Эффект Трансмиграции

Конца не существует. Существует лишь момент, когда ты останавливаешь историю.

___________________

э·пи·лог заключительная часть, присоединенная к художественному произведению в качестве художественного дополнения и представляющая собою более или менее самостоятельное целое.

___________________

      После того, как очень долго бежал, стоять на месте словно неправильно. Или, в моем случае, лежать.       Не плохо, а именно неправильно. Как будто я должен не лежать, а делать что-то важное и нужное, без уточнения, что конкретно.       Правда, поломав обе ноги, ничего особенно не поделаешь.       Что удивительно — мне выделили отдельную палату. Я помню, какой ценой далась победа. В любом из уцелевших госпиталей Цитадели не должно быть не то что свободных палат — даже свободных коек. То, что я лежу сам по себе, приводит мой одурманенный обезболивающими мозг к трем предположениям. Первое: такую высокую честь мне оказали за помощь в победе над Сареном. Я бы вполне без этого обошелся, но некоторых хлебом не корми — дай кого-нибудь отблагодарить.       Второе: я оказался настолько серьезно ранен, что меня поместили под отдельное наблюдение. Вполне вероятно, что тут в дело могло вступить и предположение номер один.       Третье: жертв оказалось настолько много, что недостатка в койках попросту не было. Это предположение нравится мне меньше всего; я надеюсь, что ошибся. Но я вспоминаю Тайсери. Жителям уничтоженного района не потребуется лечение. Лишь могилы.       Я нажимаю на кнопку вызова медсестры.       Спустя пару секунд в дверях появляется доктор-саларианец в перепачканном медицинском халате. Кем бы он ни был, он уже давно работает, не покладая рук.       — Мистер Паркер, — говорит он, почтительно склоняя голову. — Рад, что вы очнулись. Мы всё ждали, когда вы придете в сознание.       — Всё так плохо? — спрашиваю я. Сказал бы больше, но горло до того пересохло, что его дерет уже от трех слов.       — Ваша правая нога была сломана в четырех местах, а левая — в шести, — лаконично отвечает саларианец, протягивая стакан с водой. — Вам повезло, что броня не сломалась окончательно, иначе обломки раздробили бы вам все кости. Поначалу мы думали, что их придется ампутировать. К счастью, в этом не было необходимости.       — Всего лишь царапина, — сиплю я, забирая у доктора стакан воды. — Бывало и хуже, — если так подумать, я страшно голоден. Видимо, я был без сознания не слишком долго, раз мне не попытались ввести еду; было бы неловко объяснять, откуда у человека аллергия на левоаминосодержащую пищу. Доктор странно смотрит на меня, и я хмыкаю. Никто моих отсылок не выкупает.       Кроме того, проносится в голове, со мной действительно бывало и хуже.       — Сколько уже? — хриплю я, протягивая ему пустой стакан.       — Прошло два дня с момента победы над Сареном, — отвечает доктор. — Все ваши товарищи уже пришли в сознание. Мы бы хотели обсудить с вами кое-какие вопросы касательно битвы.       — Задавайте, — говорю я, падая на подушку и закрывая глаза.       — Я этим займусь, — раздаётся новый голос. Он кажется мне смутно знакомым. Я открываю глаза и с трудом приподнимаюсь на локтях.       Доктор мигом замолкает и уходит, даже не глядя на гостя. Как только дверь за ним закрывается, я распахиваю рот.       — Советник Валерн, — тихо и настороженно говорю я. — Какая нежданная встреча.       Представитель саларианцев, единственный выживший из всего Совета Цитадели, заходит ко мне в палату. На данный момент он — самая могущественная личность во всей галактике, по крайней мере, пока не выберут замены для его погибших коллег. Не думаю, что он воспользуется шансом, чтобы протолкнуть нечто радикальное, но меня пугает, что такая возможность всё же есть.       — Соболезную о гибели ваших коллег, — осторожно начинаю я. Кто знает, к чему он решил вот так скрытно меня навестить. Не знаю, не придётся ли мне экстренно восстанавливать ноги. Я никогда не залечивал настолько серьёзные травмы, но в теории должно сработать. Вопрос в том, хватит ли у меня сил после этого двигаться.       Советник взмахивает рукой; на его лице застыла тень улыбки. Странно. Саларианцы-мужчины чрезвычайно редко идут в политику; практически всем у них руководят женщины, далатрессы. Если уж саларианец-мужчина стал представителем всей своей расы в Совете, значит, Валерн не только чрезвычайно проницателен, но и гений в политике. Да ещё и способен выжить при нападении целой армии гетов. Он опасен.       — Не нужно притворства, мистер Паркер, — легкая улыбка так и не сходит с его лица, но в остальном все его эмоции скрыты. За этими огромными глазами могут роиться какие угодно мысли. — Ни для кого не секрет, что мои личные отношения с другими советниками были, мягко говоря, напряжёнными. Мы спорили по куда менее острым вопросам, чем назначение первого Спектра от человечества.       Я вспоминаю, как Спаратус буквально взорвался, когда выбрали Шепард. Да, как бы Совет не поддерживал иллюзию единства, между его участниками определённо имелись трения. Он именно поэтому пришёл? Его тоже возмутило назначение Шепард? Да, сейчас он волен лишить её звания Спектра, но мне всегда казалось, что именно Валерн наиболее лоялен к людям. Не говоря уже о том, какой общественный резонанс это вызовет. Шепард стала героем во всех смыслах этого слова.       — Я хотел бы поговорить с вами начистоту, — продолжает Валерн, — если можно. Доннел Удина использовал успех коммандера Шепард, чтобы протолкнуть больше заявок на кандидатов в Спектры, а советник Андерсон не стал на это возражать. Я уже говорил с коммандером на эту тему, но хотел бы услышать ваше мнение. Как-никак, вы с ней — единственные люди, боровшиеся с Сареном лично и оставшиеся в живых.       Андерсон. Советник Андерсон? Человечество получило место в Совете. Ого. Вот это да. Это всё меняет. Я тянусь за уни-инструментом и захожу в экстранет. Валерн следит за мной со смесью интереса и плохо сдерживаемого смеха.       — Нельзя же отвечать на подобный вопрос, не ознакомившись с новостями, — замечаю я. Цели саларианца мне неизвестны; если ему захотелось навестить меня просто из вежливости, мог бы подождать, когда я пойду на поправку. Весь этот разговор попахивает чем-то подозрительным.       — Не торопитесь, — говорит он, и вокруг его глаз появляются морщинки от улыбки.       На Цитадели объявлено чрезвычайное положение, это меня не удивляет. На станции действует военное положение, и СБЦ — вернее, то, что от нее осталось — твердой рукой восстанавливает порядок. Совет обратился к Земле, Тессии, Палавену и Сур’Кешу с просьбой помочь восстановить станцию и расчистить завалы. Все основные расы Цитадели направили пострадавшим запасы еды и воды — особенно в этом отличился Протекторат Вол. Флоты Альянса опубликовали списки потерь в битве с «Властелином»; они потеряли шестнадцать крейсеров.       Шестнадцать крейсеров. Экипаж каждого по регламенту — около трехсот человек. В космической битве всегда есть шанс выжить, даже если сам корабль взорвется. Для этого предусмотрены спасательные капсулы и автономные скафандры. Последние, конечно, не уберегут от травм, но зато позволят несколько часов дрейфовать в космосе; за это время выжившего вполне можно успеть подобрать — при условии, что скафандр не поврежден и в нем работает маячок.       Но это всё в обычных обстоятельствах. Не думаю, что в битве со Жнецом у людей были шансы отделаться легким испугом. Луч «Властелина» не бьет по кораблям, как типовые снаряды или торпеды. Он прорезает корпус насквозь, одним выстрелом уничтожая любое судно. Следовательно, у экипажа не было времени надеть скафандры; не было времени добежать до спасательных капсул. Каждый корабль, уничтоженный «Властелином», скорее всего, был потерян вместе со всем экипажем.       Следом я читаю новости о назначении Андерсона советником и вижу фото, как он навещает солдат Альянса в госпитале, одетый в безупречно чистую и выглаженную парадную форму. Заинтересовавшись, я пробегаюсь взглядом по статье и узнаю, что теперь Альянсу разрешено строить по три дредноута на каждые пять турианских и что в ближайшие пять лет они намерены еще сильнее скорректировать Фираксенское соглашение.       Турианцы и азари также признали, что после катастрофы на Цитадели намерены запустить в производство новые боевые корабли — впервые со времен Войны Первого Контакта. Саларианцы, несомненно, уже этим занялись, но никогда в этом не признаются. Какими бы опустошающими ни были последствия нападения Сарена и «Властелина», они, возможно, изменят галактику к лучшему.       Но на какой бы сайт я ни зашел, первой вылезает одна и та же новость. Уничтожение района Тайсери.       Многие тысячи лет все считали, что Цитадель неприступна и неразрушима. Это было установленным фактом, сродни тому, что небо синее, а трава зеленая. Цитадель построена из того же прочнейшего материала, что и ретрансляторы массы, а мощные щиты защищают ее от всего и вся. Теперь всем пришлось столкнуться с реальностью и пониманием того, что Цитадель — не абсолют. Что, раз даже Цитадель можно повредить, то и ретрансляторы под угрозой.       Я, конечно, слышал разное. О мю-ретрансляторе, нетронутом даже взрывом сверхновой. Но слухи и домыслы слишком уж приукрасили его историю; память рахни показала мне, что на самом деле ретранслятор бережно передвинули к самому краю взрыва, потому он и остался цел. Разумеется, из космических кораблей по нему и ему подобным никто даже не пробовал палить.       Я торможу. Даже несмотря на туман в голове я понимаю, что меня унесло куда-то не туда. Я откладываю мысленную дискуссию об уязвимости ретрансляторов массы до лучших времен и сосредотачиваюсь на вопросе. Валерн терпеливо ждет, когда шестеренки в моей голове наконец-то встанут.       — Новые Спектры от человечества, — говорю я, поднимая на него взгляд.       — Верно, — кивает советник, и капюшон мантии скрывает его лицо. — Вы знаете кого-либо, достойного этого звания?       Кого-то, равного Шепард? Я всю жизнь пробыл среди военных, но тех, кто мог бы сравниться с ней, можно пересчитать по пальцам одной руки. И людей среди них определенно нет. Я бы назвал Эри, но ее индоктринировали, отчего она лишилась рассудка и части навыков. Мой взгляд на секунду затуманивается, а кулаки непроизвольно сжимаются. Во всяком случае, я успел отправить ее на Тессию до того, как на Цитадель напал «Властелин». Теперь ей нужно лишь очнуться. Она должна очнуться.       — Нет, — говорю я. — Я не знаю никого, равного Шепард. Может, если покопаться в отчетах и рапортах, то отличившиеся бойцы так или иначе всплывут, но лично я никого не назову.       Валерн улыбается.       — Я бы предпочел не выискивать кандидатов с лупой, а выбрать того, кто уже сделал себе имя. Как-никак, цель Спектров — не только выслеживать преступников, но и обескураживать их. Что ж. Нет так нет.       Люди, успевшие хотя бы умеренно прославиться по всей галактике. Я не особенно вчитывался в новостные сводки, но заметил, что в статьях о Шепард нередко возникало и мое имя. А родом деятельности Спектров зачастую являются именно шпионаж и диверсии…       — Я — гражданский, — говорю я уже собравшемуся уходить советнику. Я не хочу быть Спектром. Я не проходил должного обучения, у меня за спиной нет многих лет службы в военных силах. Каких бы результатов я ни помог достичь Шепард, это не перекроет отсутствие нужных навыков.       — Верно, — сухо отвечает Валерн. Но в его глазах мелькает тень улыбки — он отлично знает, о чем я.       — Я — гражданский, — повторяю я, словно он меня прервал. — И что теперь будет?       — Полагаю, вы вернетесь к своей работе, — спокойно отвечает саларианец. — Если, конечно, не рассматриваете смену карьеры.       Я хмурюсь. Я даже не рассматривал такую возможность. Мысль о том, что придется вновь влиться в график 5/2 с девяти до пяти, кажется пыткой после всех приключений на «Нормандии».       — Если захотите попробовать в чем-то ином, — говорит Валерн, положив ладонь на панель управления рядом с дверью, — я бы рекомендовал пойти в политику. Ваш нынешний посол уже у меня в печенках сидит.       Советник уходит, не издав ни звука. Наверное, служил в ГОР. Вопрос сейчас в другом: он реально помахал передо мной приглашением в Спектры или просто троллил? В любом случае, он, похоже, узнал всё, что только требовалось. Даже успел ввернуть шуточку под конец и оставил меня в полнейшей растерянности.       Черт. А я-то думал, что я крутой.       Примерно полчаса спустя ко мне приходит Шепард. Она выглядит потрепанной, но, по крайней мере, уже на ногах. Ее левая рука в гипсе и перевязи, и на ней такая же больничная одежда, как и на мне.       — Валерн сказал, что ты проснулся, — тихо говорит она, явно стараясь не напрягать горло. — Как себя чувствуешь?       — Заходи, — говорю я, а потом, задумавшись, пытаюсь найти ответ на её вопрос. Мое тело ощущается тяжёлым. Это я замечаю в первую очередь. Ноги определённо не реагируют. В разных отделах позвоночника появляются очаги тупой боли, голова беспрестанно раскалывается. Я изможден. Я проспал около двух дней, но этого всё равно мало. Я голоден. Я хочу пить. Мне нужно побриться. Мне явно нужно в душ. И, наверное, подстричься.       У меня ноют мышцы в руках — симптом биотического истощения. Даже будучи частично рахни, я истратил куда больше, чем следовало бы. Биотика исходит из энергии, а она не возникает на пустом месте. Соответственно, биотика начала разъедать мои внутренности, жертвуя моим будущим здоровьем ради нынешних нужд. Для рахни, гибнущих тысячами, это не проблема. Со мной ситуация сложнее.       Конечно, ущерб обратим. Мне просто нужно плотно питаться, много спать, пить много воды и много отдыхать. В общем, по возможности не пользоваться биотикой. Если в ближайшие неделю или две я воздержусь от физических нагрузок, то без проблем выдержу ещё один марш-бросок.       — Со мной всё не так уж плохо, — признаюсь я и открываю глаза, с удивлением видя рядом с собой Шепард. Переломанные ноги — это, конечно, неприятно, но, стоит мне немного поправиться, как я обращусь к силам рахни и восстановлюсь за пару минут. С нынешним истощением я не стану так рисковать. — А ты как?       Шепард без труда приподнимает руку в гипсе.       — Буду как новенькая уже через несколько дней. Перелом был открытый, и панацелин с ним легко справляется. Все остальные тоже в порядке, — все, кроме Кайдена, слышу я в её голосе.       — Не кори себя, — говорю я тихо, почти умоляюще. — Этого ты не могла предвидеть. Ему стоило выстрелить Сарену в голову, а не подходить к нему. Это не твоя вина.       Шепард молчит, и я продолжаю:       — Мы все по-прежнему с тобой. Мы тебя не оставим.       — Совет решил приставить нас к наградам, — говорит она, резко меняя тему. Я не возражаю. — Раздать каждому по ордену за отвагу.       Я со вздохом падаю на жесткий матрас.       — Что толку в медали после всего, что случилось?       Шепард кивает, молча соглашаясь со мной.       — Наверное, когда меня выпишут, то сразу же назначат на новое задание, — спустя какое-то время говорит она. — А ты чем займешься?       — Не знаю, — честно отвечаю я. Ха. Честно. Каков прикол. — А остальные?       — Лиара и Гаррус отправятся со мной, — говорит Шепард, слегка краснея. Из-за беготни за Сареном у нее не было времени развить роман с Гаррусом. Кто знает, может быть, теперь у нее появится шанс. — Тали возвращается в Мигрирующий флот с несколькими терабайтами информации о гетах в качестве дара из Паломничества. Валерн согласился установить на Президиуме мемориал Рексу, Эшли и Кайдену. Экипаж «Нормандии» остается со мной… Прессли арестовали. Не знаю, куда он делся.       Из-за закрытой двери раздается топот бегущих ног, испуганные вопли и крики, полные боли.       — Думаю, я должен остаться, — говорю я, и Шепард, кажется, расстраивается. — Здесь немало тех, кому нужна моя помощь, и меньше их в ближайшее время точно не станет. Я не прощу себе, если брошу их в такой момент.       Если борьба за жизни других — единственный для меня способ сохранить человечность, меня это вполне устроит. Называйте меня паразитом, мутантом, кем угодно — мне плевать. Важен лишь результат, а не методы.       Это говорю я или рахни во мне?       — Я понимаю, — говорит Шепард. — И уважаю твое решение.       Я вижу, что мой отказ ранил ее. Шепард разворачивается, и я уже не могу прочесть ни эмоции на ее лице.       — Удачи, Паркер, — говорит она. Не знаю, рада она или расстроена, и, на удивление, в своих чувствах я тоже не могу разобраться.       — Анни, — говорю я, останавливая ее на полпути. — Мы через столько всего прошли. Можешь звать меня по имени.       Спектр улыбается. Без какой-либо злобы, напряжения или вынужденных движений. Улыбка озаряет всё её лицо, и кажется, будто до сих пор я ни разу не видел такой искренности.       — Что ж, удачи, Тобиас.