Спасённый тобою, Гай Монтаг.

Ты говорила: "Монтаг, проснись! Сейчас, на счёт три..." ... Четыре. Десять. Тебя больше нет, меня нашли. Какой-то паршивый осенний месяц... Он плачет по ком-то, стирает огни пожарищ, стирает мне разум, который зашел за ум. Тут волей неволей, а чокнутым точно станешь. Мне без тебя как-то тошно водить игру. Без тебя вдруг пропал чистый смех, листья давно не прибиты к двери'. Теперь на их месте скребётся бездушная тварь. Мое сердце... [Твой голос звучит из моей груди] даёт сбои, прогорает за тысячи книг, корчится [пожарник – не тушит], пока не спадет запал. Я всё жду, когда же мне станет лучше. Я жду. [Ты и так слишком долго ждал]. Этой осенью время сжигать мосты, чтобы кто-то по ним не дошел [и зажег] до нас. Мне и впрямь не хватило в тот день пыльцы? Но не страшно: твой след — о двоих за раз. Теперь я бреду твоим путем. Сначала — по рельсам, потом — строка за строкой, наверх. Так трудно сорваться с тяжелой и липкой взвеси. Уйти от слепых, от глухих, от всех. Буквы сыпятся вниз, за строчку, абзац да влево. [За той, кем горела проклятая рыжая осень]. Реквием по девочке, смотревшей в далекое небо. [Никто не заметит пропажи, никто ничего не спросит]. Они говорили: ты пустишь меня на дно. Я им говорил: это не так. Они опять говорили, Я отвечал.

Спасённый тобою, Гай Монтаг