— Мама, может, давай завтра? — с робкой надеждой посмотрела Малти на сидящую за массивным письменным столом королеву.
— Нет, — твёрдо ответила правительница, после чего продолжила уже мягче, — Думаю, тебе тоже хочется покончить со всем этим побыстрее, а отменять твоё наказание я не намерена. К тому же, лорд Наофуми со своей командой не собираются надолго задерживаться в городе…
— А, точно, Щит же теперь
лорд, — недовольно фыркнула принцесса, — Кстати, почему ты ему сама не скажешь о его помолвке с Мелти?
Раздражённо вздохнув, Мирелия встала с кресла и направилась к кровати, на которой сидела Малти, от чего у последней немного сжалось нутро, однако, к счастью новоиспечённой наследницы престола, не для напоминания о том, что называть «лорда Наофуми» Щитом нельзя.
Сев на кровать рядом с дочерью, Лисица Мелромарка нежно поцеловала её в лоб и попросила встать перед собой, чтобы оценить внешний вид Малти (ведь негоже будущей королеве являться в покои Героя Щита в чём попало). На Первой Принцессе был бордовый пижамный костюм с малиновыми оборками, на ногах были такого же цвета туфельки, а волосы уложены в причёску, которую она носила в свою бытность авантюристкой.
— Потому что я хочу, чтобы это сделала ты. Отдашь броню, скажешь про помолвку и все вытекающие, после чего извинишься и получишь своё наказание, — спокойно сказала Мирелия, поправляя воротник пижамной рубашки дочери, — Так, вроде всё. Ну что, пойдём?
Понимая, что препираться бесполезно, Малти нехотя кивнула и, подойдя к тумбе, взяла в руки свёрток со своей бронёй, свиток и «орудие злой-презлой королевы для проведения изощрённых экзекуций над родной дочерью», как его окрестила сама принцесса, или же просто щётку для волос.
Всю дорогу до комнаты Героя Щита Малти пыталась уговорить Мирелию отменить хотя бы часть своего наказания, но правительница была непреклонна. Подойдя к нужной двери, она заправила дочери за ухо выбившуюся прядь малиновых волос, ободряюще приобняла и сказала: «Ты сильная девочка, я знаю, ты выдержишь», — после чего решительно постучала в дверь.
— Господин Наофуми, это я, королева.
Дверь открылась, и Малти поспешила спрятаться за матерью, боясь выглянуть из-за её пышного платья. Однако на пороге стоял, очевидно, не Герой Щита, ведь ответил королеве высокий женский голос:
— Добрый вечер, Ваше Величество. Господин Наофуми предупреждал, что вы придёте. Проходите, пожалуйста, — сказала Рафталия, приветливо улыбаясь.
— О, нет, я всего лишь сопровождающая, — уловив на себе удивлённый взгляд енотовидной девушки, королева, аккуратно взяв Малти за руку, поставила дочь перед собой.
— Секунду, разве это не… МАЙН?!
— Это Малти. Моя старшая дочь, Первая Принцесса Мелромарка. Господин Герой Щита вам разве ничего не говорил? — мотание головой, — Что ж, тогда… Хотя, ладно, думаю, Малти и сама вам всё расскажет. Рафталия, отведи её, пожалуйста, к господину Наофуми.
— К-как пожелаете, Ваше Величество, — слегка запинаясь от шока, произнесла Рафталия, после чего королева, пожелав ей и Малти доброй ночи, удалилась. Собравшись с мыслями, тануки всё же пропустила принцессу внутрь и закрыла за ней дверь.
Зайдя в комнату, Малти тут же увидела
его. Демон Щита сидел в кресле и смотрел на принцессу так же удивлённо, как и Рафталия, хотя, в отличие от последней, о причине внезапного омоложения Майн он знал. Мирелия, конечно, говорила, что зелье сработало, как надо, но чтобы прямо так…
«А это что? — внезапно обратил внимание Наофуми на предметы, которые принцесса несла в руках, — Свиток с королевской печатью, какой-то свёрток и щётка для волос. Зачем-то. Хотя вдруг это то, о чём я думаю?»
— Ну, здравствуй, Майн. Чем обязаны твоему визиту? — как ни в чём не бывало спросил Герой Щита у смотрящей в пол принцессы.
— Мама ведь тебе уже сказала, — сквозь зубы процедила Малти.
— Сказала, — спокойно подтвердил Наофуми, — Кое-что. К примеру, что теперь тебя следует звать не Майн София, а Малти София Мелромарк. И ещё она упоминала о твоём наказании. Не расскажешь поподробнее для меня и Рафталии, что это за наказание такое?
— Мама сказала, что вы меня… что вы меня… — набрав побольше воздуха в грудь, принцесса на одном дыхании выпалила, — чтовыменяотшлёпаете.
Услышав это, Герой Щита едва не расхохотался в голос, ведь не ожидал, что королева действительно отнесётся к предложению «относиться к Малти, как к пятилетней» с такой серьёзностью. «Ну, что ж, не я это предложил» — подумал Иватани, и, подавив улыбку на лице, спросил у красной во всех смыслах принцессы:
— Свёрток и свиток, полагаю, тоже для меня?
— Броня, которую вы тогда мне купили, — шёпотом ответила принцесса, рассматривая узор на туфельках, — Я прошу прощения за то, что…
Повисла неловкая пауза. Малти была готова провалиться под землю от нарастающего, до этих пор почти неизвестного чувства.
Стыда.
— Ты забыла, за что просишь прощения? — ехидно спросил Наофуми, подойдя к принцессе, — Дай-ка я тебе напомню. Ты обокрала меня, обвинила в изнасиловании, которого я не совершал, постоянно натравливала на меня этого придурка с копьём, выставила меня похитителем твоей сестры. В конце концов, ты пыталась убить её, да и меня тоже!
— Неправда, — ещё тише сказала Малти, пытаясь убедить в сказанном скорей саму себя, чем Героя Щита, как вдруг на её груди засветилась почти забытая печать. Щёки принцессы приобрели красный цвет.
«Неужели королева поставила на собственную дочь клеймо раба?» — удивлённо подумал Наофуми, ожидая, что сейчас принцесса скорчится на полу от боли. Однако, к ещё большему удивлению Героя Щита, этого не произошло. Яркий фиолетовый свет по-прежнему пробивался через ткань пижамной рубашки, но никакого дискомфорта принцессе он не причинял. По всей видимости, эта печать активировалась, когда человек врёт.
— Рафталия, подойди, пожалуйста, сюда, — внезапно обратился Иватани к стоящей возле двери тануки, и когда она села рядом с ним на кровати, спросил, — Ты слышала, что сказала Майн?
— Да, господин Наофуми.
— Отлично, — Герой Щита повернулся обратно к принцессе, — Ты получишь по пятьдесят ударов от меня и от Рафталии.
От услышанного у Малти потемнело в глазах. «Я этого не переживу» — обречённо думала принцесса, дрожащими руками передавая орудие наказания Рафталии, после чего, сбросив туфельки, легла на колени к тануки.
Рафталия же, расположив девочку поперёк своих коленей так, чтобы наказываемое место было слегка приподнятым, положила левую руку на принцессе поясницу, а правой покрепче взялась за щётку. Поняв, что тануки заносит руку для шлепка, Малти зажмурилась и мысленно пообещала самой себе, что не заплачет, что не позволит им увидеть её слё…
ШЛЁП
Первый же шлепок выбил принцессу из глубоких философских размышлений, заставив проглотить и без того тихий «ойк». Волна обжигающе резкой боли «растекалась» по задней части принцессы ещё долю секунды, после чего её сменил новый шлепок. А за ним — ещё один. И ещё. И ещё.
За минуту шлёпанья (хотя самой Малти она показалась длинною в вечность) принцесса поняла, что начинает терять контроль над своим телом. Её ступни, в начале смирно лежавшие на кровати, превратили участок спального места под собой в абсолютное безобразие, но это беспокоило девочку в самую последнюю очередь, ведь начался второй десяток.
На пятнадцатом шлепке подвели глаза: по левой щеке принцессы катилась маленькая слезинка, которая тут же утонула в простыне вместе с лицом Малти. Рука бессознательно потянулась к пятой точке, но была перехвачена и прижата к пояснице крепкими, но удивительно нежными руками Рафталии.
Сама же Рафталия, глядя на хныкающую на её коленях девочку, испытывала противоречивые чувства. С одной стороны, наказание всецело заслуженное, но сто ударов щёткой были, по мнению тануки, чрезмерными.
Каждый последующий десяток шлепков ознаменовывал новое состояние принцессы: на третьем после каждого шлепка слышалось приглушённое простынёй во рту шипение, на четвёртом — сдавленные стоны, а на пятом — почти что крик. Нанеся последний шлепок, Рафталия поёжилась. Она чувствовала себя Идолом Рабье в худшем значении этого слова, поэтому, дождавшись, пока Малти встанет с колен, она шепнула Наофуми на ухо: «Пойду проведаю Фиро с Мелти. Удачи, господин Наофуми», — и поспешно удалилась из комнаты, оставляя Героя Щита с Малти наедине.
— Так, не тереть, — строго сказал Иватани принцессе, принявшейся «успокаивать» пострадавшее место, и она быстро скрестила руки перед собой, — Хорошо. А теперь… В угол. И повернись лицом к стене.
Шмыгнув носом, Малти повиновалась и встала в левый угол комнаты, пожалев, что на полу не было ковра, а туфельки валялись где-то возле кровати. Босые ноги принцессы ощущали неприятный холод полов, но вернуться и надеть обувь было как-то неловко.
Сам же Герой Щита подобрал оставленную Рафталией щётку и, взглянув на часы, решил, что в углу Майн простоит ещё минут пятнадцать. Управиться с наказанием принцессы ему хотелось до полуночи, то есть, в запасе есть ещё почти полтора часа.
У Наофуми оставалось ещё одно незавершённое дело…
«Но сейчас не об этом» — подумал Иватани, решив посмотреть, что за свиток передала королева.
— Э-это я должна тебе прочитать! — слегка запинаясь от недавнего плача, сказала Малти, не рискуя выходить из угла.
— Спасибо за комплимент, Ваше Высочество, но читать я умею, — усмехнулся Наофуми, разворачивая свиток.
Читал он его долго, — минут десять, как показалось Малти. И с каждой секундой принцесса всё больше и больше волновалась, ведь Иватани очень зловеще (с её точки зрения) молчал. К тому же, если новость о внезапной помолвке с Мелти ему не понравится, то под удар, вероятней всего, попадёт именно Первая Принцесса (вернее, только определённая её часть).
— Вот, значит, как, — многозначительно сказал Наофуми, ухмыльнувшись, — Теперь я, выходит, герцог… И, более того, будущий муж твоей сестры. Хм… Её Величество умеет преподносить сюрпризы.
«Фух, пронесло» — облегчённо вздохнула Малти, как вдруг Герой Щита сказал фразу, от которой облегчение сошло на нет:
— Время в углу закончено. Подойди сюда.
На ватных ногах Малти подошла к кровати, и Наофуми кивнул на свои колени, после чего принцесса заняла соответствующую позу и замерла, понимая, что сидеть теперь не сможет, наверное, никогда.
Наофуми же прислонил тыльную сторону щётки к выпяченному месту бывшей авантюристки, от чего та слегка вздрогнула.
— Итак, начнём, — сказал Герой Щита и шлёпнул в первый раз.
Боль была настолько сильной, что принцесса, вскрикнув, попыталась подняться с коленей Наофуми, но тот второй рукой прижал её обратно:
— Больно? — иронично спросил Иватани, занеся руку для нового шлепка, — Сейчас будет больнее.
ШЛЁП
— АЙ! — взвизгнула Малти, зачем-то попытавшись закрыть попу рукой, которую Герой Щита с лёгкостью перехватил и нанёс ещё пять шлепков подряд, — Хватит! Я сидеть не смогу! АЙ!
Наофуми не обращал на слова Малти практически никакого внимания, продолжая обрабатывать её заднюю часть щёткой. Получалось у него, надо сказать, весьма недурно, так как уже на одиннадцатом шлепке девочка начала плакать, а на пятнадцатом — выкрикивать в адрес Иватани различные оскорбления и многократно сообщать про свою ненависть к нему.
Герой Щита, возможно, и не придал бы этому значения, но кое-что всё же привлекло его внимание. На слове «ненавижу» на груди принцессы загоралась та самая печать, что, по всей видимости, означало ложь.
«Она опять за своё?!» — раздражённо подумал Иватани, шлёпнув с особой силой.
— Ты! Можешь! Не! Врать! Хотя! Бы! Пять! Минут! — каждое слово Героя Щита сопровождалось звонким шлепком, от чего плач Малти перешёл в рев.
— Хва-а-ати-ит! Я больше н-не бу-у-у-уду-у-у-у-у!!! — не особо осознавая, что именно она «не будет», кричала принцесса.
Наофуми на секунду остановился, осматривая результат своей работы. По правде говоря, в своей голове он представлял этот момент иначе. Всё это время ему хотелось если не убить Майн, то хотя бы унизить, причинить такую боль, какую она причинила ему. Всё, чего он желал — отомстить красноволосой суке, которая отравила его жизнь. И это казалось таким… правильным.
Но сейчас что-то изменилось. Смотря на бывшую авантюристку, Иватани не испытывал к ней ненависти. И даже омерзения или презрения, как ни пытался. Сейчас перед ним была не та лицемерная сука, которая, казалось, была вся соткана изо лжи, а обычная девочка. В её зелёных глазах не было насмешки или злости, а соврала она, по сути, всего два раза. Кстати, насчёт этого…
Оба раза Майн соврала скорее самой себе, чем самому Наофуми, но внимание Героя Щита привлекло другое: получается, она его не ненавидит? Если это правда, то, выходит, принцесса действительно поменялась, причём в лучшую сторону. Но почему? Он ведь Демон, человек, который испортил ей жизнь и прямо сейчас наказывает её самым унизительным образом. Что ж, единственный способ узнать — спросить.
Из раздумий Иватани вырвал крик наказуемой. Только сейчас он осознал, что всё это время он всё так же сильно шлёпал Майн, из-за чего она стала икать, а мольбы о пощаде превратились в сплошной рёв.
Хотя до конца наказания оставалось ещё около пятнадцати шлепков, Герой Щита отложил щётку в сторону и тихо, со странной неуверенностью в голосе обратился к дрожащей в рыданиях девочке: «Малти, вставай». Реакции не последовало.
Наофуми вздохнул и, прикоснувшись к плечу принцессы и уже громче сказал:
— Малти, твоё наказание окончено.
Принцесса же резко подскочила, встала на пол и, отойдя от Иватани на несколько шагов, закрыла лицо руками. Наофуми понял, что поговорить с ней стоит именно сейчас, поэтому осторожно сказал:
— Можно поговорить с тобой?
Мотание головой. Что ж, никто не говорил, что будет просто.
— Нельзя, значит?
В ответ принцесса промычала что-то нечленораздельное.
— Малти, подойди ко мне, — молчание, — Пожалуйста.
Девочка не сдвинулась с места. «Боится продолжения порки» — подумал Наофуми, и потому добавил:
— Обещаю, я тебя больше не ударю. Поверь мне.
Удивительно, но это возымело эффект. Малти, пускай и очень неуверенно, но подошла к Наофуми на расстояние вытянутой руки, что позволило ему взять принцессу за руки, которые до сих пор закрывали ей лицо.
— Мне нужно кое-что у тебя спросить. Если не захочешь, можешь не отвечать, твоё право. Но есть одна проблема — я не могу спрашивать, не видя лица. Опусти руки, пожалуйста.
Немного подумав, принцесса всё же опустила руки, и Наофуми увидел её лицо. Опухшие от слёз глаза, красный, по всей видимости, заложенный нос (Малти всё время шмыгала), дрожащие губы, на которых виднелись следы от укусов — внешний вид бывшей авантюристки вызывал в Иватани чувство… жалости?
— Хорошо, — постаравшись придать голосу спокойствия, продолжил Герой Щита, — Скажи, зачем ты врала?
— К-когд-да кон-нкретн-но? — осторожно спросила Малти, не переставая икать и всхлипывать.
«Чувство юмора на месте. Уже хорошо» — невесело улыбнулся Герой Щита.
— Я про «ненавижу». Ну, и про всё остальное тоже, — заметив, что принцесса всё не успокаивалась, Наофуми продолжил делать то, что, казалось бы, в здравом уме никогда в жизни бы не сделал, и, похлопав по месту на кровати возле себя, сказал, — Садись.
Когда девочка села возле Наофуми, морщась и кряхтя от соприкосновения наказанного места с кроватью (пускай та и была мягкой), он тихо произнёс:
— Ты сказала, что ненавидишь меня, и у тебя на груди загорелся этот символ. Если я правильно понимаю, то это происходит, когда ты говоришь неправду. Это так? — кивок, — То есть, ты меня не ненавидишь?
— Уже н-нет, — прошептала принцесса.
— Я так понимаю, спрашивать у тебя, почему, будет бесполезно, — обзаведясь уже новой догадкой в голове, предположил Герой Щита, — Тогда спрошу про другое, и вот это мне уже действительно интересно. Зачем ты всё это устроила? Ложные обвинения, попытка убийства Мелти, сговор с Церковью Трёх Героев — чего ты пыталась достичь?
— Тебе-то какое дело? — огрызнулась Малти, однако всё же ответила, — Хотела быть королевой.
— Зачем?
— Ради власти, — на груди принцессы загорелся фиолетовый знак, — Ненавижу это дерьмо.
«Теперь это дело принципа» — решил Наофуми, серьёзным голосом сказав:
— Хотя бы в качестве эксперимента, попробуй хоть раз быть честной хотя бы с самой собой. Тебе ведь станет легче жить.
Минута молчания. Две. Три. Ответа так и не последовала. И вот уже Иватани собирался смириться с «поражением», как вдруг…
—
Из-за мамы.
Вот уж чего-чего, а такого ответа Герой Щита явно не ожидал. И не успел он задать уточняющий вопрос, когда Малти добавила:
— Долгая история.
— Я не тороплюсь, — пожалуй, самый странный ответ, который только мог прийти в голову Наофуми. И от того ещё более странным было то, что он, похоже, сработал.
— Ну… Ладно. Только никому не рассказывай!
— Обещаю, — без доли сарказма в голосе произнёс Иватани.
— Тогда слушай…
***
Мне тогда было восемь. Помню, что за окном стояла ночь. Я лежала в кровати. Служанки, погасив свет, оставили меня одну. Вообще, тогда я уже привыкла спать одна, но той ночью всё было как-то не так. Холодно, одиноко, пусто… Мне было страшно, и я пошла к маме с папой. Я была уверена, что они обрадуются. Они ведь любят меня.
Я дошла до двери и услышала их разговор.
— Олктрей, я так больше не могу. Это просто ужасно.
— Тише, милая, тише… Ты так весь замок на уши поставишь — ночь, всё-таки.
— Из неё никогда не получится нормальной королевы! Она совершенно бездарна!
Я не могла поверить, что мама говорит это про меня. Пыталась убедить себя, что мама говорит это не про меня, но то, что я услышала дальше, говорило об обратном.
— Дорогая, не будь так категорична. Она всего лишь не выучила несколько дат по истории магии и допустила… сколько там было…
— Семь! Семь ошибок в самом простом предложении!
— Уверен, ты в её возрасте тоже допускала ошибки. Мы все их допускали. Прошу, послушай…
— Нет, это ты послушай! Наша дочь, помимо всего прочего, начала нам врать! Ненавижу, когда она врёт…
— Если бы на меня так кричали из-за каждой мелочи, я бы тоже предпочёл утаивать правду. Мирелия, она же ещё ребёнок. Ей только восемь лет!
— И я уже вижу, что из неё вырастет.
В голосе мамы ощущалось раздражение. Обычно она разговаривала со мной как-то холодно, почти безразлично. А когда я делала что-то не так, мама злилась и отводила меня в комнату. А потом кричала.
— Олктрей, нам нужен ещё один ребёнок.
— Милая, подожди, давай не будем торопить события.
— Нет. У нас будет второй ребёнок. И вот его я воспитаю правильно. Хотя, скорей всего, её. Думаю, это будет девочка…
Папа тяжело вздохнул.
— Хорошо. Но мы подождём… год. Возможно, ты передумаешь.
— Как скажешь, — ответила мама безразличным голосом.
— И Малти по-прежнему останется первой в очереди на престол.
— Посмотрим. Когда Малти будет тринадцать, я посмотрю, достойна ли она быть королевой, и если нет, то я организую ей достойную партию.
— Как пожелаешь, любовь моя.
За дверью послышался поцелуй, а я не могла поверить в услышанное. Мама считает меня плохой? Почему? Я плохо учусь? Плохо себя веду?
Во всяком случае, в ту ночь я спала у себя. Мне было так обидно. Почему мама меня не любит? Что я сделала не так? И вдруг я подумала: мама будет любить меня, если я буду хорошей. Если я докажу, что готова быть королевой.
Я твёрдо решила, что стану самой лучшей королевой в истории. Я почти не спала, читая и перечитывая эти дурацкие свитки, десятки раз переписывая самые сложные предложения. Папе было всё равно, а маме… В общем, ей тоже было плевать. Она всегда ругала меня, не замечала (или не хотела замечать) мои старания и успехи. Похоже, у мамы были на меня другие планы, потому что через год у неё начал расти живот.
Она была беременна.
Осознание этого было для меня хуже любой пытки. Когда родилась Мелти, исчезли даже те крупицы внимания, которые я получала раньше. Сначала я даже злилась на сестру, а потом поняла, что дело не в ней.
Но я не сдавалась. Училась, читала, упражнялась в магии и бою на мечах, хотя папа был против. Хотела во всём быть лучше сестры, чтобы мама мной гордилась.
Но потом… потом случился Фобрей…
«Это для твоего же блага. Учителя не смогли дать тебе нужных знаний, а воспитание вообще никуда не годится. Слуги соберут твои вещи, отправка через неделю. Может, хоть это исправит твой характер…» — это мне сказала мама.
Как она вообще могла меня туда отправить?! Отвратительное место, где все смотрели на меня, как на грязь под ногами. Учителя называли бестолочью, одноклассники подшучивали надо мной. Говорили, что у великого Героя Посоха и Лисицы Мелромарка не могло родиться такое ничтожество.
А я терпела. Ждала, что однажды приедет мама. Извинится. Скажет, что любит меня, и навсегда увезёт из этого проклятого места. Глупые детские мечты.
Всё изменилось весной.
Я ждала этого времени, ведь уже через месяц я увижу маму!
«Наверное, она так по мне скучает. А письма не пишет, потому что… Некогда. Мама ведь королева, а у королевы всегда много дел, — думала я, — Надеюсь, мои письма она читает. Я ведь пишу ей каждую неделю!»
Я думала, что нужно просто потерпеть. И это не казалось невозможным — подумаешь, месяц! За месяц ведь ничего не может произойти. Оказалось, может…
Утром я зашла в общий туалет, умыться. Я всегда вставала первой, потому что находить крыс под одеялом лучше тогда, когда тебя под ним нет.
Вытерев лицо, я почувствовала, что на меня кто-то смотрит сзади. Я повернулась, и увидела парня. Он был из старше меня на несколько лет. Он был похож на тебя: такие же волосы, такая же причёска, похожая одежда.
Он подошёл ко мне, начал приставать, даже попытался залезть рукой мне под платье. Я была напугана и толкнула его.
Потом он ударил меня, взял за волосы и закрыл рукой рот, чтобы я не кричала. Я попыталась укусить его, и он повалил меня на пол.
Дальше всё было, как будто в тумане. Он порвал мне платье, бил меня, называл шлюхой и потаскухой.
Но вдруг удары прекратились. Я подняла голову и увидела, что он закрыл дверь на замок.
А потом он ухмыльнулся и расстегнул ремень на штанах…
***
Малти опять спрятала лицо в ладонях, и через неплотно сомкнутые пальцы на пол капнула слеза.
От услышанного Наофуми был то ли в ужасе, то ли в шоке. Понимая, куда дальше зайдёт рассказ, он осторожно сказал:
— Я понимаю. Если не хочешь, можешь не рассказывать, — Герой Щита успокаивающе положил руку на плечо принцессы.
— Нет, думаю, ты имеешь право знать. К тому же, ты первый, кому я это рассказываю…
— Как хочешь, — всё так же осторожно произнёс Иватани, приготовившись слушать дальше.
***
Я плохо помню, что именно он сделал, но когда я проснулась, то оказалась в больничной палате. В ней же я провела следующие три дня.
Оттуда я написала письмо маме. Думала, что когда она узнает, то приедет и заберёт меня. Но ответа так и не последовало.
Все последующие дни в школе были одним сплошным кошмаром. Этот подонок всем рассказал, что я спала с ним по своей воле. Мне дали новое прозвище — «шлюха». Так ко мне обращались все, даже учителя пару раз говорили так. Я старалась держаться, не показывать эмоций, но каждую ночь я плакала.
За три дня в больнице мои синяки каким-то чудом зажили, и когда я пришла к директору, то он мне не поверил, и сказал, что напишет моей маме о своём недовольстве моей «склонностью к лени и лжи». Ублюдок.
Но я честно надеялась, что мама в это не поверит. Что она выслушает меня, извинится за то, что отправила меня в этот чёртов Фобрей, и полюбит меня. По-настоящему.
Мечты разбились в день приезда домой. Я сошла с трапа корабля и увидела маму. Боже, я едва не расплакалась от счастья. Отдала сумки встретившим меня слугам и побежала навстречу к ней, думала, что сейчас она обнимет меня, но в ответ получила только холодный взгляд.
Потом мама больно взяла меня за руку и повела к карете. Как только мы сели внутрь, она задёрнула шторку и…
УДАР
Сначала я не поняла, что произошло, а потом ощутила жгучую боль на щеке. Мама смотрела на меня с нескрываемым презрением и отвращением:
— Ты опозорила меня на всю страну, хотя, чего уж там, на весь мир. Теперь всюду ходят слухи о том, что старшая дочь королевы Мелромарка — шлюха, которая ложится под первого встречного.
— Мама, он меня изнасиловал! Пожалуйста, пове…
УДАР
— И опять ты врёшь, — она посмотрела на меня с гневом в глазах, — А хотя, знаешь что? Мне всё равно. Отныне Мелти будет первой в очереди на престол, так что на твою репутацию мне плевать. Этой страной не будет править патологическая лгунья. И чтоб до самого дворца от тебя и звука не было, а не то лишу титула принцессы и отправлю зарабатывать на жизнь самостоятельно.
«Патологическая лгунья». Эти два слова я запомнила на всю жизнь. Наверное, тогда это было единственное, за что я могла сказать маме спасибо. По крайней мере, теперь я не боялась её разочаровать. Мне было всё равно. Почти.
Мама стала для меня чужим человеком. Конечно, мы всё так же встречались каждый день, перебрасывались парой слов, но я перестала стараться понравиться ей, а она и вовсе забыла обо мне. Конечно, зачем ей я, когда есть Мелти.
И так мы жили несколько лет, пока мой отец не призвал четырёх Героев в Мелромарк. И я подумала, что это мой шанс.
Шанс доказать ей, что я не пустое место. Что я достойна быть королевой. Так появилась Майн София.
***
— Что было дальше, ты, я думаю, знаешь, — сказала Малти перед тем, как снова разрыдалась.
На этот раз Наофуми было действительно жаль Майн. На её груди ни разу не загорелась печать, а значит, что всё это было правдой. Герой Щита даже словил себя на мысли, что теперь винить одну лишь Малти во всём, что с ним произошло, как-то неправильно. По сути, виновников было двое: королева и тот мудак, что изнасиловал принцессу.
Кроме того, вид вновь плачущей девочки пробудил в Иватани чувство, которое тот испытал, когда впервые увидел Рафталию.
«А стоит ли? В конце концов, вся эта хрень началась именно из-за неё, — задумался Герой Щита, перед тем как вновь посмотрел на принцессу, — Эх, ладно уже, чёрт с тобой».
— Малти.
Не успела принцесса опомниться, как оказалась прижата к кожаной части брони Наофуми, а тот аккуратно гладил её по спине. Секунду, он её… обнимал?
— Я… Ты… Это… — пыталась подобрать слова принцесса, но уже через секунду сдалась и, вжавшись лицом в тёплую ткань, прошептала, — Спасибо.
— За то, что отшлёпал? Обращайся, — усмехнулся Наофуми, за что получил лёгкий толчок в плечо.
— Дурак, — беззлобно сказала Малти, — За то, что изменил маму.
— В каком смысле?
— Ну, после того, как ты изменил мне возраст, она стала по-другому ко мне относиться. То есть, она строгая, но теперь ещё и добрая, нежная. И ласковая. Целует меня, желает спокойной ночи, говорит, что любит. И я ей верю. А ещё… АЙ!
— Что случилось? — слегка взволнованно поинтересовался Иватани.
— У тебя щит острый, — обиженно проговорила Малти.
Поняв, о чём говорила принцесса, Наофуми по-доброму засмеялся:
— А вот не надо было на него садиться.
В ответ Малти лишь демонстративно отвернулась, что вызвало у Героя Щита ещё одну усмешку:
— Ладно, не дуйся. Давай лучше немного подлечу тебя и отведу в комнату.
— Подлечишь? Это как? — с явным недоверием в голосе спросила принцесса.
— А вот сейчас и увидишь, — задорно сказал Иватани, резким движением перекинув Малти через колено, — Не дёргайся.
Не успела принцесса и слово сказать, как вдруг ощутила, что боль от недавней порки куда-то уходит. Повернув голову, насколько это позволяло положение, она обнаружила, что щит Иватани изменил форму и стал зелёным. Из него исходила светящаяся аура.
— Это где ты такому научился? — с ноткой зависти в голосе пробурчала Малти. Исцеляющая магия всегда давалась ей крайне тяжело.
— Секрет, — произнёс Наофуми, заканчивая процесс «лечения», после чего попытался встать, однако почувствовал, что его опять обняли, — Так, всё, хватит. Тебе пора идти спать. Если ты завтра за завтраком заснёшь лицом в каше, Её Величество будет винить в этом меня.
— Отнеси меня в кроватку, — прошептала Малти, устремив выпрашивающий взгляд на Героя Щита, — Ну пожа-а-а-алуйста.
«Вот и делай людям добро» — поражённо усмехнулся Иватани, смотря в эти бесстыдные изумрудные глаза:
— Я уже устал, а твоя комната, насколько я знаю, в самом конце коридора, да ещё и двумя этажами выше.
— А мамина комната совсем рядом. Я покажу.
Не выдержав, Наофуми рассмеялся и, всё же подхватив принцессу на руки, двинулся к выходу, как вдруг она воскликнула:
— А туфельки?!
— Господи, — простонал Герой Щита, опустив принцессу обратно на кровать, после чего подобрал её туфельки и помог ей обуться, — Теперь ты, выходит, и сама идти можешь?
— Могу, — просто ответила Малти, вновь заключая Иватани в объятия, — Но не хочу.
— Точно! Теперь я знаю, как мне тебя называть, — произнёс Наофуми, опять подхватывая Малти на руки, — Принцесса Капризулька.
— Что?! Не надо! Не хочу быть Капризулькой!
— Ладно уже, только не ной, — раздражённо сказал Герой Щита, перед тем как покинул свои покои с юной наследницей королевского трона на руках.
Дойдя до двери, ведущей в покои королевы, Иватани уже хотел было опустить принцессу на пол, но она не захотела отпускать его шею, поэтому он, громко вздохнув, сказал:
— Ваше Величество, откройте, пожалуйста. У меня для вас сюрприз.
За дверью послышались шаги, и «сюрприз» попытался слезть на землю:
— Я уже взрослая! И сама могу стоять!
— Ну уж нет, я передам тебя королеве лично в руки. А теперь не дёргайся, иначе упадёшь.
Открыв дверь, Мирелия узрела картину, которую не смогла бы вообразить даже в самой смелой фантазии: Герой Щита держал на руках её дочь, Малти. Причём на лице у последней прослеживались как следы от недавнего плача, так и улыбка, что свидетельствовало о том, что сегодняшний вечер для неё прошёл не так уж и плохо.
От увиденного королева громко рассмеялась, однако, взяв себя в руки, подошла к Герою Щита и взяла у него из рук покрасневшую от смущения Малти. Сам же Наофуми успел рассмотреть лицо Мирелии, на котором были следы от слёз. Она плакала?
И тут Иватани осенила догадка, и, судя по лицу королевы, она поняла так же всё поняла.
— Тени?
Кивок.
— Шар?
Кивок.
— За окном?
Кивок.
— Вы слышали абсолютно всё?
— Да, — виновато сказала Мирелия, глядя то на Героя Щита, то на дочь, — Я исправлюсь. Я стану хорошей мамой. Обещаю.
— Я тебе верю, — прошептала Малти, вжавшись в мамину грудь. От неё пахло как-то по-особенному. Лавандой, корицей и ванилью.
— Так, мне, пожалуй, пора, — сказал Наофуми, явно намереваясь уйти. На сегодня с него хватит этого семейства.
— Да, конечно, спокойной ночи, господин Наофуми, — произнесла ему вслед королева.
— Спокойной ночи, — прошептала Малти перед тем, как Мирелия закрыла дверь, — Мама, а можно я сегодня посплю у тебя?
— Солнышко, конечно, можно, — облегчённо выдохнув, сказала королева и понесла дочь к своей огромной кровати.
Мирелия аккуратно положила Малти на кровать, после чего удалилась в ванную, чтобы переодеться ко сну. Вернулась она уже в фиолетовом шёлковом халате и с распущенными волосами, которые теперь элегантно спадали на её плечи.
— Мама, ты такая красивая, — заворожённо глядя на королеву, прошептала принцесса.
«Боже, и как я могла быть такой жестокой с этим маленьким чудом» — подумала Мирелия, присев на кровать возле дочери.
— Мама, получается, ты слышала, что я рассказала Наофуми? — спросила Малти.
У королевы кольнуло в груди. Она понимала, что откладывать этот разговор нельзя, но отчего-то так не хотелось его начинать…
— Солнышко, давай поговорим, — тихо произнесла Мирелия, после чего, обойдя кровать с другой стороны, легла возле дочери, — Да, я всё слышала. И хочу тебе кое-что сказать. Только, прошу, не перебивай меня.
Дождавшись утвердительного кивка, королева неуверенно продолжила:
— Все эти годы я была ужасной матерью. Худшей из всех, что можно представить. Я не могу даже догадываться, сколько боли я причинила тебе и Мелти. К ней я была добрее, чем к тебе, но ситуации это не меняет. Солнышко, послушай… Я понимаю, что не достойна быть твоей мамой. Понимаю, что ты заслуживаешь лучшего, чем я…
— Я тоже не была всегда хорошей, — прошептала Малти.
— Котёнок, о такой дочери, как ты, мечтает любая мать! Добрая, умная, красивая. А я… Я почти что вытравила из тебя всё хорошее. Я не заслуживаю прощения, — Мирелия заплакала, и Малти впервые увидела, как всегда твёрдая и холодная мама плачет, — Не важно, простишь ты меня или нет, но я хочу, чтобы ты знала про одно. Ты и Мелти — лучшее, что случалось со мной в жизни. Зайка, если бы мы могли начать всё сначала, то…
Мирелия внезапно обнаружила себя в объятиях дочери, и тут же ответила на них.
— Мамочка, я люблю тебя. Только не обижай меня больше, хорошо?
— Конечно, солнышко, — выдохнула Мирелия в такие родные алые локоны.
— Только… Мне не нравится «солнышко», — слегка смущённо проговорила принцесса.
— А что тебе нравится? — облегчённо посмеиваясь, спросила Мирелия.
Малти подалась вперёд и прошептала маме на ушко: «Котёнок».
— Как скажешь, Малти, — нежным шёпотом ответила женщина.
— И ещё: не хочу овсянку по утрам!
— Но она полезная.
— Всё равно не хочу, — продолжала упираться принцесса.
— Тогда завтра утром я прикажу поварам приготовить овсянку на молоке.
— А это будет вкусно? — с недоверием спросила Малти.
— Обещаю, — сказала Мирелия, перебирая пальцами локоны дочери.
И это был первый раз в жизни Малти, когда ей захотелось овсянку.
