Случайные обстоятельства моей гибели.

1 Знакомый тихий дворник в спальном районе Киева встретил меня своим одиночеством в половину третьего ночи. Зайдя в подъезд, слабые звуки ритмичной музыки донеслись до моего слуха. Лифт, судя по всему, сломался, и мне пришлось идти пешком. С каждым преодоленным этажом музыка становилась все яснее и четче. Сомнения насчет источника звука покидали меня все быстрее. Я стояла напротив входной двери как вкопанная, боясь зайти и увидеть то, что так разъедало мое сознание и воспаляло воображение. Стальная коричневая дверь была приоткрыта. Неуверенные шаги, порог, правая нога, левая, раскоординация, квартира. Колени предательски дрожали, словно в предчувствии неладного. Отгоняя от себя дурные мысли и впуская на их место отчаяние, не разуваясь, иду в гостиную. Его руки покоятся на талии доколе неизвестной мне девушки, а губы жарко целуют ее, пухлые и ярко-малиновые. Ее длинные, черные, как смоль, волосы касаются его запястий, а пальцы притягивают ближе. Возникает дикое желание затаиться и досмотреть-таки, чем дело кончится. Да, именно узнать, узнать причины, следствия, последствия. Узнать каждую деталь, вплоть до имени этой девушки. Я должна наброситься на него с криками "Скотина!"? Должна убежать от него в слезах, прежде чем додумаюсь устроить сцену ревности? Может быть, выкинуть его вон из квартиры, вместе с этой шлюхой? - Ребята, я не мешаю? Две пары расширенных зрачков устремили на меня свой взгляд. - Вы та-а-ак классно смотритесь! - Ты не так все поняла! - Дмитрий, будь мужиком, не оправдывайся! - Да блять, выслушай меня! - Не стоит. Ни грамма злости, ни миллилитра отчаяния, совершенно никаких чувств. Это, вроде бы, называется апатией, или хроническим несчастьем, если разговор заводить обо мне. Тяжелой поступью направляюсь в когда-то нашу с ним комнату. С этой минуты я отказываюсь делить ее с этим человеком. Комнату, раковину в ванной, зубную пасту, балкон, квартиру. Я не знаю, куда пойду. Куда угодно, лишь бы не видеть этого срама. - Дашенька! Врывается в комнату, снеся на пути книгу со стола. - Ах, значит вот как мы заговорили, сладенький. - Ты меня хотя бы выслушай! Срывается с места, бежит ко мне. - Не подходи. - угрожающе зашипела я. - Хорошо. Ты только выслушай. - Я не хочу тебя ни слушать, ни видеть, ни находиться рядом. Мне не интересно, что это за девушка и почему вы целовались. Давай так. - не смотря на него, говорю. - Я уйду, а вы продолжите начатое. Договорились? - Нет! Он снова намеревается подойти ко мне, но я останавливаю его. Мчусь к тому месту, где мгновение назад он обронил книгу. Мою книгу. Наклоняюсь, чтобы поднять, но его железная хватка не дает мне как-либо согнуться. - Отпусти меня. - Нет. - Девица твоя, наверное, заждалась. - Она не моя. - А чья же?! Он, проигнорировав мой вопрос, разворачивает меня лицом к себе. - Это все дикая случайность, поверь. - Конечно! - Эх-эх-эй, Дарья, ты вернулась! Услышав это, Дима потерял бдительность и повернулся на голос, что помогло мне вырваться из кольца его рук. Облокотившись о дверной косяк, Женя обнимал ту самую девушку и приветливо, по-детски махал нам рукой. - Познакомьтесь, это Юля, моя девушка! 2 - Так, меня в это не впутывать! Поднимаю руки вверх, давая им понять, что сдаюсь. Что за игры устроили эти ненормальные? Как понимать то, что Дима целовался с девушкой своего лучшего друга? Или же, действительно, я не все до конца правильно воспринимаю? Мои мысли прервали пьяные возгласы Жени. - Чувак, шо происходит? Объясняйся! Пошто красавицу обижаешь! Похабно оглядывает меня с ног до головы и продолжает: - Она у тебя вон какая! Чувак, я прямо завидую! - Я тебе сейчас так обзавидуюсь! В ответ на эту реплику, три пары любопытных глаз уставились в мою сторону. Оторвав свой взгляд от моей шеи и стыдливо опустив глаза, Дима начал свой рассказ. - Пришли, значит, ребята. Я даже не хотел открывать, так как ждал тебя... - Он замялся. - И у меня были планы. А они пришли. На секунду мне показалось, что его голос принял обиженные интонации. Молчав с минуту, Дудка продолжил: - Женя привел Юлю. Мы ели бутерброды, ну те, что ты приготовила. А Женя перебрал чего-то, я не следил за ним. Тошик предложил сыграть в "Бутылочку"... - Ах, и этот еще тут?! - перебила я его монолог. - Ну, да. Все тут. Ты дослушай. Мне, короче, выпала она. Он указал рукой в сторону девицы. - И ты, конечно же, времени зря не терял. - Да нет же! Оторвавшись от лицезрения полос на ламинате, его умоляющий взгляд встретился с моим выжидающим. Внутри всегда что-то екало, когда я смотрела в его глаза. Всегда ловила себя на мысли, что бесстыже разглядываю черты его лица. Всегда, даже сейчас. Не прерывая зрительного контакта, продолжал: - Я ушел в другую комнату, сказав, что все это туфта полная. - Да-да, так все и было! И снова эта пьяная харя Мильковского вмешивается в наши разборки! - Я стоял в гостиной, - продолжал Дима. - а тут подходит она и говорит, что "Карточный долг - дело святое". Я не понял, причем тут карточный... Размышлял над этим, а она взяла и... - Снова пауза. - Ты сама все видела. - Хватит пиздеть, придурок! Женя, эх Женя... С одной стороны, мне жалко тебя. А с другой, кто знает, может быть Дима такой искусный лжец, что сумел одурачить всех здесь присутствующих? - Твои объяснения мне до лампочки. Делай то, что посчитаешь нужным. А я сваливаю. Взяв книгу и подойдя к кровати, положила ее в сумку; защелкнула молнию. Спиной чувствовала его прожигающий взгляд. Его, Жени, Юли, всех, кто находился в этой комнате здесь и сейчас. Тошик опять распоясался - ходит налево-направо. Как это объяснить Яне? Как, черта с два, объяснить всю дерьмовость сложившейся ситуации самой себе?! А что, если поверить? Что, если Тоша верен подруге и все его пьянки - простая закачка желудка алкоголем? Что, если Дима говорит правду и все это - глупая, наиглупейшая случайность? Что, если мне прекратить ломать комедию и, черт подери, "Жить - поживать, да добра наживать."?! Размечталась, дура. Ты так не умела, не умеешь, и учиться со вкусом проживать отведенный век не собираешься. На пути к выходу меня никто не остановил. Да, возможно, глубоко в душе я мечтала, как и все девушки мира, что он, мой единственный и неповторимый, судьба-судьбинушка, остановит меня, прижмет к себе - сильно-сильно и никогда-никогда, никогдашеньки не отпустит, но чуда не произошло и я тихо закрыла за собой дверь. Визги тормозов и крики какой-то женщины, высунувшей голову в балконный проем. Она хватается за сердце, видя, как черный Ленд Ровер сбивает молодую девушку. Пролетев метров 10, она падает ничком на сырую землю обочины. Черная машина скрывается в неизвестном направлении, оставив ее умирать. 3 - Пустите, пустите меня к ней! - Не положено. - Пустите, я сказал! - Молодой человек, это реанимация, дождитесь, пока ее переведут в палату. - Когда это? - Не скоро, юноша, не скоро. Пронзительно запищали приборы и замигали лампочки. Врачи ринулись в палату. - Что происходит?! Ответа не последовало. Я слышала, как кричит на врачей знакомый голос. Слышала, как кто-то копошиться возле меня, чувствовала, как сильный электрический разряд пронзил кожу насквозь. Но открыть глаза, сказать всем, что я в порядке, сказать, чтобы отпустили меня домой, не могла. Я чувствую себя великолепно! Так почему же все так суетятся? Приборы, подключенные к моему телу, возобновили свой мерный сигнал. Знаете, как бывает, у слепых обострен слуховой рецептор, у глухих наоборот. Так же и со мной, кажется, будто бы все звуки стали громче и четче. Настолько различимы, что я могу слышать, о чем разговаривают люди в коридорах. - Идите уже, выспитесь, своей ходьбой туда-сюда по отделению вы ей не поможете. - Нет, я буду ждать. - Послушайте... - Нет, это вы меня послушайте! Ей будет легче, если рядом буду я. Я знаю, она чувствует, что я рядом. - Это все глупости. - Глупости, это ваше "Я не пущу вас к ней"! - Либо вы замолчите, либо мне придется вызвать охрану. - Пустите меня к ней, хотя бы на пять минут, и я уйду. - Я уже говорила... - Поймите. Я виноват в том, что она при смерти. Их разговор заглушили шорохи, доносившееся из коридора. Я перестала вслушиваться в звуки, перестала предпринимать какие-либо попытки открыть глаза. Приборы предательски пищали, то замедляясь, то ускоряясь. Это, наверное, не сон и я действительно умираю. - Кто вы ей? - Я? Я... Жених. У нас через месяц должна быть свадьба. - Не успеете. Она в коме. Жених? Какой он мне жених?! Господи, дурак дураком. И эта глупая ложь ради того, что бы оказаться рядом со мной, наверняка перемотанной бинтами? Его робкие шаги становились все решимее и ближе. Его пальцы слегка коснулись моей руки. - Вы не могли бы оставить нас наедине? Пять минут, не больше. - Если что, кнопка вызова над кроватью. - Спасибо вам. Я слышала, как он дышит: прерывисто и громко, выдыхая через рот. Рука протиснулась под мою, несмело сжав. - Помнишь, ты называла меня дураком? Как же ты была права! Койка подо мной прогнулась в районе ног - видимо, присел. Осторожно, как обычно ведя себя со мной, словно коллекционер редкого хрусталя. Ну какой из меня хрусталь, какой? Из меня бы и дешевого оконного стекла метр на метр не вышло. - Я же знаю, ты все слышишь. Я как-то раз смотрел передачу про людей, находящихся в коме. Они могут проснуться в любую минуту. Им только нужен импульс. Не знаю, подойду ли я... Даш. Даша?! Слышишь, просыпайся! Ты тратишь время в пустую, как обычно. - Прости меня. Я не должен был отпускать. А ты давай не ври мне больше, что любить не умеешь. Дружить же можешь, а любовь - это понятие растяжимое, от дружбы не отличимое. Разве только с некоторым исключением. Негромко рассмеялся. Негромко, но пронзительно, так, чтобы где-то внутри заклокотало. - Смотри-ка, стихами заговорил. Как ты мне говорила? Рифмимператрица? Кажись, это заразно. Он снова смеется, на этот раз громче и увереннее. Сжимает мою руку, продолжая говорить: - Милая моя... Это я виноват. Если бы не те события, которые тебе пришлось пережить и увидеть, сидела бы ты сейчас со мной на диване, ну, или где еще? Где-нибудь, время-то позднее. И все у нас было бы хорошо. Понимаешь? Все. Мы бы сбежали от ребят куда-нибудь за город, в лес. В поход. Представляешь, как было бы здорово? И палатку бы взяли, и костер разожгли. А ты бы пела мне. У тебя такой красивый голос... Помнишь, как тогда, на лавке? Ты еще боялась, что Женя тебе по щам надает за эксплуатацию его гитары. А знаешь, что я в тот вечер придумал? Ну, тогда, когда все и случилось... Я думал, ты придешь, устанешь, начнешь, как обычно, на меня ворчать. А я тебя шампанским забрызгаю. Ну да, именно шампанским. Ты, конечно, обидишься, но я бы что-нибудь придумал, так, на ходу. Весело же, особенно с любимыми... Ты, главное, не вздумай тут на все лето оставаться. Тут, в этих страшных, белых, четырех стенах. Тебе не страшно? Ты сильная. Ты сильная и ты справишься. Ты нужна мне, понимаешь? Кто же будет на меня кричать? Кто будет смеяться мне в ухо? Кто, если не ты? Я уже терял тебя однажды. И больше не намерен, хочешь ты того, или нет. Он замолчал. Наверное, смотрит на меня - с трубками, подключенными к аппарату искусственной вентиляции легких, в бинтах, с многочисленными ссадинами на коже и уже проявившимися синяками. Контраст моей холодной и его теплой руки; его горячие губы, оставляющие влажный след на лбу; тихое "Умоляю", въевшееся в подкорку и слабое движение моих ресниц, наверняка оставшееся незамеченным. - Ты же знаешь, я люблю тебя. - Вам пора. - Что? - Идите уже, больной нужен покой. - говорила медсестра. - Если вы, конечно, хотите ее скорейшего выздоровления. - Я могу прийти завтра? - Зависит от ее самочувствия. Шаркающие шаги и шепот где-то на уровне правого уха: - Ты нужна мне. Он приходил на протяжении трех дней, рассказывал, как живет, о ребятах, передавал от них пожелания скорейшего выздоровления. Каждый раз, перед тем, как медсестра выгонит его из реанимации, говорил мне: - Эй, дуреха, прекращай делать вид, что спишь. Открывай глазки, за окнами солнце. И тихо, безмолвно следовал за женщиной в белом вон из палаты. Я слышала, как вздыхает врач, каждый раз с утра обследуя меня. Мне не нужно было слов чтобы понять - конец-то неминуем. Рано или поздно, с позволения родственников, меня отключат от аппарата, поддерживающего жизнь, накроют накрахмаленной простыней с головой и отвезут, точно так же, как это сделали с Никитой. Я молю лишь об одном: чтобы моя гибель была скоротечна и неминуема. Чтобы он не приходил, чтобы врачи зря времени не тратили. В скором времени я потеряла счет дням. Я не ведала, сколько уже лежу в этой холодной палате, сколько раз слышала разговоры врачей около моей койки, сколько раз улавливала кожей его робкие, несмелые прикосновения. В действительности, возможно, прошел день. А возможно, и месяц. В тот день был дождь. - Доктор, послушайте, она пошевелила рукой! - Приборы не зафиксировали. Вам, вероятно, показалось. - Да нет же! - Раз так, ждите дальнейших действий, молодой человек. Заходит в палату, судя по всему, осторожно придержав дверь так, что бы та не дала о себе знать, шаркая проходит к кровати, привычно садится у моих ног и, на этот раз не робея, берет меня за руку, то сжимая ее, то разжимая. Сжимает. - Еще чуть-чуть, и я сам на больничную койку слягу. С разрывом сердца. Разжимает. - Я не знаю, что мне сделать. Если бы ты могла говорить... Хотя бы ногой дерни, ну хоть что-нибудь! Сжимает, сильно. - Прости, прости, что срываюсь. Ты и понятия не имеешь, каково мне, смотреть на такую тебя: полуживую, полумертвую! Разжимает, держит, едва касаясь. - Ты уже полтора месяца тут, слышишь меня? Полтора. Я знаю, что нельзя опускать руки, но... Но я правда не знаю, как дальше быть. Вернее, что будет дальше. С каждым вновь произнесенным им словом, внутри что-то отрывалась, словно валуны с высокого обрыва, срываясь и глухо падая вниз. Дышать становилось тяжелее, различать его голос и пищание приборов труднее. В палату кто-то ворвался, начал приглушенно кричать, попутно выгоняя его за дверь. В тот момент, когда наши руки разомкнулись, прибор, определяющий пульс, непрерывно завыл. 4 Ногу свела судорога, возникло непреодолимое желание почесать бровь. Я дернула рукой, пытаясь вытащить ее из под одеяла. Стоп, что? Пошевелила пальцами, как бы наигрывая мелодию, словно дотрагиваясь до черно-белых клавиш рояля. Мне не может сниться, я явственно чувствую движения рук. Глубокий вдох. Выдох. Открываю глаза, яркий солнечный свет ослепляет, выступают слезы. Перед глазами все плывет. - Господи, как пить охота. Вместо слов вылетают хрипы, горло перехватывает из-за обезвоживания. Поворачиваю голову влево, к двери, шея скрипит, словно заржавелая дверь. Головокружение не заставляет себя долго ждать. - Кто-нибудь! Снова хрипы, слабо различимые даже для меня самой. Медленно, осторожно поворачиваю голову, чтобы лучше разглядеть комнату. Кажется, меня перевели в общую палату. Я бы радовалась этому, только не сейчас, когда ни одной санитарки по близости нет, а пить хочется так, будто бы месяца напролет шагала по пустыне. В дальнем углу стоит стул и, кажется, на нем кто-то сидит. Фигура, свернувшаяся в клубок на этом и без того маленьком кресле. Спит. Пытаюсь прочистить горло, что мало помогает избавится от хрипоты. Сколько я здесь? Почему? Кто этот человек в углу? Вопросы, вопросы заполняют мое сознание, вырывая из реальности, заставляя думать, вспоминать все, вплоть до мельчайших подробностей. Я вглядываюсь в человека, уютно устроившегося на стуле, мысленно моля его проснутся. Спустя некоторое время внутреннего монолога, тело зашевелилось и сладко потянулось. Я уже могла различать его черты лица, благо глаза привыкли к испепеляющему свету солнца. - Эй. Человек, судя по всем моим выводам мужчина, взметнулся, что-то невнятно бормоча, и бросился ко мне. Его реакция меня смутила, можно сказать, даже напугала. Совершенно незнакомый мне человек и так реагирует на мои сигналы? - Ты... Ты? Надо позвать врачей! Искаженный болью, но такой приятный голос чуть ли не кричал. Мои мычания, смутно походящие на просьбы не делать этого, его широко раскрытые, серые, словно два омута, глаза. Невероятно красивые и совершенно незнакомые. - Даша, ты слышишь меня? Скажи хоть что-нибудь! Боль в голосе сменилась умоляющими нотками. - Пить... Мгновенно вскочив с кровати, (и когда он успел сесть на нее?), подбежав к прикроватному столику, и, судя по звону стекла, налив воду из графина в стакан, приподняв мою голову и придерживая ее, поднес стакан к губам. Жадно поглощая воду, хоть было неимоверно больно глотать, в миг осушила стакан. Капли воды скатывались по подбородку, но его пальцы предотвратили их дальнейший путь. - Тихо, тихо, - приговаривал он. - Осторожнее. Постепенно стал возвращаться голос. - Не зови врачей. - Но... - Нет. - Хорошо. Я молчу, смотря куда-то в потолок, на продолговатые лампы, как в школе. Ощущаю на себе его взгляд, стараюсь вспомнить, кто он и откуда меня знает. Ничего не получается, тогда решаюсь получить ответ на волнующие меня вопросы у него самого. - Кто ты? - Я? Ты чего? Это же я - Дима. - Я тебя не помню. Перевожу взгляд на его лицо: непонимание и странная, почти сумасшедшая радость читается в его глазах. - А я тебя не понимаю. - Что? - Ты правда не можешь вспомнить, кто я? Чувствую, как его рука осторожно касается моей. От него веет родным теплом, но что-то внутри меня сопротивляется, заставляя отдернуть руку. - Прости. - Я лучше позову врачей. Закрываю глаза, чтобы не видеть, как он уходит. Дима, Дима... Я совершенно не помню тебя, но почему же так не хочу тебя отпускать? Лечащий врач, которого так грозился привести этот Дима, с порога затараторил: - Наша спящая красавица проснулась! Знаете, вам просто несказанно повезло! Значит так, женишок. - с нескрываемым сарказмом и толикой сочувствия в голосе, обратился к Диме, вошедшему следом за ним в палату. - Вам выбирать, остаться и поддержать вашу девушку, или же узнать все после. - Что, как девушку? - О-о-о, - протянул доктор, - Я ожидал серьезных последствий. Не стоит утверждать заранее, но, возможно, у вас амнезия. Проще говоря - частичная потеря памяти. Пара вопросов. Как вас зовут? - Дарья. - А поподробнее? - В смысле? - Сколько вам лет, город проживания, все, что можете рассказать о себе. - 20, Санкт-Петербург. - Ладно. Вы знакомы с этим человеком? Его широкая ладонь указала в сторону ошарашенного Димы. - Нет. - Даже не находите его знакомым? - Его взгляд мне кого-то напоминает. - Это уже хорошо. Напрягите мозгами, сударушка, подумайте, может быть вспомните еще что-нибудь, связанное с этим молодым человеком? - Говорю же, я не знаю ничего о нем. Мне было неловко находится в одном помещении с Димой. Когда я называла его по имени, пусть и про себя, это казалось таким естественным жестом, но, хоть убей, вспомнить что-либо о незнакомце я не могла. Я зевнула, широко открывая рот. - Стоп. Ты - Маус? - Да-да-да. - послышалось радостное улюлюканье неподалеку. - Вот видите, видите? Она меня помнит! - Спокойно, молодой человек, спокойно. Дашенька, что вы еще можете нам сказать? - М-м-м... Думаю, это все, что я помню. - Но ведь она вспомнит, доктор? Есть шансы на ее выздоровление? Мужчина в белом халате не спешил раскрывать все карты. Оттягивая минуты, он прошествовал к тому месту, где совсем недавно крепко спать мой Ангел-Хранитель, взял стул и, присев на него, тяжело вздохнул. - Если поместить в обстановку, окружавшую ее недавнее время, окружить теплом и заботой, избегая истерик, скандалов и прочего, что так любят молодые люди, то возможно, - Он сделал акцент на последнем слове. - возможно она вспомнит все. Это в лучшем случае. Но есть одно но. Вам придется воссоздать все события ее прошлого. Одним словом - познакомиться заново. Это в худшем стечении обстоятельств. После недолгой паузы, его голос, казалось, стал более тихим, чем ранее. - Вы пережили клиническую смерть. Каждое неверное движение - и мы вам уже ничем не сможем помочь. Берегите хотя бы то, что имеете. Тяжело поднявшись с кресла и подойдя к двери, хватаясь за, наверняка, холодную, железную ручку, сказал: - Я оставлю вас, молодые люди, наедине. Если она что - то вспомнит, сразу же зовите меня. После того, как дверь захлопнулась, Дима подошел к кровати осторожно присел с краю. По коже пробежали мурашки, а чувство дежавю охватило с головой. - Будем знакомы. Дмитрий. Протягивает руку для рукопожатия. - Очень приятно, Дарья. Контраст горячей ладони с холодной вызвал шквал эмоций. - Взаимно. - Я пить хочу... - Сейчас-сейчас. Налив очередной стакан воды и поднеся к моим губам, говорит: - Водохлебка. Улыбается. - Спасибо. Можно я сама держать буду? - Тебе нельзя двигаться. - Но и мне эксплуатировать тебя неловко. - Ничего-ничего. Мне не трудно. Осушив очередной по счету стакан воды и собрав все мысли в тугой узел, протягиваю ему. - Мне нужно кое-что рассказать тебе. Обещаешь выслушать? - Конечно. - Только не сочти меня за умалишенную. Этого мне еще не хватало. Я рассказала ему тот причудливый сон, что снился мне долгое время, буквально захлебываясь в словах, словно в соленом, глубоком море. Рассказала про человека, который, как мне казалось, приходил каждый день. Я была уверена, что все происшествия - не иллюзия, но как ни старалась вспомнить, кто каждую минуту был рядом, ничего не выходило. Закончив рассказ, я все - таки решилась взглянуть на собеседника. Он - беспробудно погруженный в свои мысли, веки плотно закрыты и слегка подрагивали. - Ты что-то знаешь? Его отстраненный взгляд был направлен на пустой стакан, который передала ему я еще до начала собственных слов. - Ты совсем-совсем не имеешь понятия, кто это мог быть? - Совсем. - прохрипела я. Уловив хрипотцу в моем голосе, он не на шутку, как показалось, испугался. - Тебе плохо? - Нет, все нормально. Выдохнул. - Не пугай меня. - С чего бы тебе так за меня напрягаться? - Не имеет значения. - Мне кажется, ты чего-то не договариваешь. - Не бери в голову. Высунув руку из под одеяла, на ощупь стала искать его ладонь. - В той, другой жизни, кто ты для меня? Словно ток по коже, когда наши пальцы соприкоснулись. - Уже никто. - Уже? Так значит, что-то между нами, все-таки, было? - Ты все равно не помнишь. - А вдруг вспомню? Ты что, забыл все сказанное врачом? "Главное окружить ее теплом и заботой, исключая скандалы". Судя по всему, я так похоже изобразила недавно услышанную нами речь, что Дима рассмеялся. А может, и не в этом причина, но его смех всколыхнул что-то внутри, заставляя мысли и воспоминания работать слажено. - Я вспомнила. - Что? Что ты вспомнила?! - Скамейку, около дома, и чью-то гитару. - Только скамейку? - Подожди. Гитара была какого - то Жени. Я права? - На все 100%. В воздухе разливалось тугое молчание, заполняя каждый миллиметр легких своими отравляющими токсинами. - Дима? - Да? - Обними меня. - Ты что это, теперь с незнакомцами обнимаешься? - Хватит смеяться, идиот! Я чувствую, что мы не чуждые друг другу люди! Его насмешливое выражение лица тут же сменилось феноменальной серьезностью. Сев ближе, он медленно стал наклонятся ко мне, оперившись на обе руки, расставленных с боков от меня. Вытянув ему на встречу ослабленные руки, в нетерпении схватилась за его плечи. - Тихо ты, не бойся, не убегу. Притянув его настолько близко, что еще чуть-чуть, и он точно придавил бы меня, кладу свою голову, оперевшись подбородком о его плечо. - Умоляю, не молчи. Мне нужно слышать твой голос. - Я рад, что ты жива, непослушная бунтарка. В его голосе столько тепла и доброты, что слезы самопроизвольно застилают глаза, скатываясь градинами по щекам, скулам, останавливая свой путь на губах, пропадая во рту. Отцепив меня от себя, смотрит и, улыбаясь, произносит: - И чего мы опять ревем? - Я... Я не знаю. Все это кажется таким знакомым, что... - Что, что? - Не знаю. Словно все это уже было, только в других интерпретациях. - Было, не спорю. Только ты, для начала, не плачь, а потом все само собой вспомнится. - Ты заберешь меня отсюда? - Только после того, как врач разрешит. - Точно-точно? - Точно-точно. - заверил меня Дима. Аккуратно убрав мои руки со своих плеч, кладет их поверх одеяла, слегка поглаживая тыльной стороной ладони. - Тебе нужно поспать. - Я не хочу. - Если не будешь слушаться дядю Диму - получишь по тыкве раньше, чем до тебя доберутся болючие уколы! - От куда ты знаешь, что я боюсь уколов? - Я многое о тебе знаю. - с какой-то неведомой мне грустью, произнес он. - А теперь спи. - Поклянись мне, положа правую руку на сердце, а левую на Библию, что никуда не уйдешь! Наклоняется, целует меня в лоб. - Ты уже так делал. Правда, или ложь? - Правда. - Вновь припадая губами, на этот раз к моей щеке, говорит. - Спи, только обязательно просыпайся.