Вера. Надежда. Любовь.

      У его носа были широкие крылья, что ноздри от учащенного дыхания трепетали. Мужчина тяжело дышал, продолжая молчать, и так не дождавшись рукопожатия, Вера опустила руку. Молчали все. Словно что-то происходило, очень важное, и каждый в избе боялся этому помешать. На нем не было шапки. Вихры волос, потрепанные ветром, беспорядочно свисали тут и там, достигая такой длины, что даже прикрывали уши. Было видно, что он не только пренебрегал бритьем, но и стрижкой. Среди припорошенных все же начавшимся снегом волос, поблескивающих на свету, на темно-русом фоне, выделялась абсолютно седая прядь. Очень ранняя седина.       Густые, и если можно так сказать, грозные брови, нависали над черными, как два уголька, глазами. Но приглядевшись, Вера поняла, что заблуждалась. Брови были не такими уж и грозными, да и глаза были значительно светлее.       – Вера? – спустя, казалось вечность, все-таки выдавил из себя он.       От его голоса мурашки побежали по спине, и Вера тут же охватила себя за плечи, словно ежась от холода.       – Вера, – кивнула головой она, не в силах заставить себя отвести от него взгляда.       – Тять, помнишь, я тебе говорила! – Маруся вскочила с места, вставая перед отцом, глядя на него снизу вверх. – Которая ничего не помнит, – Вера на секунду удивилась подобной осведомленности ребенка. – Вера настоящая писательница. Она мне книжку подарила свою. И шоколадом угостила.       – Егор, да что ты встал в дверях? – баба Тая тоже подала голос. – Проходи, мы тут чаевничать надумали.       Егор заставил себя моргнуть, и отведя, наконец, взгляд от Веры, посмотрел на дочь.       – Совсем ничего не помнит? – почему-то он задал этот вопрос именно ребенку.       – Совсем, – ответила Вера за себя сама.       Опять этот взгляд, словно полный боли и ужаса.       – Собирайся, – вдруг гаркнул Егор, и все представительницы женского пола, находящиеся в избе от мала до велика, вздрогнули. Маша не сдвинулась с места, выпученными глазами глядя на отца. – Домой я сказал, – громкость голоса он сбавил, но тон по-прежнему пробирал до мурашек.       Маруся взяла с топчана шаль, фуфайку, Вера кинулась ей помочь одеться, но Егор чуть ли не оттолкнул ее, забирая одежду из рук дочери. Спешно, не аккуратно он натянул на нее фуфайку, кое-как завязал шаль, которая теперь зарывала Маше глаза.       – Молоко-то! – опомнилась баба Тая, когда Егор уже распахнул дверь.       Егор схватил с края стола бидон, едва не расплескав его содержимое, и хлопнул дверью на прощание, больше не сказав ни слова. Вера, словно обессиленная после неожиданного визита, опустилась на край табурета, то и дело сжимая и разжимая пальцы. Ее потряхивало.       – Что, запал тебе Егор? – не сразу заговорила баба Тая.       Вера вскинула голову вверх, уставившись на хозяйку. Даже не дотрагиваясь до щек она чувствовала, что они пылают.       – Ну, приглянулся говорю?       – Что? – откашлялась Вера, потупляя глаза. – Как он может приглянуться? Грубый какой-то…       – Не знаю, что на него нашло, – призналась баба Тая, озабоченно глядя на морщинистые руки. – Он вообще не такой. Добрый, отзывчивый, вежливый, чтобы на дочь хоть раз голос повысил – ни разу такого не бывало!       – Мне кажется, это из-за меня, – призналась Вера. – Я ему не понравилась, да еще девчонку задержала…       – Да брось а ты! – махнула рукой баба Тая. – За полторы минуты да сразу не понравилась? Ты и не понравилась? Ишь ты, придумала! Нет, дело не в этом…       – А в чем тогда? – вспыхнула Вера. – Вы видели, как он смотрел на меня?       – В том-то и дело, что видела… – призналась старушка. – Не знаю я, не знаю…       Вздохнув, Вера поднялась на ноги и пересела на сундук, стоящий возле печи. Забравшись на него с ногами, обхватив себя за колени, девушка смотрела куда-то сквозь стены.       – Баба Тая, – вдруг решилась она. – А расскажите про него…       Баба Тая не повернула головы в сторону гостьи, но было видно, что она улыбнулась, прежде чем начать говорить:       – Родители Егора жили здесь, когда я сюда переехала. Так что поженились они уже на моих глазах. И Егора родили, и двух его старших братьев. Близнецов. Хорошие мальчишки у них были, ну а Егор так вообще. Пионер, комсомолец. Всегда впереди всех. И работал, и по хозяйству, и учиться успевал. Когда колхозы строить начали, и МТС первую на район, он туда сразу подался. Очень уж он все эти железяки любит. Ну там в одном из сел он и женился, из виду у нас пропал, только нет-нет у своих наведывался, навещал. А потом война…       – А на ком женился-то? – чуть слышно спросила Вера, уронив голову на колени.       – На девушке. Она ж не из наших, знаю, Надей звали. Она тут появлялась пару раз, говорят, но я не видела. Грустная у них история получилась…       – Расскажите?       Баба Тая вобрала в грудь побольше воздуха.       – Да я шибко-то все не знаю, только что люди говорили. Познакомились где-то там, поженились, она понесла. Забеременела, значится. А тут война. Егора забрали почти сразу же, и братьев его, и отца. Жена у Егора Машку-то родила, да любовь говорят у них большая была, что силушки не было. Через год она дочь на мать оставила и за ним на фронт ушла. Егор-то вернулся, а она нет. В войну у Егора погибла и жена, и отец, и братья не вернулись. Мать здесь умерла – от голоду. Сам он вернулся в сорок седьмом, или накануне, не помню уж. Дочь в первый раз увидел. Теща-то его, учительницей работала, да в войну слепнуть начала, на пилораме тогда работала, опилки в глаза попали, а не до лечения было. Овдовела тоже в войну, а как узнала, что и дочь единственная умерла, окончательно ослепла. Так что внучка ей за место глаз по сей день. Егор вернулся, узнал, что кроме дочери у него никого не осталось, взял ее с тещей, и перевез сюда, в отчий пустой дом. Поправил его – дом-то большой, добротный, так и зажили там втроем. Говорят, не смог он там, в женином доме без нее жить, да и колхоз там войну не пережил. А в Машке-то он души не чает! Не знаю, что на него нашло сегодня… Ну и всё. Перебрался сюда, вступил в партию, коммунистом стал, в колхоз работать пошел. А тут наш колхоз в гору пошел, свою МТС организовали, так что он там теперь.       – Это Вы мне про него рассказывали? – вспомнила недавний разговор Вера. – Когда машина по улице проехала?       – Ну да, это Егор был.       – И он не женился больше? Сами же говорили, что мужиков в деревне не осталось? А этот вон какой… – Вера замолчала на полуслове, опомнившись, снова густо краснея. – Неужели никто не прибрал имею ввиду?       От бабы Таи не скрылась эта заминка, но смущать гостью еще больше она не стала.       – Да прям! Да ним девки табуном бегали, когда еще войны не было, когда деревня полная мужиков была – бери любого! А сейчас то и подавно.       – Значит, женился? – внутри Веры, почему-то, всё словно опустилось.       – Нет, – выдохнула баба Тая. – Есть здесь в деревне бабенка одна, Агафья. Гулящая, до мужиков по молодости охотная была, даже при муже, но красивая, овдовела в первый год войны, сынок у нее, чуть старше Машки-то. Ну вот они с Егором по потемкам-то и встречаются, втихаря. Шифруются, чтобы никто не узнал. Хотя все знают, да дела до этого никому нет. Да оно-то дело понятное, он молодой здоровый мужик, как без бабы-то…       – Так почему не женится-то тогда?       – Я Ульяну, тещу-то его, спрашивала как-то. Она ему говорит, что молодой, жениться надо, а он говорит, не могу. Надю люблю. Жену покойную значится.       От этого рассказа Вере стало не по себе. Тошно, обидно, грустно, ревностно? Опять заныл живот. Писать что-то уже не хотелось. Она выпила еще волшебного настоя бабы Таи, снова надела сорочку, распустила волосы и ушла в переднюю, видя, что глаза у хозяйки слипаются от усталости.       Лежа на высокой перине, в темноте и тишине, она прислушивалась к завываниям метели за окном. Сон не шел. То ли от того, что она провела в кровати почти весь день, то ли от того что в голове навязчиво стоял образ крестьянского мужика, темными глазами прожигающими ее насквозь. Вера зажмуривалась, переворачивалась с боку на бок, трясла головой, считала вымышленных овец, и всё без толку. Егор – вот имя ее сегодняшней бессонницы. Она даже на какое-то время забыла о том, что возможно была матерью.