Ромашки

      Это был теплый летний вечер, когда Гамильтон возвращался домой после невероятно изматывающего дня в Конгрессе. Он переступил порог дома, по обыкновению ожидая того, что его маленькие ангелы, Филип и Анжелика, сразу же засыпят его тоннами историй, что произошли с ними за день, но в этот раз его встретила оглушающая тишина. Дом был пуст. Не понимая, что происходит, Александр оставил сумку на кресле и прошел вглубь комнаты, сменяя одну другой, пока случайно не услышал заливистый хохот малютки Энджи с заднего двора. Выдохнув и усмехнувшись собственной реакции, мужчина направился туда.       Вся его семья, включая двух прекрасных гостий: обе Феодосии Бёрр наконец-то заглянули к ним, спустя столько обещаний — была там. Старшая Бёрр сидела в тени беседки вместе с Бетси, где они весьма неспешно беседовали о чем-то своем, иногда отвлекаясь на маленькую хохотушку, которая оставляла компанию брата и новой подружки и бежала к матери.       Но все это было таким обычным, в отличие от того, что происходило с его сыном: он сидел на земле, насвистывая какую-то мелодию, попутно что-то рисуя, пока Теодосия что-то колдовала над его волосами — как Александр позже увидел, она вплетала цветы в них. Ромашки без сомнений выглядели прекрасно в кудрях мальчика, но что-то казалось Гамильтону не так. Филип никогда не давал никому делать что-либо со своими волосами, исключая конечно Элизабет, которая помогала ухаживать сыну за его шикарными кудрями. И то, что он так спокойно сидел во время сего процесса, сильно его удивляло.       От размышлений его заставил оторваться голос жены. Переведя на нее взгляд, улыбнулся и не успел ничего сказать, как почувствовал, что в него влетели. Анжелика сразу оказалась на руках отца, обнимая его за шею и целуя в щеку. Начиная говорить с дочкой, Александр направился к беседке, где сидели женщины. Поставив дочь на землю, поцеловал жену, поприветствовал миссис Бёрр. Заметив, что Анжелика вновь исчезла, чуть понизил голос и спросил: — Мне кто-нибудь скажет, как это произошло? — незаметным кивком указал на сына.       Женщины только смогли пожать плечами. — Мы сами не знаем, — хмыкнула Элайза. — Мы были не в меньшем недоумении, когда это увидели.       Феодосия согласно кивнула, но потом чуть нахмурилась и задумчиво протянула: — Не знаю, насколько это так, ведь могу судить только по словам Тео, но… Она как-то забеспокоилась, что Филип иногда ведёт себя «странно» с ней. Под этим «странно», я думаю, она имела в виду, отлично от отношений с другими детьми, но не буду утверждать.       Александр быстро глянул в сторону детей, где Анжелика кружилась в своем маленьком персиковом платьице, радуясь тому, что Тео сделала и ей венок, и теперь не только Филип будет «красавицей». Улыбнулся. — Не то, чтобы она была не права в своих суждениях. Это действительно не похоже на него. — Да, но это все ничего не объясняет, — напомнила Элайза. — Вечером спрошу. Думаю, в правде мне не откажут. — Будем надеяться.       Сказать, что сами объекты обсуждения не замечали, что родители проявляют к ним повышенное внимание, было бы абсолютной ложью. Но то, что их это совершенно не волновало, было фактом. Филип, правда, продолжил рисовать молча, но это было единственное, что изменилось, не считая того, что теперь начала говорить Тео — она почти закончила и ей не нужно было сильно концентрироваться, поэтому могла вернуться к рассказу истории, которую сама оборвала. И юный Гамильтон был только рад этому, ведь голос у Теодосии был очень приятный. Он бы сравнил его с голосом Элайзы из совсем детских воспоминаний, когда она пела ему колыбельные.       Малышка Анжелика тоже скоро оказалась покорена юной Бёрр и сидела рядом с братом, лицом к девочке, горящими, заинтересованными глазами глядя на нее. Ее настолько захватила история, что она даже не заметила, что ее реакция смешит «собеседников», либо ей было просто все равно. А после окончания рассказа медленно встала и, приложив ручки к щёчкам, выдохнула: — Ва-а-ау…       Маленькие губки растянулись в самой широкой улыбке, которую только могли выдержать ее щёчки, после чего Энджи снова стала ураганчиком и улетела к родителям. Филип же, усмехаясь, повернулся к Теодосии: — Кажется, ты открыла ящик Пандоры. — А мне кажется, что ты преувеличиваешь, — улыбнулась, тыкая мальчику в щеку. — Твоя сестра чудесный маленький… Источник энергии. Она весь вечер такая. — Она с рождения такая, — поднялся с земли и сел на пустую часть качели. — Но это не значит, что это уменьшает твою вину в ее гиперактивности! — Хэй! Почему это?! — зная, что Филип говорит несерьёзно, шутливо пихнула его в плечо. — Потому что она обычно менее гиперактивная! А сейчас она просто ураган! — уже начиная смеяться, ответил он. — Ей можно это простить! Она же очарование! Я бы хотела себе сестру, как Анжелика.       Филип отрицательно покачал головой. — Поверь, не хочешь.       Тео спорить не стала — с Филипом не любила спорить. Да и к тому же, он явно лучше знал свою сестру, чтобы утверждать подобные вещи. Поэтому девочка решила перевести тему и спросила: — Ты говорил, что покажешь, что рисуешь, когда я закончу с твоими волосами. Я закончила. Покажешь?       После этих слов мальчик сразу как-то подрастерялся, но выдохнул и чуть смущённо, тихо проговорил: — Только обещай не смеяться, ладно?       Вскинув брови, — ее сильно удивило то, что он вообще об этом заговорил — она хотела возмутиться, но сделала это немного по-своему. Схватив Гамильтона за щеки, чтобы он больше не смог от нее отвернуться, немного сломанным от возмущения голосом, выдала: — Филип! Я бы никогда не стала над тобой смеяться! Я не смеюсь над друзьями!       Естественно, Пип от этого зарделся ещё больше, опустил взгляд и кивнул, переходя на шепот: — Хорошо, извини… — он выдохнул и протянул ей альбом, аккуратно перекидывая ногу через доску, чтобы сидеть к Тео лицом и наблюдать за ее реакцией. И признаться, Филип бы удивлен ей — обычно сдержанная, — или по крайней мере пытающаяся быть такой, — в своих эмоциях девочка, сейчас превращалась в его маленькую сестру, у нее тоже начинали гореть глаза, и ему казалось, что она тоже станет ходячим ураганчиком.       Но ему повезло — Теодосия только светилась от переполняющих ее эмоций. Она действительно была покорена, ведь сама не умела делать ничего подобного, несмотря на то, что считалась талантливой девочкой. Долистав альбом до последней заполненной страницы, закрыла его и повернулась к другу. Начала шептать, чувствуя, что не заговорит громче от такого нестабильного эмоционального состояния: — Филип, это… Это очень-очень красиво. Я такого никогда не видела… Это точно шедевры.       Мальчик ожидал, что начнет смущаться, но вместо этого он только широко заулыбался и, опершись ладошками в сидушку между ног, наклонился чуть вперёд: — Тебе правда понравилось?       Тео только кивнула, тоже начиная улыбаться. Тогда, Филип вытянул из ее ручек альбом, снова взял карандаш и начал что-то рисовать, не показывая, что рисует, юной Бёрр. Ей оставалось лишь ждать и гадать, что же пришло в кудрявую голову мальчика. Но Пип все рисовал и рисовал, поглощённый своим занятием, что даже не заметил, как Бёрр начали собираться домой. Пришел в себя через пару минут после их ухода: — Все, Тео! Я дорисовал! — поднял голову и осмотрелся. — Тео? — Они уже ушли, родной, — убирая со стола, мягко проговорила Элайза. — Что?! Нет!       Филип вскочил с качели и, спотыкаясь, бросился из дома. К его счастью, их недавнишние гостьи решили пройтись домой пешком, к тому же, жара уже спала, дышать было намного легче, поэтому… Почему бы не прогуляться в сей прекрасный вечер? Из-за того, что дамы шли сильно впереди, юный Гамильтон не мог заметить печальный настрой Тео, которую пыталась приободрить мать. Но ее состояние переменилось, когда раздался сдавленный, из-за бега, голос Филипа. Бёрр остановились, как и Пип, когда добежал до них. Быстро переведя дыхание, он открыл альбом и, аккуратно вырвав последнюю страницу, протянул ее Тео. — Вот. Это тебе, — улыбнулся.       Взяв рисунок в руки, Тео расплылась в теплой улыбке и подалась вперёд, заключая Филипа в объятия. — Спасибо, Пип, — сказала она и быстро чмокнула его в щеку, прежде чем отстраниться и убежать за ушедшей мамой, которая решила не смущать детишек своим присутствием.       Филип ещё пару минут стоял на одном месте, пытаясь осознать, что сейчас произошло. После чего поджал губы, чувствуя, что если не сделает этого, то его лицо просто сломается от того, насколько широко он будет улыбаться. Опустив голову немного вниз, заметил, что несколько ромашек выпали у него из волос. Быстро подняв их, положил на пустые страницы в альбоме и, закрыв его, наконец-то направился домой.       Вернувшись, он тихо миновал родителей, сидящих в гостиной, и снова вышел во двор, снова сел на качели, упирая взгляд куда-то в клумбу с цветами. Скоро рядом с ним оказался его маленький ураганчик, но заметив, что брат не настроен на «ее волну», просто заполза на вторую часть качели и опустила голову ему на плечо, вздыхая. Вздыхала она, конечно, из-за того, что ей не с кем побеситься, но все же. Филип только усмехнулся на это и приобнял ее, начиная поглаживать по волосам.       Наблюдающие за этим родители, тихо улыбались, после чего Александр шепотом спросил: — Значит, всё-таки, я был прав? Его волосы в цветах потому что… — Да, — усмехнулась Бетси. — Да, ты был прав. Филип влюбился.