Феанор будет смеяться

      Всю дорогу от дома Эола до места встречи Диор играл с маленьким Эолионом, и в лесу слышался счастливый и радостный детский смех и визг. Для ребёнка, растущего в сумраке мрачного леса среди молчаливых слуг и молчаливых родителей светлый и жизнерадостный Диор, выросший среди огромной детворы и в любви, был настоящим лучом счастья. И Диор с удовольствием проводил с ним время. Принц кружил его, подбрасывал, играл с ним в прятки и догонялки, а Эолион с радостью предавался затеям дориатского принца. Эол устал с ними бороться и просто наблюдал за играми, но долго это не продлилось, поэтому Эол вскоре был втянут в игру, хоть и участвовал неохотно, но зато много смеялся. Наконец они дошли до поляны, наполненной птичьим щебетом. Воздух был наполнен чарами, и Диору стало неуютно. Эол погрузил сына в колдовской сон, чтобы спокойно поговорить с Диором. — Я думал, что место будет более приглядным, — сказал Элухиль, недовольно морщась. — А что не так? — без тени удивления спросил Эол. Он знал, что Диору место не понравится. — Мертвые птицы, — сказал он, посмотрев на останки маленьких птичек под ногами, — И что-то… не так. Я не знаю, как это объяснить. Такое ощущение, будто здесь творится какое-то зло. — Странно, что ты это говоришь. Здесь чары любви. — Да нет, не любви. Любовь не может быть приколдована, притянута, навязана. Любовь — это только добровольно и только с искренним усердием. Чары — это не любовь, Эол. Любовь — это великое усердие ради того, кому ты несёшь своё сердце в дар. И с возлюбленным надо поступать так, как ты бы хотел, чтобы поступали с тобой. Ты бы хотел, чтобы тебя заколдовали? — Нет, — ответил Эол, смотря с полуулыбкой на своего родича. — Тогда ты не должен так поступать и с возлюбленным. — Хм… не думал, что меня будет учить уму юный полу-нолдо. — Извини… так получилось. Я не хотел тебя обидеть, — Диор подошёл к кусту и увидел трепыхающуюся птичку. Она ещё была жива, но была уставшей. Диор поднял её на руки и погладил, — Так что же, думаешь, Тингол не любит Мелиан? — с интересом спросил Эол, заглядывая племяннику в лицо. — Прошло много времени. А Мелиан красива. Думаю, любовь все же зародилась, и в чарах больше нет необходимости. Со мной он, по крайней мере, прост в общении. По крайней мере, я могу сказать, что они спят в одной спальне и вполне счастливы. — А ты откуда знаешь? — Ну, однажды мы с Финдуилас ворвались к ним в спальню с бутылкой вина. Эол удивленно приподнял бровь и спросил: — И Тингол не велел выпороть тебя? — Нет, на следующий день он объявил меня своим наследником, — сказал Диор с усмешкой, продолжая гладить пальцами птичку, которая уже не трепыхалась в руках и передумала умирать. Эол тоже ухмыльнулся и ответил: — Да, ты все-таки счастливчик. Но все же любовь между ними возникла, хотя ты и говоришь, что её не притянуть за уши. А ты любишь их? Они заточили тебя в Менегроте, держат в заложниках твою жену и ребёнка… Тебе будет жаль, если с Тинголом что-то случится? — Почему ты об этом спрашиваешь? — подняв глаза на Эола, спросил Диор. — Просто хочу узнать, как ты относишься к Тинголу. — Я люблю его. Да, он ведёт себя странно, но он едва не подрался с отцом за меня. Он сорвался и прибежал ко мне, когда узнал, что я не хочу возвращаться. — Но это не причина любить, ты просто привык к нему. Диор положил птичку в широкий карман своего кафтана и пошёл искать ещё соловьев, которых можно спасти. Ему становилось жутко от этого однообразного пения птиц. Услышав слова Эола, он остановился и задумался, а затем обернулся к нему и взволнованно сказал: — Не надо причинять Тинголу вред! — С чего ты решил, что я собрался вредить ему? — с усмешкой спросил Эол, — Нет, никто не собирается ему вредить. Правда, есть эльфы, которые хотели бы видеть на троне тебя, а не твоего деда. — Я знаю. Кто-то из нолдор. Но стоит учесть, что если с дедом что-то случится, Дориат тут же падет. Завесы не станет и у синдар не хватит сил устоять перед Морготом. А я ничего не смогу сделать. Разве что собрать остатки народа и увести их спасаться. Эол вновь усмехнулся. — Что же, ладно. Хотя я предполагал, что ты находишься в Дориате чтобы уговорить моего трусливого родича привести войска в боеспособное положение. Я надеюсь, что его трусливость не заразна. Не разочаруй меня, Диор, сын Лутиэн. А теперь поговорим о твоей сестре. Я слышал ваш разговор с ней. Я отпущу ее, если хочешь. Она — непутёвая жена и глупая женщина. Мне такая не нужна. Но уйдёт она с тобой и без сына. — Серьезно? — Да. Я найду нормальную, из тэлери, более покладистую. А она пусть катится к Морготу. Тебя устраивает такой расклад? — Меня-то устраивает. Но устроит ли её? — с сомнением сказал Диор. — Прекрасно. И, кстати, я рад, что ты ценишь дружбу со мной. Я надеюсь, что она продлится долго. Ну что, полюбовался, — он указал на поляну рукой. — Что-то не особо романтичное место, — сморщив нос, произнёс Диор.       Эол рассмеялся. — Ты только королеве об этом не говори, — с этими словами он взял на руки спящего сына, и они направились обратно домой.       Диор возвращался уже не таким веселым, как шёл на поляну. Настроение было похоронено где-то под телами мёртвых птиц. А та, что сидела в кармане камзола, тихонько чирикала. Выпорхнуть у неё пока сил не было. Стоило Диору зайти в дом, как его тут же встретил Белег. — О чем вы разговаривали с Эолом? — тут же спросил он. — Какая тебе разница? — Учти, Тингол и Мелиан все и так узнают. Тебе не удастся скрыть содержание разговора. — Потому что ты расскажешь? — холодно спросил Диор, прищурив глаза. — Так тебе есть что скрывать? — Белег, я прошу тебя держаться рамок приличия. Я — наследный принц, а ты — воин. Не стоит выпытывать у меня информацию. Мы разговаривали об Аредели и о жёнах в целом. Так что подозревать меня не в чем.       Белег вздохнул. Конечно, было обидно, что Диор проявляет такое недоверие, но он имел на это полное право после всего случившегося. Принц сменил одежду, взял соловья и вышел в столовую, в которой уже ждал ужин. За столом уже сидели Эол и зевающий Эолион.        Увидев дядю-племянника (теперь Диор окончательно запутался в том, кем ему приходится Эол), мальчик кинулся к нему с объятиями и Диор взял его на руки и, усевшись за стол, посадил мальчика на колени, а соловья посадил на стол. Птица тут же кинулась клевать хлеб. — Смотри, малыш, теперь у тебя есть учитель пения, — с усмешкой сказал Диор, указывая на пичужку. Эолион улыбнулся. Самой последней вышла Аредель и села напротив Диора, сверля его взглядом. — Мы поговорили с Диором, и я решил отпустить тебя на свободу, Аредель, — сказал Эол. — Правда? Значит, мы с Ломионом можем уйти? — Нет. Уйдёшь только ты. Ломион останется со мной. — Но… но как же он будет жить без матери? — У него есть отец. И он принадлежит к моему дому и моему народу. А ты можешь возвращаться домой. Я даже настаиваю, чтобы ты покинула Нан-Эльмот. — Но куда я пойду без сына? — Домой. Туда, откуда пришла. Ты же так стремишься туда! — Но это мой сын! Я родила его! — Это и мой сын тоже. В нем течёт моя кровь, и я люблю его. Поэтому, девочка моя, он останется здесь, в своём доме и в своих владениях. — Ты не любишь его! — кипятилась Аредель. — Ошибаешься, — спокойно ответил Эол, — Если я не тискаю его каждую минуту, не вытираю ему сопли, и не болтаю с ним о всякой чепухе, это не значит, что я его не люблю, — и слова его звучали убедительно. Все решено, Аредель. Либо уходи, либо оставайся. Ломион тихо уткнулся в плечо Диора и молчал. — Я не оставлю своего сына с тобой, Эол. Спасибо, Диор, за заботу, но я останусь с мужем и сыном.