──────── • ✤ • ────────
Фредерик приехал прямо посреди чумы, спустя полтора года после того, как она началась. Он приехал в разоренные голодом деревни, полные трупов и гниющих тел, приехал, несмотря на опасность заразиться, и это поразило короля. Настолько, что он позволил ему остаться. Как его пропустили? Когда в Голсуори узнали о чуме, мгновенно закрыли все границы. Все производство, торговля, все иностранные связи — оборвали все. Оставался только путь по морю, но Голсуори разослал весть, и норфлерские суда не пускали ни в один порт. Из-за заморозков после потепления погибли все посевы, и в стране наступил голод. Какой дурак будет возвращаться в такой момент? Король и сам не мог понять, но Фредерик искренне скорбил о поступке своего отца. Он приехал либо за смертью, либо за милостью. И король ответил, что такого смелого и отчаянного убить можно всегда, а вот найти второго будет сложнее, потому он даст ему шанс. Без возвращения титулов, разумеется. Король определил его в личную охрану принцессы, поставив на карту все. Что если Фредерик шпионил на Свейне, как его отец когда-то? Что если он здесь, чтобы убить принцессу? Наследников у Норфлера больше нет, и её смерть вызовет хаос в страдающем королевстве. Фредерик не знал, что в свите Розамунд есть те, кто успеет убить его раньше. Это была проверка, как и всегда — король постоянно всех проверял. Она ловила его восхищенные взгляды, зная, что красива. Так было всегда, это поможет ей, когда она станет королевой — за красотой мало кто увидит хитрый и изворотливый ум. Это что-то вроде щита и ширмы, отгораживающего ее от всех. Мужчины восторгались, женщины завидовали, оттого наследная принцесса всегда оставалась одна. Мало кто хотел быть рядом с ней из-за нее, не из-за собственных интересов. Ей было одиноко. До смерти одиноко, но она так привыкла к этому, что уже почти ничего не замечала. У Розамунд вообще не было друзей, всё, что она делала — училась, училась, училась.Стержень внутри порой вибрировал от напряжения, но выдерживал. Розамунд всегда справлялась с чувством необъяснимой тоски, которая порой накрывала её. Но однажды стержень треснул. Это случилось после посещения больных. Она раздавала хлеб, одетая в простую рабочую форму, но её узнавали. Грязные, тощие, все в рытвинах и язвах, люди рыдали и выли, то обвиняя королевскую семью во всех несчастьях, то умоляя спасти их, как будто короли обладали волшебным даром исцелять и возрождать посевы. Сердце Розамунд готово было разорваться от сожалений. Что угодно она могла вытерпеть — одиночество, проверки отца, фальшивые улыбки, но не страдания её народа, всех тех, кого она должна была защищать. И вернувшись в замок, она сбежала в сад, прячась от любопытных взоров, и разрыдалась от чувства бессилия, захлестнувшего ее. Сколько она не плакала? С того времени, как была слабым подростком. Она должна быть сильной, она ведь станет королевой когда-нибудь, но слезы лились, не прекращались, и одиночество чувствовалось все острее, и так хотелось поговорить… Тогда-то и явился Фредерик. Он просто проходил мимо, но присел рядом и сжал ее руку, несмотря на правила этикета. — Розамунд? Принцесса? Не плачьте. Все можно исправить. Врачи почти нашли лекарство от чумы, нам осталось лишь немного потерпеть. И такой стыд вдруг заполнил её оттого, что кто-то увидел её чувства, но она не могла остановиться, и рыдала, рыдала, а его сильная рука сжимала ее тонкое запястье, и ей становилось легче. Они знали, что он не шпион из Свейне. Они знали теперь все, и Розамунд могла видеться с ним наедине. Он поддерживал ее. Он говорил с ней о ней самой, он спрашивал ее не только о ее долге. Он видел в ней человека, женщину, а не наследницу трона, и она была благодарна ему за это. Она больше не чувствовала себя одинокой. — Ты пойми, Розамунд, мы потеряли больше половины населения, — говорил король. — У нас не хватит сил, чтобы отбить атаку Голсуори. А если они откроют Перешеек Калеки и впустят сюда воинов из Свейне, от Норфлера останется только пыль. Его превратят в еще одну провинцию Голсуори, а королевскую семью вырежут под корень, чтобы устранить угрозу. — Брачный союз с принцем Голсуори решит все проблемы, — говорила королева. — Они пришлют нам еды и лекарств, помогут засеять поля. К тому же, он получит титул принца-консорта и не сможет наследовать трон в случае твоей смерти, так что ему выгодно защищать твою жизнь, а Голсуори — помогать нам, чтобы иметь влияние на нашу политику. Розамунд трясло. Пятый принц уже здесь, потому надо срочно принимать решение, но она не понимала, что происходит. Пять минут назад Фредерик сказал ей, что если ему вернут титул герцога Манна, он останется рядом с ней навсегда. Даже если не вернут — останется. Она никогда больше не будет одна! А теперь ей говорят, что она должна выйти замуж за принца страны, которая отрезала Норфлер от остального мира, которая оставила его гнить и умирать от болезни. Она должна улыбаться его послам, говорить с ними, смотреть им в глаза и не видеть ничего, кроме алчности… «Соберись, — подумала она, встряхивая головой. — Соберись. Нужно защитить Норфлер. Сначала он, всегда он, потом все остальное. Сначала мой долг». Она опять будет одинока. Король обязательно отошлет Фредерика подальше — королевскому семейству Веллингтон не положено иметь фаворитов. Они должны быть примером, идеалом, иконой для народа. Розамунд не хотела быть иконой, она хотела, чтобы кто-то ее любил. А в итоге она останется наедине с человеком, которому не доверяет. — Ты должна пойти поприветствовать его. Розамунд стиснула зубы так, что они едва не заскрипели. — Прошу прощения, но сначала мне надо кое-что сделать.──────── • ✤ • ────────
Розамунд смотрела на небо. Погода портилась. Вдали что-то громыхало, небо затянуло серой мглой, и огромные тучи клубились на горизонте, высокие, будто горы. Ветер обдувал лицо, принося чувство тревоги. Она любила грозу. Любила именно тот момент, когда буря только наливалась силой, закручивалась в водовороты, готовясь обрушить на землю весь свой гнев. Гнев богов. Внутри Розамунд собиралась такая же гроза. Зрела, как гроздья винограда, тяжелела и вот-вот готова была лопнуть. Злость бушевала, отравляя изнутри. Отец приказал Фредерику остаться. Проклятый король опять его проверял — сможет ли выдержать такое давление? Сумеет справиться с эмоциями? И Розамунд он проверял, и кого волновало, что она готова была разорваться от тоски, а то и разорвать самого короля. Порыв ветра пробирал до костей, и она съежилась. Фредерик, он… прикасался к ней. Как она могла бы забыть такое? Иногда он дотрагивался как будто случайно, иногда подавал руку, и Розамунд, ожидая этого момента, быстро стягивала перчатку, будто и не было ее (да хоть бы никогда не было!) и его кожа обжигала, и по телу бежали электрические разряды. Они оба были будто в клетке. Нет… нет… они оба были в корсете — стягивающем, тугом, не позволяющим дышать. Ее корсет — королевский долг, быть совершенством, эмоции долой; его корсет — попытка вернуть честь семьи, доказать королю преданность, нельзя допустить лишних слов, нельзя оступиться, иначе снова падение, тогда уж навеки. Имя его покроется пылью веков. И оба не могут ослабить путы, чтобы сделать хоть один вдох полной грудью, чтобы не хватать воздух урывками, надеясь, пытаясь выжить. Она не сможет забыть его дыхание. Как он обнимал ее сзади, как прижимал к себе, и она чувствовала себя в безопасности, несмотря на то, что там, за пределами этой комнаты, в ее свите ходили лучшие воины. Она не сможет забыть, как он целовал ее шею шершавыми губами, как шептал что-то хорошее, и как ее охватывало тепло, и тело слабело. Она не забудет, как он слушал ее: всякие глупости и что-то серьезное, слушал мысли, не касавшиеся королевского долга, шутил, когда она грустила, лишь бы вызвать улыбку на ее лице. Она не боялась грустить при нем, а это о многом говорит. Вдали, посреди туч сверкнула молния и будто попала в Розамунд, так ее затрясло — Фредерик стоял позади. Она чувствовала это, его взгляд… Сырость Норфлера пробирала до костей, и она задрожала, обхватив себя руками. Только бы выстоять, только бы выдержать, и когда он уедет, станет легче. Ему вернут герцогство, и он не появится тут еще очень-очень долго, и со временем она все забудет. И он. Да только он продолжал стоять там, позади, и хотелось развернуться и броситься к нему, и просить остаться, но гордость не позволит ни ему, ни ей. Нет, только не это! Она же принцесса, в конце концов, она же принцесса… Пора бы с этим покончить.