Пугало

4

      Этим утром он проснулся с не очень хорошим настроением. А если говорить уж совсем откровенно, то Зенфикс ненавидел весь мир, когда открыл свои красные глаза. Это чувство прошло быстро, длилось всего секунд пять, от силы. Только вот плохое настроение от этого никуда не делось.       Лежа в удобной, но уже довольно тесной для него кровати, Зенфикс хотел обратиться в камень и застыть так на много лет. Что конкретно послужило такому желанию — одному только Зенфиксу известно. Понять его бывает трудной задачей и, скорее всего, даже сам он иногда не понимает себя. Практически каждый раз, когда парень впадал в это непонятное состояние, он представлял себя, как два совершенно разных существа. Первое — это он сам. Как человек, как личность. А вторым был его разум. Или же его внутреннее я, которое что-то там делает, но очень редко даёт о себе знать владельцу. Зенфикс думал, что эта сущность хочет что-то от него, рвётся, кричит, а Зенфикс так и не может услышать этого. И в такие моменты он опять вспоминал про душу, про смерть и про те частицы, падающие со страшных деревьев, напоминающих ножи.       Да, его часто уносило куда-то вглубь странных мыслей. И ещё чаще это не продолжалось слишком долго. Очень быстро он выкидывал это. Действительно, зачем ему это? Пожалуй, самым сильным желанием, которое Зенфикс имел сейчас — провести хоть один день без этой мистики. Прожить один день, как это было неделю назад. Ровно неделю назад.       Из этого «каменного» состояния его вытянула мать, залетевшая в комнату.       — Проснись! Вставай, быстро! — говорила она, причём очень громко. — Опять всю ночь не спал?       Она была напряжена. Непонятно только, почему. Возможных причин было две. Самая логичная, что она была напряжена после вчерашнего. Да и Зенфикс тоже был не в восторге после такого.       — Мам, я не сплю.       — Вставай тогда, чай, завтрак уже ждём все, — с такими словами она ушла.       А Зенфикс остался в кровати. Лежать так же, как и до прихода матери. Сегодня было девятое мая, а значит, сегодня будет скучный парад, на который они обязательно пойдут. И всё же, Зенфикс строил надежды, что мать либо забудет про это, либо они просто не пойдут. Он всегда так делал. Даже в случае с огородом. Всегда, когда они уезжали туда утром, Зенфикс лежал и пытался нашаманить, чтобы никто никуда не ехал. И если так смотреть, из Зенфикса получился бы самый ужасный шаман на свете. Как, впрочем, все люди, строящие из себя шаманов в современное время. Но Зенфикс хотя бы делал это только у себя в голове. А кто-то берёт за это деньги, заменяя этим работу. Уже этой ночью Зенфикс слышал кричащих патриотов у себя под окном. Причём они просто кричали неосмысленные вещи, потому что были уже настолько пьяные, что их мозги переставали работать адекватно. Зенфикс ненавидел этот день. Его раздражало всё это. Все эти парады, все эти возгласы и весь этот пафос, который всегда льётся из телевизоров, приправленный такими же возгласами. Но особенно его бесило то, что этот день используют, как повод выпить. И, конечно, никто Зенфикса не поддерживал в этом мнении, которое он уже пробовал продемонстрировать в прошлом году. Тогда его старшая сестра вовсе предложила выкинуть его на улицу. Очень остроумно. Отказываться от своих слов, которые тогда действительно прозвучали весьма грубо, Зенфикс, конечно же, не стал. Даже мастер по спорам Кассини никогда не сможет переубедить его в таких вещах, что уж там говорить про старшую сестру и мать. Однако перед отцом Зенфикс уже побаивался так громко высказываться. Лишний раз терять доступ в интернет он не хотел. Только вот это было оправданием для него, поскольку он боялся перечить отцу. Несмотря на всё это, к удивлению Зенфикса, его отец — далеко не ярый патриот родины, как та же мать. Когда он узнал об этом, его мозг чуть было не взорвался от двух совершенно противоположных фактов.       Короче говоря, сегодня его ждал не самый приятный день, состоящий из множества событий, пройти через которые без последствий вряд ли получится. Зенфикс, наверное, даже не станет пытаться, ибо знает, что иногда его попытки делают только хуже. А вот что он точно будет пытаться сделать, так это избежать противной мистики, от которой он, очевидно, устал.       — Ты встаешь там или нет?! — в её голосе появилась эта самая раздраженность, которую парень боялся. — Или мне с тобой по-другому нужно разговаривать?       — Мам, — притормозил он её. — Я встаю.       — Быстрее!       Встать казалось невыполнимой задачей. Кровать будто схватила его невидимыми руками. Но крик матери разрубал эти хлипкие руки, прям как топор самого брутального лесоруба, собранного из всех существующих стереотипов о брутальных лесорубах. Да, именно так. Зенфикс смог встать. Пока без происшествий. Этой ночью ему плохо спалось. К счастью, он не помнил, что ему снилось. А снилось ли? Если и снилось, то наверняка что-то в духе тех странных снов, где он видит самого себя, а сам он предстаёт в образе некоего подобия заблудшей души в иной изнанке этого мира. Существует ли такой мир в действительности?       Он прошёл на кухню. Там стоял приятный запах. Оливия приготовила нечто вкусное, это точно. Зенфикс также смог уловить тонкий аромат кофе, который мама варит постоянно по утрам. Она любит варёный кофе.       — Я сделала тебе пюре с зеленью и овощами, кушай быстрее, — сказала она, решая попутно бытовые дела.       У Оливии была особенность в подаче блюда. Она любила украшать его, делая красивые формы и добавляя некую изюминку. Тут же стоит добавить, что Оливия готовит просто отменно. Это тайная гордость Зенфикса — что его мать очень хорошо готовит. Он не раз говорил ей об этом, постоянно делая сравнение со школьной столовой. Зенфикс не понимал, что готовить для семьи и готовить для целой толпы школьников — слегка разные вещи (хоть в столовой действительно кормили плохо). Сама Оливия очень радовалась, когда получала такие комплименты, и крайне расстраивалась, когда Зенфикс говорил, что еда просто нормальная. Сын с отцом также не раз говорили ей открыть собственное кафе. В шутку, конечно же. Зенфикс даже придумал название: «Oliffe».       Сама Оливия ничего не ела. Она шустро бегала по комнатам, периодически забегая на кухню, чтоб сделать глоток кофе, а потом убегала обратно. Зенфикс слышал, как она сушила волосы феном, что означало, что она просто готовится к выходу на улицу. Его всегда забавляло то, что мать и сестра перед выходом совершают особый ритуал, а сам он просто переодевает футболку и уже готов идти в поход. Не понимал он этого.       «Зачем мне это знать?»       К несчастью, Зенфикс не успел нормально попить чай. Удар ножом в сердце, не иначе. Но злить мать сильнее — меньшее, что он хотел. И чай не стоил таких жертв. Поэтому сразу после завтрака он умылся, переоделся и ожидал мать у выхода из квартиры. Пока парень ждал, он считал секунды, и по итогу смог насчитать достаточно, чтобы всё-таки попить чай. От досады он ударил себя по лбу.       «Назад пути, увы, нет».       С такими мыслями они оба вышли из квартиры, закрыв дверь на ключ.

***

      Терр не смог уснуть. Вместо этого он всю ночь сидел за рабочим столом. В руках он держал уже почти сточенный карандаш. Из-за этого держать его было уже весьма затруднительной задачей. Но Терр любил этот карандаш. На нём были отметины ручкой, всяческие надписи, линии и узоры. Обычный канцелярский карандаш, но Терр считал его особым. Обе его руки были уже достаточно грязными. Глаза уже практически закрывались. Но он продолжал. Попутно с этим говоря что-то себе под нос. И только когда парень услышал пение за окном, до него дошло.       — Да я же всю ночь не спал…       Тогда он осмотрел всю свою работу. Тетрадь, в которой он рисовал, была уже почти пустой из-за вырванных из неё листов. Скомканные листы валялись везде. В них виднелись надписи, какие-то предложения и непонятные буквы. Терр провёл всю ночь за изучением чего-то, в чём он абсолютно ничего не понимает. Сейчас же перед ним красовался единственный не скомканный лист, который прожил всю ночь с ним. Терр не был художником, но рисовал не так плохо, если смотреть, конечно, с точки зрения обычного человека. Если на это посмотрит тот же художник, да даже любитель, то он позеленеет. Но кого это волнует в данный момент? Ведь на рисунке был объект, вызывающий неподдельный интерес у парня в очках, которого ошибочно зовут ботаником.       Терр начал искать телефон. Это оказалось затруднительной задачей. Мало того, что тут везде царит бардак, так ещё и парень мало что уже воспринимает. Его клонило в сон, он устал, он измучен. А тут ещё что-то искать нужно. Но он всё-таки любил это. Найти телефон ему удалось спустя минут шесть, если округлить. Лежал он у него на кровати, спрятавшись под подушкой. Это был обычный телефон, которому уже довольно много лет. Единственный подарок от родителей на его день рождения, который был куплен для совершенно другого человека. Терр, узнав об этом, даже не понял, что в этом такого. Взяв его, он сразу же позвонил Гринсу, не задумавшись над тем, который сейчас час. Только спустя девять гудков до него дошло, что это немного неправильно — звонить в четыре утра. К удивлению, Гринс ответил.       — А… — очень медленно, тихо и хрипло сказал он.       — Гринс, нам нужно выйти погулять, — уже напротив, быстро и громко сказал Терр. — Я хочу поговорить о нём.       — О ком ещё он нём…?       — Я его прозвал барракудой.       — Барра… кто? Чего? Барракуда? Это что, шутка такая? — Гринс немного пришёл в себя.       — Нет, это рыба такая, — невзмутимо ответил Терр. — Зубастая такая.       — И почему именно барракуда?       — В честь зубов, как раз.       — Может, немного позагадочнее назовём его? Раз уж на то пошло.       — Ну, — он задумался. — Хм, может, икс барракуда?       — Икс?       Терр в этот момент смотрел на свои чудные рисунки, где было написано это имя: «Барракуда», а возле него кровавый знак «X», который он уже не помнил, где увидел.       — Ну, загадочно же очень звучит, разве нет? — Терр снял очки, у него очень болели глаза, а ещё пульсировал висок.       — Возможно, а может и нет, а может и да.       — Решено, — наконец, он смог убрать эти листы. — Ты выходишь?       — Терр… сейчас, — Гринс убрал телефон от уха, дабы посмотреть время. — Четыре, ёшкин кот, утра.       — А, да?       — Да.       — Тогда выходи через тридцать минут.       Гринс усмехнулся.       — В семь встретиться возле «Базамиуса»       — Хорошо.

***

      Едва Дэнни успел открыть глаза, он уже сидел перед компьютером. И занимался он тем, что рисовал куклу. Особой деталью было то, что у неё был зашит рот. По непонятным причинам, кукла имела слишком много сходств с Шаппи. Наверное, потому что эта игрушка сидела возле шкафа и мельком выглядывала, смотря на Дэнни. Откуда она там взялась — непонятно. Когда Дэнни проснулся, она уже была там. Посмотрев на эту проклятую игрушку, он опять думал, что неплохо бы выкинуть её. И эта идея опять показалась ему очень логичной. Но было лень. Дэнни крайне ленивый.       Нарисовав странную куклу, Дэнни двинулся дальше и открыл свой текущий проект, находящийся в стадии разработки. В нём планка была поднята на несколько голов выше, ведь в нём Дэнни рисовал уже танки. Что-то в них привлекало его интерес. Конкретно танки, а не прочая военная техника. Должно быть, это было напрямую связано с той самой игрой, в которую он играет с Кассини, зачастую по вечерам. В ней было весело слушать ругань взрослых пьяных мужиков, которые угрожают им расправой, и то, что они их найдут.       Анимировать танки для Дэнни поначалу было непостижимой задачей. Ничего не выходило от слова совсем. Он планировал добавить танки в свои работы, где у него дерутся стикмены. По его мнению, это очень разнообразит его творения. Чтобы немного попрактиковаться в этом, Дэнни и решил создать отдельную работу, нацеленную только на танки. В ней танк уничтожает школу, в которой обучается Дэнни. Он бы не хотел, чтобы это кто-то увидел, иначе его бы, очевидно, ждали проблемы. Впервые, именно начиная с этой работы, Дэнни стал использовать референсы. Он срисовал танк, взятый из интернета, приукрасил его своими добавками и научился анимировать башню танка, хоть и очень просто. Это уже было хорошим результатом.       Дэнни пересмотрел этот фрагмент. В нём звук выстрела танка был записан им же, что вызывало смех. А затем следовала фраза:       — Пробито!       После чего танк уезжал куда-то за сцену. Дэнни гордился этой работой. А вот продолжать её уже не стал. Причиной была лень, и как он сам говорит — отсутствие вдохновения. Потому, пересмотрев анимацию ещё пару раз, он закрыл программу, встал, и направился пить чай.

***

      Они шли в полной тишине. Им совершенно не о чем было говорить. С другой стороны, зачем им сейчас о чём-то говорить? Оливия наверняка сейчас думала о чём-то своём. Во всяком случае, так думал Зенфикс. Парень, который смотрел в землю, но при этом слушал негромкое пение каких-то там птиц. Он не знал, что это были за птицы, но он был благодарен им за создание такой приятной летней атмосферы. Кого-то это пение вдохновляет. Но на душе было погано. Даже слишком. Зенфикс же прекрасно знал, что уже совсем скоро столкнётся с не очень приятной для него вещью. И что там никто не поймёт его. Напротив, его закидают камнями. Привычно, но крайне неприятно. А молчать он не любит, очень сильно не любит молчать. Но в моменты, когда нужно что-то сказать, он всегда молчит. В этом весь Зенфикс. Странный для понимания парень, живущий по своим установкам, гуляющий в своих мечтах и желающий повзрослеть как можно скорее. Никто не знает, что от него можно ожидать. Даже он сам. И сейчас он идёт быстрым шагом с опущенной головой и думает о чём-то своём. Что может крыться в его мыслях? Никто не знает. Как и он не знает то, о чём сейчас думает Оливия. А ведь порой в мыслях Зенфикса мелькают очень пугающие фрагменты. И даже ему самому неприятно от этого, что уж говорить об остальных. И было что-то ещё. Зенфиксу было немного не по себе. Завтрак, который он съел, был каким-то не таким. Или проблема крылась в чём-то другом. Недосыпе, плохом настроении — в чём угодно. Но проблема было в одном — ему было плохо. Пока что это слабо выражалось. Не совсем так, как обычно. Но Зенфиксу было плохо. Он посмотрел на мать и уже был готов протянуть первые слова, но решил замолкнуть. Не хотелось ему злить её с утра.       «Лучше подождать, может… пройдёт?» — подумал Зенфикс.       Они продолжили идти в полной тишине. На этот раз Зенфикс уже поднял голову. И осмотрел красивые, но такие обычные деревья. Вернее, это были сосны. Самые часто встречающиеся деревья в этом городе. Для кого-то они являются чуть ли не главной красотой города. А кто-то считал их унылым зрелищем. Зенфикс расположился где-то посередине. Если говорить точнее, у него не было мнения на этот счёт. Он никогда не задумывался над этим. А если он не задумывался, то его мнение является пустым. Но если выбирать что-то из этих двух сторон, то наверное, Зенфикс всё таки не выберет ничего. Деревья не ужасные, но считать их главной достопримечательностью этого города — бред, по его мнению. А ещё, сегодня с них ничего не сыпалось. На секунду это обрадовало его. На вторую секунду начались вопросы.       «А почему? А зачем?» — размышлял он. — «К чёрту…»       С каждым шагом людей становилось немного побольше. И большинство шагало в том же направлении, что и они. Зенфикс этого не замечал. Да и вообще ему хотелось заткнуть уши наушниками и погрузиться в прекрасный мир прекрасной музыки.       И всё же, хоть Зенфикс и был частично отрезан от реального мира, строгий взгляд матери уловить он смог.       — Не горбись! — приказала она ему таким же строгим голосом.       Парень не любил, когда ему тыкали этим в лицо. У него проблемы с осанкой и ходить ровно для него — тяжёлая задача. Каждый раз, когда он ходит с матерью куда-нибудь, она всегда сделает ему замечание на счёт этого.       — Мама…       — Не понял? Не горбись! Выпрямись!       Спина болела, когда он некоторое время пытался держать её прямо. Особенно, когда Зенфикс шёл. Если ещё стоя у него как-то получалось, то тут всё выходило крайне печально. Чаще всего такие проблемы возникают у него лишь летом. Когда жарко, и все разумные люди ходят в футболках. Тогда-то заметить явную проблему Зенфикса не составляет труда. Зимой это не так сильно бросалось в глаза.       Плохое самочувствие становилось более ярко выраженным. Зенфикс продолжал игнорировать это, изо всех сил делая вид, что ничего не происходит.       — Ты сдал все контрольные? — вдруг спросила мама.       Зенфикс хорошо подумал, прежде чем ответить, поскольку он уже точно и не помнит, что он сдал, а что — нет. И он быстро понял, что у него оставался вопрос над математикой, который всё ещё не был решен. Говорить об этом, конечно, не очень хотелось.       — Да, вроде.       — В этот раз есть хотя бы четвёрки какие-нибудь?       — Не знаю.       — Как это ты не знаешь? Кто учится-то? Я или ты?       — Мама…       Оливия очень громко разговаривала, отчего Зенфиксу всегда было неловко, ведь вокруг них люди. Они, может, хоть и не смотрели на них, не обращали внимания, да и вообще, скорее всего, забудут о них по прохождении пяти секунд, но для Зенфикса это — полчаса неловкости, которые он уже просто так не сможет забыть.       От этой неловкости лицо Зенфикса только сильнее нахмурилось. И дискомфорта стало ещё больше. В такие моменты Зенфикс, словно на автомате, всегда поправляет волосы и чешет подбородок, якобы он задумался. Эта его привычка была частой причиной для насмешек, мол, Зенфикс очень странный и, самое главное, — тупой. Для него самого это не было смешным, потому что в какой-то степени у него появился страх перед собственной внешностью. Ему некомфортно, когда на него смотрят и ему неловко представлять, как он выглядит в глазах окружающих. Зенфикс правда считал, что он страшный. Практически никто не указывал ему на это. Был только один случай, когда ему сказали об этом напрямую. И этого хватило, чтобы это отпечаталось у него на всю жизнь.       Как и с плохой осанкой, для Зенфикса самым комфортным временем года была зима. Он закрывал пол своего лица оранжевым шарфом, и так ему было гораздо спокойнее. Понятное дело, что летом такое уже не сработает. И Зенфиксу очень грустно, что решение проблемы, которое он придумал сам, является ещё одной проблемой. И ему не менее грустно оттого, что теперь он от этого не может избавиться.       Они вышли на прямую дорогу, ведущую куда-то вниз. За их спинами было пару сотен пройденных метров, а также солнце, решившее, что самое время жечь. Сегодня прохладное утро очень быстро завершилось. А жаль, Зенфикс очень любит прохладное утро.       Забавно выглядело то, что огромная толпа людей спускалась вниз, прямо как на какой-то водопад. Все шли так монотонно, в полной тишине, как будто это и не люди вовсе, а просто туши мяса. Это что-то напоминало Зенфиксу. К сожалению, что конкретно, вспомнить парню не удалось.       Чем ближе они подходили к низу, тем громче становилась музыка, играющая из дешёвых динамиков. Зенфикс уже отлично знал её наизусть. Нет, он не обладал прекрасной памятью. Просто сама музыка была крайне однообразной. Услышав её два раза, можно навсегда запомнить, как минимум, примитивный припев, а он составлял чуть ли не половину от всей этой песни.       И вот они дошли. Прямо к стене, состоящей из людей, за которой вообще не было ничего видно. Люди встали и начали смотреть куда-то вперёд. На первый взгляд, Зенфиксу показалось, что в этот раз людей было в два, а то и в три раза больше, чем в прошлом году. Ещё его напрягало, что большую часть людей составляли пожилые люди и те, кому явно за сорок пять. А таких, как Зенфикс, было минимум. Видать, Зенфикс и правда был единственным, кого сюда притаскивают из года в год.

***

      Терр устало вздохнул. До места встречи он шёл пешком, а это около двух километров ходьбы. Для человека, который всю ночь не спал, такое расстояние было немаленьким. Ещё больше его удручало то, что сам город был крайне скучным. Никаких особых достопримечательностей, архитектуры, истории. Вообще никаких особенностей. К несчастью, таких городов-пустышек было неисчислимое количество. Половина из них — просто подражают более крупным городам. Остальные — это такие же, как и Великокамск. Города без историй, пустые по наполнению. Невероятно скучное зрелище.       Конкретно сейчас Терр проходил возле торгового центра «Барс». До того же «Базамиуса», где и должна была пройти встреча с Гринсом, оставалось совсем немного. Буквально прямая дорога, в конце которой уже мелькал «Базамиус». Терру оставалось просто сделать последний рывок. Но он не стал. Оправдал он это тем, что Гринс всё равно полчаса выходит из дома. Время было около 7:30. Терр всё же решил зайти в «Барс». Зашёл он туда вовсе не для бытовых покупок. Он же не богатый. Оттуда он вышел уже через пару минут, держа в руке стаканчик кофе. Уже вместе с ним Терр направился к маленькой скамейке, присев на которую, парень в очках стал потягивать горячий, крепкий и, несомненно, вкусный кофе. Попутно с этим он достал тетрадь из сумки, которую он таскает в техникум. Тетрадь была толстой, слегка помятой, с красивыми геометрическими рисунками на обложке. Внутри скрывался больной внутренний мир Терра. Его странные для других размышления, мысли, которыми он не делился практически ни с кем. На листах тетради Терр выплёскивал всё, что он думает. И сел сюда он только для того, чтобы продолжить это дело. Всё потому, что, когда он шёл и думал о чём-то, его внезапно посетили мысли, попадающие под разряд быстро уходящих. Терр, наученный горьким опытом в таких делах, решил занести их сразу, дабы потом не потерять. Печально, но ручки с собой у него не было, пришлось взять уже тупой карандаш. Терру не нравилось смотреть на тупые карандаши. Они подавляли у него желание рисовать, в отличие от острых. Если Терр увидит острый карандаш — он обязательно что-то нарисует. И всё же, сейчас Терру нужно было опустить его подобные предрассудки. А их было предостаточно. Помимо очевидного, напрягали обстоятельства. Сейчас Терр сидел на улице. Вокруг ходили люди, дул ветер, ездили машины. Много чего ещё. Это был не дом, где Терр всегда уединён с самим собой. Терр неоднократно слышал, что смена обстановки помогает быть более продуктивным. Ему это никогда не помогало. Может быть, парень просто неправильно понимал, как это работает. Сейчас это уже было неважно. Терр сосредоточился исключительно на своих мыслях, которые он принялся писать в тетрадь. Сейчас Терр был наедине с собой, просто находился в общественном месте.

***

      — Цикорий! Цикорий!       Гринс бил чайной ложкой по столу. Засвистел чайник, который его мама быстро выключила. Каждое утро Гринс начинал с кружки цикория. Где-то там он узнал, что у него имеются проблемы с сердцем и что лишние нагрузки на него будут крайне опасными для его жизни. Ему даже нельзя было много двигаться. И при этом Гринс хотел походить на взрослого человека. И он думал, что каждый взрослый пьёт кофе. Это же круто — пить кофе. Но кофе ему нельзя. И мать однажды предложила ему попробовать напиток, именуемый цикорием, который хотя бы с виду был похож на кофе. Вкус и аромат цикория также чем-то схожи с кофе — так думал Гринс. Но цикорий не содержит кофеин. Он не бодрит, а наоборот расслабляет. Но какая разница, ведь он похож на кофе. Этого было достаточно, чтобы Гринс уже ощущал себя взрослым.       — Ты почему так рано проснулся? — спросила мать.       — Гулять пойду, — Гринс продолжил стучать чайной ложкой, стуком которой он призывал цикорий, только сейчас начал стучать чуть тише.       — С кем? Так рано? С Терром?       — Да, с ним. Мы хотим кое-что обсудить, — Гринс разговаривал с ней очень мягким и в какой-то степени высоким голосом. Так он обычно разговаривает только с родными, ну или близкими людьми.       — Какой же он забавный мальчик, как у него дела?       — Нормально, но у него бессонница.       — И вместо того, чтобы сейчас спать… он идёт с тобой гулять?       — Да, — он кивнул. — Так и есть.       — Удивительный человек… — тихо сказала она, наливая кипятка в кружку. — Заходить будете?       — Думаю, что нет, — умно ответил Гринс. — Мы же гулять идём.       — Ой, да не говори тут, сам говоришь, что гулять идёшь, а потом приходите сюда. А я что? А я ничего не сделала. Знаешь, как это стыдно?       — Да ему всё равно, мам.       — Мне не всё равно, Гринс.       Она поставила на стол кружку с цикорием, которую Гринс моментально схватил и начал класть туда сахар. Пять ложек сахара, которые он размешал. Женщина обошлась просто стаканом воды.       — Ты заправил постель? — спросила она, поставив стакан на своё законное место.       — Э, нет?       — Как это нет, Гринс? Сколько можно уже говорить тебе, что каждое утро нужно заправлять постель.       — Ну, мама, — тянул Гринс. — Ну, попозже заправлю.       — Сынок, ты постоянно мне говорить, что позже то, позже это, но в итоге это делаю всё я. Ты меня в могилу завести хочешь?       — Нет.       — Пожалуйста, я тебя ведь по-человечески прошу. Ты вон полон сил, энергии, тебя ждёт ещё много лет жизни, а я уже…       Она не смогла договорить и прервалась. Налив новый стакан, женщина быстро выпила и его.       — Гринс, пожалуйста, — сказала она по итогу.       Она ушла, оставив Гринса одного наедине с его любимым цикорием. Тот пил его совсем неспешно, поскольку напиток был горячим, а такое Гринс пьёт невероятно медленно. И совсем всё равно на то, что время уже было за семь часов. Его это очень слабо волновало. Больше всего сейчас Гринс больше переживал о том, что цикорий может внезапно и так предательски закончиться, чем о каком-то там парне в очках, которого он хорошо знает с малых лет. Чтобы хоть как-то заполнять то время, которое Гринс создавал между глотками, он решил просто постукивать ложкой по дну кружки. Он находил это слегка забавным. Ещё более забавным зрелищем для него было явление, когда влага потихоньку поглощает чисто белый сахар. Гринс всегда сравнивал это с курением, которое он терпеть не мог. А уже после этого сравнивал это с гнилью, которая в слабой или сильной степени поглощает каждого из нас. И если человек полностью нырял в эту гниль, то Гринс называл его простым словом — ублюдок. И по его скромному мнению, таких людей большинство, что его сильно огорчало. Поэтому он мечтал, что когда стукнет день зомби апокалипсиса, то всех этих ублюдков сожрут мертвецы. Что они все станут одними, одной толпой ублюдков, которых Гринс разнесёт выстрелом из дробовика. Что каждого ублюдка, который выживет, Гринс привяжет к дереву и будет использовать, как наживку для мертвечины. Каждый ублюдок получит то, что заслужил. Это его мнение, но, несмотря на это, Гринс считал его абсолютной истиной. И себя в этом мнении он видел героем вторичных фильмов, где герой без особых усилий, но с невероятным пафосом убивает ходячих трупов. Его любимый фильм, кстати, — это «Обитель зла». Как же сильно Гринс горел этой идеей. И как же сильно он хотел, чтобы этот день действительно настал. И его нисколько не волновали жертвы, которые взрастут так же, как его амбиции, когда такое в реальности произойдёт. Однако, если такое и, к несчастью, произойдёт (процент этого невероятно мал), то случится это лишь в крупных городах, которые в тысячу раз более преуспели во всех сферах, чем несчастный город Великокамск, созданный лишь для содержания людей, которые будут ходить на завод. А там с этим разберутся люди, которых в таких фильмах убивают самыми первыми — военные.       Гринс немного отвлёкся. А цикорий к этому времени уже успел остыть.       — Ну вот, как всегда, блин! — вслух недовольно сказал Гринс, и принялся допивать напиток.       Мыть после себя он не стал, просто поставив кружку рядом со стаканом, который после себя оставила его мать. После чего Гринс направился к себе в комнату. Для того, чтобы одеться.

***

      Место было совсем неотличимым от реального мира, на первый взгляд. Такие же дома, такие же улицы. Всё похоже. Всё, кроме остального. А остальное уже являлось полным безумием. Если за этим стоит кто-то, то он просто на голову отбитый. Так сказал бы любой, да даже он сам, скорее всего, понимает, что то, что он сотворил, не имеет никакого смысла помимо того, чтобы напугать любого, кто осмелится сюда попасть. А попасть сюда непросто. До сих пор нет ни одного нормального ответа на то, где вообще находится это место. Вопрос о том, как открыть дверь в эту действительность, плавает на поверхности. Некоторым удавалось заглянуть за ширму из-за чистой случайности. Таких большинство. Особое напряжение вызывает другой, противоположный вопрос.       «Как выйти отсюда?»       И ведь правда. Попав сюда, уже не думаешь о том, что это произошло. Увидев местные красоты, начинаешь сразу размышлять, как уйти из этого места.       Когда глядишь в небо, можно заметить, что оно схоже с тем, что в реальности. Его видишь самым первым, и тогда кажется, что это и есть реальный мир. Но потом замечаешь летающих существ, которые и наполняют остальную часть этого самого неба. И они не похожи на птиц. Они выглядят очень странно. Их синие глаза, торчащие кости, острые зубы. Это всё вызывает больше вопросов и не даёт никаких ответов. Их природа непонятна тем, кто бывал тут. Откуда они и зачем. Они только летают и повторяют одно:       — Еда… еда!       Лишь только потом начинаешь замечать, что тут, кажется, немного темнее, чем в реальном мире. Что это за место такое?       «Тут довольно холодно».       Только об этом сейчас думала Мида, стоя на крыше одного из однотипных зданий и разглядывая окружающую её местность. Ей было некомфортно. Она наблюдала за странным явлением.       Это были люди. Нет. Это было подобие людей. Бледные, гнилые, худые до безобразия. И очень длинные. Они постоянно плакали, говоря что-то на своём языке. Это были точно не люди. Они взбирались по домам, поднимали страшные палки, похожие на руки, вверх и махали ими, падая вниз и разбиваясь насмерть. Но потом снова вставали… Существа не замечали Миду. Они полностью игнорировали её присутствие. А та лишь хотела понять, как ей вернуться домой из этого кошмара наяву.       Перед тем, как она очутилась тут, она вспомнила, что незнакомец, у которого была тыква вместо головы, что-то сказал ей. Слова очень размылись у неё в голове. Он вообще что-то сказал ей? Если да, то значит это явно что-то важное. Но как он может говорить, если у него зашит рот? Несмотря на всё это, Мида была уверена, что они оба ищут одну цель. Монстра, который стоит за всем этим. Да, она точно знала, что незнакомец пришёл к ним именно за этим. Он приходил и к Альфреду точно за этим. Так ведь? А сейчас он пришёл к её матери, чтобы теперь уже она продолжила дело её мужа. Кинжал, который Мида когда-то держала в руке, был тоже от этого незнакомца. То, что он делает, совсем непонятно для неё. Но мать сказала, что благодаря ему можно попасть сюда. Бред, потому что у Миды не вышло. Однако, кажется, у Альфреда и матери это как раз-таки вышло. Только теперь Альфред мёртв. И, судя по всему, как раз из-за этого кинжала. Людям не место здесь.       Ей приходилось терпеть всё это ещё с раннего возраста. Важно, что ей совсем не хотелось этого. Верить в это, терпеть, видеть и слышать об этом. Миде всё это не нужно было. Но за неё уже всё решили её родители, которые сами кипятились в этом котле. И они понимали, что не успевают. Когда Мида попала в школу, то поняла, что она одна такая. Никто не верит в эти сказки про каких-то там монстров. А если кто-то и верит, то совсем по-другому. Реальность для Миды настолько сильно исказилось к моменту поступления в школу, что она мгновенно стала посмешищем. Тупой ведьмой, которая творит чёрт пойми что. И пришлось принимать какие-то меры. Потом, когда они всей семьёй переехали в этот город, а Мида поступила в эту школу из-за «особого задания», она была уже совсем другой. Но странности никогда уже не покинут её. Тяжело быть нормальной. Это понимал и Альфред, который читал ей о том, как же живут обычные люди. Что у них нет никаких незнакомцев с тыквой на голове. Что всё это для них — сказки. И что если люди верят в это, то они верят в совсем иное. Мида настолько сильно вбила это в свою голову, что в какой-то момент начала жить этой правдой. Поэтому очередной прыжок в эту бездну она переживала тяжело, и ей уже слабо верилось в происходящее.       — Как же тяжело быть нормальной, — сказала она сама себе.       Она совсем ничего не понимала. Да и ей, если честно, совсем не хотелось уже понимать этот безумный мир. Только, к сожалению, у неё не было выбора. Никогда не было и уже не будет. Она умрёт здесь. Скоро уже и за ней придёт эта тварь, которую они описывают, как чёрную смерть с белыми глазами. Это было понятно ещё с самого её рождения, написано у неё на лбу. Она не человек, в ней никогда не воспитывали личность. Она просто расходный материал родителей. Мида всегда жила иллюзией того, что она стала нормальным человеком. Ей безумно хотелось стать такой же, как и все нормальные. Увы, но это самообман.       Привыкнув, приняв и осознав это, Мида просто села на крыше здания, глядя вниз, на двор, где она когда-то бегала и веселилась.       «Я что, тут застряла?»       Она тут застряла.