Конец мечтам

Кто говорит против истины папских отпущений — да будет тот предан анафеме и проклят. Но кто стоит на страже против разнузданной и наглой речи проповедника — да будет тот благословен. (Д-р Лютер, М., тезисы 71-72, 31 октября 1517 года, Виттенберг, Саксония)

      Бывший художник проснулся от скрипа закрывающейся двери. Тома в комнате не было, а Эллисон сидела за столом и кромсала что-то большими ножницами.  — Доброе утро… наверное, — сказал Генри. Время суток давно уже стали условностью в стенах этой студии. Немногочисленные уцелевшие часы-ходики показывали разное время, а биологические часы художника давно перестали работать.  — Привет. Как спалось?  — Неплохо, спасибо, — по правде сказать, прикрытые тканью доски были неважной постелью, но Штейн не желал казаться невежливым.  — А у нас вот, беда, — виноватым голосом сказала Эллисон, протягивая прибор, показывавший скрытые надписи. Тот оказался целым. Единственным явным повреждением была трещина, пересекавшая стекло.  — Больше не работает? — поинтересовался Генри.  — К сожалению нет. Думаю, Том мог бы его починить, если бы не его руки, — она пошевелила пальцами. Генри вспомнил большие ладони волка, уж точно не подходившие для тонкой работы.  — И объяснить, что нужно сделать он тоже наверняка не может, — признал художник.       Эллисон кивнула и указала на стопку исчерканных чернилами бумаг.  — Я с трудом смогла разобраться в его записях и понять как управляться с его протезом. Его часто заклинивает, а в механизмах я, увы, почти ничего не смыслю. Наверное, стоит снять раму и попробовать заменить треснувшее стекло, но я не бралась что-либо делать до возвращения Тома.  — Разумно, — согласился Штейн. — Он скоро вернется?  — Надеюсь, что да. Он ушел еще до того, как ты поднялся. Знаешь, мне почему-то кажется, что он избегает тебя.  — Избегает?  — Ну да. Я пыталась уговорить его остаться, но ты не представляешь, насколько упрямым он может быть. Если еще объясниться мог, было бы легче.  — Раньше же вы как-то общались.       Эллисон пожала плечами.  — Оказывается, все же намного проще, когда на твои слова отвечают словами, а не кивком, как Том, или наш новый гость.       Генри оглянулся. Потерянный сидел в углу, обхватив руками колени. Укрывшись какими-то тряпками, он глядел на художника своими желтыми глазами, в которых отчетливо читалось нечто, похожее на стыд.  — Не могу быть уверена, но мне кажется, что ему неловко быть, ну… неодетым.  — Это хорошо, — задумчиво Генри. — Значит, он начинает вспоминать, каково это — быть человеком.  — Человеком? Хочешь сказать, когда-то он был таким же как ты?  — Скорее всего. Как и вы с Томом.  — Я? Но, Генри, все, что я знаю и помню — эта студия. Кроме…  — Кроме чего?  — Не знаю, точно как объяснить. Это началось с тех пор, как мы нашли тебя, а может и еще раньше — она потерла пальцами виски. — Думаю, с Томом сейчас происходит что-то похожее — он ведь знал твое имя. Я вспоминаю вещи, которых не могла найти здесь и места, в которых никогда не бывала. Если я… мы были людьми, то что с нами случилось?  — Это и нужно выяснить, — ответил Генри. — Я хочу дождаться Тома, чтобы обговорить с ним кое-что.  — Демон тоже был человеком — внезапно сказала Эллисон.  — Думаешь?  — Я видела его лицо. Там, в «Маленьком Чуде». Я смогла достать прибор и направить его на Демона, когда тот шел мимо нас.  — И кто же это был? — с волнением спросил художник.  — Ну, он выглядел старше тебя. И волос у него было меньше чем у тебя, а глаза светлые.       «Светлые глаза, лысоват» — Генри лихорадочно пытался вспомнить, кто же мог подойти под подобное описание. Ответ был там, где-то рядом, удивительно близко.  — Скажи, а этот человек, ты узнала его?  — Нет, но он казался довольно чистым. Чище кого-либо в этой студии. Я пыталась разглядеть получше, но в этот момент стекло и треснуло.  — Чище? Ты имеешь ввиду чернила?  — Да. Мне показалось, на нем вообще не было пятен.       Редкость для этих мест, если такое вообще возможно. Черная маслянистая жидкость, больше похожая на нефть, чем на чернила, была повсюду — в ржавых банках и резервуарах, в протекающих трубах, в лужах и затопленных коридорах. Инструменты, поручни, перила, дверные ручки, даже банки с супом оказывались испачканы. Генри посмотрел на свои ладони, покрытые чернильными пятнами.  — Извини, я на секунду.  — Конечно, — отозвалась Эллисон, возвращаясь к шитью.       Оказавшись в небольшом закутке с умывальником, Генри повернул ручку. Из ржавой трубы выкатилось несколько капель, звонко ударившихся о жестяное дно. Художник взял валявшуюся рядом мочалку и с остервенением начал тереть собственные руки. Им овладело желание избавиться от этой чернильной пакости, вытравить ее, чем бы оно ни было. Ладони жгло, но пятна никуда не уходили. Генри вспомнил руки Эллисон, покрытые чернилами до самых плеч — казалось, будто она носит длинные перчатки. Неужели эти пятна никак не свести? Взгляд художника упал на складное зеркальце, лежавшее рядом.       В маленьком круглом окошке зеркала на него устало смотрел бледный заросший человек. В тусклом желтоватом свете ламп все казалось обесцвеченным — светлая кожа, темные глаза, темные волосы, тронутые светлыми нитями седины. Неудивительно, что та же Эллисон считала себя мультяшкой. Он поднес руку к глазам, чтобы поправить очки, не найдя их. Очки, в роговой оправе пропали. Что же, их отсутствие объяснило участившиеся головные боли. Интересно, когда он успел потерять их — во время своего первого падения или позже?       Помимо очков, Генри не досчитался пальто. В начале каждого Цикла, он снимал его, нес, аккуратно перекинув через руку, до тех пор пока из-за плохо прибитых досок не выскакивал Чернильный Демон. Предмет одежды летел куда-то в сторону, в то время как его обладатель — на нижние этажи студии. Жилет он вроде бы оставил где-то в Бендиленде — без него лазить по обезумевшей карусели становилось куда проще. Таким образом, у бывшего мультипликатора оставалась лишь рубашка, брюки с подтяжками, да носки с ботинками — все довольно изодранное и изрядно перепачканное чернилами.       Штейн задумчиво почесал успевшую отрасти бороду. Раньше он никогда не позволял себе лишней растительности на лице — привычка, оставшаяся со времен его недолгой работы на Джоуи. Все же разгадку тайн заброшенной студии следовало начать с приведения себя в порядок. Да и гардероб обновить не мешало.       К сожалению, ни на умывальнике, ни рядом с ним не нашлось ничего, похожего на бритву. Сделав в уме пометку обязательно разыскать какой-нибудь аналог бритвенного прибора, Штейн вернулся обратно.  — Не оттираются? — спросила Эллисон.       Генри посмотрел на свои покрасневшие ладони и коротко кивнул.  — Боюсь к этому тебе придется привыкнуть. Чернила здесь липнут так, что иной раз даже одежду легче выбросить, чем почистить. Да и с водой, у нас, как видишь, не все гладко.  — Так ты этим занимаешься? Шьешь одежду?  — Скорее перешиваю. Или чиню. С Томом проблем немного, учитывая что он по росту такой же как и другие Борисы. А их одежды тут много, особенно на девятом уровне.  — Я даже догадываюсь, почему, — ответил Генри, нахмурившись. — «Ангела» куда больше интересовали их сердца.  — Как ты смеешь такое говорить! — вспыхнула Эллисон. — Ты действительно полагаешь, будто мы бы опустились до подобного? Там склад вообще-то был. Оттуда и брали.  — Извини. Понимаешь, тот Борис, кем бы он ни был раньше, в общем, он был первым, кто не пытался убить меня здесь. А я, получается, сам привел его к Алисе.  — Хотела бы я знать, что она тебе наговорила.  — Мне? Сказала, что может помочь мне выбраться отсюда. То, чего я желал более всего.       Эллисон нервно усмехнулась.  — Больше всего я желала узнать, кто я такая. Когда мы добрались до ее владений, она притворилась очередной жертвой Демона. Заявляла, что тела Борисов и Мясников — его рук дело. Том сразу не поверил ей — слишком все было сложно, что ли, для Демона.  — А ты поверила?  — Она сказала, что узнала меня. И что готова рассказать все, что знает. «В обмен на пару-тройку ничтожных поручений». Том согласился помочь, и мы вместе ломали эти картонки с Бенди. Затем, собирали какие-то запчасти и относили ей. Так продолжалось до тех пор, пока она не «пригласила» меня к себе. Она и вправду сдержала свое слово — рассказала мне, кем я являюсь.  — И кем же?  — Подделкой. Фальшивкой. Копией. Ее копией, — удивительно ровным тоном призналась Эллисон. — Алису не картонки и запчасти интересовали, а я, — она обвела пальцем вокруг собственного лица. Не знаю, как мне удалось сбежать оттуда. Пришлось распрощаться с подолом платья и кончиком рога. Малая цена в сравнении с той, что пришлось заплатить тебе.  — Для меня ей даже не пришлось разыгрывать спектаклей. Она напрямую сказала, что убивала, чтобы стать красивой вновь.  — Не помогло. Когда бы я ее не встречала, она оставалась такой же… поврежденной.  — Вы виделись позже?  — Да, к сожалению. На верхних этажах студии я наткнулась на аудиодневник кого-то с именем «Милла Легна». Он привел меня, как я думала, к кому-то, кто, как и я, заперт здесь.  — По-видимому, ты была не так далека от истины.  — «Легна» — «ангел» наоборот. Остальное, полагаю, представить несложно, — сухо заключила Эллисон. — Оказалось, подобных «дневников» было несколько. Я и представить себе не могу, скольких она заманила подобным образом.  — Кто-то мог и спастись, — заметил Генри. — Если бежал достаточно быстро.  — Или мог хотя бы позвать на помощь. Редкая привилегия для этого места.       Ему потребовалась минута, чтобы осознать весь ужас сказанного. И Борисы, и Мясники, хотя последних Генри жалел куда меньше, да и Потерянные наверняка тоже — попав в ловушку Ангела, они могли лишь безмолвно ожидать своей участи.  — Я пытался остановить его. Я правда пытался, — глухо сказал Генри. — Когда мне удавалось вспомнить, я говорил ему остаться, я даже запирал его. А он все равно шел за мной. «Идеальный Борис, лучший из всех что я находила» — так она его назвала. Даже если бы я не знал, чем это обернётся, почему я не повернул назад, как только услышал ее «признание»? Неужели я оказался готов смириться с подобным ради собственной свободы? Чем же я лучше Алисы в таком случае?   — Ты далеко не первый обманутый в этой студии. Наверное, даже в таком виде, — она вытянула покрытые чернилами руки, — невозможно перестать мечтать.  — Ты мечтала узнать о своем прошлом, а я — покинуть это место. — Генри горько усмехнулся, — Что же, в таком случае, та Алиса даже не первая здесь, кто завлекал людей обещаниями. Первым был мой дорогой «старый друг», Джоуи. А я оказался его первой жертвой.  — Ты говорил, что работал здесь раньше. Каким это место было, ну тогда?  — Другим, — просто ответил Генри.       Он понимал интерес своей собеседницы, но просто не мог заставить себя говорить. Слишком сильно прошлое отличалось от настоящего. Слишком много он успел забыть. Слишком много он успел оставить там, три десятка лет назад. Тогда, он был молод и полон сил, а студия казалась ему прекрасным местом полном таких же как и он, талантливых и упорных людей, готовых творить. Что осталось от всего этого — путаные обрывки воспоминаний, телеграмма Дрю и залитый чернилами слепок с дантовского ада? Куда же ушло все остальное? Что случилось за эти три десятка лет?       Понимая, что молчание затянулось, Генри посмотрел на Эллисон, но та уже сосредоточилась на чем-то, определенно когда-то бывшем штанами какого-то безвестного Бориса. Усевшись в углу, Штейн пересекся взглядом с Потерянным.  — Тоже занятся нечем? — тихо спросил художник. Тот не ответил. Сейчас Генри почти завидовал Тому, ушедшему за припасами, и Эллисон, занятой кройкой и шитьем. Им, по крайней мере, было чем себя занять. После всего, через что он прошел, тишина и спокойствие казались предательски обманчивыми — Генри уже испытывал подобное чувство, когда-то. Откуда-то из памяти вынырнуло слово «Гуам». Там было много шума, много треска, много криков. А потом пришла тишина. Сколько же ему еще придется вспоминать?       От скуки, Генри решил проверить карманы, найдя в них три долларовых купюры, смятые и надорванные в нескольких местах. Впрочем, деньги все равно не имели ценности в этом месте. Из того же кармана он достал странный цилиндр, запаянный с одной стороны. Он был не больше мизинца, при этом был сделан из какого-то легкого металла. В другом кармане обнаружился карандаш. К удивлению и радости художника, графит оказался цел.  — Может чернила и надежней карандаша, но от него, по крайней мере, меньше пятен, — пробормотал Генри, и начал осматриваться в поисках бумаги. Первым под руку ему подвернулся клочок финансового отчета — судя по полустершимся цифрам на обратной стороне. Устроившись поудобней, бывший мультипликатор принялся за работу.  — Что ж, — сказала Эллисон, аккуратно сметая лишние нитки в маленький ящик, — надеюсь, вышло неплохо. Попробуем примерить?       Потерянный, осознав, что обращаются к нему, медленно вылез из своего угла и несмело приблизился к столу.  — Подходи, не бойся.  — Я думаю, ему нужно имя. Не называть же его «потерянным» все время, — заметил Генри.  — Есть идеи? В конце концов, это ты у нас эксперт по именам.  — Может, Тони? Это как сокращение от «Энтони»? Имя довольно распространенное… наверху. Так что еще и шанс угадать есть.       Генри смотрел как чернильное существо неуклюже влезает в штаны. Ростом и Борисы, и Потерянные были схожи, правда вторые ходили сгорбившись, из-за чего штаны висели пузырями.  — Если бы кое-кто не горбился постоянно, сидели бы лучше, — проворчала Эллисон, явно не слишком довольная результатом. — Была бы у меня машинка, ушила бы по всей длине, а так только талию получилось.  — А мне кажется, сидит нормально, — сказал Генри, — выглядит теперь, правда, как Сэмми Лоуренс без маски, который не ел несколько недель.  — Ну и шутки у тебя, Генри. Энтони, тебе удобно?       Чернильный человек повертел головой, словно не понимая, о ком идет речь. Тогда бывший художник подошел к нему, ткнул того пальцем в грудь и отчетливо произнес:  — Ты! Энтони!       Затем отошел на несколько шагов и позвал Тони по имени. Тот не шевельнулся.  — Ладно, попробуем еще раз, — с задором произнес Генри. На четвертый или пятый раз, Энтони не только повернулся на голос Штейна, но еще и сам ткнул себя пальцем в грудь.  — Впечатляет.  — Ничего сложного, на самом деле. Маленькие дети ведь тоже поначалу не знают своих имен. Хотя, полагаю, у вас с Томом вышло намного быстрее.  — Тогда, я как будто уже знала, как его зовут. Кстати, пора бы ему уже вернуться.  — Думаешь, что-то солучилось?  — Не знаю. Он пошел на склад, неподалеку. Не знаю, правда, что именно ему там понадобилось — мы ведь уже были там раньше и вынесли все, что могло пригодиться.  — Тут рядом есть склад? — удивленно спросил Генри. Он-то думал, что успел хорошо разобраться в планировке студии. Хотя, учитывая провалы в собственной памяти, Штейн не удивился бы и паровозу в залитых чернилами залах.  — Да. Склад «эр-два», кажется он так называется.  — А как к нему пройти?  — Выйдешь к пристани, там найдешь дверь, за ней небольшая лестница. Дальше будет указатель, не ошибешься. Ты думаешь, ему нужна помощь?  — Если ты говоришь, что его долго нет, то проверить стоит. Оставайся с Тони, я постараюсь вернуться скорее.  — Хорошо. И, Генри, будь осторожней, ладно?

***

      Поднявшись по ветхой лестнице, Генри оказался перед развилкой. Два практически одинаковых коридора вели в разные стороны. Висевшая прямо перед ним табличка гласила: «Бендиленд — направо, Склад Р-2 — налево».  — Так вот как они меня дотащили. — заключил художник, прикидывая, сколько же времени ушло у его бывших тюремщиков, чтобы доставить его вниз. Наверняка пришлось нести его. Генри не смог сдержать короткого смешка, представив, как Том тащит его за плечи, а Эллисон за ноги. Наверняка вышел бы неплохой эпизод для коротенького мультфильма с каким-нибудь замысловатым названием вроде «В плену у мультяшек» или «Падение Создателя».       Склад, судя по всему, предназначался для разного рода материалов. Трубы, доски, рулоны ткани — все это оставалось на стеллажах, покрываясь пылью и ржавчиной. Чернила — куда же без них — здесь стояли в бочках, похожих на те, в которых хранилось топливо. Здесь было довольно чисто, а слой пыли явно говорили о том, что это помещение давно не видело гостей. Исключением была едва заметная цепочка из следов, петлявшая между стеллажами.       Внимание художника привлекло приглушенное постукивание. Вообще, здесь, в недрах заброшенной студии, никогда не было по-настоящему тихо. Под ногами скрипели старые доски, гудели покрытые пылью лампы, в ржавых трубах журчали чернила, а за стенами рокотали невидимые моторы. Все эти звуки давно уже слились в единый фон, неразличимые, но постоянные. И теперь в этот «фон» вклинился новый звук: тихое невнятное постукивание.       Сжав покрепче трубу, Генри направился к источнику шума. Здесь порядка уже было меньше — то тут, то там виднелись чернильные пятна, один из стеллажей рухнул, засыпав пол белой пылью из порвавшихся мешков.  — Цемент, — пробормотал Генри, наблюдая за облачками пыли, которые кружились в воздухе. Стук не стихал, и он продолжил путь. Вскоре к цепочке следов перед ним присоединились другие. Чернильных пятен было особенно много, — брызги и потдтеки были даже на полках и стенах. Следов стало больше, правда помимо отдельных нечетких отпечатков в пыли виднелись две линии, явно указывавшие на то, что здесь что-то тащили. Или же кого-то.       След привел Генри к дальней стене хранилища, бывшей по-видимому, еще и стеной здания студии. Несколько дощатых будок лепились к кирпичной кладке, маленькие и неказистые. Свет виднелся лишь в нескольких, но стук доносился из одной. Это была небольшая каморка, хорошо освещенная, но пустая. Единственными предметами мебели в ней были рассохшийся шкаф и три стула, на одном из которых сидел связанный…  — Том! — распутав веревки, Генри поднял волка со стула. — Кто это был? Кто на тебя напал?       В ответ тот закрыл рукой лицо.  — Маска? Это был Лоуренс? Пророк?       Том коротко кивнул, а затем рванул к выходу. Художник поспешил за ним, догадываясь для кого именно был «приготовлен» третий стул.

***

…воры, стяжатели, клеветники, мошенники — никому из них не получить свободы из рук моего господина! — доносился из-за двери хриплый голос. — Но ни один вор и ни один еретик не уйдет от наказания! Слишком долго я позволял еретикам избегать своей участи, слишком долго я позволял вам отрицать волю и силу Его, на что Он дланью своей указал слуге своему ничтожному. Вы, алчным волкам подобные, посягнули на паству его, за что покараны будете десятикратно!       Деревянные стены тряслись от ударов топора, с потолка сыпалась пыль, мигали лампы. Казалось, будто сам Чернильный Демон, а не его обезумевший пророк решили нанести визит в их скромную обитель. Эллисон стояла перед дверью, крепко сжимая в руках саблю. Обычно они старались избегать Пророка, и, несмотря на близость их жилища к деревне Потерянных, им это удавалось. До этого момента.

***

 — ЛОУРЕНС! — проревел Генри, чувствуя, как теряет последние крохи сострадания к участи несчастного композитора. — Ты что творишь!  — Волю моего повелителя! — с вызовом изрек чернильный человек, отойдя от измочаленной двери, сжимая топор в одной руке и кисть в другой. — Я был близок, преступно близок к греху уныния, но мне была открыта истина. И я здесь, чтобы завершить начатое. Я полагал, моему господину угодно, чтобы ритуал свершился в ином месте, но раз оба еретика и Отверженный — он указал на Штейна, — уже здесь, я не вижу смысла заставлять его ждать более.       С этими словами, он несколькими штрихами нанес на стену пентаграмму, после чего выкрикнул:  — Бенди! Прими же эти жертвы и освободи наконец своего раба от чернильных оков! Я вызываю тебя, Чернильный Демон! Явись же, и даруй мне обещанную свободу!       Генри напрягся, готовясь к неизбежному, но ничего не произошло. Не мигали старые лампы и не сыпалась пыль с потолка, а черная дымка не стелилась по коридорам. Не было слышно монотонных шагов, рева и скрежета — лишь где-то вдалеке журчала изрядно обмелевшая чернильная река.  — Кажется, твой господин тебя покинул, Лоуренс, — заметил Генри.       Даже через фанерную маску было заметно замешательство, в которое впал самозванный пророк. Выронив кисть и топор, он рухнул на колени, повторяя, «не может быть». Не обращая внимание на его бормотания, Генри подбежал к двери и прокричал:  — Эллисон! Вы там в порядке?       Из-за изрядно побитой двери послышался скрип  Затем, Штейн услышал несколько глухих ударов — словно дверь пытались выбить изнутри. Наконец, та распахнулась, и из-за нее появилась Эллисон, тут же оценившая ситуацию. — Я же говорила тебе дождаться Генри!       Том понуро мотнул головой, словно признавая свою неправоту.  — Вряд ли это его вина, — попытался вступиться Штейн. — Лоуренс напал на него на складе. И я думаю, не ошибусь, если скажу, что на складе он действовал не в одиночку.  — Мы всегда старались держаться подальше от него, и его проповедей. Почему именно сейчас?  — Скорее всего из-за меня. Впрочем, можем спросить у него самого, пока тот не… сбежал. — процедил художник, глядя на валявшиеся у дощатой стены топор и кисть. Лоуренса и след простыл. — Если он приведет сюда всю свою «паству», то нам всем не поздоровиться.  — Что ты предлагаешь? Бежать? — спросила Эллисон.  — Он вряд ли оставит в покое и меня, и вас. Сами слышали, ему для ритуала нужны мы все. Да и стульев в той каморке было три. Сейчас, нам нужно место, где он точно не будет нас искать. Думаю, вотчина этого проповедника подойдет.  — Ты имеешь ввиду Музыкальный Департамент?  — Именно. Вы бывали там?  — Да, несколько раз. Нам придется идти через Бендиленд и угодья Алисы. Как думаешь, мы сможем вернуться?  — Скорее всего нет. В любом случае, я думаю, нам стоит взять с собой как можно больше.       В первую очередь, стоило определиться с тем, что нужно взять с собой, а также кто и сколько возьмет. Тогда же выяснилось, что механическая рука волка повреждена — удар топором не только оставил внушительную вмятину на запястии, но и повредил что-то внутри. Из пальцев гнулся только большой, а ладонь не шевелилась вовсе. Тем не менее, Том принял деятельное участие в сборах. Генри предложил разделить припасы и снаряжение примерно поровну — таким образом, если кому-то из четверых придется бросать поклажу, потеря будет не столь ощутимой. О худшем возможном исходе художник решил не говорить.       Наконец, пришла пора уходить. Собраны сумки, сложены завязаны узлы. И все же, никто не желал покидать комнату первым. Некоторое время все просто стояли молча, каждый думая о своем. Том с Эллисон наверняка думали о месте, ставшим им домом, Генри размышлял о том, что бежать им приходится во многом из-за него, а о чем думал Потерянный, сказать было решительно невозможно. Художник еще раз оглядел убежище, стремясь запомнить место бывшее ему и, тюрьмой, и, некоторое время, домом. Рисунки и надписи на стенах, пустые столы, камера со снятыми досками. Сколько раз он возвращался сюда, лишь затем чтобы продлить страдания этого места? Подойдя к разбитой двери, Генри открыл ее и жестом пригласил своих спутников следовать за ним. Впереди их ждала неизвестность, но, по мнению художника, даже такая неизвестность была лучше участи, что уготовил для него «мистер» Джоуи Дрю.