дорогой Кирилл

После долгой разлуки нам с Кириллом предстоит многое наверстать. За долгие часы, которые мы провели в этом уединённом классе, я почти не думаю о том, что я хочу рассказать и спросить. Но не успеваем мы оглянуться, как небо снаружи становится чёрным как смоль, и мы пропустили ужин. Он целует меня на ночь, уверяя, что завтра будет лучший день. Мне нужно многое ему рассказать, а я всё никак не решаюсь, потому что я испытываю чувство вины, чувствую, что его любви я не достойна. Я не рассказала ему о той ночи, когда Марта и Рустам не спали, дожидаясь меня в гостиной. Я не рассказала, как они пытались меня от всего этого отговорить. Я не говорю ему, что я наконец собралась с силами, чтобы сказать им, что я вправе любить кого угодно. Я не говорю о позоре, что горит внутри моей души — у меня было два года, два года, чтобы бороться за себя и за него, а я делаю это только сейчас. Дни протекают медленно, вязнут в улыбках через всю библиотеку, в Кирилле, обматывающим свой шарф вокруг моей шеи, когда за окном особо ветреный, зимний день, в пыльных книгах, по которым мы готовимся к экзаменам, которые скоро предстоит сдавать — если школа, конечно, не развалится на часто раньше, в поцелуях двух людей, осатаневших от нехватки друг друга. Дни вязнут во всех мелочах, например, когда я отвожу взгляд, когда Кирилл через весь класс подмигивает мне. Но даже так, мы и сами увязли в притворстве. Мы притворяемся, что всё хорошо, что мы не призраки тех людей, которыми были раньше. И я даже чувствую себя намного счастливее. Когда Кирилл рядом, кажется, что всё хорошо! Всё в порядке! Но всё далеко не в порядке. — Всё наладится. — сказал он, когда я указала на цветущий колокольчик неподалёку от озера. Цветок словно шептал о приближении весны. — Всё наладится, мир это чувствует. — Ты так думаешь? — я легла на спину, подставляя лицо февральскому солнцу. — Я это знаю. Прохладный ветерок пощекотал мои щёки. Мы лежали на берегу озера и были единственными людьми в округе. Мы слышали пение птиц, которое то и дело растворялось в зимнем воздухе. — Извини, что не послушалась тебя, — начала я осторожно, — Той ночью, после нападения на школу. Я должна была понять, может, тогда у нас было бы больше времени. Я наблюдала, как губы Кирилла дрогнули в печальной улыбке. — На самом деле, я был доволен, — сказал он, — Я хотел, чтобы ты была рядом, но мысль о твоей ненависти… Это было идеальным поводом для тебя держаться подальше. Так ты бы была в безопасности. Мои пальцы бегают по траве. — Ты всегда, чёрт возьми, пытаешься меня защитить, Кирилл. Но я и сама… — Знаю. Ты и сама можешь о себе позаботиться и бла-бла-бла. — он наклоняется надо мной, ухмыляясь. Трава под моими пальцами тёмно зелёная и холодная из-за снега. Но я её практически не чувствую: все мои чувства сконцентрированы лишь на нём. Я пытаюсь запомнить этот момент: цвет его глаз, морщинки на его лице, когда он улыбается. Как солнечный свет ложится на него, как он пробирается сквозь его волосы, раскрашивая их в невероятные цвета и через его длинные ресницы, когда он моргает… — Я такая дура. — сказала я неожиданно громко. Он слегка приподнял бровь, не понимая о чем я, — Я могла бы… Мы были бы вместе намного раньше, если бы я не была такой упрямой, чтобы посмотреть своим ошибкам в лицо. — Каким ошибкам? — он напрягся. — Я сомневалась в тебе. Я начала думать о тебе стереотипами, когда я узнала, что ты среди террористов, — ему стало некомфортно, когда я произнесла последние слова, — вместо того, чтобы довериться тебе, довериться парню, которого я знаю. Так же, как я сомневалась в своём отце. — я зажмурилась, прикрыв глаза руками, чтобы не видеть его лица. — Я даже не знаю, почему нравлюсь тебе. — Потому что ты смелая. — я почувствовала поцелуй на своём подбородке. — Тебе не обязательно отвечать… Он поцеловал меня в щеку: — И добрая, и веселая, — затем, он поцеловал меня в лоб, — И ты милая, когда резко прерываешь свой монолог. Драко коснулся моего носа, и я открыла глаза. — И еще потому, что ты самая прекрасная девушка на всей земле! Я не выдержала. Он тоже. Мы громко засмеялись, переплетая наши руки… наши пальцы… Он лёг на траву рядом со мной, протянув ко мне руки. — Когда это всё закончится, — сказал он, — Мы сбежим. Сбежим в небольшой домик, где-нибудь в глуши. Тебе нравится море, да? — я кивнула, не произнося ни слова. Его взгляд был полон счастья, света, — Тогда мы отправимся к морю, — продолжал он уверенным тоном, — И будем жить в маленьком домике рядом с ним. Мы будем лежать на пляже, строить песчаные замки, вдыхать морской воздух день ото дня. И мы забудем о всех тех людях, которые когда-либо говорили нам нет. Я улыбнулась, его вера в будущее меня поражала. Но я не могла избавиться от этого мрачного чувства, что назревало внутри меня: что, если этот день не настанет? — Разве это не замечательно? — сказал он, когда я ничего не ответила, — Мы будем так счастливы. — Я счастлива прямо сейчас. Он начал рисовать узоры на моей ладони. Я даже задумалась, не обидела ли я его, но его голос вновь зазвучал, такой же спокойный, мягкий. — Почему ты не хочешь думать о будущем? — Я этого не говорила. — медленно сказала я. Но Кирилл был прав, и я знала ответ: он верит, что мир меняется к лучшему, когда я уверена — что мир вот-вот развалится на части. Я не сказала ему этого. Впервые за долгое время я вижу его таким счастливым. Если сказать ему, что я каждую минуту готова к тому, что школа погрузится в хаос, огонь и разруху, то это сломает его положительный настрой. Так что я вновь закрыла глаза, чтобы скрыть свои сомнения и тихонечко заговорила. — Расскажи мне об этом. Расскажи мне про маленький домик. И Кирилл заговорил, словно годами не произносил ни слова. Он говорил о доме, заваленном подушками и одеялами, о большом окне, где мы могли бы сидеть и наблюдать за дождём, я могла бы читать, а он — писать песни, и мы были бы единственными людьми на многие километры. Вечером мы бы гуляли на берегу моря, восхищаясь закатным солнцем, тонувшим в синеве воды. Мы бы спали в большой, уютной постели. Он говорил и говорил, рисуя на моём запястье незамысловатые узоры.