не шло, то сам музыкант был занят на основной работе. Алексей Меншиков был профессиональным спасателем — работал в МЧС уже много лет; нынешний рабочий график был довольно плотным. Пусть работа и малость необычная, но более лёгкой она от этого не становилась: буквально вчера ему пришлось добираться до детёныша балтийской нерпы, довольно неудачно застрявшего между камней и льда, откуда сам зверёк не смог выбраться. Этих белых и серых малышей, в это время года, часто можно было найти одиноко лежащими на пляже, что означало работу для спасателей: потеряшек требовалось забрать и со всеми предосторожностями доставить в специальный центр помощи. Это очень деликатная работа.       Сегодня же наконец-то выдался выходной: можно было устроить генеральную уборку квартиры, чтобы с чистой совестью сесть за пианино, забывшись на ближайший вечер среди нот и черно-белых клавиш.       Мартин вновь поднял голову, мяукнул чуть громче и лениво хлопнул лапой рядом с телефоном, лежавшим на крышке пианино. Телефон завибрировал, отвлекая Алексея от нотной тетради. — Слушаю. — Доброго, Алёша. Ты сегодня на работе? — Привет, Саш, я сегодня на отдыхе. А ты, судя по убитому голосу, планируешь в гости заехать? — Угадал. Через час жди в гости! — Жду.       Сбросив вызов, Алексей вернул телефон обратно на крышку пианино и задумчиво посмотрел на умолкший аппарат. Мартин внимательно наблюдал за хозяином, поднимая упитанное тело и принимая сидячее положение. Мужчина пожал плечами, взглянув на кота, и слабо улыбнулся, поняв намёк: ему и самому стоило подняться со стульчика у пианино. Раз уж заглянет Саша, то надо хоть что-то приготовить — тот ведь наверняка приедет голодным.       Александр, Санкт-Петербург — его старший брат. Они не были родными друг другу, но Алексей постоянно замечал между ними внешнее сходство — Саша был такой же, как и он, сероглазый шатен. Но в остальном они отличались: Саша был импульсивнее и эмоциональнее, и, может быть, чуть более расчётливым. Он был по уши в делах, и при этом постоянно опаздывал на рабочие встречи. У него, как у второй столицы, всегда было много дел, даже несмотря на то, что часть административных задач взяла на себя сестра Стрельна. Перескакивая с заседания на заседание, он, тем не менее, умудрялся совмещать работу с архитектурными проектами и своим любимым делом — рисованием. Где бы он ни был, при себе всегда имел пару карандашей и небольшой этюдник для быстрых зарисовок.       Так уж вышло, что члены всей большой Сашиной семьи были увлечены искусством или работали в сфере культуры. Он старший в петербургской семье, где нашлось место и Алексею. Другой его сводный брат, Кронштадт — был капитаном первого ранга, он служил на военном корабле. Утром и днём Константин гонял матросов, а вечерами рассказывал морякам байки, которые на ходу сам же и придумывал. Насколько Лёша знал, у сослуживцев накопилась уже целая коллекция Костиных историй, некоторым из них было по многу лет.       Стрельна же старательно скрывала свою страсть к письму. Она писала короткие статьи и художественные рассказы о дворцовых переворотах, о политических и жизненных драмах. Умело скрывая свое пристрастие к скандалам, интригам и расследованиям, Светлана представала перед всеми великолепным дипломатом.       Звание самых весёлых и энергичных в семье заслуженно носили близнецы Старый и Новый Петергоф. Оба занимались в туристическом бизнесе, оба обожали устраивать всякого рода представления. Старший, Пётр, водил по Петергофу экскурсии, а в свободное время занимался подготовкой к фестивалю фейерверков. Младший близнец Георгий работал администратором небольшого отеля, которым они владели напару с братом, в остальное время отвечал за картинку лазерного оформления шоу, мастерски комбинируя цвета и эффекты.       Не менее серьезная, чем Стрельна, Пушкин имела филологическое образование и работала учителем русского языка и литературы. В перерывах между подготовкой к урокам Екатерина увлечённо писала стихи.       Гатчина жила дальше всех, занималась облагораживанием области, всё активнее улучшая городскую среду, как было и в имперские времена, статус столицы Ленинградской области обязывал. В редкие свободные часы Ольга уходила в глубину своего прекрасного парка, где вечерами пела давно знакомые ей песни, многие из которых давно были забыты за исчезновением коренного финского населения этих земель. Её высокий, мелодичный голос разносился по парку, прячась в кронах деревьев.       Удачнее всех совместил своё увлечение и работу Павловск. Он обожал ухаживать за цветами и растениями, а его профессия – ландшафтный дизайнер.       Ораниенбаум из этой творческой семьи не выбивался. Спасатель по призванию, в своё свободное время он не отходил от пианино. Kюовь к музицированию пришла от императора Петра III, страстно любившего играть на скрипке, а закрепилась благодаря восхитительной игре Игоря Стравинского. Именно он научил Алексея играть на фортепиано, привил любовь к этому инструменту.       Алексей тихо вздохнул, переплетая хвост в короткую косичку, чтобы было удобнее готовить. Пожалуй, вопрос о длине волос волновал каждого нового сослуживца. «Как же вы, товарищ Меншиков, ходите с прической не по уставу?» — не ленились спрашивать старые, вредные офицеры. Пришлось завести привычку прятать косичку под форменную кепку, дабы избегать надоевшего вопроса. Лёше так было комфортней: короткие волосы вились сильнее, и с такой стрижкой он ощущал себя барашком. С длиной по плечи хоть выглядело аккуратно, да и вполне удобно: убрал волосы в хвост — и ничего не мешает.       Кухонные дела шли своим чередом, под ногами как обычно бродил Мартин, иногда садясь на задние лапы, чтобы выпросить очередную вкусняшку. Лёша вздыхал, называл кота бессовестной прожорливой мордой, но всё-таки кидал любимцу кусочек филе. Отправив картофельно-мясное блюдо в духовку, мужчина подошёл к шкафу и заглянул в него в поисках чая и чего-нибудь к нему. Выбор напитков был обширным — чаи и кофе всех видов и на любой вкус, — а вот со сладостями возникли проблемы: лишь пара грустных безе выглядывали из своей коробки. Стоило бы дойти до магазина, но оставлять мясо в духовке без присмотра было, увы, нельзя, — тут Мартин ему не помощник, у него лапки. Алексей вновь тоскливо оглядел пустоту на полке для печенья, и достал пару упаковок чая, дабы сделать на скорую руку купаж для заварки. Кот, до сих пор отрешённо лежавший на стуле, внезапно спрыгнул на пол и побежал прочь из кухни, цокая когтями по кафельному полу прихожей. Проводив взглядом Мартина, Лёша включил чайник и пошёл следом за котом.       Раздался дверной звонок. — Ты ж мой пушистый Нострадамус, — улыбнулся Алексей, подойдя к двери и отпирая её.       На пороге стоял его старший брат, пытаясь пригладить волосы, растрёпанные ветром с залива. Удивлённо посмотрев на Алексея, так скоро оказавшегося у двери, Саша перестал мучить свои кудри и зашёл в квартиру, пожимая протянутую руку. — Ты что, под дверью караулил? Здравствуй еще раз, Алёш. — И тебе доброго. За Мартином пошел, а тут ты как раз в дверь позвонил, — Алексей пожал плечами, с улыбкой поглядев на то, как Саша поднял большого кота на руки, прижал его к себе, зарываясь пальцами в густую шерсть загривка. Тот с радостью подставлял свою тушку под ласки, незамедлительно оповещая присутствующих о своем удовольствии громким урчанием. — Что, совсем своего зверя не гладишь? — Ой, Саш, это же Мартин! Ему только дай повод, он сам на руки запрыгнет! — Держи вот, взял к чаю, — Александр отвлёкся от кота и протянул Алексею небольшой пакет. — Спасибо. Проходи давай, чего стоять в прихожей...       Алексей качнул головой, наблюдая за тем, как старший брат с довольной улыбкой тискает кота, и отправился обратно на кухню, на ходу доставая из пакета печенье из любимой Сашиной кондитерской. Пересыпав сладости в подходящую вазочку, он заглянул в духовку, проверяя готовность ужина. Все было идеально, можно было достать посудину, где тушилось мясо с шампиньонами и картошкой, и выключить духовку. На запах вскоре заглянул и Саша с котом на руках. — Опять наготовил? — Ты ведь наверняка с утра не ел, да? — Ага, голодный как собака. Даже в кафе особо не забегал. Выпил пару стаканов кофе за день. — Тогда какие вопросы? Иди, садись за стол. Чай сейчас налить? — Да, спасибо.       Старший Романов вернулся в зал и, приметив стул, перед которым на столе стояла тарелка, оставил пиджак на его спинке, а затем направился в сторону ванной комнаты. Лёша продолжал кухонные хлопоты, разливая по кружкам свежезаваренный чай. Кухонька его была крохотной, с маленьким столиком, за которым ел сам хозяин; пожалуй, вдвоём тут тоже было комфортно. А гостевому широкому столу нашлось место в большом зале, куда постепенно переносился предстоящий ужин. Там было достаточно просторно, так что получилось организовать сразу несколько зон: в столовой расположились минималистичный стол на шесть персон и стулья; гостевую составляли удобные диван, кресло и журнальный столик; в уютном уголке можно было посидеть с книгой — тут же, у стены стоял высокий книжный шкаф; и, конечно, в зале было пианино, за которым хозяин музицировал. В этой же комнате были расставлены несколько горшков с растениями, которые питались не иначе как святым духом — по-другому объяснить их живучесть Алексей не мог.       Саша снова появился в зале, о чём-то увлеченно болтая с котом, а тот мяукал ему в ответ, словно вполне осмысленно вёл беседу на своём языке. Лёша покачал головой, послушав этот импровизированный разговор, и поставил чашки с горячим чаем на стол. Петербуржец посмотрел на гору еды в тарелке, поднял вопрошающий взгляд на брата; затем сел за стол и придвинул к себе ужин, в глубине души прекрасно понимая к кому он приехал: мало того, что Лёша и так всегда кормил до отвала, так тут Саша ещё и добровольно признался, что с утра во рту ничего, кроме кофе, не было. — Спасибо, Алёш. — Приятного аппетита.       Алексей кротко улыбнулся, усаживаясь на свой любимый стул. Он всегда сидел на одном и том же месте, лицом к окну. Один из стульев проворно занял Мартин. Его морда смешно торчала над краем стола, и кот забавно дергал ушами, гипнотизируя блюдо с запечённым мясом, стоявшее в середине. Мохнатая лапа оказалась на столешнице, пару раз по нему хлопнула, пытаясь достичь тарелки, но тут же скрывалась, стоило только Лёше повернуть голову в сторону кота. Тогда Мартин сел ровно, деловито вылизывая лапу: мол, тебе показалось, я ни на что не претендую и вообще умываюсь. Саша тихо посмеивался, наблюдая за этой забавной картиной. — Вам и слов не надо, чтобы понимать друг друга, это так интересно! — Так сколько лет уже вместе живем? Нашёл его зимой сорок второго, вот и привыкли друг к другу с тех-то пор. Честно говоря, я уже и не помню, как жил раньше без Мартина, и уж точно дальше без него жить не смогу.       Алексей пожал плечами и чуть привстал, вылавливая себе из супницы ещё картошки с грибами. Глянул на кота, снова на миску, и со вздохом достал немного мяса и зверю. Кот пулей слетел со стула, оказавшись у миски, в ожидании своей порции еды. Он переступал с лапы на лапу, внимательно следя за хозяином. Лёша обессиленно улыбался, качая головой — какой же у него всё-таки прожорливый кот! — И когда он наестся..? У него в желудке чёрная дыра, не меньше. — В этом вся суть котов, Алёш, им нужно много энергии для ночных забегов по квартире!       Меншиков, смеясь, покачал головой и вернулся за стол, задумчиво посмотрев в тарелку. В голове сновали разные мысли. Хотелось поговорить с братом — всё же давно они уже не виделись, а тут и Саша сам решил приехать, — да только все темы предательски вылетели из головы. Алексей привык больше слушать людей, чем говорить, и начинать разговор для него всегда было огромной проблемой.       Даже с самыми близкими ему — Сашей, Костей, близнецами. Они очень много значили для Лёши. Даже детство они провели вместе благодаря тому, что Александр Меншиков свои силы тратил на три города: Санкт-Петербург, в котором он был губернатором, Ораниенбаум, бывший его личным поместьем, и видневшийся из Ораниенбаума Кронштадт, где Александр Данилович столь многое успел сделать. А Петергоф, принадлежавший Петру Алексеевичу, долгое время был городом, подчинённым Ораниенбауму. Это сейчас всё стало наоборот: Петергоф главенствует над городом Ломоносов.       Бесконечные переименования в двадцатом веке — это вообще отдельная проблема советского периода. Иногда Алексею казалось, что советским чиновникам на месте ровно не сиделось, дай только что переименовать! Улицы, районы, целые города. А каково жителям и самим городам? Сложно привыкать к новому имени или названию. Почти всю жизнь живёшь как Ораниенбаум, а потом, во имя борьбы с космополитизмом, получаешь название Ломоносов, в честь русского учёного, который-то и в городе ни разу не был, просто потому что недалеко построен фарфоровый завод, в советские годы получивший его имя! А каково было Петербургу? Или Гатчине? Они имена меняли за двадцатый век по три раза! Гордый город Петербург во время Первой Мировой превратился в Петроград, а после вообще получил некомфортное имя Ленинград — в честь того, кто почти уничтожил всю культурную составляющую города, вырвал его из привычной жизни, сделав «бревном революции», и лишь в 1991 году вновь вернулось имя Санкт-Петербург.       Гатчина меняла имена куда быстрее. Небольшой город Гатчино Петербургской губернии после революции обратился в город Троцк. Только политик попал в опалу — и появилось название Красногвардейск. Лишь после освобождения, в 1944 году, вернулось старое имя Гатчина. Были в семье и счастливчики, сохранившие свои оригинальные названия — посёлок Стрельна и город Кронштадт. Даже несмотря на то, что корни названия второго, как и у многих дворцовых пригородов, немецкие. Удивительно, да и только.       Саша заметил повисшую между ним и Алёшей неловкую паузу. Он знал о проблемах и привычках брата — всё же они были действительно очень похожи и на одну и ту же ситуацию смотрели почти одинаково. И слишком хорошо друг друга знали. — Расскажи, как у тебя как по работе сейчас? Чем занимается МЧС? Слышал, что работы много. — Да, много. Сейчас балтийских нерп спасаем… — Серьёзно? И ты этим занимаешься? — Ну, да. А что в этом такого? — Не думал, что офицеров на такое бросают… — Боже, Саш, это ты город большой, столичный, у тебя много разного персонала. Сравнил моё население в сорок три тысячи человек и свои пять миллионов! Самому-то не смешно? — Алексей покачал головой, сложив руки на груди и укоризненно поглядев на старшего брата, удобно откинулся на спинку стула. Старший Романов лишь пожал плечами, разведя руки в стороны. — Ну, привычка, Алёш, привычка. Меня почти половина европейских столиц не понимает из-за этого. Я всё-таки третий по размерам в Европе после Москвы и Лондона… Лучше про нерп расскажи. Как это вообще происходит? Ну, нерп достаешь? А они мягкие? — Да, мягкие. Особенно милы детёныши. Они белые и очень пушистые. На фоне светлого меха — чёрные-чёрные круглые глаза. У больших, конечно, тоже два огромных черных блюдца, но у малышей совсем как пуговки на белой пушистой игрушке! Выкидывает бедолаг на камни, а они назад не могут вернуться. Чаще всего мы их находим уже истощёнными, нуждающимися в лечении и реабилитации, явно не готовых к жизни в воде. Буквально вчера доставал одного белька, застрявшего между камнями. Повезло, что люди его заметили и позвонили сразу. Он был совсем худой, испуганный щенок с грустными глазами. Отправили его в центр реабилитации. Надо будет как-нибудь заехать, посмотреть, как они там восстанавливаются. Месяца через два старых жильцов выпустим на волю. — Ты и этим занимаешься? — Тут уже чисто по желанию, здесь МЧС не нужен. Это мне самому интересно. И чего ты так улыбаешься?.. Что тут смешного-то?..       Саша ничего не ответил, тихо смеясь и представляя себе картину бравого спасателя с белой пушистой каплей на руках. Столица придвинул кружку с чаем поближе и поспешил спрятать улыбку. Алексей тоже улыбнулся, стараясь при этом держать укоризну во взгляде, и взял свою чашку. Шатен смотрел на шатена, серые глаза — в серые. С одной лишь разницей: у Алексея они были серо-зелёными, а у Александра серо-голубые, такие же как петербургское небо. — Рассказывай давай, чего ты такой забегавшийся? — Да вообще никаких сил уже не остается. Сложная весна в этом году. Впереди два огромных форума. Гостей наверняка будет много, нужно, чтоб всё было по высшему классу. Да ещё и площадки сложные — Главный Штаб и Экспофорум. Огромный, зараза, и весь его надо подготовить! А Чемпионат Европы? Мы с Эриком за последние два года общаемся чаще, чем при императоре Александре Александровиче! Кроме этого периодически мотаюсь на свою «любимую» стройку. Вот она меня выматывает куда больше форумов... Кошмар, Алёш! За все эти годы в Москве уже второе кольцо для метро построили, а у меня несколько станций и одна из них почти сразу ушла на реконструкцию! Хорошо из посетителей там только футбольные болельщики. Я туда езжу как на работу, считай. Всё что-то проверять надо. «Тыжархитерктор, тебе виднее»! Я устал, Алёш. Даже для себя что ни рисую, то чёрте что какое-то выходит. — А ты пробовал отвлечься и порисовать пейзажи? Выйти в город и писать то что видишь? — Пробовал, всё то же. — Покажи.       Александр посмотрел на сводного брата и пожал плечами, раздумывая надо ли это показывать. Он сомневался в том, что и как у него получалось. Он не понимал, почему важной казалась именно эта тема, но иного в голову не шло. Взяв себя в руки, мужчина встал из-за стола и пошёл за сумкой, оставленной в коридоре. В ней всегда лежали пара блокнотов с бумагой разной плотности: один для быстрых зарисовок на ходу, другой для более продуманных сюжетов, в котором можно писать любыми материалами. Достав блокноты из сумки, Саша тихо выдохнул и вернулся обратно в зал. Обеденный стол опустел, вся лишняя посуда была унесена. Зато чая в чашках прибавилось — от кружек шёл пар. Сев обратно за стол, Cеверная столица снова задумался, но всё-таки выложил перед братом оба блокнота. Взяв их в руки, Лёша начал листать, рассматривая рисунки и наброски. Старший Романов всегда расставлял даты: в последние недели две среди набросков мелькала одна и та же женщина. Будь то эскиз, момент городской жизни, кафешка или улица — везде мелькал один и тот же силуэт с водопадом золотых волос, спадавших на плечи, собранных в хвост, или в полную, тугую косу. При взгляде на один из листов с наброском, Лёша со смешком поднял глаза на брата-художника. — Давай сделаем вид, что ты не видел этой страницы, ладно? — со смущённой улыбкой проговорил Саша, прикрыв лицо ладонью и поглядывая на брата сквозь пальцы. Тот ещё бросил взгляд на набросок пикантного содержания и перевернул листок, посмотрев на пустой лист с яркой, жирной каракулей. — Концептуально. — Лёша… — Не, ну, а что? Отличное завершение марьиного царства! — Не понял. — Ну, смотри, как понимаю, ты сейчас никак не можешь избавиться от того, что у тебя на всех рисунках присутствует Мария. Даже если ты не планировал её рисовать, она как-либо оказывается вписанной в сюжет: отражение, рандомная девушка в кафе, туристка, облокотившаяся о перила моста. Она везде. На каждом листке за две последние недели. Как я понял, на тех набросках, где просто руки и части тела, там тоже что-то от неё есть, да? — Эти наброски я обычно рисую на собраниях и чаще всего с натуры. Но да, и там она есть… — Плечи, как я понимаю, да? — этот опрос остался без ответа, а Алексей продолжил: — Так вот, весь этот набор завершается каракулей. Жирной, чуть ли не на весь листок. Просто посчитай, что это конец. Конец всего предыдущего периода. Пусть эта каракуля завершит всё и станет началом чего-то нового в рисунках. Что касается моих мыслей насчет этого всего, то могу сказать лишь одно: похоже ты опять по ней соскучился. — Да нет, Алёш, глупости это. Давно не виделись, давно не ругались. Как можно скучать по той, с которой мы только и делаем, что ругаемся? И ругаемся порой так, что не особо и хочется её видеть ближайшие полвека... — И когда ты с ней именно ТАК ругался? — Давно. — Во-от. — Черт бы тебя побрал, Алёш. Быть этого не может. — Это мы еще проверим. Практика лондонско-парижских отношений подсказывает обратное.       Мужчина со смехом встал из-за стола, подхватывая на руки своего кота. Почесав толстяка за ухом, Меншиков со спокойной улыбкой посмотрел на брата, задумчиво разглядывавшего свои блокноты. — Хочешь послушать что сочинил сегодня? — Это я всегда за.       Александр улыбнулся, встав из-за стола, перебрался в более удобное кресло. Он смотрел, как брат устраивался за пианино, подняв крышку; может, он был прав. Саша давно запутался в своих чувствах к этой женщине, которая вертела и крутила всем, как ей угодно. Чертовски умна, великолепно разбиралась в своём окружении, умела расставлять приоритеты и всегда была на гребне волны. Что-то в ней было такое дьявольски притягательное. Нет, не зря он приехал к брату в дальний пригород. Не зря за окном через дорогу шумел парк Ораниенбаум. Не зря сейчас играла музыка.       Толстый пушистый кот лежал на коленях, тихо урча от каждого прикосновения. А мир снова затих, уступив уличный шум звукам старого, верного фортепиано. Пальцы пианиста легко переходили с клавиши на клавишу, и всё потонуло в чарующих звуках, позабылись проблемы, усмирились мысли, оставив разум один на один с этой музыкой.