Белый Дракон и его Тень

      — Чу Ин, что с тобой такое? В последнее время ты молчаливей обычного.       Древний мастер едва уловимо покачал головой, не сводя рассеянного взгляда с пейзажа, что открывался из окна их повозки. Цзыцю какое-то мгновение еще изучал своего призрачного наставника, но потом решил оставить его в покое и больше не докучать вопросами. Юноша как никто другой знал, что временами на него находило это странное состояние полной отрешенности от происходящего. В такие моменты тысячелетний дух полностью уходил в себя и Цзыцю мог только догадываться, о чем он думал. Возвращался воспоминаниями обратно в Южную Лян, мечтал или сожалел о чем-либо — юноша не настаивал на ответах, уважая личное пространство призрачного наставника.       В самом укромном закоулке сознания Цзыцю тоже жила затаенная мысль, о которой он не смел вспоминать, чтобы Чу Ин ненароком не обнаружил ее. И пусть древний мастер никогда не подслушивал его мысли нарочно, юноша не хотел расстраивать его раньше времени тем, о чем с недавних пор начал подозревать. Не хотел видеть тень разочарования на его бледном призрачном лице, которую он будет всячески пытаться скрывать, если узнает правду. Сейчас Цзыцю был полон решимости идти только вперед. Идти столько, сколько хватит сил.       Они покинули столицу около двух месяцев назад. Божественный Ход в партии с Фань Сихоу так и не был найден и юноша догадывался, что в большей степени угрюмое молчание Чу Ина было обусловлено именно этим фактом. Он возлагал на этот поединок столько надежд, но ощутимого результата так и не добился. Хоть партия была достаточно сложной, хоть они и выиграли, но должное удовлетворение от сражения получил разве что только сам господин Фань, в конце признавшийся, что был глубоко поражен мастерством своего более молодого соперника и счастлив, что ему выпала честь сыграть эту партию. Чу Ин сначала никак не выказывал своей озабоченности очередным провалом, но вскоре все изменилось. Чем дальше они отъезжали от столицы, тем чаще он исчезал куда-то, оставляя юношу наедине со своими мыслями. А когда все же возвращался, то просто молчал, задумчивым взглядом созерцая красоту поздних весенних пейзажей, что открывались перед ними. Цзыцю не знал, винил ли его в чем-либо Чу Ин, жалел ли он о своем решении разделить с ним столь важную партию: древний призрак вообще не коснулся этой темы ни разу с тех пор, как они покинули Пекин. И даже на наводящие вопросы самого юноши, которому постепенно становилось не по себе от его постоянного тоскливого выражения, отвечал только едва уловимым кивком головы и тенью улыбки. Будто ему в те моменты было тяжело говорить. Или было тяжело говорить именно с Цзыцю. Из-за этой неопределенности юноша чувствовал себя неуютно и неловко, будто действительно подвел Чу Ина и был виноват в том, что им и в этот раз не удалось отыскать Божественный Ход. Он очень хотел выяснить, что на самом деле тревожило его призрачного спутника, потому что за все это время даже успел соскучиться по его неугасающему оптимизму и детской непосредственности. Но в конечном итоге у него так и не хватило духу начать этот разговор.       На гору Ванъю они прибыли к самому началу июня. Когда Цзыцю привел древнего мастера к старому дому, что стоял неподалеку от абрикосовой рощи, тот на мгновение застыл, придерживая подол своего белоснежного ханьфу, и рассматривал открывшийся взору вид, затаив дыхание. В тот момент у юноши отлегло от сердца. Чу Ин никогда не был равнодушен к красоте. Чем его и можно было пронять помимо игры в го, так это прекрасным видом, от которого захватывало дух.       — Я знал, что тебе понравится, — широко улыбнулся Цзыцю, наблюдая за его реакцией. — Здесь почти ничего не изменилось, разве что только трава стала выше… Пойдем, я покажу тебе тут все.       Это был второй раз, когда юноша посетил гору: все его детские воспоминания об этом месте были довольно смутными. Когда он увидел храм, возвышающийся на соседнем холме, это всколыхнуло целую волну расплывчатых образов и обрывков каких-то разговоров, но Цзыцю так и не смог понять, относились они к его воспоминаниям или же были результатом детской впечатлительности щедро приправленной богатым воображением.       Дом оказался несколько обветшалым и запущенным, но родник неподалеку не иссох, а абрикосовая роща прилично разрослась. Легкий ветерок срывал лепестки с цветов и те красиво кружились в воздухе, медленно опадая на траву, словно хлопья снега. В какой-то момент обернувшись, чтобы отыскать взглядом Чу Ина, Цзыцю увидел картину, от которой у него как и в детстве, невольно сжалось сердце. Его древний призрачный друг, подняв руку, с робкой надеждой наблюдал за тем, как падал один из лепестков прямо в подставленную ладонь. Но не встретив на своем пути никакого препятствия, он, подхваченный порывом ветра, просто пролетел сквозь призрачные пальцы. Чу Ин провожал его печальным взглядом до тех пор, пока лепесток не исчез из виду, затерявшись в траве. В лучах вечернего солнца, что преломлялись, проходя сквозь прозрачную фигуру, тысячелетний дух будто бы светился изнутри, отчего выглядел еще более недосягаемым, потерянным и одиноким.       Цзыцю бесшумно подошел ближе. Будто очнувшись ото сна, Чу Ин тяжело вздохнул и, сжав в пальцах веер, потупил взгляд.       — Пусть ты не можешь прикоснуться к цветку, но все еще можешь играть в го. И я всегда готов составить тебе компанию, — ободряюще произнес юноша и древний призрак, медленно подняв голову, слабо улыбнулся ему самым краешком губ.       — Я знаю, просто… Временами мне кажется, что боги смеются надо мной и моими попытками постичь высшее мастерство. Каждый раз стоит мне подумать о том, что до намеченной цели осталось сделать лишь шаг, как все ускользает. Надежда — единственное, что у меня есть, но как долго еще мне уповать лишь на нее?..       Он вновь перевел взгляд на опадающие с деревьев лепестки и Цзыцю, поддавшись порыву, последовал его примеру. Так они и стояли какое-то время вдвоем под цветущими абрикосами, освещаемые лучами заходящего солнца. Некоторое время благословенную тишину не нарушало ничего, кроме шелестящего ветра, тихого журчания бегущей за домом воды и едва уловимого стрекота цикад. А затем в храме на холме неожиданно зазвонил колокол и потревоженные звуком птицы, снявшись с деревьев, устремились в расчерченные алым небеса. Хлопки их крыльев причудливо мешались с тяжелым глубоким звоном.       — «Не думай об этой партии как об итоге всего нашего пути. Просто играй. На самом деле, даже если сегодня мы не найдем Божественный Ход, это будет значить только то, что наше путешествие продолжится», — ты сказал мне это в павильоне Чжунхэдянь и у меня тогда камень с души свалился, — признался Цзыцю и краем глаза заметил, что Чу Ин повернул голову в его сторону. — Теперь я хочу сказать это тебе. Мы передохнем здесь немного, потренируемся и снова отправимся в путь, как и планировали когда-то. Как и ты я верю, что Божественный Ход существует и ждет где-то там, в партии с другим великим мастером.       Чу Ин некоторое время просто смотрел на него и Цзыцю понятия не имел, о чем он думал. Ему не в первый раз приходилось ободрять призрачного наставника, когда у того опускались руки, но все же в этот раз все ощущалось немного иначе. Он чувствовал вину, потому что не знал, сумеет ли выполнить свое обещание. Сейчас у него тоже не было ничего кроме надежды. В этом с Чу Ином они были очень похожи.       — Спасибо, сяо Байлун, — тихо сказал древний призрак, склонив голову в знак признательности. Цзыцю только улыбнулся шире, загоняя глубоко в подсознание все свои смутные опасения.       — Пойдем в дом, поможешь мне прибраться.       Чу Ин покосился на свое призрачное тело и с сомнением ответил:       — Вряд ли из меня выйдет хороший помощник… Но если ты хочешь, я помогу скрасить уборку интересной историей.       — Это будет что-нибудь из твоих старых воспоминаний о Южной Лян или в этот раз ты удивишь меня чем-то новым?..       Заметно повеселев, Чу Ин мягко рассмеялся и снисходительно ответил:       — Сяо Байлун, поверь, мне все еще есть, что тебе рассказать.       — Даже после всех этих лет?       — Ребенок, моих историй хватит на целых две твоих жизни!..       С того дня неопределенное молчание между ними закончилось, чему Цзыцю был очень рад. К Чу Ину вновь вернулось его благожелательное настроение и казалось, будто и не было тех тягостных, наполненных неясными раздумьями месяцев. Юноша, глядя на своего призрачного наставника и сам немного воспрял духом: болезнь его снова отступила и в ясные солнечные дни Цзыцю не вспоминал о ней, позволяя себе обманываться и думать только о хорошем. О том, что время еще есть.       Однажды, когда в доме стало немногим более уютно, юноша вновь вспомнил о древнем гобане, который взял с собой из дома, отправляясь в путешествие. Все дни до этого они с Чу Ином почти всегда играли в воображаемое го, поскольку вечерами, после долгой кропотливой работы, у Цзыцю просто не хватало сил садиться за доску. Но одним вечером он неожиданно наткнулся взглядом на свою старую котомку, укромно стоящую в дальнем углу комнаты, где поставил ее сразу, как только они прибыли на гору, и всю усталость тут же будто как рукой сняло. Ведь он обещал, что они обязательно сыграют партию на этом гобане, когда окажутся здесь.       Недолго думая, юноша пододвинул к кровати стол и единственный стул, который успел починить, для Чу Ина. Он аккуратно поставил древнюю доску на стол, достал две искусно сделанные резные чаши с камнями, которые на прощанье ему преподнес Фань Сихоу, затем зажег свечи и, устроившись на кровати, негромко произнес в пустоту:       — Чу Ин.       С тех пор как они прибыли на гору, древний мастер взял за привычку покидать своего подопечного на закате как послушная тень, что исчезает сразу же, стоит солнцу скрыться за горизонтом. В этом не было ничего удивительного: к вечеру у Цзыцю едва ли хватало сил на то, чтобы приготовить себе поесть и помыться, не говоря уже о разговорах или игре в го. Вставал он обычно еще засветло, чтобы успеть покончить с тяжелой работой до полудня, когда находиться под жарким палящим диском было попросту невыносимо. Работы было много и во дворе, и в самом доме, так что первую половину дня Цзыцю проводил на улице, обустраивая забор, таская воду из родника, или занимаясь своим собственным небольшим огородом. А после полудня, он уходил под спасительную крышу своего укромного обиталища, где тоже нужно было привести в порядок немногочисленную мебель и прочую домашнюю утварь. Для Цзыцю было в новинку вести самостоятельно домашнее хозяйство: имея за плечами двадцать пять лет, он успел прославиться на всю империю игрой в го, но был абсолютно беспомощен, когда дело доходило до бытовых мелочей. О многих обыденных вещах он имел очень смутное представление, а что-то вообще знал лишь в теории. Чу Ину поначалу было очень тяжело смотреть на то, как горбатится Цзыцю изо дня в день, чтобы привести свое жилище в порядок, но когда юноша в ответ на какую-то его реплику мимоходом упомянул о том, что не построив дом своими руками не сможет считаться мужчиной, древний призрак умолк и некоторое время ходил с очень задумчивым видом. Когда в один прекрасный день юноша поинтересовался, в чем дело, Чу Ин вдруг ударился в слезы и заявил, что никогда в своей жизни об этом не задумывался, а теперь, глядя на юношу, оказался тронут его усердием и целеустремленностью, что в очередной раз напомнило ему о собственном призрачном состоянии и невозможности ничего изменить. Цзыцю кое-как удалось его успокоить и заверить в том, что если будет нужно, он что-нибудь построит или вырастит вместо древнего мастера, чтобы оставить его след в этом мире. После этого Чу Ин заметно приободрился и больше не лез с опрометчивыми комментариями Цзыцю под руку, чему тот был несказанно рад. Так и проходили один за другим наполненные работой дни. Пока юноша усердно трудился, призрачный наставник развлекал его то игрой в го, то рассказами о своей жизни. Цзыцю с большим интересом послушал историю о принцессе Южной Лян, о которой Чу Ин с мечтательным видом распинался сидя в тени на крыльце не менее часа, пока юноша напитывал огородные грядки родниковой водой. Иногда он вспоминал о тех немногих партиях, которые проиграл, и почти каждая из таких историй заканчивалась тем, что впоследствии ему удавалось отыграться и «очистить» свое имя. Однажды древний мастер рассказал историю о том, как получил свой веер. Это было насквозь пропитанное тихой грустью воспоминание, от которого у юноши против воли щипало глаза.       Чу Ин очень редко целенаправленно говорил о своих играх с императором У-ди. Лишь иногда он мог вскользь упоминать о них, и то, только если эти партии служили фоном для какого-либо другого события. Тему своего болезненного поражения, напрямую связанного с жульничеством второго учителя императора, он и раньше старательно обходил стороной, будто ее и не было вовсе, и с годами ничего не изменилось. Впрочем, то же самое касалось и его последних дней пребывания в Южной Лян. Увлеченный игрой и поисками Божественного Хода, полжизни следующий за призрачным наставником, порой Цзыцю забывал, что до нынешнего состояния довела его друга именно слепая любовь к го. Юноша и представить не мог, сколь было велико отчаяние Чу Ина, когда он решил покончить жизнь самоубийством и никогда не спрашивал, как у него хватило решимости отважиться на этот шаг. Это до сих пор было где-то за гранью его понимания.       Из-за всех этих обстоятельств Цзыцю всегда считал, что го было единственным страстным увлечением в жизни древнего мастера. Из-за него он отважился умереть, затем продолжил существовать в гобане, и вернулся в мир тысячу лет спустя призраком, при этом ни на йоту не растеряв своего желания и решимости отыскать Божественный Ход. Его упорство было достойно восхищения. Поэтому когда Чу Ин как-то обмолвился о том, что будучи юношей несколько лет посвятил освоению гуциня, Цзыцю оказался приятно удивлен и посмотрел на своего старого друга несколько другими глазами. Он всегда отдавал должное образованности тысячелетнего духа и его обширным познаниям в древней литературе и истории, но даже и подумать не мог, что тот был неравнодушен и к музыке. Когда юноша сказал ему об этом, Чу Ин только усмехнулся печально и одухотворенно процитировал:       — «Во мне глубо́ко скрыто дарованье,       Никто не знает о его значенье.       Способен я к искусству и наукам,       Но никому об этом неизвестно».*       Цзыцю тогда мягко улыбнулся ему.       — Раньше я думал, что мне известно, но теперь уже не так уверен. Боюсь представить, какие еще свои таланты ты от меня скрываешь, мастер Чу. Напоминай мне время от времени, чтобы я больше никогда не смел тебя недооценивать.       В ответ на его реплику древний призрак только загадочно улыбнулся.       — Тогда историю о том, как я учился искусству фехтования, приберегу на особый случай.       — Чу Ин!.. — Цзыцю не поверил своим ушам. — Ты и фехтовать умеешь?       Наполненные воспоминаниями и разговорами дни пролили много света на прошлое призрачного наставника. Цзыцю только и оставалось, что поражаться тому, о сколь многих вещах он не имел понятия и даже не подозревал, что Чу Ин в свое время был способен на них. Обычно на первом месте всегда были разговоры только о го, поэтому если ранее древний наставник и делился с юношей своими воспоминаниями, то в первую очередь они были связаны с игрой. Похоже, тишина и спокойствие здешней местности действовали на него умиротворяюще, настраивая на лирический лад. Цзыцю получал от этих долгих неспешных бесед ни с чем несравнимое удовольствие.       Когда после вечерней службы в храме звонил колокол, Чу Ин желал ему спокойной ночи и исчезал, растворяясь в пространстве эфемерным белесым облаком. Цзыцю временами задумывался о том, где и как коротал ночь его призрачный наставник, не знающий усталости и сна. Однажды в детстве он спросил его об этом и получил ответ, который тогда показался ему вполне естественным и весьма исчерпывающим.       — Любуюсь ночным небом.       Много лет после этого Цзыцю не спрашивал ни о чем подобном. Он знал, что в спокойное время Чу Ин действительно мог всю ночь просто стоять и безмолвно смотреть на звезды. Когда Цзыцю болел, призрачный наставник не отходил от его кровати ни на шаг. Но куда он вот так ускользал, бесшумно растворяясь в пространстве, юноша не знал и не был уверен, что стоит спрашивать. Он не хотел задавать вопросы, которые могли только расстроить тысячелетнего духа и лишний раз напомнить о его состоянии.       Приготовив гобан с камнями Цзыцю подозревал, что древний мастер будет очень удивлен нарушенным распорядком, который у них установился за столько дней. Когда Чу Ин вновь явился в его дом спустя какую-то секунду, несколько встревоженный тем, что его внезапно позвали, он не выдавил из себя и звука, когда его взгляд упал на старую доску.       — Я ведь обещал тебе партию, — напомнил юноша, когда призрачный наставник посмотрел на него широко распахнутыми глазами. — А если я обещал, то сдержу свое слово.       Цзыцю любезно указал ему на стул напротив. Чу Ин некоторое время колебался и смесь очень сложных чувств проносилась у него на лице так стремительно, что юноша не успевал их распознавать.       Так и не сказав ни слова, древний мастер развел руки в стороны, чтобы расправить складки многочисленных рукавов своего ханьфу, и аккуратно сел. Длинные пальцы на секунду судорожно сошлись на черной рукояти веера. Далеким крохотным огонькам свечей было нелегко пробиться сквозь плотную белизну его призрачной формы, отчего сейчас в полумраке Чу Ин казался куда более живым и реальным, чем при свете дня.       В тот момент Цзыцю вдруг посетило смутное ощущение, будто затея вышла не самой удачной.       — Навевает воспоминания, — очень тихо сказал Чу Ин, разбив густую, неопределенную тишину. Какое-то время он просто разглядывал лежащий перед ним гобан, а затем только тяжело вздохнул и опустил взгляд куда-то на свои руки. Цзыцю мысленно обругал себя. Стоило догадаться, что связанное с этой вещью прошлое, а после и тысячелетнее заточение, оставили в душе Чу Ина неизгладимый след.       — Прости, — Цзыцю слегка поник. — Мне стоило подумать о твоих чувствах.       Он безотчетно провел по древней доске ладонью и в какой-то момент замер, когда наткнулся на пару светлых размытых пятен. Юноша знал, что из всех ныне живущих только он был способен их видеть: единственное свидетельство жизни древнего мастера. Взгляды Чу Ина и Цзыцю на секунду скрестились на этих двух растекшихся по линиям слезинках.       — Забудь, — отмахнулся древний призрак с еще одним громким вздохом. — Это всего лишь очень старый гобан, а я, даже спустя тысячу лет все еще слишком мнителен и переживаю из-за того, что больше не имеет никакого смысла. Не обращай внимания.       — Если не хочешь, я не буду тебя заставлять. Я все понимаю.       Чу Ин открыл рот, чтобы что-то сказать, а потом вдруг улыбнулся и небрежно махнул рукой.       — Хватит, хватит. Давай играть.       Что бы там ни говорил Чу Ин, а Цзыцю видел, что ему было нелегко и мысленно пообещал себе в дальнейшем разобраться с этим вопросом.       Жаркий, наполненный ароматами цветов июнь сменился ветреным и сухим июлем. Примерно раз в месяц юноша спускался с горы в долину, чтобы пополнить запасы продовольствия. Дело это было утомительное, занимало несколько дней и вытягивало из него все силы. Но все же приятно было время от времени пообщаться с кем-то помимо тысячелетнего духа, склонного к самолюбованию и беспричинным перепадам настроения, которого к тому же не интересовало ничего кроме го.       В первый раз он спустился к подножью горы Ванъю через несколько недель после прибытия. Городок в долине был небольшим, торговля шла не слишком бойко и выживали здесь люди в основном за счет наличия реки и периодических визитов паломников. Здесь почти никто ничего не знал о го, поэтому Цзыцю без задних мыслей называл свое имя местным, если его об этом спрашивали. Редкие путешественники доносили вести сюда из разных уголков империи и при случае Цзыцю прислушивался к их словам, на самом деле не зная, чего хочет больше: чтобы нашелся для Чу Ина еще один достойный противник, или нет. Он все еще испытывал противоречивые чувства по этому поводу: ему действительно нравилось путешествовать вместе со своим призрачным другом, ведь благодаря ему он увидел как минимум половину империи и познакомился со многими интересными людьми (не говоря уже о самом императоре!). Цзыцю ни капли не жалел о том, что когда-то решил последовать за мечтой Чу Ина и был вполне доволен тем, куда она его привела. Но сейчас все было иначе. Цзыцю ощущал, что его застарелая хворь лишь притаилась на время, и понимал, что когда на земли Цин снова придут холода, ему придется туго. Он мог отмахиваться от этих мыслей сколько угодно, но правда была в том, что Цзыцю самую малость, напоследок, малодушно хотелось пожить для себя.       Ведь у него не было никакой уверенности в том, что он сумеет пережить грядущую зиму. Эти смутные опасения с каждым днем становились все сильнее и периодически нависали над ним темной тенью, которую не удавалось развеять даже самому яркому солнечному дню.       Когда Цзыцю спустился с горы Ванъю во второй раз, его ожидал неожиданный сюрприз.       — Учитель Бай! — окликнул его старик Ван, у которого юноша покупал мясо и вяленую рыбу. Это был очень сердечный и невероятно любопытный мужчина пятидесяти с лишним лет, который при первой встрече от нечего делать пытался выпытать у Цзыцю все подробности его личной жизни, начиная с любимой еды и заканчивая семейным положением. Чу Ин еще тогда счел его весьма назойливым и невоспитанным человеком. Юноша же в тот раз только вежливо ограничился своим именем и вскользь упомянул о том, что просто странствует по империи. В этом городе он вообще ни разу не обмолвился о том, что он известный на всю страну игрок в го. Поэтому когда старик Ван вдруг с сияющим лицом и широкой улыбкой ни с того ни с сего обратился к нему как к «учителю», Цзыцю сразу же ощутил, как в сердце закралось дурное предчувствие.       Его восклицание услышали как минимум все присутствующие в радиусе небольшой торговой площади.       — Сдается мне, нас раскрыли, — вздохнул Чу Ин у него над ухом, хотя Цзыцю показалось, что он больше был доволен этим фактом, нежели наоборот. Древний призрак не мог долго обходиться без людского обожания и расцветал как маков цвет всякий раз, стоило им встретиться с кем-нибудь, кто имел хотя бы смутное представление о том, кем был человек по имени Бай Цзыцю.       Юноша не успел что-либо ответить своему призрачному спутнику, поскольку в этот момент старик Ван едва ли не сшиб его самого с ног от переизбытка чувств.       — Великие отшельники и впрямь скрываются среди людей! Это большая радость и честь встретить настоящего мастера своего дела. Теперь наш городок определенно прославится, ведь совсем рядом живет столь выдающаяся личность! Я слышал, вы играли с самим императором Канси!..       — Это я играл с ним и выиграл, между прочим, — не преминул вставить Чу Ин с несчастным лицом. — Но кого вообще волнуют такие мелочи…       Цзыцю знал, что он был несерьезен и вздыхал чисто для вида, поэтому не придал его словам большого значения. Что куда больше интересовало юношу, так это то, откуда его новому знакомому стали известны такие подробности.       — Старик Ван, не нужно церемоний, — попросил мужчину Цзыцю, надеясь, что его проживание на горе неподалеку не повредит размеренной жизни простых жителей рыболовного городка. — Откуда ты узнал о том, кто я?       Торговец красочно всплеснул руками.       — Ну как же! Сегодня рано утром на постоялый двор пришел путник. Рассказывал о том о сем и как-то между делом упомянул о том, что в империи объявился очень сильный игрок в го по имени Лин Цзы. Я бы и значения этому не придал — ведь ничего не знаю о го — но сразу после этого он заявил, что только Бай Цзыцю было бы под силу его одолеть. И тогда меня осенило. Я ведь знаю Бай Цзыцю!.. Я так и подумал, что это должны быть именно вы. Уж больно подходили под описание странника.       Он счастливо рассмеялся и в дружеском порыве похлопал своего собеседника по плечу. Сердце Цзыцю после его слов буквально ухнуло куда-то вниз. Чу Ин же в тот момент не просто воспрял духом, а буквально засиял от счастья, будто начищенная до блеска монета.       — Сяо Байлун, ты слышал? Мы должны как можно больше узнать об этом Лин Цзы. И если он действительно так силен как говорят, то просто обязаны сразиться с ним!.. Может быть именно в этой партии мы найдем Божественный Ход! Мы никак не можем упустить такую возможность!..       Каждое его восклицание будто бы приколачивало Цзыцю к земле невидимыми гвоздями. Это чувство было очень похоже на то, что он испытал еще ребенком, когда впервые встретил древнего мастера. Тогда решимость и воля Чу Ина висели на его маленьких плечах неподъемным грузом, пока он не набрался сил и храбрости для того, чтобы нести его. Но сейчас он уже привык к своей размеренной и тихой жизни. К своему саду, к наполненным тяжким трудом дням, к неторопливым беседам и неспешным партиям в го, которые они с Чу Ином разыгрывали в доме во время обеда, когда солнце припекало сильнее всего. Но древнего мастера такая жизнь только вгоняла в тоску и юноша знал это. Его неугомонный призрачный наставник готов был сняться с места в любую секунду, ведь еще одно долгое путешествие не имело для него ровным счетом никакого значения…       Цзыцю мыслями так глубоко ушел в себя после услышанного, что даже не сразу осознал, что Чу Ин уже несколько раз обеспокоенно позвал его.       — Сяо Байлун?..       Вернувшись в настоящее, Цзыцю перевел взгляд сразу на торговца, чтобы воспользоваться случаем не смотреть Чу Ину в глаза, пока не будет готов.       — Старик Ван, где я могу найти этого путника?..       Нужного человека Цзыцю отыскал довольно быстро: сегодня все встречающиеся на пути местные жители были с ним очень приветливы и необычайно дружелюбны. Поэтому к тому моменту, как Цзыцю добрался до харчевни, где путника видели в последний раз, он уже знал, что того звали Нин Ли, сам родом он был из какой-то знатной пекинской семьи и направлялся на юг к дальним родственникам.       Когда юноша показался на пороге харчевни, бедняга Нин Ли от неожиданности подавился своим напитком. Чу Ин тихонько прыснул в белоснежный рукав и беззастенчиво сделал вид, что закашлялся.       Странник оказался маленьким, щуплым и очень юным на вид: Цзыцю полагал, что ему едва ли перевалило за двадцать. Нин Ли смотрел на него так, как в детстве сам юноша часто смотрел на своего недосягаемого призрачного наставника: с дикой смесью восторга, благоговения и бесконечного уважения. На секунду Цзыцю будто бы взглянул в зеркало и увидел в нем свое отражение. И то, что он там увидел, заставило его вспомнить свое давно данное обещание.       — Когда мне сказали, что здесь неподалеку живет Бай Цзыцю, я подумал, что надо мной издеваются! — радостно воскликнул Нин Ли и, взяв себя в руки, вежливо поклонился. — Встретить вас большая честь.       Цзыцю дружелюбно улыбнулся и склонил голову в ответ, понимая и принимая, что новое путешествие всегда было неизбежно.       В действительности у него не было никакого выбора. Ведь он всегда оставался верен своему слову.